Анимус

Виктория в своём синем костюме медработника и с раскрасневшимся щеками выглядела возбужденной, швырнув окурок в урну и вызывая во мне желание издать короткий смешок. Она всегда была боевой и гордой. Мне есть чему поучиться у неё.

– Отдай сюда свой круассан, который мешает тебе нормально думать, и бегом писать заявление. Тебе ещё собираться в страну прекрасных грёз.

Не удержавшись, я расхохоталась, в последний раз вцепившись в мягкую плоть выпечки зубами, словно делая похуже своей боевой подруге, и, отдав французскую сладость, слишком резво для высоты своих каблуков подскочила с места.

– Можешь пожелать мне удачи.

– Желаю удачи и, Бога ради, сними ты эти ходули. У меня от их вида голова идёт кругом.

Трудно признавать это, но сейчас я даже начала потихоньку смеяться. Снова. Пусть и без такого энтузиазма, который был у меня раньше, сводящего скулы и вызывающего першение в горле от хохота.

Мы с Маттео постоянно хохотали над какими-то нелепыми шутками, понятными лишь нам. Долгое время, когда мы только начинали познавать грани друг друга, я не понимала его странный юмор, который не то что не смешил меня, а порой казался непозволительным и задевающим. Но я могу с большой уверенностью сказать одно: благодаря ему я ко всему научилась относиться проще.

Однажды мы проспали на поезд после бессонной ночи, которую провели, наслаждаясь друг другом. С ноющими ногами и с не самым презентабельным видом мы неслись по станции, изворотливо обходя людей и порой бросая редкие извинения. Приличия ради, потому что на самом деле нам не были никакого дела до этого. Маттео тащил меня за руку, пока я заливисто смеялась. Открытие очередной выставки состоялось без него. Но в тот момент не было нервов, раздражения, наивысшей степени отчаяния. Мы просто, купив бутылку шампанского в ближайшем пыльном алкомаркете и усевшись на своих чемоданах, откупорили ее, заливая руки. Помню его шипучесть, резкость, приторность и дешёвый вкус, но в этом было слишком много непостижимой ранее глубины. Только вот, наталкиваясь на скалы реальности, я понимаю, что любовь – Ада десятый круг. В нем любящие сердца вырывают из груди черти, скармливая голодным гарпиям, а свежие раны засыпают известкой, чтобы там больше никогда ничего не выросло.

12 июля 2012 гИз дневника Вивьен

Я не помнила, как ноги несли меня в отдел кадров, а руки писали заявление. Помню лишь сострадающий взгляд пожилой женщины, работающей там, с которой мы виделись всего один раз: когда я оформлялось на своё место работы. А ещё то, что они дали мне столько времени, сколько потребуется. Но я, как никто другой, знала, что его всегда слишком мало, сколько бы тебе его не дали. Люди так устроены: осознают ценность каждой минуты, когда она уже истекла, обретая вечность и необратимость, ибо вернуть можно все, пусть и величайшим трудом, но время – нет. Люди бессильны перед его величием, упавшая чашка не склеится сама по себе, ее целостность будет испорчена. И, во избежание ожогов, ей придётся постигнуть всего одну необратимую участь: оказаться выброшенной в мусорное ведро.

Сомнения, которые сопровождали меня на протяжении всей дороги в аэропорт, удвоились от скопления людей, прилетающих и спешащих на свои рейсы. С какой частотой случаются крушения, и что человек ощущает, паря в мясорубке этой железной махины, разваливающейся по частям, зная, что соприкосновение с землей неизбежно?

Мне хочется вернуться домой, спрятаться от всего мира и провести эти дни, свернувшись на своей кровати под тремя одеялами. Все равно никто не заметит, есть я или нет, кроме Ло, конечно же, которая временно покинула Питер, выехав в свой долгожданный отпуск. Не то чтобы я жаловалась, но единственный человек, которому я пишу SMS с предупреждением о своём отъезде, это бабушка. С матерью мы не контактируем. После того случая, когда мы ужинали вместе. Ты не понравился ей тогда. Пытался унять нарастающий конфликт, но все закончилось выбором между тобой и человеком, который всю жизнь вёл себя холодно и эгоистично по отношению ко мне. Поэтому мне пришлось усвоить очевидное правило: любовь – единственное, что заслуживает шанса быть выбранным в веренице предложенного свыше.

Вижу, как мужчина встречает возлюбленную с букетом лилий. Она бросается на его шею и целует его куда-то за границу волос. Хаотично и отчаянно. Отвожу взгляд и, как практически неделю тому назад, набираю Ральфа. Мне не хочется объясняться перед ним, раскрывая причины своего приезда на день раньше, но все, что у меня есть – адрес и полнейшее отсутствие ориентировки в незнакомой стране.

– Вивьен, – знакомый голос, прокуренный и с хрипотцой, вынуждает волоски на моем теле оживиться.

– Ральф. У меня вылет через тридцать минут.

Неопределённое молчание, словно мужчина по ту сторону сомневался в том, что я действительно решилась.

– Я вышлю адрес SMS. У меня будут лекции. Возьми такси и приезжай к университету. Подождёшь меня там. Непосредственно в аудитории. Так, чтобы я тебя видел и не думал, что ты решишь в любой момент сбежать. Я попрошу, чтобы у ворот тебя встретили и провели, – властные ноты, стальные, практически непоколебимые. Он явно был педантом, не терпящим возражений и споров.

– Я могу дождаться тебя в отеле или дома, – не люблю, когда мне указывают.

Раздражённый вдох по ту сторону. Прочищает горло.

– Ты подождёшь меня там, где я сказал, Вивьен. Я не Маттео – упрямство меня не восхищает. И ещё, надеюсь, ты хоть немного знаешь итальянский. Счастливого полёта и сил не умереть от разрыва сердца и удивления, увидев, что скрывает этот мир за пределами твоей раковины.

Тихий смешок. Скорее, несколько ребяческий, обрывающийся характерным звуком, оповещающим о конце разговора.

Черт бы тебя побрал.

7

Сегодня в полете мне снился сон. Тревожный и глубокий. Маттео звал меня за собой. Его руки сухие и горячие, тянулись ко мне, словно я была ещё одним шансом на жизнь. Я шла к нему навстречу, но с каждым шагом он оказывался все дальше от меня, как недосягаемый мираж. Его губы шептали мое имя, пока голос становился все более глухим, эхом разносясь в пределах моего подсознания.

В аэропорту я беру такси. Называю адрес и лишь изредка отвечаю мужчине шаблонными фразами. На самом деле, мой итальянский довольно хорош. И впервые в жизни говорю себе спасибо за то, что однажды из скуки взялась за его излучение, вскоре погрузившись в него с головой.

Машина плывёт по идеальным улочкам Милана, и дух захватывает от красот, открывающихся перед глазами. Гордость не позволяет признать это, но Ральф был прав. Мое сердце трепещет в груди и параллельно этому опасается натолкнуться на те знакомые места, по которым мы блуждали однажды. Но сейчас мы едем абсолютно другой дорогой. Это современное сердце Италии и жемчужина искусства, горящего холодным пламенем лишь потому, что огонь его вечен. Каждая улица – часть истории, нерушимый паззл общей картины, имеющей необычайную важность. Античность вперемешку с пестрой архитектурой нового времени. Собор Санта-Мария-Насенте – главный символ Милана. Душа города утонченного вкуса, расположенная на одноименной улице. Эпицентр скопления туристов, которых привлекает одно из самых больших религиозных сооружений мира. Готический стиль: для многих каменная безжизненная глыба, для других же – символ нерушимости и силы искусства. 135 шпиль, тянущихся к небу, и 2 245 мраморных статуй. Следом – статуя короля Виктора Эммануила II, поражающая своим блеском, Ла Скала и Миланская консерватория имени Джузеппе Верди.

– Вы никогда не были в Милане раньше? – интересуется мужчина, поворачивая налево и пропуская несколько легковушек.

У него внешность коренного итальянца, загорелые руки и открытый взгляд, располагающий к себе. Он хороший человек – это сразу видно.

– В Милане никогда. Но в самой Италии всего один раз. Это было давно, – приходится постараться, чтобы вновь не провалиться в воспоминания. Я убегаю, сломя голову.

– Почему в университет? Вы студентка, signorina?

– О, нет. Мой знакомый преподаёт в этом университете. Accademia Belle Arti Brera. Историю живописи, от которой я очень далека.

– А Вы пробовали?

– Нет, никогда, – задумчиво произношу.

– Тогда Вы не можете знать. Нельзя утверждать, не попробовав. Например, как человек может говорить о смерти, никогда не умирав? Не ограничивайте свои возможности. Это как говорить всем, что Маргарита не вкусная, никогда не пробовав ее.

Я ничего не отвечаю. Размышляю о том, что в его словах есть та истина, о существовании которой я никогда не задумывалась раньше. Город величия и хорошего вкуса проплывает мимо. Модные бутики, ухоженные женщины, напоминающие нимф. Я вижу скопища людей, подростков в странной одежде, фонтаны и арки, и все мне кажется таким родным и непостижимо чужим одновременно. Я растворяюсь, сливаюсь воедино с этой самобытностью, затягивающей в круговорот. Чувствую себя песчинкой на дне океана, которая однажды может стать жемчужиной, познав величие глубоких вод.

***

Машина мягко останавливается у внушительных размеров здания, выполненного в лучших традициях барокко. Утончённые изгибы архитектурного строения манят и завораживают своими изгибами. Неудивительно, почему путь к нему называют «дорогой искусств». Смотря на его величие, может показаться, что все здание палаццо не более, чем сплошной монолит из красно-серого кирпича, но внутренний двор показывает, что это величественная галерея, господство барокко: полукруглые арочные своды, изящные колонны. И если кирпичная часть академии давит своей тяжестью, то внутри – чувство необычайного простора и легкости души. Ловлю себя на мысли, что немного завидую студентам, получающим здесь знания, которых не сыщешь в открытом доступе. Однажды мне довелось побывать на одной лекции преподавателя из Оксфорда, приехавшего в Москву по обмену знаниями. И пусть мой английский хромал, но это было безупречно. Казалось, ему не нужны были слова, чтобы быть понятым.

Мое волнение усиливается ещё больше, когда каблуками я чувствую твердую почву из идеально вымощенных каменных плит, а чемодан оказывается в руке. Чувствую на себе любопытные взгляды проходящих мимо скопищ девушек и заинтересованные новым лицом – молодых людей. Мне кажется, что я совершенно не готова к встрече с человеком, которого абсолютно не знаю и который, кажется, каждым закоулком своей темной души не переносит меня.

К Ральфу меня проводит пожилой мужчина по имени Фернандо. У него идеальный итальянский, потому что в его жилах течёт чистая кровь синьориального рода наследных правителей мантуи, и с пелёнок он слышал исключительно безукоризненное произношение. Но мне все равно становится несколько неловко. Фернандо говорит: «Ральф не любит, когда его прерывают. Пожалуйста, ступайте беззвучно и не отвлекайте внимание студентов. У них сегодня был Ренуар. Без теории не будет практики. В любом случае, они скоро заканчивают».

Мы идём путанными коридорами с ровными рядами дверей, что наблюдают за проходящих, будто стражи порядка, готовые наказать за нарушение конституции университета. Складывается впечатление, словно я переношусь в одну из кинокартин, которые многим покажутся скучными, но их эстетизм и философия каждого акта пленяют и не могут оставить равнодушным.

Двери, ведущие в аудиторию, внушительные и скользящие под пальцами, я слышу голос мужчины, льющийся из щёлок и просеков, цитирующий: «Гораций говорил, что прекрасное принадлежит немногим. Видеть детали, улавливать динамику цвета – это то, что под силу единицам. Можно стать неплохим художником, но великим – только родиться. Позволить Вселенной отдать тебе часть себя ещё в утробе матери. С молоком поглощать прекрасное. Под прекрасным я подразумеваю то, как видят исключительно ваши глаза. Вот, что важно. Посредственностью не заполучить сердца людей. У великих творцов кисти – свой неповторимый стиль. Ищите себя. Я призываю вас. Только так вы сможете пройти мой курс. Мне неугодны заурядные студенты. Я не учу аккуратности, прилежности, осторожности в своих работах. Вы должны уметь рисовать сердцем».

Я набираю в легкие как можно больше воздуха и уверено толкаю дверь от себя, которая сразу же вторит моему прикосновению, впуская в просторную аудиторию. Храм Ральфа. Апогей его величия. На нем чёрный костюм, который выглядит на размер больше, но шит по его собранной фигуре. Светлые волосы растрёпаны, кожа оливкового оттенка кажется грубой, жёсткой, но вместе с тем притягательной и мягкой. Особенно на участках, успевших покрыться щетинной. В его пальцах сигарета и меня поражает тот факт, что студенты, следуя его примеру, позволяют себе то, что в моих краях было бы сродни вольности, за которую тут же пришлось понести наказание. Метод Бродского, позволяющий студентам курить на его лекциях. Ральф практически агитировал, но при этом выглядел спокойно, непринуждённо и расслабленно.

Я стараюсь быть незамеченной, занимая место на последнем ряду, частично пустующем. Но он ловит мое присутствие. Въедаясь в мое лицо и на секунду замолкая, прежде чем продолжить: «Видите это полотно? Я создал его, когда мне было семнадцать. В так называемом „каза-фамилья“ далеко за пределами эпицентра итальянского величия. Там я познавал жизнь. Без учебников, пособий, примеров и прекрасного освещения. Что Вы здесь видите?».

Полотно представляло из себя бесконечные перекаты и переливы чёрного и синего, если смотреть на него под кривым углом. Однако, если взглянуть прямо, а не в бок, то взору открываются обнаженные женские изгибы: девушка изображена к смотрящему спиной, ее волосы иссиня-чёрного цвета вороньего крыла ниспадают на обнаженные плечи, одна ее нога согнута в колене, пока другая – выпрямлена. Она напоминает кошку, готовящуюся к прыжку, чтобы сомкнуть клыки вокруг тонкой шеи добычи. Ее притягательный силуэт манит и будоражит сознание. Ее хочется коснуться. Я с трудом сглатываю, загипнотизированная картиной. Теперь я понимаю, что Маттео имел в виду, когда говорил о том, что кисть становится продолжением его рук.

– Так что? Кто-нибудь желает ответить? Есть мысли? – он продолжает настаивать, роняя пепел на тёмный паркет.

Ответ последовал от округлой блондинки, смотрящей на Ральфа так, словно она готова была незамедлительно облизать его дочиста, не пропуская ни одного участка его кожи.

– Это Ваша первая любовь, мистер Фаббри?

Лукавя улыбка коснулась губ мужчины.

– Почти, но нет. Суть вопроса была не в этом, а в том, что Вы видите здесь.

Пока все усердно думают, я продолжаю всматриваться в полотно, открывшееся взору, которое напоминает головоломку, потому что, чем дольше на него смотришь, тем больше оно обнажается перед тобой. Ницше говорил, что «если долго смотреть в бездну, бездна начнёт смотреть в тебя». И сейчас я словно впитывала ее, ловя глубокий взгляд. Лишь проблеск света виднеется вдали. Высоко над станом изображённой женщины. Незначительное просветление, напоминающее восходящую луну в ночи. Меня озаряет.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.