Эхо прошлого

Он почтительно повернулся к Хау. Тот сидел, поджав губы, которые сейчас почти исчезли, и лишь тонкая бледная линия напоминала об их существовании.

– Я не могу позволить себе еще одну такую победу, как эта! – резко ответил он. – А если бы и мог, то не желаю!

Генерал перевел взгляд со стола на молодых офицеров у стены.

– Я потерял всех людей из своего штаба на том треклятом Холме в Бостоне, – уже спокойнее произнес он. – Двадцать восемь человек. Всех до единого.

Глаза генерала задержались на Уильяме, самом юном из всех присутствующих младших офицеров. Хау покачал головой и повернулся к сэру Генри:

– Нужно прекратить боевые действия.

Уильям понимал, что сэр Генри недоволен, но тот просто кивнул.

– Предложить перемирие?

– Нет, – коротко сказал Хау. – Вы сами сказали, что они потеряли почти половину своих людей. Только сумасшедшие будут воевать без причины. Они… Эй вы там, сэр! У вас есть какие-нибудь соображения?

Уильям вдруг понял, что вопрос Хау адресован именно ему, так как генерал вперил в него взгляд своих круглых глаз, пронзающий, словно заряд дроби.

– Я… – начал было Уильям, тут же спохватился и встал навытяжку. – Да, сэр! Теми мятежниками командует генерал Патнэм. Там, у ручья.

Уильям замялся и осторожно добавил:

– Он… он, возможно, не сумасшедший, однако прослыл упрямцем.

Хау помолчал, сощурив глаза.

– Упрямец, – повторил он. – Да, должен признать, что это верно.

– Он ведь был одним из командиров при Бридс-Хилл, не так ли? – вмешался лорд Корнуоллис. – И американцы сбежали оттуда довольно быстро.

– Да, но…

Уильям осекся, оцепенев под пристальными взглядами всех трех генералов. Хау нетерпеливо кивнул, требуя, чтобы он продолжил.

– Со всем уважением, милорд, – произнес Уильям, радуясь, что его голос не дрогнул. – Я… я слышал, что американцы в Бостоне отступили только после того, как расстреляли все боеприпасы до последнего патрона. Думаю… это не тот случай, сэр. А что касается генерала Патнэма… Там, на Бридс-Хилл, за ним никто не стоял.

– А здесь, вы думаете, стоит.

Это был не вопрос, а утверждение.

– Да, сэр. – Уильям старался не смотреть на груду донесений на столе. – Уверен, сэр. Думаю, что почти вся Континентальная армия сейчас на острове.

Уильям пытался говорить уверенно, без намека на сомнение. Он услышал об этом накануне от проезжего майора, но кто знает, вдруг тот говорил неправду?

– Если здесь командует Патнэм…

– А с чего вы взяли, что Патнэм, лейтенант? – перебил Клинтон, подозрительно взглянув на Уильяма.

– Я недавно вернулся из… из разведывательной экспедиции, сэр, которая проходила через Коннектикут. И там я от многих слышал, что собирается ополчение, чтобы вместе с генералом Патнэмом присоединиться к войскам генерала Вашингтона возле Нью-Йорка. А сегодня днем я видел на одежде мертвого бунтовщика пуговицу, сэр, на ней было вырезано «ПАТ». Они так его называют, сэр, генерала Патнэма, – «Старина Пат».

Генерал Хау выпрямился, прежде чем Клинтон или Корнуоллис успели что-либо вставить.

– Упрямец, – повторил он. – Что ж, возможно, так и есть. Однако… Прекратите боевые действия. Он сейчас в затруднительном положении и наверняка это осознает. Дадим ему шанс все обдумать, пусть посоветуется с Вашингтоном, если захочет. Возможно, у Вашингтона больше здравого смысла. И если мы заставим Континентальную армию капитулировать без дальнейшего кровопролития… Я думаю, джентльмены, стоит рискнуть. Но мы не будем предлагать никаких условий.

Это означало, что капитуляция будет безоговорочной, если американцы образумятся. А если нет? Уильям слышал рассказы о сражении при Бридс-Хилл… Правда, слышал от американцев, и потому воспринимал их с некоторой долей сомнения. Тем не менее говорили, что, когда у мятежников закончились пули, они вырывали гвозди из окрестных заборов – и даже из подметок собственных ботинок! – и стреляли в британских солдат. И отступили, только когда не оставалось ничего, кроме как забросать противника камнями.

– Если Патнэм надеется на подкрепление от Вашингтона, то просто сядет и подождет, – заметил Клинтон, нахмурившись. – И тогда нам придется иметь дело со всей их армией. Не будет ли лучше, если мы…

– Он не это имел в виду, – оборвал его Хау. – Так ведь, Элсмир? Когда вы сказали, что при Бридс-Хилл за ним никто не стоял?

– Да, сэр, – благодарно ответил Уильям. – Я имел в виду… У него есть что защищать. За его спиной. Вряд ли он ждет, когда остальная армия придет к нему на помощь. Думаю, он прикрывает ее отступление.

При этих словах лорд Корнуоллис поднял брови. Клинтон исподлобья посмотрел на Уильяма, и тот запоздало вспомнил, что именно на Клинтоне, который служил в те времена полевым командиром, и лежит ответственность за пиррову победу при Бридс-Хилл, и потому он весьма чувствителен к разговорам об Израэле Патнэме.

– А с какой стати мы спрашиваем совета у мальчишки, у которого еще молоко на губах не обсохло? Вы когда-нибудь участвовали в бою? – требовательно спросил Клинтон Уильяма.

Тот залился краской.

– Я бы и сейчас сражался, сэр, – с жаром произнес он. – Если бы вы меня здесь не задерживали!

Лорд Корнуоллис рассмеялся, и по лицу Хау тоже скользнула мимолетная улыбка.

– Мы еще посмотрим, как вы проливаете кровь, лейтенант, только не сегодня, – сухо сказал Хау. – Капитан Рамзи?

Он подал знак одному из старших офицеров, коротышке с очень широкими плечами, который шагнул вперед и отдал честь.

– Возьмите Элсмира, и пусть он вам расскажет о результатах своей… разведки. После доложите мне обо всем, что может представлять интерес. А тем временем… – он повернулся к двум другим генералам: – Я приказываю приостановить боевые действия до дальнейшего распоряжения.

* * *

Капитан Рамзи увел Уильяма, и тот больше не слышал, о чем говорят генералы. Он размышлял, не наговорил ли лишнего. Конечно, генерал Хау спросил напрямую, и нужно было ответить, но стоило ли выставлять свой жалкий, чуть больше месяца, опыт в разведке против объединенных знаний такого количества старших офицеров?

Уильям поделился сомнениями с капитаном Рамзи, который выглядел человеком немногословным, но вполне дружелюбным.

– У вас не было другого выбора, – заверил его капитан. – Хотя…

Уильям обошел кучку оставленного мулом навоза и зашагал дальше, стараясь держаться рядом с Рамзи.

– Хотя что?

Рамзи ничего не ответил. Он провел Уильяма через весь лагерь, сквозь аккуратные ряды брезентовых палаток, время от времени помахивая рукой окликавшим его людям, которые сидели вокруг костров.

Наконец они дошли до палатки Рамзи, и тот придержал откидное полотнище, жестом приглашая Уильяма внутрь.

– Слышали о дамочке по имени Кассандра? – сказал наконец Рамзи. – Она вроде как была гречанкой. Ее сильно недолюбливали.

* * *

После тяжелого дня солдаты спали крепко, и Уильям тоже.

– Ваш чай, сэр.

Ничего не соображая, Уильям заморгал, еще не очнувшись ото сна, в котором он прогуливался по домашнему зверинцу герцога Девонширского под ручку с орангутаном. Но вместо обезьяньей морды его поприветствовало встревоженное пухлощекое лицо рядового Перкинса.

– Что? – тупо переспросил Уильям.

Перкинс, казалось, плавал в каком-то мареве, и сколько Уильям ни моргал, оно не рассеивалось, и только когда Уильям сел, чтобы взять дымящуюся чашку, до него дошло, что в воздухе висит плотная водяная дымка.

Все звуки были приглушены. Отовсюду доносился привычный шум пробуждающегося лагеря, но звучал он глухо, словно издалека. И неудивительно – когда через несколько минут Уильям высунул голову из палатки, то обнаружил, что земля окутана стелющимся туманом, который приполз с болот.

Впрочем, это никого особо не волновало. Армия не собиралась никуда двигаться. Из ставки Хау пришел официальный приказ о прекращении боевых действий, и потому оставалось только ждать, когда американцы образумятся и капитулируют.

Солдаты зевали, потягивались и искали развлечений. Уильям как раз играл в кости с капралами Ярнеллом и Джеффрисом, когда перед ним вновь возник запыхавшийся Перкинс.

– Полковник Спенсер шлет свое почтение, сэр, а еще вы должны явиться с докладом к генералу Клинтону.

– Да? Зачем? – спросил Уильям.

Перкинс растерялся, похоже, ему не пришло в голову расспросить посыльного.

– Просто… думаю, он хочет вас видеть, – ответил он, стараясь хоть чем-то услужить.

– Большое спасибо, рядовой Перкинс, – сказал Уильям с сарказмом, совершенно напрасным: Перкинс радостно просиял и поспешил ретироваться, не дожидаясь, пока его отпустят.

– Перкинс! – рявкнул Уильям.

Рядовой испуганно оглянулся, на круглощеком лице читалось недоумение.

– Куда ехать?

– Что? Э-э… Я хотел сказать: что, сэр?

– Где находится штаб генерала Клинтона? – с наигранным терпением спросил Уильям.

– Ой, гусар… Он приехал вон… – Перкинс медленно, словно флюгер, повернулся на месте, сосредоточенно наморщив лоб. – Вон оттуда!

Он махнул рукой.

– Я видел за ним вот этот пригорок!

Над землей по-прежнему висел густой туман, но кое-где уже виднелись гребни холмов и деревья, и Уильям без труда разглядел холм с причудливыми выступами, на который показывал Перкинс.

– Спасибо, Перкинс. Можете идти, – торопливо добавил он, прежде чем Перкинс успел снова убежать.

Мерину туман не нравился. И Уильяму тоже. Из-за тумана у него появилось неприятное ощущение, что кто-то дышит ему в затылок.

Впрочем, это был морской туман: тяжелый, сырой и холодный, но зато не удушливый. Он то редел, то вновь сгущался, и казалось, находился в постоянном движении. Уильям не видел перед собой дальше чем на несколько футов и потому различал лишь неясные очертания показанного Перкинсом холма, хотя его вершина то появлялась, то исчезала, словно по волшебству.

Интересно, что нужно генералу Клинтону? Этот вопрос не давал покоя Уильяму, а еще ему хотелось знать, его ли одного вызвали в ставку или там собирают всех офицеров, чтобы сообщить об изменениях в стратегии? Вполне возможно, что солдаты Патнэма наконец-то сдались. Все к тому шло: в нынешней ситуации у них не осталось надежды на победу, и они наверняка это уже поняли.

Хотя, скорее всего, Патнэм решил посоветоваться с Вашингтоном. Во время сражения возле старого фермерского дома Уильям заметил на гребне холма вдалеке маленькую группу всадников, над которыми развевался незнакомый флаг. Тут же кто-то показал на знамя и сказал со смехом: «А вот и Вашингтон. Эх, жаль, что нас здесь всего пара дюжин, уж мы бы ему задали жару, не стал бы больше пялиться!»

Разум подсказывал Уильяму, что мятежники все равно сдадутся, но его не оставляло тревожное предчувствие, и к туману оно не имело отношения. За месяц пути Уильям общался со многими американцами. Большинство из них сильно тревожились, не хотели ссориться с Англией и меньше всего желали оказаться где-нибудь поблизости от мест боевых действий. Весьма разумное соображение. Но были и другие, те, кто осмелился примкнуть к мятежу. Вот они были настроены очень решительно.

Может, Рамзи и передал хотя бы часть собранной информации генералам, но, похоже, она не особо его впечатлила, а уж что касается мнения самого Уильяма… Но все же…

Лошадь споткнулась, Уильям покачнулся в седле и случайно дернул поводья. Оскорбленное животное резко повернуло голову и укусило его, царапнув по сапогу зубами.

– Ах ты, ублюдок!

Он хлестнул мерина по носу поводьями и натянул их с такой силой, что лошадиная морда с выпученными глазами и перекошенными губами оказалась почти у его коленей. Дав понять мерину, кто здесь хозяин, Уильям ослабил поводья. Лошадь захрапела, яростно встряхнула гривой, но послушно продолжила путь.

Уильяму показалось, что он едет уже довольно долго, но ведь и время, и расстояние в тумане обманчивы. Он взглянул на холм, который служил ему ориентиром, и обнаружил, что тот снова исчез. Уильям решил, что ничего страшного, и холм вскоре покажется.

Только этого не произошло.

Туман по-прежнему окутывал все вокруг. Было слышно, как падают капли с ветвей деревьев, которые внезапно вырастали из тумана и так же неожиданно исчезали. Но холм упрямо не показывался.

Вдруг Уильям понял, что уже давно не слышит звуков, которые производят люди. А должен был бы.

Если бы он приближался к ставке Клинтона, то вокруг должен был привычно шуметь лагерь, навстречу попадались бы люди, лошади, походные костры, повозки, палатки… Но не было слышно ничего, кроме журчания воды. Он, Уильям, проехал мимо этого треклятого лагеря.

– Черт тебя подери, Перкинс! – шепотом выругался Уильям.

Он ненадолго остановился, чтобы проверить запал и понюхать порох в пистолете: если бы тот отсырел, то стал бы пахнуть по-другому. Уильям остался доволен осмотром: в носу слегка запершило от острого запаха, но серной вони тухлых яиц, которой отличался отсыревший порох, не было.

Уильям держал пистолет в руке, хотя до сих пор ничего угрожающего не встретил. Впрочем, густой туман не давал видеть дальше чем на несколько футов, и Уильям боялся, что если вдруг кто-нибудь появится из мутной пелены, то придется срочно принимать решение: стрелять или нет.

Кругом стояла тишина: артиллерия молчала, ружейных выстрелов, как накануне, тоже не было слышно. Похоже, враг отступил. Но если вдруг он, Уильям, наткнется на каких-нибудь заплутавших в тумане мятежников, должен ли он стрелять? От этой мысли у него вспотели ладони, но Уильям решил, что стрелять все-таки придется: любой солдат Континентальной армии пальнет в него не задумываясь, как только увидит красный мундир.

Хотя Уильяма больше беспокоила унизительная перспектива быть подстреленным своими же войсками, чем возможная смерть от рук повстанцев, полностью забыть о подобной опасности он не мог.

Треклятый туман становился все гуще, и напрасно Уильям искал солнце, чтобы сориентироваться: даже небо куда-то делось. Он подавил легкий приступ паники, от которого защекотало в копчике. Так, на этом чертовом острове тридцать четыре тысячи британских солдат, и хотя бы несколько из них должны сейчас находиться на расстоянии выстрела. «Тебе достаточно оказаться на расстоянии выстрела от одного-единственного американца», – напомнил себе Уильям, мрачно продираясь сквозь заросли лиственниц.

Неподалеку раздался какой-то шум и треск ветвей. В лесу, несомненно, кто-то был. Только вот кто?

Британские войска точно бы не стали передвигаться в таком тумане. Будь ты проклят, Перкинс! Уильям решил, что если услышит американцев, то замрет и постарается, чтобы его не заметили, иначе… Он надеялся, что все-таки наткнулся на войсковое подразделение, и вот-вот раздадутся типичные для войск звуки, например громкие команды…

Некоторое время он ехал медленно и в конце концов убрал пистолет, от тяжести которого устала рука. Господи, как долго он уже едет? Час? Два? Может, развернуться и поехать назад? Но Уильям не знал, куда именно повернуть, наверное, он просто кружил на одном месте. Все вокруг выглядело одинаково: серые размытые очертания деревьев, скал, травы. Еще вчера Уильяма трясло от возбуждения, он рвался в атаку. Сегодня же его боевой задор существенно поостыл.

Вдруг кто-то выскочил перед ним, отчего мерин так резко встал на дыбы, что Уильям толком не разглядел незнакомца. Впрочем, тот не был одет в британскую форму – это Уильям заметить успел. Он бы выхватил пистолет, если бы не держался обеими руками за поводья, пытаясь совладать с лошадью.

А у мерина началась настоящая истерика: он подпрыгивал, как ворона, и бешено кружился на месте, с каждым прыжком сотрясая позвоночник Уильяма. Вокруг все вертелось и мелькало, сливалось в сплошное серо-зеленое пятно, но Уильям будто сквозь сон услышал громкие голоса, которые не то подбадривали его, не то насмехались.

Казалось, это продолжалось целую вечность, но на самом деле прошло всего секунд тридцать, прежде чем Уильям усмирил чертову тварь, которая теперь стояла, фыркая и тяжело дыша, но по-прежнему крутила головой с выкаченными, влажно поблескивающими глазами.

– Ах ты, проклятый кусок конины! – выругался Уильям, натягивая поводья и выворачивая мерину голову.

Бока животного тяжело вздымались под Уильямом, влажное и горячее дыхание проникало сквозь бриджи из оленьей замши.

– Не самая покладистая лошадь на моей памяти, – согласился чей-то голос, и кто-то схватил мерина за уздечку. – Но выглядит неплохо.

Уильям мельком увидел человека в охотничьей одежде, плотного и загорелого, но тут его самого кто-то хватил за пояс и рывком стащил с лошади.

Уильям грохнулся на землю, упал навзничь, и у него перехватило дыхание, но он мужественно попытался достать оружие. Чье-то колено придавило ему грудь, а здоровенная ручища отняла пистолет. Бородатое лицо, ухмыляясь, наклонилось над Уильямом.

– Не очень-то дружелюбно, – с упреком произнес бородач. – А я-то думал, что вы, англичане, культурные.

– А ты отпусти его, Гарри, он встанет и «окультурит» тебя так, что мало не покажется!

Из-за плеча Гарри выглянул другой человек, пониже ростом и тощий, но с приятным, похожим на учительский голосом.

– Впрочем, ты можешь дать ему подышать.

Давление на грудь ослабло, но едва Уильям успел сделать пару вдохов, как из него снова вышибли воздух: тот, кто опрокинул его на землю, теперь ударил кулаком в живот. Чьи-то руки торопливо обшарили карманы Уильяма и, больно ободрав ему нос, сдернули через голову горжет. Кто-то обхватил Уильяма, расстегнул ремень и снял, восхищенно присвистнув при виде прикрепленного снаряжения.

– Весьма неплохо, – одобрительно заметил второй незнакомец, глядя на Уильяма, который лежал на земле и хватал ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. – Спасибо, сэр. Мы премного благодарны. Как там у тебя, Алан?

Он повернулся к человеку, удерживающему лошадь.

– В порядке, коняга у меня, – отозвался гнусавый голос с шотландским акцентом. – Все, сматываемся!

Бандиты отошли в сторону, и на миг Уильяму показалось, что они исчезли навсегда, но тут широченная ладонь схватила его за плечо и дернула вверх. Корчась от боли, Уильям с трудом поднялся на колени, и та же самая рука схватила его за косицу и оттянула голову назад, обнажая горло. Уильям увидел отблеск ножа, широкую ухмылку бородача, но не успел ни сделать вдох, ни помолиться, ни выругаться.

Нож полоснул вниз, и от резкого рывка за волосы у Уильяма выступили слезы. Человек недовольно хмыкнул, рубанул еще пару раз и наконец торжествующе выпрямился с косицей Уильяма в огромной, похожей на окорок руке.

– На память!

Он ухмыльнулся Уильяму и побежал догонять приятелей. Словно в насмешку, до Уильяма сквозь туман донеслось лошадиное ржание.

* * *

Уильям страшно жалел, что не убил хотя бы одного из бандитов. Они застали его врасплох, как ребенка, ощипали, как гуся, и оставили лежать на земле, как кусок дерьма! Злость переполняла его, он остановился и со всего размаху ударил кулаком по стволу дерева. От резкой боли Уильям чуть не задохнулся, но и почти бездыханный, он все равно жаждал мести.

Он зажал ушибленную руку между бедрами и шипел сквозь зубы до тех пор, пока боль не утихла. Потрясение смешалось с яростью; Уильям никогда еще не чувствовал себя настолько растерянным, и у него кружилась голова. Тяжело дыша, он провел здоровой рукой по затылку и, нащупав колючий ежик коротких волос – остатки косицы, – изо всех сил пнул дерево в новом приступе бешенства.

Хромая и чертыхаясь, Уильям бродил кругами, пока не рухнул на камень и не опустил голову на колени, шумно втягивая воздух.

Постепенно дыхание выровнялось, и способность рассуждать начала возвращаться к Уильяму.

Значит, так. Он по-прежнему блуждает в дикой глуши Лонг-Айленда, только теперь без лошади, без съестного и без оружия. И без волос. От этой мысли Уильям выпрямился, сжал кулаки, но ему удалось совладать с яростью, хотя и не сразу. Так. Сейчас нет времени злиться. Эх, попадись они ему снова – Гарри, Алан или коротышка с учительским голосом… Ладно, у него еще будет время, когда их пути вновь пересекутся.

Главное сейчас – найти любую воинскую часть. Уильяму вдруг захотелось сбежать, дезертировать, сесть на корабль до Франции и больше никогда сюда не возвращаться, и пусть все думают, что его убили. Однако по разным причинам Уильям не мог этого сделать, и не в последнюю очередь из-за отца, который, возможно, предпочел бы, чтобы Уильям действительно погиб, а не трусливо сбежал.

Что ж, ничего не поделаешь. Уильям обреченно поднялся на ноги, пытаясь радоваться хотя бы тому, что бандиты не сняли с него мундир. Кое-где туман рассеялся, но, сырой и холодный, по-прежнему стелился по земле. Впрочем, холод и сырость не тревожили Уильяма – его кровь все еще кипела от гнева.

Уильям огляделся, посмотрел на призрачные силуэты скал и деревьев вокруг. Они выглядели точно так же, как прочие чертовы скалы и деревья, что попадались ему на пути за весь этот поганый день.

– Так, – произнес Уильям вслух и стал поворачиваться на месте, тыча пальцем и декламируя детскую считалочку: – Эни-мини-майни-мо… Ох, к черту все!

Слегка прихрамывая, он пустился в путь. Уильям понятия не имел, куда идти, но не мог не двигаться, иначе бы его разорвало. Некоторое время он развлекался, воображая недавнюю стычку в несколько другом, более приятном свете. Он представлял, как хватает Гарри за грудки и разбивает ему нос в кровавое месиво перед тем, как размозжить голову толстяка о камни. Отобрав нож, потрошит высокомерного маленького ублюдка… вырывает у него легкие… Так называемый «кровавый орел», развлечение диких германских племен: через разрезы на спине они вытаскивали легкие человека, чтобы те хлопали, словно крылья, пока несчастный не умрет…

Постепенно Уильям успокоился, но только потому, что больше не мог выдерживать подобный накал злости. Нога почти не болела, ободранные костяшки пальцев уже не ныли, а фантазии о кровавой мести стали казаться слегка нелепыми. Уильям задавался вопросом, похожа ли ярость сражения на те чувства, что он испытал. Неужели человек стреляет и наносит удары ножом потому, что ему это нравится, а не только потому, что так велит долг? Хочет убивать так же сильно, как желает женщину? А потом чувствует себя дураком?

Уильям уже думал об убийстве в бою. Не постоянно, но время от времени. Он приложил немало усилий, чтобы представить себе, как все это происходит, когда решил стать военным. И он прекрасно понимал, что иногда ему придется сожалеть о содеянном.

Однажды отец рассказал ему, откровенно и не оправдывая себя, о том, как впервые убил человека. Убил не в бою, а уже после сражения. Добил раненого шотландца, которого бросили на Каллоденском поле.

– Был приказ никого не щадить, – сказал тогда отец. – Письменный приказ, подписанный герцогом Камберлендским.

Рассказывая, отец не отрывал взгляда от книжных полок, но в этот миг он в упор посмотрел на Уильяма.

– Приказ, – повторил отец. – Конечно, тебе придется выполнять приказы, но иногда приказов не будет или обстоятельства вдруг изменятся. И обязательно, слышишь, Уильям, обязательно придет час, когда твоя честь скажет тебе, что следовать приказу невозможно. И тогда ты должен будешь руководствоваться лишь собственным мнением, а потом жить с последствиями принятых решений.

Уильям серьезно кивнул. Он только что принес отцу документы о своем назначении: там требовалась подпись лорда Джона, как его опекуна. Сам Уильям считал эту подпись простой формальностью и не ожидал ни исповеди, ни проповеди, чем бы ни был рассказ отца.

– Я не должен был этого делать, – внезапно сказал отец. – Не должен был в него стрелять.

– Ты действовал по приказу…

– Он не касался меня лично. Тогда я еще не получил назначение и в той кампании лишь сопровождал брата. Я не был солдатом, не поступил на военную службу и мог бы отказаться.

– А если бы ты отказался, разве его не застрелил бы кто-нибудь другой? – рассудительно спросил Уильям.

Отец невесело улыбнулся.

– Конечно, но суть не в этом. И да, мне даже не пришло в голову, что у меня есть выбор, вот в чем дело. У тебя всегда есть выбор, Уильям. Помни об этом, ладно?

Не дожидаясь ответа, лорд Джон вытащил перо из сине-белой китайской вазы у себя на столе и откинул крышечку хрустальной чернильницы.

– Ты уверен? – спросил он, серьезно глядя на Уильяма.

Тот кивнул, и отец поставил на бумагах размашистую подпись. Потом поднял голову и улыбнулся.

– Я горжусь тобой, Уильям, – тихо сказал он. – И всегда буду гордиться.

Уильям вздохнул. Он не сомневался, что отец всегда будет его любить, но вот что касается гордости… Именно эта кампания вряд ли покроет его славой. Если повезет, он вернется в свой полк прежде, чем кто-либо заметит его отсутствие и поднимет тревогу. Господи, какой позор, все запомнят, что первым делом он заблудился и его ограбили!