Журнал СовременникЪ № 9

На следующий день всё повторилось: Вишня, от смартфона не отрываясь, впереди меня топает, этот серый за ней.

И сегодня. Ну вот что мне делать? Вот сейчас Вишня свернёт к себе, не знаю куда, а мне прямо надо. Мне опаздывать нельзя, у меня только-только испытательный срок закончился. Моя начальница, видно, долгом чести почитает меня пасти, даже с обеда не моги на пять минут позже явиться, сразу козью морду корчит, так смотрит, будто я на панель шлюшничать бегала. А уж с утра припоздниться – немыслимо, разврат и падение нравов.

Но когда эти двое направо свернули, ноги меня сами за ними понесли. Прошли мы метров сто пятьдесят, и тут вдруг Снулый во двор шмыгнул. Вишня прямо топает, а он исчез, скрылся. Что же получается? Фигню на постном масле развела? Не было никакого преследования, просто попутчики? Я колом встала. Чёрт, зря время потеряла, теперь точно опоздаю.

Не зря.

Опять же вдруг (а как ещё?) навстречу Вишне выбегает из-за угла Снулый. Резво так несётся, прям тоже на работу опаздывает. И на всём скаку плечом девушку толкает. А она ж его и не видит, она ж в интернете витает, идёт как слепой по навигатору. От толчка Вишня телефон выронила и сама заваливаться начала. Но этот её подхватил, не дал упасть. Подхватил, на ноги поставил, телефон, отлетевший на пару метров, подобрал, в руки ей сунул – улыбается, ладони к груди прижимает, извиняется. И дальше бежать, некогда, мол, простите засранца. Так мимо меня и прорысил.

Стою, башкой верчу: вон Вишня телефоном по ладошке стучит, он у неё, похоже, того, от падения схлопнулся, вон Снулый – он далеко-то не убежал, за деревом остановился, а как девчонка дальше пошла, он опять за ней. Хорошенькое дельце?! Он зачем на неё наскочил? Чтобы телефон ей испортить? А откуда он знал, что тот сдохнет? Ладно, все пошли, и я пойду следом.

Короче, Вишня в колледж шла. Там ещё раз свернуть, теперь уж влево, и колледж – желтоватое, цвета итальянского травертина, здание, туда молодняк подтягивается к калитке. Ну и эта туда же. А Снулый мимо и по 5-й Парковой пошёл. И тут прямо к его ногам подъезжает фургончик небольшой, на борту «Сменные ковры» написано. Я свой айфон, как револьвер из кобуры, выхватила. Зачем? Селфиться! Самое время. У нас идиоток, готовых у каждого столба фоткаться, хватает. На них никто внимания не обращает. Привыкли. Вот и я туда же – рожицы счастливые корчу, в экранчик улыбаюсь, ручкой машу или козу показываю, с места на место перехожу. А у самой видео включено – я этих, которые с фургоном, снимаю так, чтоб номер влез.

Снулый в пассажирское окно сует знаете что? Розовенький Вишнин телефончик. И ещё какую-то карточку, типа банковской. А принимает это хозяйство другой мужик. Вот он забрал всё у Снулого, и тот сразу прочь двинул в сторону метро. А мужик вылез из фургончика – телефончика у него в руках уже не было, а карточка была, он её в карман куртки – и пошёл к воротам колледжа.

Я заметалась, куда мне теперь: за Снулым бежать, посмотреть, в какие дали его черти уносят, или за Пуделем? Тот, что за Вишней в колледж потопал, он на пуделя похож – ножки тоненькие, курточка замшевая песочного цвета и такие же песочные кудряшки на макушке, а виски коротко выстрижены – вылитый пудель.

Ладно, Пудель девчонку среди людей не сожрёт, а Снулый потеряется – за ним пойду. Только надо имидж сменить, наверняка они идиотку в розовом плащике заметили. Плащ снять и в сумку, хорошо, что я с собой холщовую торбочку таскаю: не люблю пакеты в магазинах собирать – за экологию борюсь. Плащ в торбу, в пиджачке не замёрзну, волосы, в строгий офисный пучок скрученные, распустить, и платочек фирменный банковский с шеи долой. Готова! Побежали! И думать на ходу: Снулый на Вишню налетел – телефон у нее выбил – поднял – отдал – тот не работает. Значит, он ей другой отдал, такой же, в таком же чехле, но мёртвый. И карточка… Это, наверно, для прохода. По ней Пудель пройдёт вместе с толпой, никто внимания не обратит – начало учебного года, может, это новый преподаватель. Там Пудель к Вишне пристанет, будет ей что-то петь, а она не сможет позвонить, проверить информацию. Ой, не за Снулым надо бежать, а в полицию. А что я им скажу? Видос свой покажу? Так на нём криминала никакого нет. Ну фургончик, ну мужики… Кстати, что там с номером этой машинюшки? Дай-ка я Виталику звякну. Виталик – мой сосед по офисному пространству. Он на той неделе машину покупал, хвастался. Я его тогда спросила:

– Вит, а ты на «Авто. ру» свой драндулет пробивал? А то, может, он с историей.

Он заржал:

– Я его на «автоГРУ» пробил. У меня дядя в полиции служит, он мне мою ласточку до седьмого колена пробил, по всем её бывшим: где родился, где крестился, с кем водился. Так что будь спок.

Набираю Виталю, так, мол, и так, машинку хочу взять, пусть дядюшка твой пробьёт, только побыстрее, а то предложение очень сладкое, уйдёт.

Он мне:

– Какая марка-модель?

– Ой, Вит, не знаю, красненькая такая, я тебе номер скажу, – пусть думает, я идиотка, не жалко. – Цена уж больно лакомая, если срастётся, я тебе на сдачу коньяк куплю французский. Лады?

Заодно начальнице брякнула: заболела, мол, не приду, больничный у меня. Чтоб не думала, что в эскорт-услуги подалась.

В общем, пока я с телефоном общалась, мы до метро добежали: и Снулый, и я за ним метрах в трёх. Он на станцию – я за ним. Он через весь перрон топает – я за ним. Поезд подошёл, тот, который к центру идёт, но Снулый в него не сел, дальше по перрону идёт. Дошёл до самого конца, а там раз, плащец свой скинул и за последней колонной с той стороны, где поезд в тупик уезжает, бросил, а сам неприметную дверку в торце перрона отпер и туда нырк. Всё! Исчез, как Царевна-лягушка, мне только шкурку сброшенную оставил. Вот и умничка, может, на ней потожировые – «След» все смотрели, знаем: это круче отпечатков пальцев, от своих потожировых не отвертишься. Я шкурку Снулого-перевёртыша подхватила и по-быстрому в торбу вместо своего плаща сунула.

Вот зачем он разделся вдруг, зачем плащ выкинул? Хотя я б такой тоже выкинула – дешёвка с китайской барахолки. Если он так лихо в стену ввинтился, значит, он в метро где-то внутри работает. Под плащиком у него, кстати, куртка рабочая синяя обнаружилась, а поверх – оранжевый жилет. А от плаща избавился, чтоб никто не понял, что его не было на месте, что он по улице бегал: «Кто бегал? Я все время здесь был, на другой участок отлучался».

Что дальше? Надо в полицию идти, сдавать эту компанию. Полиция как раз напротив моего «Импульс-банка», слегка наискосок.

Я уже почти пришла в полицию-то. И тут Виталя прорезался:

– Алё, бери, не сомневайся, чистая твоя «Шкода Йети». Молодой трёхлеток. И хозяин один, Пупышев Николай, восемьдесят третьего года рождения. Коньяк не зажиль, Дашка.

А-а-а, я ж не представилась до сих пор. Ладно, это чуть позже. Но вы поняли, Дашка – это я.

А про машину услышали? «Шкода»! Легковушка. Никак не фургончик. Значит, номера на нём левые. Ну это вообще нынче ни разу не проблема. Например, какой-нибудь гусь скрутил со «шкоды» господина Пупышева номера и записочку под дворник сунул: «Переведи пять тонн вот сюда, и будет тебе счастье и номера твои взад», а Пупышев не повёлся, пошёл в ментовку, черканул донос, что номера свинтили, и получил новые. Гусь тогда, чтоб работа не пропадала, продал Пупешевы жестянки кому-нибудь. Так они на фургончике и оказались. Ну или ещё как-то.

Влетаю в холл полицейского участка. Если честно, я не так часто в полиции бываю. Ну паспорт получала, было дело, но там отдельное помещение. Кино-то все смотрели, все знают: должен быть дежурный. За окошечком сидит дама за сороковник в погонах с тройкой звездочек на каждом. Это много или мало? Что б я ещё разбиралась. Может, она – настоящий полковник. Мимо дамы не проскочишь, турникет, за ним стена с двумя дверями. Я к окошечку:

– Здрасте, меня обокрали…

Дама мне:

– Заявление пишите.

– Вам?

– Вы пишите, – суёт мне ручку и бумагу, – я сотрудника приглашу, он с вами побеседует.

Мне писать ерунду некогда, у меня время – цигель-цигель, ай лю-лю – у меня там с Вишней беда. Я и говорю:

– Я писать не могу, у меня глаза закапаны, расплывается всё. Давайте вашего сотрудника, я в устной форме заявлюсь, а он запишет.

Она телефонную трубку сняла:

– Степан, свободен? Выйди. Тут по твою душу.

И из двери выходит Мент. Ну тот парень, которого я на Молодёге заприметила. Это ж надо, какие повороты сегодня моя лошадь выписывает!

– Пойдёмте, – говорит Мент и турникет мне своей картой открывает.

Привёл меня в кабинет, уселся, представился невнятно: «Степан Какойтович Какойтов, старший лейтенант», – и давай сразу на бланке таком большом, A-четвертого формата писать.

– Фамилия, имя, отчество. Место жительства. Паспорт у вас с собой?

– Нету паспорта, – руками развожу, – не подготовилась. Вот есть карта банковская, в смысле открывашка для прохода. Ну как у вас. Тут на ней фотка и ФИО, – сую ему свою карточку под нос, – Семирадова Дарья Дмитриевна.

Ну вот, наконец, я и представилась. Фамилияу меня красивая – Семирадова. Вот выйду замуж за какого-нибудь Пупышева, менять жалко будет. Правда, в школе как только меня не дразнили: и Семидурова, и Семихренова, и даже Семифалова. Но это уже, слава богу, проехали.

Мент, не отрываясь от бумажки:

– Что у вас украли?

– Ничего, – говорю.

Он голову поднял. Чего ж я ему её морочу?

Я ему говорю:

– Слушайте, давайте я вам сейчас всё расскажу, а вы не перебивайте. А когда я закончу, вы решите, спятила я совсем или нет, – и сразу без паузы, чтоб он меня не выгнал. – Я в метро не читаю и в телефон не пялюсь, я по сторонам смотрю. И память у меня на лица отличная. Вот вас я знаю, вы на Молодёге в метро садитесь. И ещё к полицейским у турникета подходите поболтать. Я сразу решила, что и вы мент. И угадала. Так вот, дело такое…

И дальше про Вишню, про Снулого, про Пуделя, про фургончик с левыми номерочками. Видео ему своё показываю. И плащ предъявляю.

Он дослушал и говорит:

– Телефончик ваш можно? Вы тут подождите, я сейчас, – и с моим айфоном ушёл.

Его минут десять не было. Потом вошёл и сразу мне:

– Пойдёмте в колледж, найдём эту вашу Вишню. Вы же её опознаете?

Ещё бы мне Вишню не опознать!

На машине поехали. Жаль, без мигалки и кря-калки. Да вообще просто цивильная машина была, без ничего.

Но Вишню я не опознала. Сунулись к мужичку, что там проход сторожит. Я ему девушку описываю, такая-разэдакая. Смотрю, у него в глазах понимание прорезывается:

– А! Дак это Прохорова с третьего курса. Дак нет её. Она сегодня с утра тут у турникета без карты прыгала, потеряла, грит. А у меня приказ: без пропуска не пропускать. Но я пустил, я ж их всех знаю. Но только занятия начались, Прохорова обратно бежит, грит, у ней что-то дома случилось, отпустили её, грит. Ну, раз отпустили, я чё, я пропустил. Так что ушла Прохорова.

Это что же получается, пока я, язык на плече, за Снулым неслась, Пудель к Вишне подкатил и насвистел, что у неё там все в аварию попали, из окон повыпадали, «кротом» потравились, она и понеслась, телефон-то в отключке. Выскочила на улицу, а тут фургончик гостеприимно распахнут: «Сюда пожалуйте!» – затолкали девчонку, в сменные ковры замотали и увезли. Может, и убили уже.

Я как заору на Мента, на Степана этого Какойтовича:

– Чего стоите-то! Давайте план «Перехват» включайте, что там у вас делать полагается. Спасайте Вишню!

Он спорить не стал, сразу в телефон наговаривать начал, от меня отодвинувшись. А потом и вовсе убежал, в машину впрыгнул – и ту-ту.

А я на метро и домой, вроде я на больничном.

На следующее утро решила, что целый день буду калсарикяннить. Это когда в пижаме в одиночку выпиваешь дома, финны придумали. Выпивала я, правда, в основном чай, но коньячку туда плеснула, чтобы соответствовать финским традициям. Вдруг звонок в дверь. Кого бы это нелёгкая? Кто у нас в гости без созвона является? Только воры-бандиты или менты. Мент и оказался – вчерашний Степан Какойтович. При букете сизых, как баклажаны, астр и тортике «Муравьиная куча». Я, как ослик На в день рожденья, спрашиваю, опешив:

– Это все мне?

Кивает, улыбаясь:

– Ага. Это вам, Дарья Дмитриевна, за помощь полиции.

Подхватываю на лету:

– В поимке особо опасных преступников?

Опять кивает:

– Типа того.

– А где медаль, часы с гравировкой, именной пистолет и диплом? Ну хоть что-то из списка? Жалко было, да?

Он голову опустил, знаете, так бычок рожки выставляет, а у этого Степана и правда «рожки» – на кудлатости нестриженной над висками два завитка в разные стороны.

– Я вчера, гражданка Семирадова, ваши показания не записал. Давайте уж сейчас запишем.

Вот прямо сразу и гражданка. Обиделся.

Записал он мои показания и от чая с коньяком не отказался, и от тортовой кучи я ему здоровый кусман отвалила. Букетом закусывать не стал, врать не буду. О вчерашних событиях, тех, которых мне не досталось, Степан особо не распространялся, но кое-что я из него вытянула.

– Киднепинг? – спрашиваю.

– Скорее шантаж, – отвечает.

В общем, Вишнин отец, Прохоров, он какой-то чиновник, достаточно высокого полёта. И некие плохиши хотели, чтобы он бумаги подписал, чтоб им, значит, корзина печенья и бочка варенья отвалились. То ли госзаказы, то ли ещё какие сладости. А Прохоров не подписывал и денег не хотел. Ну они и решили на других клавишах Монтану сбацать.

– А чего это, – говорю, – чиновничья дочерь в свой колледж на метро мотается через полгорода, а не на «мазерати» с шофёром и группой поддержки в чёрных костюмах?

– На детский «мазерати» папаша-Прохоров не сбился, решил, что и на метро неплохо.

Прям фантастика, правда?

Вишня по-прежнему мотается на метро, и я тоже. Да, помимо баклажанного букета и муравьиного тортика мне с этой истории ещё один бонус откололся. Теперь по утрам мы со Стёпой едем на свои рабочие места вместе. Жаль только, после фразочки «Станция «Щёлковская». Конечная…» расставаться приходится. Но ведь это только до вечера.

Роман Стрельцов

29 лет.

Родился в небольшом городке Абай (Казахстан).

Сейчас проживает на Урале.

За плечами – художественная школа г. Ревды Свердловской области.

Стихи начал писать после армии; увлекся также музыкой, кино и художественным оформлением поэтических текстов.

Мотыль

Я помню, как-то в восемь летСмотрел на белый лунный свет:В стекло стучал мотыль седой —Хотел лететь к себе домой.Я тихо встал, открыл окно(Мои все спят, немудрено):Мотыль блеснул крылом во тьмеИ – на Луну, к своей семье.«Вот это да! – подумал я. —Чтоб в космонавты – мотыля?Зачем вообще там строить дом?Там нет цветов… или пальто…Там только камни да песок,А здесь – река, поля, лесок».…С тех пор уж двадцать лет прошли.Как жаль, что мы – не мотыли…

Наталья Стрельцова

Наталья родилась в Ревде. В шестилетием возрасте с семьей покинула Россию, уехав в Казахстан (сильно болел младший брат, врачи рекомендовали сухой и тёплый климат). В Казахстане окончила среднюю школу, Карагандинское культпросветучилище. Уже позже, вернувшись в Россию, окончила Челябинскую академию культуры и искусств. Библиотекарь – по профессии и призванию.

Писать начала с четырнадцати лет, первое стихотворение посвятила родному Уралу.

Птицелов

Поймал однажды птичкуОхотник-птицелов,Пичугу-невеличку,Размером с ноготок.Ему взмолилась птичка:«Охотник, не губи!Взамен тебе я ценныхДарю совета три:Совет мой первый будет —Не очень ты жалей,Когда уйдёт, что было…То не вернешь, ей-ей!»Охотник любопытный(Какой совет второй?)Пичугу отпускает:«Лети себе домой!»Второй совет, взлетая,Щебечет: «Фьють-фьюить!Не веруй в то, охотник,Чего не может быть!»…Уселася на ветке:«Смешной ты человек!Во мне своё богатствоТы потерял навек!Ношу в своём я чревеКаменья-изумруд —Таких размеров яйцаЛишь страусы несут!»Тут стал совсем невеселОхотник-птицелов…И ждёт он, чуть не плача,Последних птичьих слов.«О чём совет твой третий?» —Уныло вопросил.«А нужен ли он, третий,Когда о двух забыл?»Ему пеняет пташка:«Ты пожалел о том,Что волю даровал мнеИ не вернёшь потом.Так ты забыл мой первыйСовет: чтоб не жалеть,Когда ушло, что было…И грустно мне смотреть,Как ты поверил, будтоВо мне, такой малой,Каменья-изумрудыПоместятся горой…»

Карпенко Валерий Владимирович

Родился в 1960 году. Как все, учился и работал, и всё ещё жив…

Как Господь Бог дал, так и есть.

«…Однажды в Бишкеке далёком…»

…Однажды в Бишкеке далёком —Чем славился древний Бишкек —Однажды в арыке глубоком,Однажды тонул человек.Но, видимо, в общем и в целом,Он плавать совсем не умел,Но что-то для этого делал,Чего-то при этом хотел.И, видимо, в эту минуту,А может, не в эту совсем,Привиделось что-то ему там,Что после привиделось всем.И всё-таки, что непременноХотелось добавить ещё —Не зная, не можно добавить,Не зная добавить о чём, —Когда на полях ЗаполярьяПросторы покроют снега,Покроют зачем – я не знаю,Но, видимо, это судьба,А в солнечном древнем Бишкеке,Где тонет сейчас человек,Однажды в арыке глубоком,Чем славится древний Бишкек…А где-то в Мадриде далёкомПроездом бывал Пикассо.Он что-то, конечно, предвидел,Хотя, вероятно, не всё.Хотелось сказать, но о чём же?О многом хотелось сказать.Я многое тоже не видел,Хотя и хотел повидать.В Мадриде, всё так же далёком,Нечасто бывал Пикассо.Что можно увидеть в Мадриде?В Мадриде ни то и ни сё.Я всё ещё тщательно бреюсь,На что-то неявно надеюсь,Надеясь неясно на что.А это уже кое-что.Надеюсь на что – не понять,Чего у меня не отнять.И всё же прекрасен Бишкек,Где тает невыпавший снег.

Антон Каспров

Родился в 1955 году в небольшом городе Городке Хмельницкой области (Украинская ССР, ныне Украина). Окончил Мурманское мореходное училище Нарком-рыбпрома СССР (ныне Мурманский морской рыбопромышленный колледж имени И. И. Месяцева) и семнадцать лет ходил в море на рыболовных судах. Трудился шахтёром, литейщиком, строителем, объехал всю страну: от Заполярья до Сахалина. В 2000 году обосновался в подмосковном Долгопрудном, работает электромехаником.

К литературному творчеству пришёл уже зрелым сложившимся человеком. В произведениях автора отразились и его богатая биография, и опыт познания себя. Более всего тяготеет к лирическим стихотворениям пейзажной тематики, а также к философской лирике. Важное место отводит рассказам о море – и в поэзии, и в прозе.

Публиковался в альманахе Российского союза писателей. Вошёл в состав авторов «Антологии русской поэзии» за 2018 и 2019 годы. Сейчас работает над новой книгой «Грани», в которую войдут как стихи, так и проза.

Состоит в литературном кружке города Долгопрудного, организует поэтические вечера, встречи с читателями.

Номинант литературной премии «Наследие», премии имени Сергея Есенина «Русь моя» и национальной литературной премии «Поэт года». Награждён медалями «Александр Пушкин 220 лет», «Владимир Маяковский 125 лет», «Антон Чехов 160 лет» и «Сергей Есенин 125 лет».

Член Российского союза писателей.

Шторм

Небольшой рыболовный сейнер, раскачиваясь на волнах надвигающегося шторма, высоко задирая нос, с грохотом скатывался с волны, погружаясь корпусом в холодную, потемневшую от нависших туч пенистую воду.

– Вахтенный! Опустить конуса, поднять шары! – подал команду штурман стоявшему на руле матросу. – Ты смотри там, чтоб волной не смыло. Передвигайся между волнами, – предупредил спускающегося по трапу матроса, всматриваясь в карту промыслового района и прокладывая путь к ближайшему острову Шпицберген, месту становления на рейд с подветренной стороны.

Руль, выставленный на автопилот, поддерживал проложенный курс без вмешательства рулевого. Изредка поглядывая на волну, штурман подстраховывал рулевой автомат, пока вахтенный матрос не опустит на фок-мачте сигнальные знаки «работа с тралом» на «передвижение судна в сложных условиях».

Вахтенный матрос, по пути накинувший на себя непромокаемую брезентовую куртку с капюшоном, перебежками между ещё небольшими, перекатывающимися через палубу волнами, быстро добрался до фок-мачты, где на утке крепился фал, удерживающий сигнальные знаки. Открепив от утки фал и намотав его на запястье руки, чтобы не потерять при порывах ветра и болтанке сейнера на волнах, матрос начал крепить сигнальные шары ко второму концу фала. Шум волн, грохот якорных цепей и перегруженного встречными волнами дизеля заглушали выкрики штурмана, недовольного медленными, как ему казалось, действиями матроса в усиливающемся ветре и шторме.

В этот момент сейнер резко провалился в пустоту между волнами. Внезапно появившийся девятый вал накрыл сейнер мощной волной. Деревянный трап-настил на мостике приподнялся на боковину и с грохотом накрыл свалившегося с ног штурмана. Задрожавший в судорогах сейнер резко наклонило на борт и сильно отбросило в сторону. Лобовое стекло рубки, казалось, чудом выдержало удар многотонной волны.

Карабкаясь и удерживая равновесие, с ушибленным лбом, штурман бросился к рулю удержать направление сейнера на волну и обезопасить его от бокового повторного удара вала. Крепко вцепившись в руль, штурман всматривался в палубу бака, с которой скатывались остатки пенящейся волны. Палуба блестела чистотой, и никаких признаков ни такелажа, ни матроса не просматривалось.

«А где же матрос?» – сверкнуло молнией в голове.

Сейнер продолжал медленно погружаться и всплывать на пенистых волнах. Вдруг штурман увидел туго натянутый, вибрирующий фал, уходящий от вершины фок-мачты за борт сейнера. Волны как щепку раскачивали судно, угрожая следующим валом. Растерявшийся штурман в оцепенении смотрел на чистую, блестящую палубу, ещё не осознавая происходящего.

Следующий вал не заставил себя долго ждать и всей своей мощью навалился на крошечный сейнер. Удар гребня волны в лобовое стекло мостика отрезвил пришедшего в себя штурмана. И вновь скатывание остатков волны с палубы, на которой, со стекающей с рукавов ручьями водой, с виноватой улыбкой, с широко расставленными ногами стоял вахтенный матрос…

– Ты где был, рыбья твоя голова? – выкрикнул штурман, превышая децибелами шторм. – Да я тебя, карась пресноводный! Быстро в каюту, переодеться и ко мне в штурманскую!

– А конуса?

– Я тебе сейчас вставлю конуса!

Прошло не более десяти минут, и вахтенный матрос прибыл на мостик для продолжения служебных обязанностей и получения выговора от штурмана.

В продолжающейся качке с отмыванием волнами сейнера на мостике матроса с нетерпением ждал штурман, одной рукой крепко вцепившись в леер у руля, а второй балансируя самодельным, сделанным из алюминиевого кухтыля, пол-литровым бокалом. Радуясь, что ситуация разрешилась благополучно, довольный штурман с добродушной улыбкой преподнёс появившемуся и ожидавшему разноса матросу неизвестный согревающий горячительный напиток.

После небольших процедур осушения штурман задал всё тот же вопрос:

– А где ты был?

– Да море немножко обмочило, а следующей волной вернуло на прежнее место.

– Ну, мой северный пингвин, дай я тебя обниму, родной!

Они крепко обняли друг друга, не обращая внимания на ревущий вокруг океан.

Моряк-рыбак – дважды моряк

Волна!.. Полундра!.. Берегись!..Корму в пучину погрузило.За ваер, дель, кухтыль держись,Держись, моряк, чтобы не смыло!Мостило, штурман, чёрт возьми!Сапожник, сом, горбыль-рулило,По ветру нос, волну держи,Вон юнгу малость затошнило.А за бортом – кипящий ад,В нём сейнер – щепка в океане,И чёрт, Нептун, похоже, рад,Подсев неделю на стакане!Грохочут цепи, якоряИ винт, ревущий на пределе,И дизель, сердце корабля,В стихии грозной на прицеле.Держись, моряк, крепись, родной,И среди туч взойдёт Аврора!Ведь ты – семьи, страны герой,Герой, надежда и опора!

Перерос

Пробежала, шарфик веером,Каблучками тук да тук,Ароматом роз повеяло,Только эхом пряный звук!Будто бабочкой промотылила,Только вихрем юбки круг,Только душу раскошелила,Только сердца звонкий стук.Мне вдогонку, вслед бы кинутьсяДа окликнуть: оглянись!Мне бы крылья, в юность ринуться,Только сердце – берегись!

Сергей Ларцов

Родился в Нижнем Новгороде в 1963 году. Окончил Нижегородский государственный архитектурно-строительный университет. По образованию инженер-строитель. Стихи пишет более двадцати лет. Был издан сборник «Зуро».