Покой жителей Верно

– Надо спешить. Хорошо бы успеть засветло. Я пойду вперёд, налегке, доберусь до башни с лебёдкой. А ты будешь к тому времени, как раз внизу, у подъёмника. Я подниму тебя и Ключ, ты установишь его и начнёшь играть, а я…

Постепенно удаляясь, Той бормотал:

– …в пещерах должны быть световые шахты, но скоро начнёт темнеть…, похоже, мне придётся искать Арфу на слух…

Башня оказалась довольно высока и ветха. Она была напрочь лишена кровли. Той вскарабкался по полуразрушенной лестнице на самый верх. Здесь бесчинно разгуливал ветер. На фоне вечернего неба ещё можно было различить очертания окрестных скал. Там, где должен был быть пол, беспорядочно возлежало множество досок. Ничем не прикреплённые, они опирались одна на другую. Доски находились в сложном хитросплетённом равновесии. В просветах между ними зиял тёмный провал к самому основанию башни. «Всё верно, моё дело…» бормотал Той. Он понимал – кому-другому на его месте лучше бы сюда и вовсе не соваться. Какое-то время Той вглядывался в логику шаткой конструкции. Определив последовательность опор, и выбрав место для первого шага, он ловко «заплясал» к цели. Когда некоторые выведенные из равновесия доски плавно съезжали в провал, темнота встречала их радостным грохотом…

Доски за спиной Тоя всё ещё не могли успокоиться и ходили ходуном, а он уже закрепил противовес и вовсю крутил лебёдку. Туго шло только поначалу – с каждым оборотом ржавчина крошилась и сыпалась, облегчая ход. Той крутил, давил и вис на ручке, по ходу дела пытаясь понять, как её потом зафиксировать. Видимо когда-то в стене был каменный упор, или цепь… Он пытался считать обороты, но сбился. В какой-то момент он почувствовал, что дотянул. Тогда Той подтянул ногой несколько камней, выпавших из кладки и, как мог, подпёр ручку. Почти не дав себе отдохнуть, Той вновь «заплясал» по доскам. Доски бряцали, скрипели и грохотали. Тёмная и сырая глотка колодца с жадностью проглатывала звуки и тут же отрыгивала громовым эхом – видимо провал жутко изголодался по неуклюжим эквилибристам.

Той вышел из башни, с таким чувством, будто побывал во чреве сказочного кита. Обогнув башню справа, он увидел свою конечную цель и больше на карту не смотрел. Опять заморосило. Его тропа снова поползла по склону. Пытаясь увернуться от ног путника, дорога петляла, совала под ноги камни и опасно наклонялась к обрыву. Из недр Горы слышалось глухое, тихое, но упрямое ворчание. Однако вскоре тропа выровнялась, и дождь вдруг перестал издеваться над Тоем. Небо теперь молча наблюдало за его усилиями. Горы, как морщинистые, старческие лица, щурились и гримасничали, тревожно дремали, прислушиваясь к тихим, осторожным шагам Тоя. Изредка скатывающийся с горы камень, тихое пение ветра – каждый звук казался не случайным. А наступающая вслед за этим тишина – подозрительной и выжидающей.

В вечернем сумраке вход в пещеру казался издалека тёмным силуэтом человеческой фигуры, будто бы встречающей своих долгожданных гостей. Той ускорил шаг, ему хотелось поскорее развеять эту иллюзию…

Внутри постоянно гудел ветер, на разные лады, будто ансамбль во время настройки инструментов. Той достал из промокшей сумки свалявшийся венок из цветов вендалы и кое-как нацепил на шею. Он старался строго следовать указаниям карты. Темнота впереди становилась всё гуще. А цвет стен отчего-то вдруг начал меняться. Той насторожился…, но тут же понял – всё от того что связка цветов на его шее всё в большей мере заменяет собой естественное освещение. Цветы придавали пространству какой-то сине-зелёный оттенок. Вдруг стало совсем тихо, неестественно тихо. Страх пытался убедить Тоя, что эта тишина прислушивается к его шагам, а темнота за спиной недобро глядит ему вслед. Той пытался подбодрить себя пением – мысли Тоя уплотнились и сжались, формируя Слова:

{…в тоннеле ночи

потухший взгляд

Шло время точно

я – наугад…}

Той резко обернулся – лишь его собственная тень волочилась за ним, упрямо цепляясь за ноги. А чуть поодаль, отставая, устало плелось эхо его шагов. В этой «компании» Тою было и одиноко и тесно. Ощущение преследования и надвигающейся опасности возрастало. Той оглядывался, но ничего не видел. Незримая погоня не давала ему остановиться, и он судорожно спешил, путаясь в мыслях и почти уже забывая, зачем он бродит в столь поздний час, в столь незнакомых и неприветливых местах… Вот, наверное, вход в лабораторию. У стен столы со склянками и приборами. Над ними книжные полки… Той чувствовал как некая бесплотная мысль, невыносимо жестокая, неуловимо тонкая, многозначная, непосильно тяжкая для понимания и неимоверно быстрая, несётся в его направлении, в попытке вычислить, где он, кто он и что собирается делать. Той надрывался в попытке осознать – что это. Той знал только, что не успеет, ни понять что-либо, ни сделать, ни предупредить остальных. Ибо все его действия предугадает и обессмыслит неумолимая, бесчеловечная логика надменного разума. Чья-то прошлая жизнь, породившая её, давно кончилась, но мысль всё ещё обитает здесь, мечется в этих памятных местах, в лабиринтах горных троп и ущелий. Преследует любого, кто тревожит безжизненный покой этих мест. Эта мысль – тупик, ловушка для одинокого путника, потерянного в этом горном лабиринте. Она – конец всем его замыслам, стремлениям и надеждам. Это горестно-нелепое и неизъяснимо-ужасное создание чужеродного интеллекта готово преследовать свою цель вечно. Нелепая и страшная слепоглухонемая форма жизни. Мысль эта приближалась, захватывала и увлекала разум в тёмные безвозвратные пути. Той понимал – что-то нужно делать. Для начала… спрятаться? Той, щуплый и гибкий, метнулся к стене с оборудованием. В прыжке приняв чуть не горизонтальное положение, он неимоверно ловко, с лёту вплёлся в нагромождение приборов, сосудов и книжных полок, почти ничего не уронив. Он замер в крайне нелепой позе, такой, какую здесь было невозможно представить, потому что нет в человеческой жизни дела или забавы, где такое положение тела будет удобным или логичным. Он, то ли чувствовал, то ли откуда-то знал, что эта неосязаемая, но всепроникающая мысль шарит сейчас по лаборатории, перебирая всевозможные варианты местоположения и действий Тоя. Той чувствовал себя во временной безопасности – нынешнее его местоположение было бы очень трудно предположить. Той боялся и ощущал, как этот страх прокладывает преследователю зыбкий, призрачный путь к его сознанию. Может преследование мнимо, надуманно под впечатлением от всего увиденного по дороге? Но ведь само увиденное по пути сюда, было реально и находилось там явно не случайно… Кто-то проложил эти тропы, населил обочины чудными изваяниями и загадочными руинами. Даже камни на обочинах местных троп казались неслучайными. Они были, будто бы сложены в особом порядке, значение которого известно лишь автору всех этих безумных творений… Однако… сейчас ему следовало поторапливаться… Страх, это не всё, что он чувствовал. Он помнил, зачем он здесь, помнил слова Ориента, и слышал, как сквозь лабиринт пещер до него долетают обрывки пения Алии. Они уже выстраивались во внятный мотив, когда Ингмар, видимо добравшись до Места, начал осторожно пробовать струны. В ответ, будто пробуждаясь от многолетнего сна, Арфа «зевнула», да так, что скала задрожала, роняя на пол пещеры тяжёлые каменья. Протяжный, глубокий звук, блуждая причудливым эхом по хитросплетениям ходов, лазов и щелей, вступил в диалог с непрошеными гостями. В тот же миг Той покинул своё укрытие и начал движение. Остатки страха растворились в замысловатых трелях Алии, аккордах Ингмара и торжественном звучании могучего органоида Арфы. Той шёл плавно и осторожно, постепенно ускоряясь. Он сделал около пяти неравных по величине и направлению шагов. Он приближался к органоиду в подобии некоего танца, и теперь чувствовал себя непонятым и невычислимым для своего бесплотного преследователя. Его танец закончился там, где в шаге от огромного механизма сверху проникал мутноватый от поднявшейся пыли луч света. Той сунул за пазуху руку и зашелестел мятыми листами. Сейчас он не всё помнил наизусть, и ворох пожелтевшей бумаги в руке придавал ему уверенности. Той пел, глядя, то в свои бумаги, то на чудной агрегат:

{…Мы знали что

нас было сто

И каждый знал часть Слов из песни

В песне пелось о пути

Только вместе мы могли

место нужное найти

Шаг за шагом

Слово в Слово

поворот куплетом новым

Мы не видели друг друга

слыша голоса во мгле

Мы спускались в темноте

вместе и наедине

Море тьмы

сон явь забудет

вниз ступени

эхо будим

Тьма обманет

дна не будет

Злой рыбак здесь души удит

Вот звезда

наживкой будет

Свечи тухли

мысли гасли

Только веры уголёк

мне за пазуху свалился

то ли греет

то ли жжёт

Строй наш мерит верный шаг

мысли строим в верный такт

Песнопения струятся

чтобы вперёд нас ворваться

На искомой глубине

в карантине-тишине

Где у тьмы на попечении

неживые жизни ждут

Песни наши к ним ведут

стены эхом нас зовут

Взгляды слепо шарят бродят

только слух на путь наводит

Мысли наши впереди

ног шуршанье позади

Где мы

сами мы не знаем

растянулись по пути

Рук сплетение нас вяжет

слепота вперёд ведёт

Тишина о нас расскажет

темнота нас обоймёт

Вот уже сплетает песня

колыбель волшебных снов

В этих снах мы встретим присных

авторов всех наших Слов

Их таинственные знания

эхом в наших заклинаньях

Их путями мы пришли

их ступени наши стопы

сосчитали до конца

Вот кончаются сомненья

мы вдыхаем сон забвенья

Здесь мы встретим неживущих

ожидающих

зовущих

Я как все тем сном забылся

Но мой разум в мысль вцепился

в страшной правде затворился

Где я

кто я

Осторожно разум мой меня впустил

Что я здесь

себя забыл

От свечей погасших смрады

и теней кромешных гады

Я на ощупь и на слух

нахожу кого-то вдруг

Я отравлен страха ядом

Вот она

со мною рядом

Её песни нас так звали

её мысли нас вели

её чресла ожидали

её руки нас нашли

Вижу я

все слепы сном

водят хоровод кругом

Её песнь уже неясна

шепелява

тлеет

гаснет

Моих рук

слепой паук

шарит

ищет те уста

хороводящие ста

Там где ранее до сна

целовала звук губа

твёрдый гребень из зубов

цедит процедуру слов

Пальцы на себе почуя

силится схватить улов

Убежать не тороплюсь

Страх мой умаляет жалость

Я мгновенье ожидаю

верной мысли

но не знаю

чем помочь

и отступаю

Слепота их меня скроет

мрак мне здесь могилу роет

мысль к спасению ведёт

Неизвестно как всё будет

То ли страх меня найдёт

Как сова во тьме он видит

и живое ненавидит

То ли я найду Слова

те что выведут из сна…}

Органоид отвечал на пение вращением шестерней, движением рычагов, ударами и звоном, скрипом, треском и грохотом. Громоздьё из металла, дерева и костей смеялось навзрыд. Периодически хохот сменялся кашлем и стоном. Безумный повеса входил в раж. Уже начало казаться, что этот диссонанс будет теперь продолжаться вечно, когда органоид вдруг исполнился жуткой смесью рычания, скулежа и воя, все металлические детали начали источать слабый свет, а деревянные воспламенились. Пение Тоя, трели Алии, игра Ингмара соединились с диссонансом Арфы в совершенно неожиданную здесь и сейчас, тончайшую, идиллическую гармонию.

Весь осязаемый мир, всё видимое вокруг, представлялось теперь делом прошлым. А музыка, свободная, изменчивая, непредсказуемая в своём течении искала свои зыбкие пути в будущее. Это была новая, нездешняя красота, мечта, сказка о небывалом, о лучшем. Прекрасная мелодия вовлекала всё сущее в математически точный и эстетически выверенный танец. Будущее становилось настоящим…

И вот отдав пространству самую верную и точную ноту, в самой кульминации Арфа вдруг вздрогнула и затихла.

Наступила тишина. Хорошая тишина, крепкая, какая-то даже торжественная. Этакая, нерушимая в своих основах, мировая тишь – бескрайнее пространство для долгих разговоров и бесконечных историй, для незыблемого прошлого и неутомимого будущего.

Трудно сказать, сколько прошло времени. Той не заметил, как рядом с ним оказались Ингмар и Алия. Уже светало. Никто никуда больше не торопился. Друзья с любопытством вглядывались в причудливый каменный монумент, которым стала теперь Арфа. Камень был с отливом, и местами прозрачный. Рядом, на полу лежали окаменевшие листы бумаги. Слова песни стали легендой и тайной. Лишь на одном листе можно было разобрать последние строки, выдавленные некогда сухим пером:

{…не весь

не здесь

не сам

не свой

ты не с нами

Он с тобой}

Тот свет, что не успел вырваться на волю в момент превращения, блуждал теперь в полупрозрачной окаменевшей конструкции. Наблюдаемая красота позволяла не сожалеть о потере невиданного инструмента. Звучавшая музыка, будто застыла, в только что игравшем механизме, ставшем ныне прекрасным изваянием. Трое стояли и смотрели, стараясь разглядеть всё то, что не успели дослушать. Наконец, ко всем пришло ощущение ясности произошедшего. Произошедшего сейчас, и тогда, в далёком прошлом. А будущее стало теперь таким близким и уютным, как с детства знакомая тайная тропка, та, что делает путь домой, и короче, и приятней.

Обратно

Друзья не спеша спускались с Горы. Они напевали шуточные кабацкие песни, и болтали о том, что было и о том, что будет теперь. Ингмар успевал делать на ходу какие-то пометки в своих записях. А Той вещал не замолкая. Вот он перестал рассказывать, как шёл по пещере и начал говорить про Верно и о том, как там любят гостей издалека. Алия глядела куда-то за горизонт, слушая Тоя и улыбаясь, то чуть меньше, то чуть больше…

Так они шли около двух часов. Спускаться по тропе было намного приятней, чем идти в гору. День был ещё в самом разгаре, однако после всего, что было, друзьям захотелось, наконец, выспаться. Увидев сломанную тележку, все трое одновременно остановились. Той, стоявший чуть впереди, обернулся к друзьям:

– Привал?

Решили, что костёр разведут, когда проснутся. Еды всё равно не было. Оставалось только немного заварки.

Уставшие путники, легли, прямо, где стояли. Тень от большого камня удачно закрывала их от солнца и вскоре все трое благополучно уснули.

***

Погода стояла ясная. Вечернее солнце уже понемногу заглядывало за камень и это разбудило, лежащего ближе к краю Ингмара. Некоторое время Ингмар щурился и тёр глаза, но ложиться уже не стал. Он окончательно разобрал тележку на дрова, быстро развёл костёр и подвесил чайник.

Пока заваривался чай, Ингмар встал и принялся расхаживать, изучая окрестные каменные пейзажи. Бросив взгляд в сторону камня, он обнаружил, что голова Тоя пока ещё в тени, а Алии нигде не видно. При этом обувь её оставалась на месте. Ингмар забеспокоился. Он мельком глянул на босые ноги Тоя, торчащие из-под «храпящего одеяла». Тут из-под одеяла высунулась третья нога… Ингмар, с улыбкой, вернулся к своему чаю.

Вскоре проснулся и Той. А вслед за ним – Алия. Они обменялись с Ингмаром колкими шуточками и хлебнули горячего, жидковатого чаю. Уже прочувствовав, как стали холодны ночи в горах, и зная, что им будет негде взять дров по дороге, Той запихнул остатки тележки в свою сумку.

Троица вновь зашагала по тропе.

Их путь был ясен и лёгок. Его не омрачало даже то, что из съестного у них теперь оставалось лишь немного сахара. Они разделили его поровну, и запили водой из горного ручья. Голод немного беспокоил, но ещё не успел ослабить путников. Шли бодро, времени не теряли.

Той не мог молчать, когда смотрел на Алию. А она не могла слушать его без улыбки. Казалось, во всём мире наступили теперь покой и определённость. Это уже не было, ни походом, ни экспедицией. И только пустые животы не давали друзьям считать обратную дорогу приятной прогулкой. Той и Алия безмятежно беседовали на фоне безмятежного пейзажа. Всё теперь было когда-то и где-то, а они друг у друга. Иногда Ингмар, краснея, обгонял Тоя и Алию. Тогда они, смеясь, окликали его и обещали, больше не целоваться.

Дело шло к вечеру. Ингмар напомнил друзьям о каменном изваянии – ловушке Потивегана. Немного посовещавшись, они решили на всякий случай пройти мимо злополучной каменной скамьи затемно. Предосторожность оказалась излишней. Когда путники протиснулись через памятный узкий лаз в скале, то не увидели тёмного силуэта скамьи. Неудобство было в другом – проходя, они спотыкались впотьмах о крупные камни – видимо, обломки изваяния. Ингмар довольно сильно ушиб ногу. Решили сегодня больше впотьмах не блудить. Они отошли от останков изваяния ровно настолько, чтобы то место скрылось за массивом Горы, и сделали привал.

Засыпать на голодный желудок было не привычно. Но помогала усталость и мысли о доме. Сделав по глотку родниковой воды, друзья вскоре уснули.

Утром встали рано, с твёрдой решимостью – к ночи быть у Ориента. Местами их тропа была теперь перечёркнута трещинами и завалена камнями. Но всё же, вниз идти было намного быстрее, да и голод поторапливал.

Они шли весь день, делая только короткие остановки на несколько минут, чтобы прилечь и положить усталые ноги выше головы.

С наступлением темноты их продвижение несколько замедлилось. Но когда поднялась луна, путники спотыкались уже не так часто и шагали пошире.

В какой-то момент Ингмар, шедший сейчас впереди, возвестил:

– Кажется мы уже рядом.

Вскоре они различили в голубоватом лунном свете известняковый массив. За очередным тёмным кряжем, путников уже встречали жёлтые, мерцающие огоньки обители.

С усталыми улыбками они производили шаткие, замедленные, последние шаги этого самого долгого за их путешествие перехода. Дверь была не заперта. Войдя в прихожую, они услышали из залы знакомые голоса за тихой беседой. Узнав голоса Ориента, Вилегвы и… Отшельника, Той вместо приветствия тихонько пропел:

{Долгая история

короток рассказ!}

Ориент и Вилегва восторженно взвыли, а Отшельник выскочил им на встречу, чуть не уронив плетёное кресло:

– Сил уже никаких не было, вестей от вас дожидаться! Вот, навстречу вышел, как только всё утряслось.

Отшельник стиснул плечи Тоя и Ингмара, осторожно коснулся руки Алии:

– Скорее за стол! Мне тут уже доложили, что вы к Горе совсем налегке шли…

Нынешний стол выгодно отличался от давешнего наличием жареных грибов, больших красных груш и копчёной рыбы.

Разговор весело перескакивал с нынешних, знаменательных событий на Горе к делам далёкого прошлого. Собеседники с удивлением и удовольствием обнаруживали, как много оказывается во всём этом смешного.

Ели, пили и говорили почти до утра. Ориент задремал прямо в кресле. Той, Ингмар и Алия из последних сил добрались до спален и уснули, едва коснувшись кроватей.

Утром, за завтраком друзья решили, что пойдут сначала к перекрёстку. Там Ингмар свернёт к Обсерватории, а Той и Алия пойдут к Трактиру, и затем в Верно. Алие не хотелось возвращаться к Рыбацкому берегу, где её теперь ничего не держало. Ей не терпелось увидеть Верно, о котором она так много слышала.

Плотно набив сумки съестным и тепло попрощавшись с хозяевами, друзья отправились в дальнейший путь. Отшельник, решивший по случаю погостить у Ориента подольше, заверял уходящих:

– Идите смело! Теперь Гора остыла и крепко сидит на своём месте. Нынешняя переправа не меньше года продержится, это уже смотря какие будут дожди…

***

Они стояли на перекрёстке, у самого столба. Той звал Ингмара погостить в Верно или, хотя бы дойти с ними до Трактира. Но Ингмар был обязан, сначала отчитаться о результатах. Сейчас его с нетерпением ждали в Обсерватории. Ингмар уверял, что после всего случившегося, ему будут обязаны дать отпуск, и буквально через неделю-другую он непременно заглянет к Тою в гости. В ответ, Той и Алия клятвенно обещали, в следующем году обязательно побывать в Обсерватории. Прощание затягивалось. То смеясь, то всерьёз они многократно повторяли обещания, гостить друг у друга, как можно чаще. Той даже предложил Ингмару в залог свою сумку. Но Ингмар заявил, что верит Тою на слово. Той достал карту и принялся вычислять расстояния, которые будут их разделять. Радуясь тому, что Остров не так велик, они обнялись и разошлись по своим направлениям.

***

Той возвращался в Верно с не меньшим удовольствием, чем покидал. По мнению Тоя – тихий, неизменный Верно как нельзя лучше подходил для возвращений. Больше не для торжественных и шумных, через главные ворота, а для тихих, ночных, когда вместо криков и труб усталого путника приветствует свет в окнах и скрип калитки. Первая «настенная карта» Тоя это карта Верно. Той рисовал ее, взобравшись на крышу своего старого дома. Все его карты были, конечно, весьма приблизительны, почти условны. Карта «всего Острова», к примеру, больше походила на панорамный многоплановый городской пейзаж с множеством надписей и указателей. Позже, с ближайшего к Верно высокого холма, он сделал другую: «Карту окрестных земель». Этакий «слегка карикатурный портрет Верно», на фоне гипертрофированного пейзажа, где меж ближайших к городу ориентиров были втиснуты и весьма удалённые от него объекты. Той решил, что по возвращении, обязательно поднимется на тот самый холм.

Но пока, до Верно было далековато. Им ещё предстояла «непростая» ночёвка в Трактире, где всегда полно досужих, вечно пьяных рыбаков. Той понимал: «в Трактире придется как следует поработать языком, возможно, придётся и крепко выпить». Той мысленно готовился к этому последнему, шутейному испытанию.

Так, с этими мыслями они понемногу приближались к Трактиру. Давно стемнело, но Той, вроде бы, узнавал места. Смущал только какой-то странный шум справа, будто бы отдалённое журчание. А реки здесь быть не должно. И на карте нет ничего похожего – ни родника, ни колодца. Когда они с Ингмаром шли по этой дороге к Маяку, не было здесь никакого журчанья.

Но вот вдалеке уже показались едва заметные мерцающие огоньки. Глаза Алии заблестели. А Тоя больше не беспокоила «несуществующая река». Обо всём, что нынче в округе есть и, чего нет, вскоре можно будет спросить у трактирщика!

***

Они немного задержались перед дверью в Трактир, чтобы глотнуть свежего воздуха перед долгим, шумным вечером. Той и Алия переглянулись, обменялись меланхолическими улыбками, синхронно пожали плечами и вошли.

Их встретили шумом и гамом, гурьба рыбаков кипела зыбким полукругом вокруг готовых к этому, и всё же несколько ошарашенных Тоя и Алии. Видимо, кто-то заприметил их ещё на подходе и успел предупредить честную компанию. Трактирщик собственноручно поднёс Тою и Алие полные через край кружки. Раздался радостный и жутковатый вопль и из нестройного ряда рыбаков выступил тот самый, местный завсегдатай – Здоровяк в большой старой шляпе. Он, как всегда, говорил громче всех и больше всех:

– Что тут было в тот день! У нас теперь здесь река, быстрая, бурная, с порогами, до самого Верно! И вчера, как большая вода сошла, смельчаки даже сплавлялись по ней на плоту! Плот, правда, наспех сделанный, развалился… но все живые остались! Только головы болят с похмелья! Так что, если промокнуть не боитесь, можете очутиться в Верно втрое быстрее, нежели пешком!

Здоровяк поднял свою кружку так резво, что шляпа его слетела под стол, а из канделябра посыпались свечи. Обрадованный нечаянному эффекту он заорал протяжно и пафосно:

– Пусть отныне не иссекают ручейки новостей, пусть бушуют моря событий и происшествий! – А, уже отхлебнув, зычно добавил: – Да не пересохнут, и сточные канавы сплетен, и лужицы свежих анекдотов! – И вдруг обернулся к Тою. – Ей Богу, довезу вас до Верно по реке! Утром лодку справлю. А, чтоб никто не утоп, пристегнёте к своим ремням пустые фляги! Река быстра, но там, в низовьях верёвки поперёк натянуты – вылезем как-нибудь, если что!

Кружка Тоя не успевала опустеть. Время было уже позднее. В зале то и дело слышались устало-радостно-истошные, возгласы, на подобии:

– …опять корабль с Маяка видели!

И пивные шуточки:

– …просто она хочет всех вас осчастливить! А что вы испугались?

Той в это вечер не так устал от дороги, как от выпитого. На бесконечно повторяющиеся одни и те же вопросы он уже отвечал невпопад. Той был не в силах сопротивляться осаждавшим его весельчакам, снова и снова вовлекавшим его в свои дикие пляски. Когда Той очередной раз упал, Алия вынуждена была запеть, чтобы дать уставшему Тою тихонько уйти в их комнату наверху. Спев ещё пару песен на бис, Алия воспользовалась моментом, пока рыбаки наполняли свои кружки, и тоже проскользнула наверх.