Российский колокол. Спецвыпуск. «Новогодняя молния»

– Я в командировке был, – оправдывался Сергей. – Пришлось задержаться. Извини, я ненадолго. Через сорок минут идет междугородный автобус. Только тебя увидеть…

– Ничего себе зрелище! Растрепанная немолодая женщина в ночном халате, – рассмеялась Светлана. – А как твоя дочь там, в городе, совсем одна?

– Она у меня уже совсем большая, привыкла управляться сама.

Перед Новым годом, 31 декабря, был четверг, Сергей приехал среди дня.

– Тебе на сборы полчаса, – неожиданно и безапелляционно заявил он. – Володьку в охапку – и вперед. Новогодние каникулы проведете у меня. Поторопись, мне еще на завод нужно.

Почему-то она не стала возражать и упрямиться, сунула в старенький чемодан все, что попало под руку, ведь ненадолго уезжает, угостила подзатыльником сына: быстрее собирайся! И, уже сидя в машине, она вдруг поняла: все страшное осталось позади и она едет в новую, счастливую жизнь. В свой городок Светлана вернулась в конце каникул лишь для того, чтобы подать заявление на увольнение из школы и собрать оставшиеся свои вещи.

* * *

Снежок попал Сергею в грудь, чуть не в лицо.

– Эй ты, дылда, что потерял? Что ищешь? Айда к нам в компанию, у нас одного мужика не хватает, а девушка, вон какая красавица, лишняя! И выпить у нас есть!

Он повернулся и поплелся домой, а вслед неслись хохот и меткие, как тот снежок, определения. Так ему и надо!

Стараясь не шуметь, Сергей притворил за собой дверь. Наверное, Светлана не спит, ждет его. Сейчас она выйдет навстречу, обнимет, и все недоразумения и неприятности отойдут, как дурной сон. Но дома было темно и тихо. Он разделся, повесил пальто на вешалку… и дернулся. Ондатровая шапка, нахально расположившаяся на его вешалке, обожгла руку своим ворсом. Ступая на цыпочках в одних носках, он осторожно пробирался в темноте. Наткнулся на стул, стоящий на дороге, и замер. «Что это со мной? – разозлился он на себя. – Крадусь, как вор, в своей квартире».

Дверь в спальню была закрыта…

«Она спит спокойно, когда я тут места себе не нахожу! Мне назло! Ну и пусть!» Не включая свет, он разделся и скорчился на диванчике, укрывшись скатертью со стола.

Идти в прихожую за теплым пальто значило снова встретиться с шапкой. Пусть ему будет хуже! И то, что длинные ноги не помещаются на коротком диванчике и приходится свернуться калачом, – тоже пусть! Света утром увидит, как он промучился ночь, пожалеет, и все прояснится…

Утро нового года ничего не прояснило. Света была пасмурной, она плохо спала. Сергей где-то мотался ночью. Она прислушивалась к его шагам, услышала грохот стула. Сейчас он войдет в спальню, обнимет ее, и все-все встанет на свои места. Но нет, впервые за все время он спал отдельно, неудобно скорчившись на диванчике. Муж подозревает ее в чем-то. Как он смеет?! Она же ни в чем не виновата! А шапка эта… Светлане очень хотелось, чтобы проклятая шапка оказалась дяди Стёпина. Больше некому.

По дороге до дома Степана она сидела молча, отвернувшись, глядя в окно. Ондатровая шапка лежала на заднем сиденье, завернутая в белый платок, чтобы глаза не мозолил ее возмутительный блеск. «Дуется, – думал Сергей, – что-то скрывает от меня. Я никогда не расспрашивал ее о прошлой жизни, а она не рассказывала. Я никогда не ревновал ее к прошлому». И вот теперь что-то темное встало между ними, отзывалось болью в его сердце. Он явно чувствовал эту боль в груди и незаметно ощупывал себя. Где это болит? То ли слева, то ли со стороны спины?

У Степана было, как всегда, шумно и весело. В кои веки ему не нужно было идти на работу, и он барахтался с детьми.

– О, кто к нам пришел! – обрадовался он, встретив Сергея на пороге. – Ну-ка, Танька, слезай с отцовской спины! Галя! Накрывай на стол, у нас гости дорогие.

Галина вышла из кухни, вытирая руки фартуком, и церемонно поздоровалась.

Сергей любил бывать в этой семье. Степан был жизнелюб и балагур. Крепко сбитый, с проседью, терявшейся в светлых, коротко стриженных волосах, он оделял неистощимой энергией все свое окружение. А вот Галина была его противоположностью. Малорослая, болезненно тощая, черная, как галка, некрасивая и неулыбчивая. «Что связывает этих людей? – недоумевал Сергей. – Какими нитями Галина управляет Степаном, взбалмошным жуиром и непоседой?» Видимо, в ней был некий стержень, цементирующий эту семью.

– Стёпа, – пропела Светлана, – ты вчера у нас шапку оставил.

И протянула ему злосчастную ондатру.

– Ты что, Света? – пожал плечами Степан. – Не оставлял я у тебя шапки. Вон она, моя шапка, на вешалке.

Они молчали на всем пути домой.

«Ну почему она изворачивается? – думал Сергей, поглядывая украдкой на бледную сосредоточенную жену. – Уж лучше бы призналась, покаялась, простил бы ее, и продолжали бы мы жить как прежде».

«Что, я совсем потеряла память? – думала Светлана. – Не помню, кто приходил вчера, когда я возилась на кухне. Эта Зойка со своим сантехником некстати приперлась, тот в грязных сапогах наследил, а у меня пирог в духовке подгорал… Ну не виновата я! А Сергей как сыч надулся. Как он может меня в чем-то подозревать? Как это мерзко и недостойно! Ну и пусть дуется. А все-таки откуда взялась эта шапка?»

Светлана, независимо подняв подбородок, прошла в спальню и закрылась там, а Сергей обреченно мерил шагами кухню, поглядывая в окно. Снег за окном был скучным и безжизненным, он стелился ковром до стен пятиэтажки напротив, серой и скучной. Никакой радости. Кроме… он еще раз вгляделся… точно, четвертый этаж, третий балкон справа. На балконе висело полотенце. Как флаг. Как призыв к спасению. Там жили Кимы, их друзья по работе и жизни. Женя Ким, наполовину кореец, наполовину немец, приехал на завод молодым специалистом, показал себя хорошим работником, быстро поднялся по служебной лестнице на молодежном растущем заводе и теперь работал у Сергея главным технологом. Надя, его жена, стала подругой Светланы, несмотря на разницу в возрасте, и вывешенное на балконе полотенце было условленным знаком: «Приходите, мы вас ждем!»

– Света, хватит дуться, – постучал в дверь спальни Сергей. – Надя вывесила полотенце, приглашают нас в гости. Собирайся.

В квартире у Кимов пахло грозой.

– Светлана! Как хорошо, что вы пришли! – встретила их на пороге бесцеремонная и шумливая Надя. – Я со вчерашнего дня не могу успокоиться. Представляешь, что отчебучил мой муж? Я полгода копила от него тайком копейки, сшила для него в ателье ши-икарную шапку, он мечтал о такой, подарила эту шапку ему вчера, а он потерял! И не помнит где! Наверное, оставил на заводе! – восклицательные знаки так и сыпались из возмущенной Надежды.

– Да не терял я эту шапку! – защищался Женя. – Не брал я ее на завод! И вообще не надевал!

– Ондатровая? – с остановившимся взглядом спросил Сергей.

– Да, – растерянно ответила Надя.

– Рыжая такая, золотистая?

– Да, – так же непонимающе произнесла Надежда.

– Одну минуту, я сейчас. – И Сергей, насколько позволяли ноги, помчался домой.

Это была та самая! Только как, какими неведомыми путями она совершила этот перелет? Они сидели за столом вчетвером, тупо уставившись на злосчастную шапку.

В дверь позвонили.

– Витька! – вдруг воскликнула Надя. – Это он! Больше некому! Как я могла забыть? Светлана, я же посылала его к тебе вчера за лавровым листом. Где его до сих пор черт носит?

– Правда, – ойкнула Света, – у меня тоже вылетело из головы.

Вчера в разгар дневной суматохи раздался дверной звонок. На пороге стоял почти Женя. Молодой и очень похожий.

– Я Виктор, брат Жени. Извините, Надя попросила у вас лаврового листа. У вас есть?

– Ну конечно, есть. Да вы проходите.

– Нет, я на минуту, здесь подожду. – Почти Женя застенчиво топтался в прихожей, а когда Светлана принесла с кухни горстку лаврового листа, стремительно, как заяц, выскочил за дверь.

Виктор был младшим братом Жени, занимался наукой в Академгородке под Новосибирском и приехал на Новый год погостить у брата. Он с детства был рассеянным чудаком и теперь успешно делал научную карьеру. Здесь, в городе, у него нашлись друзья по школе, вчера он ушел к этим друзьям, сказал, чтобы не ждали – Новый год он будет встречать с ними – и чтобы родственники не обижались.

Все четверо ринулись в прихожую. Витя стоял на пороге, опасливо глядя на четыре пары глаз, уставившихся на него.

– Витенька, – ласковой лисой пропела Надя. – Ты Женину шапочку не брал?

– Нет, не брал, у меня своя есть, – честно заявил Витя, ощупывая свою голову. – Вот она.

– Да нет, Витенька, – продолжала петь Надежда, – вчера, когда я тебя посылала за лавровым листиком, ты случайно не надел ее?

– Не помню, тетя Надя, – так же честно признался Витя. – А впрочем… я вчера очень торопился, а вы меня послали… Точно! Я схватил первую шапку, что попалась. Смутно помню, что она была неудобной… А что случилось?

А случился праздник. Четверо взрослых, солидных людей обнимались, целовались и радовались, как дети.

Когда выпили за Новый год, а потом – за все хорошее, а после – за любовь, Сергею стало грустно. Как это могло случиться? Ведь они со Светланой любят друг друга. Уже четыре года, и нет в мире другой женщины и другого счастья для него. И вдруг какая-то нелепость, глупый случай чуть не разрушили то, что они вместе строили много лет.

Как часто мы ссоримся с любимыми людьми по пустякам, по недоразумению! Счастье любить и быть любимым – это нежный и хрупкий цветок, и его нужно беречь от чужого зла, от завистливого глаза, от собственной ревности и глупости.

Альберт Каиков

Родился 8 мая 1932 года в г. Аше Челябинской области. В 1948 году семья приехала на жительство в Новосибирск. После окончания школы в 1951 году уехал во Владивосток и поступил учиться в Высшее военно-морское училище им. С. О. Макарова, окончив которое служил на кораблях Камчатской флотилии. После службы получил второе высшее образование в Новосибирском инженерно-строительном институте. Работал на стройках заполярного города Игарка и Новосибирска.

Литературным творчеством увлекся, выйдя на пенсию. Опубликовал пять стихотворных сборников и 20 книг прозы: «Потерянное детство», «На заполярной широте», «ВТуруханской тайге», «Черная пурга», «Наши студенты в Америке», «На притоках Кети» и другие. Публиковался в журналах «Сибирский Парнас», «Российский колокол», «СовременникЪ», «Охотничьи просторы», «В мире животных», «Муравейник», «Охота и охотничье хозяйство», «Юный натуралист» и других.

Награжден медалями Кирилла и Мефодия, А. С. Пушкина, А. И. Грина, И. А. Бунина и другими. За активное участие в литературном процессе России получил «Благодарность» от Государственной думы.

Помолвка

Олег Невелин после окончания военно-морского училища попал служить на корабль, базирующийся в Ломоносове. Это старинный город на берегу Финского залива, основанный в 1710 году князем А. Д. Меншиковым. Он служил его летней резиденцией и назывался Ораниенбаум. Достопримечательностью города является дворцово-парковый ансамбль XVIII века. В парке по праздничным дням на танцплощадке играл военный духовой оркестр. Здесь Олег познакомился с сестрами Аллой и Валей. Девушки окончили Ленинградский университет. Старшая сестра, Алла, имела веселый, жизнерадостный характер. Валя – спокойный, уравновешенный. Сестры на танцплощадку всегда приходили вместе. Олег танцевал с каждой, отдавая предпочтение старшей. Гуляя по набережной, Олег всегда шел между девушками, взяв их под ручки. Дружба длилась больше года, прежде чем Олег решился сделать Алле предложение. Она согласилась, родители были рады иметь зятем морского офицера.

Олег сообщил в Смоленск родителям о решении жениться. Они пожелали приехать в Ломоносов на помолвку, а свадьбу провести в Смоленске, чтобы на ней могла присутствовать вся многочисленная родня. Невеста и ее родители на это предложение согласились.

В назначенный день родители жениха прилетели в Ленинград. Олег их встретил в аэропорту и привез в дом невесты. Алла, одетая в будничное платье, встретила гостей без энтузиазма. Олег хотел ее обнять и поцеловать, но она отстранила его, вытянув руку.

– В чем дело? – удивился Олег.

– Я передумала выходить замуж.

Причиной отказа послужил намечаемый переезд с будущим мужем на Камчатку – к новому месту его службы. Она не представляла, как можно изменить свой привычный образ жизни. Жить без Ленинграда, его театров, друзей.

Растерянный жених обратился к матери невесты:

– Анна Петровна, мы же обо всем договорились, в чем дело?

– Мы с Михаилом рады видеть тебя зятем в нашей семье, но я не могу повлиять на решение дочери.

Невелины с испорченным настроением вышли из дома. Им навстречу шла Валя.

– Почему из дома, а не в дом? – спросила Олега.

– В доме мы уже были, Алла отказалась выходить замуж.

– Не может быть! – искренне удивилась Валя. – Разве можно отказать такому мужчине, я бы на ее месте так не поступила.

– Валя, выходи за меня замуж, – неожиданно для всех и самого себя произнес Олег.

– Мне надо подумать, пойдем в дом.

Олег последовал за Валей, родители остались у крыльца. Анна Петровна удивилась, увидев Олега. Намеревалась спросить, в чем дело, но ее перебила Валя:

– Мама, я хочу кушать! Что у нас есть?

– Котлеты с картофельным пюре.

– Дай одну котлетку.

Алла быстро поднялась со стула и ушла в соседнюю комнату. Она подумала, что сестра пришла уговаривать ее не отказываться от замужества.

Олег внимательно наблюдал за Валей и с замиранием сердца ждал ее решения. Она сосредоточенно думала и быстро съела котлету.

– Мама, дай мне еще одну котлету, я не успела решить.

– Что ты не успела решить?

– Сейчас узнаешь.

Съев вторую котлету, Валя подняла глаза и произнесла:

– Олег, я согласна.

Офицер подошел к столу, взял руку девушки и поцеловал. Затем произнес:

– Помолвка состоится в ресторане, как и планировалось.

На следующий день Олег с Валей и родителями улетели в Смоленск, где состоялись регистрация брака и свадьба. По окончании отпуска молодая чета вылетела на Камчатку, к месту новой службы Олега.

Через пять лет Олега перевели служить в Севастополь. Они прожили счастливую жизнь, вырастили двоих детей. Выйдя на пенсию, воспитывают внуков.

На Камчатке

1

В пятидесятых годах двадцатого века я служил на корабле Камчатской флотилии. Большой охотник за подводными лодками охранял дальневосточные рубежи нашей Родины. Мне довелось видеть просторы Тихого океана, который оказался не таким уж тихим, как представлял его в детстве, и бушующее в гневе Охотское море. На всю жизнь запомнились зори над блестящей поверхностью океана и ночное небо с мигающими звездами, служащими ориентирами для штурмана, определяющего место корабля в океане. Самым незабываемым впечатлением остались в памяти высокие скалистые берега полуострова с вершинами вулканов на горизонте, покрытыми снегом в любой период года. Рассматривая с моря береговые пейзажи, я всегда хотел попасть на берег, в живописные места, пройти между сопок, увидеть растительный и животный мир этого края. И вот такой случай мне представился.

После докования на корабле шла полным ходом покраска. Красили надстройки, перегородки во внутренних помещениях. Пахло краской, свежевыкрашенные участки корабля сияли глянцевой поверхностью.

На корабле проходил практику моим стажером курсант Камчатского мореходного училища Илья Сёмин. Он был местным жителем, его родители жили на окраине Петропавловска-Камчатского. Из разговора с ним я знал, что его отец занимается рыбалкой и охотой. Подходит он ко мне и спрашивает:

– Товарищ лейтенант, разрешите обратиться.

– Обращайтесь.

– В субботу мой отец едет на рыбалку, разрешите сойти на берег и поехать с ним?

– Разрешу, если возьмете меня с собой.

В условленное время к кораблю, стоящему на ремонте в бухте Раковой, подошла деревянная лодка. Захватив карабин, мы с Ильёй спустились в лодку по веревочному трапу. Мрачный пожилой мужчина на мое приветствие ответил лишь кивком головы. Он резко дернул шнур стартера небольшого стационарного двигателя, мотор взревел, и лодка отчалила от борта корабля. Плоскодонная, с низкими бортами, она не предназначалась ходить по морю, а нам предстояло пересечь Авачинскую губу шириной десять километров, на которой часто разыгрывались шторма. «Хорошо, что стоит штиль, – подумал я, – а то на такой посудине можно сыграть оверкиль».

Рулевой сосредоточенно смотрел вперед и не пытался вступить в разговоры. Мне показалось, что он недоволен лишним человеком в своей лодке и взял его только ради своего сына. Возможно, я ошибался, так как шум мотора и встречный ветер не позволяли разговаривать.

Когда лодка вошла в устье реки Авачи, представились прелести первозданной камчатской природы. Такой ее видел и описал путешественник Крашенинников. «Существует ли для души что-либо прекраснее, чем видеть и наслаждаться красотой природы?» – думал я. Река довольно широка и многоводна при впадении в море. По левому берегу простирались заливные луга с множеством больших и малых озер, над которыми летали табуны всевозможных пород уток. Все пространство покрывала пожелтевшая осенняя трава, местами вдоль берега росли высокие тальники. За лугами виднелась сплошная полоса сопок с вершинами вулканов, сияющими снежным покровом в солнечных лучах. Вулканы придавали пейзажу строгость и величественность. Совсем иным представлялся пейзаж правого берега, заросшего лиственным лесом. Из многих распадков среди холмистой местности вытекали притоки главной реки Камчатки. Я попал в нетронутый человеком, красивый и суровый мир природы, который хотелось запомнить на долгие годы. С трудом преодолевая течение Авачи, мы поднимались в ее верховье. Стоял сентябрь, листья берез начали желтеть и плавно в безветренную погоду опускались на землю.

Против одного из притоков лодка свернула к берегу и с разгона выскочила носом на пологую отмель. Поднявшись на высокий берег, мы почувствовали запах протухшей рыбы. На берегу ручья лежало несколько крупных лососей, с которых поднялся рой мух.

– Придется бивак разбивать на противоположном берегу реки, – впервые заговорил Василий Степанович, отец Ильи, – наше место занято.

– Кто его занял? – спросил я.

– Хозяин здешних мест – медведь. Ночью он может прийти полакомиться протухшей рыбой. А мы ему помешаем.

Приткнув лодку носом к противоположному берегу реки, Василий Степанович сказал мне:

– Выходите на берег, готовьте дрова для костра и место для стана, а мы поставим сети.

Он, вероятно, думал: «Посмотрим, на что способен офицер-белоручка». Я понимал, что это для меня испытание. Мне пригодился опыт детства, когда постоянно ездил с друзьями на рыбалку и охоту Прежде всего очистил от сухой травы большой круг на земле. Затем натаскал в кучу длинных сухих веток тальника, вырубил две рогульки и забил их в очищенном месте для подвешивания котелка. После этого принялся за сооружение шалаша. Ветки легко втыкались в мягкий грунт. Соорудив каркас шалаша, принялся резать сухую траву и накрывать ею свое детище. За этим занятием меня застали вернувшиеся рыбаки. Они привезли крупного кижуча, который запутался в сети, когда они не успели еще всю ее поставить.

Отец Ильи, окинув взглядом место, выбранное для бивака, остался доволен.

– Теперь давайте познакомимся, – сказал он хрипловатым прокуренным голосом, – до утра много времени. Успеем наговориться. Меня зовут Василием Степановичем.

Я представился.

– Илья! – крикнул он. – Не зевай, иди к воде, готовь рыбу к ухе.

Развести костер для меня труда не составило. Василий Степанович развязал рюкзак с посудой и извлек два котелка, чайник, миски и ложки. Я взял котелки и пошел к реке за водой. Вернувшись с водой, заметил, что ложки были алюминиевые, подобрал лежавший топор и отправился искать подходящее дерево, чтобы из его ствола сделать ложку.

– Ты что это мастеришь? – спросил Василий Степанович.

– Хочу сделать поварешку, а может, пригодится как ложка.

– Ну-ну, – произнес он хриплым голосом.

Пока рыбак готовил уху, мы с Ильёй нарезали сухой травы и толстым слоем уложили в шалаше.

Уха представляла собой насыщенный бульон с большими кусками рыбы. Держа горячий кусок на своей поварешке, я откусывал понемногу и запивал бульоном, налитым в кружку. Самыми вкусными кусочками были жирные брюшки кижуча. После корабельных консервированных борщей еда казалась необыкновенно вкусной. Чай заварили листьями неизвестного мне растения, очень похожими на листья земляники, но значительно меньшего размера. Он имел бордовый цвет, приятный аромат и напоминал вкус каких-то ягод. Когда чаепитие подходило к концу, я спросил Василия Степановича:

– Давно вы приехали на Камчатку?

– Я здесь родился, а предки мои были служилыми казаками и в давние времена прибыли из Якутска.

– Не близкий путь, – удивился я.

– Дед мой сказывал, что на оленях до года уходило на дорогу.

– Неужели ехали с женами и детьми?

Василий Степанович задумался, подбросил в затухающий костер сухой хворост. Огонь вспыхнул ярким пламенем, его языки стали лизать висевший над костром чайник.

– Не думаю, – сказал он после недолгого молчания, – многие брали в жены камчадалок. Если дети в таких семьях умели говорить по-русски, то их зачисляли в казаки.

– Чем же занимались казаки?

– Существовал устав, всех функций казачества мне не перечесть. Их было очень много. Отец сказывал, что до революции он занимался охраной котиков на мысе Лопатка от браконьеров. Охранникам разрешалось в год добыть двух котиков. При этом одну шкуру должны были сдать в казну, а вторая поступала в личное пользование. В те времена шкуры котиков ценились у купцов очень дорого. В свободное от службы время все занимались охотой и рыбалкой, поскольку на денежное и хлебное содержание большим семьям прожить было сложно.

Мы помолчали, думая каждый о своем. Вечерело. Кое-где на небе стали проклевываться звезды, как ростки посаженных в землю семян. Василий Степанович произнес:

– Пойдем спать, утро вечера мудренее.

Я еще раз взглянул на небо, вдохнул полной грудью воздух с запахом костра, снял теплую куртку и полез в шалаш. Там улегся на толстый слой травы, как на мягкую перину, прикрывшись курткой. Запах сена щекотал в носу, жесткие стебли покалывали щеки. Пришлось подложить под голову шапку. «Какая благодать по сравнению с жестким диваном в каюте», – подумал я, засыпая.

Во сне видел уток, летающих над озером, и себя, стоящего в камышах на берегу. Вот одна утка отделилась от стаи и летит в мою сторону. Вскинув ружье, тщательно целился и нажимал на спусковой крючок, но звука выстрела не последовало. Утка пролетела над головой и скрылась вдали. Утки несколько раз пролетали надо мной, но я не мог произвести выстрела.

Утром, когда проснулся и вылез из шалаша, уже трещал костер, на котором разогревалась уха и шипел чайник. Солнце выглянуло из-за сопок и приветливо улыбнулось, обещая хороший день. Василий Степанович сидел на корточках, неторопливо ломал ветки хвороста и подбрасывал в костер. Все движения рыбака были спокойными и неторопливыми. Он никогда не суетился, все делал уверенно, но медленно, как бы экономя силы.

После завтрака мы переплыли к другому берегу реки. Здесь около впадающего в реку ручья стояли сети. Поднявшись на берег, прежде всего отправился посмотреть выброшенную медведем рыбу. Она была нетронутой.

– Василий Степанович! – закричал я. – Рыба лежит нетронутой.

Рыбак не спеша подошел ко мне и, посмотрев на рыбу, произнес:

– Медведи любят рыбу с душком, видимо, эта недостаточно протухла.

– Вот бы его здесь подкараулить, – произнес я.

– Вряд ли он подойдет сюда, пока мы рядом. У него прекрасные обоняние и слух, – охладил мой пыл Василий Степанович.

Меня уже охватила охотничья страсть. Мне захотелось поискать зверя.

– Сколько времени мы пробудем до отъезда домой? – спросил я.

– До двенадцати часов, думаю, управимся.

– Я хочу пойти поискать медведя.

– Пустая затея, но побродить по нашим местам интересно.

Сняв куртку, чтобы легче было ходить, закинув за плечо карабин, я зашагал вдоль ручья по тропе, натоптанной медведем. Отойдя метров тридцать, снял карабин с плеча и, держа его в руках наизготовку, осторожно продвигался вперед, внимательно осматривая местность. Берега ручья были заросшими кустарником, тропа иногда спускалась в ручей, и мне приходилось брести по неглубокой воде. Иногда около ног стрелой проносились вверх по течению кижучи. В одном месте, поднимаясь из ручья по тропе на косогор, увидел за бугром, всего в десяти метрах от себя, гуся, стоявшего боком ко мне у болота, инстинктивно присел и стал размышлять: «Стрелять в гуся или не стрелять?» Натоптанные всюду следы зверя говорили о том, что медведь может быть поблизости и звук выстрела может спугнуть его. Выглянув из-за бугра, убедился, что гусь стоит на прежнем месте. Немного поколебавшись, выбрал «журавля в небе, а не синицу в руке».