bannerbanner
Москва в судьбе Сергея Есенина. Книга 1
Москва в судьбе Сергея Есенина. Книга 1

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
1 из 4

Наталья Леонова

Москва в судьбе Сергея Есенина. Книга 1

© Леонова Наталья, 2023

От автора

В 1912 году юный Сережа Есенин оставил свой «край, задумчивый и нежный», где все вокруг пронизано красотой, где он любил «с разбега по ровному полю заре на закорки вскочить», и отправился в Москву, в этот «каменный мешок», как на войну, как на бой за свое место в мире поэзии. Он отчаянно верил в себя и упорно трудился. Он «вошел в русскую литературу как равный великим художникам слова» – так чуть позже сказал о нем поэт Николай Клюев. С тех пор Сергей Есенин бывал в родном селе наездами. Он кожей чувствовал трагедию, произошедшую с Россией, он ругал заградительные отряды и коммунистов и защищал мешочников, он понимал, что город обижает деревню, но всем сердцем рвался в Москву, отравленный ядом возможностей самореализации. Он полюбил «этот город вязевый» всем сердцем и Москва тоже полюбила его. Из дальних странствий Сергей Есенин писал своему, тогда еще другу, Анатолию Мариегофу: «В голове у меня одна Москва и Москва. Даже стыдно, что так по-чеховски»… Как-то на Книжной ярмарке я приметила бюстик любимого поэта. «Кто это у вас?» – спросила вихрастого продавца. «Серега!» – улыбнулся продавец. Поверьте, не было в этих словах панибратства. Братство – было. Его имя звучит как пароль. Его любит народ, а народ – это все, а не какая-нибудь группка людей. На Ваганьковском кладбище по памятным датам встречаются по-родственному: студенты, творческая элита, романтические девушки (при жизни поэта таких называли «невестами Есенина», ими ехидно подкусывал поэта Николай Клюев), представители городской администрации, священники, мужички бомжеватого вида, домохозяйки, могильщики, гордо называющие себя «магелланами», бизнесмены с охранниками, приезжие… Сам Сергей Есенин определял своих по отношению к России, говорил поэту Рюрику Ивневу: «Я поэт России, а Россия огромна. И вот многие, для которых Россия только географическая карта, меня не любят». Студентом Народного университета им. А.Л. Шанявского, Есенин с придыханием говорил сокурснику Боре Сорокину, земляку Виссариона Белинского: «Ходить по классным комнатам, где когда-то сидел за партой Белинский, думать, что вот он стоял у этого окна, входил в подъезд гимназии, а после уроков тихими улицами спешил домой…» Вот и замысел этой книги возник из радостного ощущения: на этих «московских изогнутых улицах», на этих бульварах, по которым Есенин любил «прошвырнуться», в этих, пока еще сохранившихся, зданиях остались его невидимые легкие следы. Так давайте же пройдем по этим следам. По Москве Сергея Есенина… Немыслимой красоты природа родного Констатинова пробудила в юноше поэтическую душу, Петербург-Петроград-Ленинград первым признал его поэтический дар и принял его последний вздох. А Москва, так и не предоставив бездомному поэту жилья, сама стала его домом, его судьбой.

Строго придерживаться хронологии оказалось трудно, так как многие главки охватывают события большого временного промежутка, поэтому деление на периоды условно. Список использованной литературы пришлось бы издать отдельным томом: настолько он велик. Основой этой работы послужили: редкое издание В. Белоусова «Сергей Есенин. Литературная хроника» в 2-х томах; «Летопись жизни и творчества С.А. Есенина» в 5 томах и 7 книгах, подготовленная Институтом мировой литературы; Адресно-справочные выпуски «Вся Москва», труды В. Баранова, есениноведа из Самары; великолепные справочники москвоведов Ю. Федосюка и С. Романюка. Особая благодарность – коллективу Государственного музея архитектуры им. А.В. Щусева и Павлу Алексеевичу Леонову. Книга посвящается ныне покойным психиатру из Чебоксар Геннадию Петрушову и есениноведу из Симферополя Валерию Мешкову.

Глава 1

«Жду я веселого, светлого, как молодую судьбу…»

Казанский вокзал

Казанский вокзал – начало начал в литературной судьбе поэта Сергея Есенина. Когда в конце июля 1912 года на платформу этого вокзала легко спрыгнул белокурый Сережа Есенин, наивный, полный честолюбивых грёз о поэтической славе, он назывался Рязанским, так как был открыт на участке железной дороги Москва-Рязань, да и само здание тогда выглядело не так нарядно. Преображение Рязанского вокзала в Казанский, размах строительства которого затмил все предыдущие проекты по возведению московских вокзалов, мистическим образом связано с преображением скромного сельского паренька в великого русского поэта. Бессчетное количество раз будет он один или в компании друзей уезжать отсюда в родное Константиново и возвращаться в Москву. И с 1911 года (если быть точным, то впервые Сережа приехал в Москву к отцу на каникулы в 1911-м – побродил по городу, накупил книг) по 1925 год на его глазах будет меняться облик вокзала. Удивительно, но даже первое, пробное, свидание с Москвой учащегося школы в Спас-Клепиках совпало с официальным утверждением академика Щусева главным архитектором строительства вокзала! В 1914–1915 годах закончилась закладка фундаментов. Строительство притормозила Первая мировая война. Лишь к зиме 1916–1917 г. удалось возвести крышу над зданием. Революция 1917 года внесла коррективы в архитектурные планы и идеологический смысл грандиозной стройки. В 1926-м году, когда на земле уже не было Сергея Есенина, завершилась отделка Казанского вокзала…


Казанский вокзал

Первый московский адрес

Большой Строченовский переулок, дом 22(24). Маленький, деревянный домик в районе улицы с трогательным названием Щипок. Рядом шумит Серпуховская площадь, более крупные улицы – Валовая, Пятницкая… А здесь совсем тихо… Домик, в котором, приехав в Москву к отцу, поселился Сережа Есенин, принадлежал купцу Николаю Васильевичу Крылову, по сути, общежитие. Александр Никитич служил неподалеку в одной из трех лавок, торговавших мясом и колониальными товарами, приказчиком, вот и разместил в своей каморке сына. Непутевый он, сын-то: выучился на учителя, а работать не желает! Поэтом стать хочет. Вот и содрогались хлипкие стены домика от споров отца и сына.

Сестра Есенина, Катя, передавала позднее в воспоминаниях такие слова отца о «прожектах» непокорного Сережи: «Знаю я Пушкина, Гоголя, Толстого и скажу правду. Очень хорошо почитать их, но видишь ли? Эти люди были обеспеченные.

Посмотри, ведь они все помещики. Что же им делать было? Хлеб им доставать не надо. На каждого из них работало человек по триста, а они как птицы небесные – не сеют, не жнут… Ну где же тебе тягаться с ними?» На все разумные доводы сын ответствовал одно: «Посмотрим!» И летели из крошечного домика в Спас-Клепики письма единственному другу, Грише Панфилову: «Сейчас я совершенно разлаженный. Кругом все больно и на все тяжело и обидно. Не знаю, много ли времени продолжится это животное состояние.


Большой Строченовский переулок, дом 24


Я попал в тяжелые тиски отца. Жаль, что я молод!»; «Я сам не могу придумать, почему это сложилась такая жизнь, именно такая, чтобы жить и не чувствовать себя, то есть своей души и силы, как животное. Я употребляю все меры, чтобы проснуться». Кипели страсти в этом деревянном домишке, … но сгорел он в 90-х, спустя много десятилетий. Сгорел перед самым открытием Музея Сергея Есенина. К счастью, за день до прибытия бесценных материалов о жизни поэта. Домик был подожжен, вспыхнул и сгорел. Его восстановили. И музей существует вопреки чьей-то злой воле. А в том далеком 1912 году, осенью, Сережа ушел из дома отца за славой первого поэта России…

Щипок, дом № 30/66

Июнь 1912 года. Учеба в Спас-Клепиковской второклассной учительской школе, наконец, окончена, о чем юный Сережа Есенин получает «Свидетельство № 85». 24 июня в Кузьминском волостном правлении Рязанского уезда и губернии Есенину выдают паспорт сроком на 1 год. Отец Александр Никитич твердо решил: Сережа поедет с ним в Москву продолжать учебу в учительском институте, а пока поработает в конторе хозяина – Николая Васильевича Крылова, где для парня уже оговорено место, соответственно его образованию. Сам-то Александр Никитич сызмальства в лавке Крылова работал: начинал мальчиком на побегушках, рубщиком мяса и вот дослужился до приказчика. За честность и покладистость хозяин его уважает. Вот и сына пообещал к делу пристроить. Но честолюбивый Сергей иное замыслил! Он уже написал свое программное стихотворение «Поэт»: «Не поэт, кто слов пророка // Не желает заучить, // Кто язвительно порока // Не умеет обличить». И много-много других стихотворений. Перед отъездом в Москву он соберет их в тетрадочку и подарит любимому учителю.


Щипок, дом № 30/66


В Москве Сережа поселился у отца в Большом Строченовском переулке (дом № 24). Официально прописался 18 августа. Контора купца Крылова, где ему предстояло трудиться, находилась неподалеку, на Щипке (дом № 30/66). Но недолго работал там будущий поэт. Его угнетали существующие порядки: гордецу претило, что служащие конторы должны были вставать при появлении хозяина или хозяйки, всячески угождать, проявлять смирение, а с глупой хозяйкой он и вовсе разругался, чем очень огорчил и разозлил отца. За самовольный уход из конторы отец отлучил сына от дома. В конце августа – начале сентября Сергей поступил на работу в Книжное товарищество «Культура» на Малой Дмитровке (дом № 1), там и ночевал в подсобке, к книгам поближе. Изредка навещал отца, молча слушал нотации и упреки. Встречались перед работой, в чайной на Щипке, благо, открывались чайные рано, с 5 часов. Мать поэта, Татьяна Федоровна, навещавшая мужа и сына в Москве, с горечью рассказывала об одной такой встрече своей куме: «Ты послушай, кума, ну это не издевательство? Приехал брат его Иван, Сергей со мной сидел. Он уж деваться не знает куда. Мне-то рад, является сам, и мы все идем в чайную. Заказывает он яичницы, колбасы, сдобы к чаю на три прибора, садимся, и Сергей с нами (Иван-то все с ним говорил). Я вижу неладное, а сказать не смею. Вдруг Иван говорит: «А что Сергей не кушает?» – «Он не хочет», – отец отвечает, у меня слезы из глаз так и полились. Ни я, ни Иван не дотронулись до его угощения. Ну, это отец? Чужого добра жаль, ведь чайная-то тоже под его началом». Стоически выносил Сережа отцовские строгие наказания: он верил в свою звезду, в свое предназначение! И оказался прав. Годы спустя, Сергей Есенин говорил Моте Ройзману: «В поэзии, как на войне, надо кровь проливать!»

А домишко тот конторский до сих пор стоит, искусанный временем и ветрами…

Малая Дмитровка, дом 1

Осень 1912 года. К московской жизни Сергей Есенин привыкал тяжело. В мясной лавке купца Крылова, куда определил его отец, Александр Никитич, юноша проработал лишь несколько дней. Ушел. Стезя поэта, о которой он так мечтал, вызывала у отца резкое неприятие. Постоянные конфликты вынудили Сергея уйти из дома. Он нашел временное пристанище на месте своей новой работы – в должности экспедитора в конторе Книготоргового товарищества «Культура» возле Страстной площади. Он пишет своему самому близкому человеку – другу Грише Панфилову: «Был болен, и с отцом шла неприятность. Теперь решено. Я один. Жить теперь буду без посторонней помощи. Ну что ж! Я отвоевал свою свободу. Теперь на квартиру к нему <отцу> хожу редко, он мне сказал, что у них мне нечего делать… Пишу письмо, а руки дрожат от волненья. Еще никогда я не испытывал таких угнетающих мук…». В этом же письме Сережа Есенин знакомит друга со своим новым стихотворением «Грустно. Душевные муки…». Но и работа в конторе, куда он поступил, чтоб быть ближе к книгам, ему тоже не нравится. Вот что Есенин в этот же период пишет подруге, Марии Бальзамовой: «Я не могу примириться с конторой и ее пустыми людьми.


Малая Дмитровка, дом 1


Очень много барышень, и очень наивных. Первое время они меня совершенно замучили. Одна из них, черт бы ее взял, приставала, сволочь, поцеловать ее и только отвязалась, когда я назвал ее дурой и послал к дьяволу. Никто почти меня не понимает, всего двое слушают охотно…». Наверное, кое-кому юноша казался смешным, наивным, но это впечатление было обманчивым. Из письма Грише Панфилову: «Гриша, в настоящее время я читаю Евангелие и нахожу очень много для меня нового… Христос для меня совершенство, но я не так твердо верую в него, как другие. Те веруют из страха: что будет после смерти? А я чисто и свято, как в человека, одаренного светлым умом и благородного душою, как образец в последовании любви к ближнему. Жизнь… Я не могу понять ее назначения, и ведь Христос тоже не открыл цель жизни. Он указал только, как жить, но чего этим достигнуть, никому не известно…». Автору этих строк еще не исполнилось и восемнадцати лет! В феврале 1913 года Есенин уволился из конторы. Продолжались мучительные поиски себя…

Большой Путинковский переулок, дом 1

Этот дом на углу Большого Путинковского переулка и Малой Дмитровки интересен тем, что там бывал Сергей Есенин. Пожалуй, Василия Львовича Львова-Рогачевского (наст. фам. Рогачевский; 1873–1930), критика, публициста, автора книг «Снова накануне»(1913), «Новейшая русская литература»(1919), «Поэт-пророк»(о Блоке; 1921), «Имажинизм и его образоносцы» (1921), сегодня знают лишь специалисты. А в 20-е годы прошлого века это имя было известным и авторитетным. Львова-Рогачевского, бессменного председателя литературного объединения «Звено», посещал весь цвет творческой молодежи и известных литераторов. Из воспоминаний одного из организаторов объединения, П.Н. Зайцева: «На его собраниях бывали Владимир Маяковский, Андрей Белый, Арго, Надежда Павлович и многие другие писатели и поэты. И вот весной 1919 года читал нам свои стихи Сергей Есенин (поэт являлся членом «Литературного звена» с 1 апреля 1919 г.). Было это 13 мая в квартире В.Л. Львова-Рогачевского, в Путинковском, где за большим столом в длинной, довольно неуютной комнате собралось человек двадцать пять… <…> Поэт поднялся и начал читать. Читал он, как всегда завораживая слушателей, весь отдаваясь во власть своих стихов. Прочитал вначале недавно написанную поэму «Пантократор», а за ней «Инонию» и другие поэмы и лирические стихотворения. После чтения началось обсуждение» (Воспоминания хранятся в частном архиве). Нередко пересекались пути Сергея Есенина и Василия Львовича. В ноябре 1920 года критик был председателем «Литературного суда над современной поэзией» в Политехническом. Василий Львович присутствовал на Товарищеском суде по делу четырех поэтов (Есенина, Ганина, Клычкова, Орешина). Поэтов, как известно, обвиняли в антисемитизме. Это серьезное обвинение могло закончиться очень серьезным наказанием, вплоть до расстрела. В то время как многие друзья отвернулись от Сергея Есенина, Василий Львович Львов-Рогачевский заявил на суде, что «в произведениях обвиняемых можно отметить не только отсутствие антисемитизма, но и любовь к еврейскому народу» (Цитата из отчета).


Большой Путинковский переулок, дом 1


Лишь благодаря защите таких авторитетных и порядочных людей, как Львов-Рогачевский, Товарищеский суд по делу четырех поэтов вынес поэтам общественное порицание за хулиганство, но отверг обвинение в антисемитизме!

Суриковский литературный кружок

Переехав в Москву к отцу, Сережа Есенин настойчиво ищет пути-дорожки в большую литературу. Еще в мае 1912 года он посылал свои стихи на конкурс Надсона, но ответа так и не дождался. Сережа приходит в Суриковский литературно-музыкальный кружок, который объединяет писателей-самоучек. Кружок назван в честь Ивана Захаровича Сурикова, рано ушедшего поэта, издавшего в 1872 году сборник произведений начинающих литераторов из народа «Рассвет». Поэт Суриков известен как автор («Рябины»: «Что стоишь качаясь…» и «В степи»: «Там в степи глухой замерзал ямщик…») Не имея своего помещения, суриковцы собирались в трактирах, на частных квартирах, на могиле поэта Сурикова на Пятницком кладбище; в здании Польской библиотеки при Римско-Католической церкви в Милютинском переулке, 18; в Солянском проезде, 3, где находилось «Рыженковское подворье». Кружковцы часто выезжали в Кунцево, близ Крылатского, там рос вековой красавец-дуб (в 90-е годы дуб расколола молния). На этих встречах писатели и поэты читали свои произведения, обсуждали творчество собратьев-любителей. Именно перед суриковцами молодой Есенин впервые публично выступил со своими стихами. Услышав чтение Сергея, кружковцы были озадачены: настолько его поэзия отличалась от их творчества свежестью и непосредственностью! Один из руководителей Суриковского кружка, Григорий Дмитриевич Деев-Хомяковский, вспоминал: «Он удивительно схватывал картины природы и преподносил их в ярких образах. В течение первых двух лет Есенин вел непрерывную работу в кружке. Казалось нам, что из Есенина выйдет не только поэт, но и общественник». Целью кружковцев было издание своих произведений. Несмотря на безденежье, готовился первый номер журнала «Друг народа». Общественная работа привлекала юного поэта гораздо меньше поэзии. Мастерство Есенина росло.


Солянский проезд, дом 3


Он упорно работал над собой. С марта 1913 года он оформлен в экспедицию Товарищества И.Д. Сытина при содействии руководителей Суриковского литературного кружка. В январе 1914 года детский журнал «Мирок» напечатал стихотворение Есенина «Береза» под псевдонимом «Аристон». Наконец дело пошло! Сергей пишет Грише Панфилову на обороте своей фотокарточки: «Распечатался я во всю ивановскую. Редактора принимают без просмотра, и псевдоним мой Аристон сняли». Происхождением псевдонима принято считать название «музыкального ящика», но есениновед Н.И. Шубникова-Гусева предлагает и другой вариант: в переводе с греческого, Аристон – наилучший из всех! В начале февраля 1915 года собранием Суриковского кружка Есенин вводится в состав редколлегии журнала «Доброе утро». Идейно-художественный уровень произведений, представленных к печати кружковцами, не устраивает юношу. 8-го февраля 1915 года он подал заявление о выходе из кружка, но после решил остаться… При всех видимых благоприятных событиях, Есенин недоволен собой и своими успехами. Из письма Грише Панфилову: «Судьба играет мною. Она, как капризное дитя, то смеется, то плачет». Единственное решение уже созрело: надо ехать в Петроград!


Могила поэта И.Сурикова на Пятницком кладбище

Журнал «Млечный путь»

Дом 9 на Садовнической улице (бывшей ул. Осипенко) в настоящее время пережил уже два поджога. Как сложится его судьба? А ведь в нем бывал в 1914–1915 годах юный Сережа Есенин. Здесь, в квартире Алексея Михайловича Чернышова проходили литературные субботы журнала «Млечный путь». Издатель журнала, Алексей Михайлович Чернышов – человек увлеченный и бескорыстный, тратил почти весь заработок на свое детище, а брат его, Николай Михайлович, иллюстрировал журнал. «Млечный путь» был ориентирован на талантливую молодежь, вне всяких литературных направлений. В Садовниках собирались артисты, художники, скульпторы и, конечно, писатели и поэты: И. Северянин, А. Ширяевец, С. Клычков, С. Есенин, Б. Пильняк, Н. Павлович… Вели беседы об искусстве, спорили, оценивали работы друг друга. Как рыба в воде, чувствовал себя в этой творческой среде Сережа Есенин. Приятель тех его дней, Д.Н. Семеновский, вспоминал: «Светла была душа поэта. Верилось, что ни одно облачко не омрачает ее. Подчас Есенин казался проказливым мальчишкой. Он дурачился, делал вид, что хочет кончиком галстука утереть нос, сочинял озорные частушки. То ли в шутку, то ли всерьез ухаживал за некрасивой поэтессой, на собраниях садился с ней рядом, провожал ее, занимал разговором. Девушка охотно принимала ухаживания Есенина и, может быть, уже записала его в свои поклонники». Семеновский описывает далее смешные случаи в компании посетителей литературных суббот с участием Есенина. Проказа № 1: «<…> Однажды мы вчетвером – Есенин, Колоколов, я и наша поэтесса – сидели в гостях у поэта Ивана Коробова. <…>Мы знали, что наша спутница считает себя певицей и кто-то попросил ее спеть. Девушка запела.

Слушать ее было невозможно. Голос у певицы был носовой, слух отсутствовал. Мои приятели, прячась за стоявший на столе самовар и закрывая лицо руками, давились от смеха. Я боялся, что их неуместная веселость бросится певице в глаза. Но, увлеченная пением, она ничего не замечала – и романс следовал за романсом». «Пассия» Есенина пригласила приятелей на свой день рождения. Проказа № 2: «Виновница торжества светилась радостным оживлением, мило улыбалась и обносила гостей сладким пирогом. С ней произошла волшебная перемена. Куда девалась ее некрасивость! Она принарядилась, казалась женственной, похорошевшей. Футурист-одиночка Федор Николаев, носивший черные пышные локоны и бархатную блузу с кружевным воротником, не спускал с нее глаз. Уроженец Кавказа, он был человек темпераментный и считал себя неотразимым покорителем женских сердец. Подсев к девушке, Николаев старался завладеть ее вниманием. Я видел, что Есенину это не нравится. Когда поэтесса вышла на минуту в комнату сестры, он негодующе крикнул Николаеву: «Ты чего к ней привязался?» – «А тебе что?» – сердито ответил тот. Произошла быстрая, энергичная перебранка. Закончилась она тем, что Есенин запальчиво бросил сопернику: «Вызываю тебя на дуэль!»<…>Посидев еще немного, мы вышли на тихую заснеженную улицу. Шли молча. Зашли в какой-то двор с кучами сгребенного снега, смутно белевшими в ночном сумраке. Враги сбросили с плеч пальто, засучили рукава и приготовились к поединку. Колоколову и мне досталась роль секундантов. Дуэлянты сошлись. Казалось, вот-вот они схватятся. Но то ли снежный воздух улицы охладил их пыл, то ли подействовали наши уговоры, только дело кончилось примирением. После этой несостоявшейся драки я понял, что ласково улыбающийся рязанский паренек умеет и постоять за себя». С журналом «Млечный путь» связан и неприятный эпизод в биографии поэта. Николай Ливкин, тоже начинающий литератор, обнаружил в престижном петроградском «Новом журнале для всех» стихотворение Есенина «Кручина», ранее опубликованное в «Млечном пути». И сообщил об этом в письме редактору петроградского журнала, в котором, кстати, «спал и видел» напечататься сам. Письмо поставило Есенина в неловкое положение. К чести Ливкина, кляузник позднее осознал неблаговидность поступка и раскаялся. После объяснений с извинениями на память Н. Ливкину остались сожаления о необдуманном поступке и письмо Есенина с такими словами: «Сейчас уже утвердившись во многом и многое осветив с другой стороны, что прежде казалось неясным, я с удовольствием протягиваю Вам руку примирения перед тем, чего между нами не было, а только казалось, и вообще между нами ничего не было бы, если бы мы поговорили лично… Ну, разве я могу в чем-нибудь помешать Вам как поэту? Да я просто дрянь какая-то после этого был бы, которая не литературу любит, а потроха выворачивает…»


Садовническая, дом 9

Работа в Типографии И.Д. Сытина

В конце февраля – начале марта 1913 года Сережа Есенин поступает на работу в типографию «Товарищество И.Д. Сытина». Сведения о том, кто именно устроил юношу сюда, довольно противоречивы: то ли отец через своего знакомого, то ли суриковцы. Типография, занимавшая пространство между Пятницкой (дом № 71), 2-м Монетчиковым переулком и Валовой (№ 28 – главное здание, № 30), конечно, произвела на деревенского паренька ошеломляющее впечатление. Еще бы, ведь здесь производилось 25 % объема всей печатной продукции России! Иван Дмитриевич Сытин привлекал к сотрудничеству лучшие силы – художников, писателей, печатников. А девиз изданий типографии был: «Очень дешево, очень изящно, очень доступно по содержанию». Для Сытина, выходца из народа, главной целью являлось просвещение, подчас в ущерб себе как крупному предпринимателю. Сергей Есенин попал в многоголосый, веселый мир, пахнущий типографской краской, бумагой, клеем. Позднее знакомые удивлялись тому, как поэт здорово разбирался в шрифтах и бумаге. В воспоминаниях И.С. Рахилло читаем: «Страсть как любил типографское дело, изучал шрифты, печатные машины, охоч был и до хорошей бумаги…» Начинал поэт в экспедиции, затем перешел в корректорскую – подчитчиком. Корректорская находилась в здании на Валовой, № 28, на 4-м этаже. Подчитчик – сотрудник, читающий вслух текст оригинала страниц будущих изданий, а более опытный корректор исправляет ошибки в оттисках (гранках) при помощи специальных корректорских знаков. Корректор М.М. Мешкова, работавшая в паре с Сергеем, говорила, что подчитчиком поэт был неважнецким: ему мешала любознательность и непоседливость. Не дожидаясь, когда новые гранки принесут из печатного цеха, он сам бегал за ними из корректорской. Уж очень хотелось знать: чем там дело кончится! Мешкова показала стихи Есенина своему брату, издавшему уже свою книжечку стихов. Брат стихи похвалил.

На страницу:
1 из 4