Стрекоза в янтаре

Фиона, отворившая дверь, расцвела в приветливой улыбке. У нее было круглое веселое личико – на таких улыбка всегда как нельзя кстати. Девушка была в джинсах и фартуке с оборками, от его складок так и веяло ароматом лимонной мастики для натирки полов и свежей выпечкой.

– Ой, миссис Рэндолл! – воскликнула она. – Уж не знаю, чем могу вам помочь, но…

– Я подумала, что можете, Фиона, – ответила я. – Мне хотелось бы поговорить о вашей бабушке.

– Ты уверена, что в порядке, мама? Может, позвонить Роджеру и попросить его приехать завтра, а я останусь с тобой?

Брианна стояла в дверях спальни, озабоченно хмурясь. Одета она была для прогулки – сапоги, джинсы, свитер, однако добавила к этому наряду яркий оранжево-синий шелковый шарф, который Фрэнк привез ей из Парижа за два года до своей смерти.

– Прямо под цвет твоих глаз, маленькая красотка, – сказал он тогда и, улыбаясь, накинул шарф ей на плечи. – Оранжевый!

Это прозвище, «маленькая красотка», стало домашней шуткой, с тех пор как в пятнадцать Брианна обогнала в росте отца с его скромными пятью футами. Впрочем, он часто называл ее так еще в детстве, а теперь с нежностью обращался к дочери, приподнимаясь на цыпочки, чтобы дотянуться до кончика ее носа.

Шарф, в синей своей части, действительно был под цвет глаз Брианны – цвет шотландских озер и летнего неба, оттенок туманной синевы далеких гор. Я знала, что она очень бережет этот шарф, и тот факт, что она надела его сегодня, свидетельствовал, что к Роджеру Уэйкфилду интерес проявляется нешуточный.

– Да нет, все в порядке, мне ничего не нужно, – ответила я и указала на столик возле кровати, где стоял чайник, заботливо прикрытый вязаным чехольчиком, чтобы не остыл, и тостер, где, тоже в тепле, хранились тосты. – Миссис Томас принесла мне чай с тостами, чуть позже перекушу, а сейчас что-то не хочется.

Я надеялась, что Брианна не слышит голодного урчания желудка под одеялом, что могло вызвать сомнения в искренности моего высказывания.

– Ну тогда ладно. – Она нехотя направилась к двери. – Думаю, надолго в Куллодене мы не задержимся.

– Из-за меня можете не спешить! – крикнула я ей вслед.

Я подождала, пока не захлопнется за ней внизу входная дверь, и только тогда полезла в ящик туалетного столика и извлекла оттуда плитку шоколада «Херши» с миндалем, которую припрятала накануне вечером.

Удовлетворив потребности желудка, я откинулась на подушки, рассеянно наблюдая, как постепенно сереет небо за окном. В стекло стучала ветка липы с набухшими почками, поднимался ветер. В спальне было тепло, у изножья кровати журчала батарея центрального отопления, но меня вдруг пробрал озноб. Как, должно быть, холодно на Куллоденском поле…

Наверное, так же холодно, как тогда, в апреле 1746-го, когда Красавчик принц Чарли вывел своих людей на это поле, навстречу дождю со снегом и оглушительному грохоту канонады. Исторические хроники утверждали, что стужа в тот день стояла страшная, и раненые шотландцы лежали вперемешку с убитыми, насквозь промокшие от крови и дождя, в ожидании милосердия со стороны английских победителей. Но герцог Камберленд, командующий английской армией, раненых не пощадил.

Мертвецов сгребали, точно поленья, и сжигали, чтобы предотвратить распространение заразы. История свидетельствует, что и многих раненых постигла та же участь, им было отказано даже в такой милости, как последняя пуля в лоб. И все они покоятся теперь на Куллоденском поле, под зеленой травой, безразличные к войнам, непогоде, безразличные ко всему.

Я видела это место однажды, лет тридцать назад, когда мы с Фрэнком ездили в свадебное путешествие. Теперь Фрэнка тоже нет в живых, и я привезла в Шотландию дочь. Я хотела, чтобы Брианна увидела Куллоден, но никакая сила не заставила бы меня вновь ступить на эту страшную, поросшую вереском землю.

И вот я решила остаться в постели под предлогом внезапного недомогания, чтобы не сопровождать Брианну с Роджером в этой поездке. Стоит только встать и заказать ланч, и миссис Томас наверняка проболтается. Я заглянула в ящик. Еще целых три плитки шоколада и развлекательный роман. Будем надеяться, этого хватит на весь день.

Роман оказался довольно любопытным, но шум ветра за окном навевал дремоту, а в постели было так тепло и уютно. И я мирно погрузилась в сон, и мне снились шотландцы в клетчатых килтах и неспешное журчание их разговора у костра, напоминавшее тихое жужжание пчел в улье.

Глава 4

Куллоден

– Какая мерзкая свинячья физиономия!

Брианна слегка склонилась, совершенно завороженная видом манекена в красном мундире, возвышавшегося в углу фойе куллоденского Центра по туризму. Росту в нем было пять футов и несколько дюймов, напудренный парик воинственно съехал до бровей, из-под него торчали отвислые ярко-розовые щеки.

– Да, маленький толстячок, – с улыбкой кивнул Роджер. – Однако он был чертовски крутым генералом, особенно в сравнении с его элегантным кузеном.

Он махнул рукой в сторону высокой фигуры Карла Стюарта, стоявшего по другую сторону. Карл надменно смотрел куда-то вдаль из-под голубой бархатной шляпы, презрительно игнорируя герцога Камберленда.

– Ему дали прозвище Мясник Билли, – сказал Роджер, указывая на герцога в белых панталонах до колен и расшитом золотом камзоле. – И не без оснований. Не считая того, что они натворили здесь, – он жестом указал на покрытую весенней зеленью пустошь за окном, – именно люди Камберленда ответственны за жесточайший террор, развязанный Англией в Шотландии. Они охотились за уцелевшими в битве, загоняя их в горы, сжигая и разрушая все на своем пути. Женщины и дети голодали, мужчин убивали прямо на месте, даже не потрудившись выяснить, сражались они на стороне Чарли или нет. Один из современников герцога высказался о нем так: «Он сотворил пустыню и назвал ее миром». Боюсь, что герцог Камберленд до сих пор фигура не слишком популярная в этих краях.

Это было действительно так; куратор музея для туристов, приятель Роджера, рассказывал ему, что если к изображению Красавчика принца Чарли публика относилась с должным уважением, то фигура герцога постоянно служила объектом грубых шуток, а пуговицы с его камзола постоянно обрывали.

– Он рассказывал, что как-то утром пришел пораньше, включил свет и вдруг увидел, что из живота его светлости торчит настоящий шотландский кинжал, – сказал Роджер, кивком указывая на фигуру толстяка. – Говорил, что жутко тогда перепугался.

– Да уж, – пробормотала Брианна, глядя на герцога и удивленно приподняв брови. – Неужели люди до сих пор воспринимают все это так серьезно?

– О да! У шотландцев хорошая память. Они не склонны так легко прощать.

– Вот как? – Она с любопытством взглянула на него. – А вы сами шотландец, Роджер? Уэйкфилд – не слишком похоже на шотландскую фамилию. Судя по фамилии, нет, но то, как вы говорили о герцоге Камберленде…

Губы ее начали складываться в улыбку, и Роджер не понимал, дразнит ли она его или говорит серьезно. Однако ответил со всей серьезностью:

– О да. – Он улыбнулся. – Я шотландец. Уэйкфилд – не настоящая моя фамилия. Ее дал мне священник, после усыновления. Матери он приходился дядей. И когда во время войны родители погибли, взял меня на воспитание. Настоящая моя фамилия – Маккензи. А что касается герцога Камберленда… – он взглянул через зеркальные окна на монументы Куллоденской битвы, едва различимые вдали, – то вон там есть наше семейное надгробие и на нем выбито имя Маккензи. Там похоронены наши многочисленные родственники.

Он протянул руку и коснулся золотого эполета.

– Я не так пристрастен, как некоторые, однако не забыл… – Он подал ей руку. – Идемте?

На улице было холодно, налетавший порывами ветер трепал полотнища флагов на длинных древках, установленных на поле боя. Один желтый, другой красный – они отмечали позиции, на которых за спинами у своих солдат стояли командиры враждующих сторон в ожидании сигнала к бою.

– Неплохо укрылись, как я погляжу, – сухо заметила Брианна. – Здесь может настичь разве что шальная пуля, да и то сомнительно.

Роджер заметил, что она вся дрожит, взял ее под руку и плотнее прижал к себе. Ему показалось, что сердце у него вот-вот разорвется от счастья прикоснуться к ней. Спеша скрыть свои чувства, он разразился настоящим монологом на исторические темы:

– Да, именно так вели себя тогдашние генералы. Командовали оттуда, из тыла. Особенно отличился Чарли: к концу боя он с такой поспешностью бросился наутек, что растерял свой драгоценный серебряный прибор для пикников.

– Прибор для пикников? Он явился на поле боя с посудой?

– О да!

Роджер вдруг обнаружил, что ему нравится выглядеть в глазах Брианны шотландцем. Обычно он старался говорить с безликим оксфордским акцентом, что, надо сказать, стоило ему немалых усилий, однако теперь несколько ослабил поводья ради улыбки, которая появлялась на ее лице, стоило ей заслышать шотландскую речь.

– А знаете, почему его прозвали принцем Чарли? – спросил он. – Англичане почему-то всегда считали, что это уменьшительное имя, показывающее, как народ любит его.

– А что, разве нет?

Роджер покачал головой:

– Ничего подобного. Его называли принц Тчарлах, – он отчетливо выговорил все буквы, – что по-гэльски соответствует Карлу. Тчарлах мак Симус – Карл, сын Якова. Официальное и в высшей степени уважительное обращение. И весь фокус в том, что в их произношении Тчарлах чертовски напоминало английское Чарли.

Брианна усмехнулась:

– Так выходит, на самом деле он вовсе не был Красавчиком принцем Чарли?

– Нет, тогда нет. – Роджер пожал плечами. – Теперь, конечно, да. Одна из тех маленьких исторических ошибок, что порой превращаются в факт. Таких примеров много.

– Значит, вы настоящий историк? – поддразнила его Брианна.

Роджер сдержанно улыбнулся:

– Насколько я понимаю, да.

Они медленно шли через поле битвы по выложенным гравием дорожкам. Роджер показывал, где стоял какой полк, объяснял ход сражения, вспоминал разные анекдоты о командирах.

Ветер стих, на поле опустилась тишина. Постепенно их беседа тоже стихла, они переговаривались лишь изредка, приглушенными голосами, почти шепотом. Облака тянулись по куполу неба до самого горизонта, все, казалось, застыло, лишь шелестела трава, словно то были голоса людей, уснувших под ней вечным сном.

– Это место называют родником Смерти.

Роджер склонился над маленьким ручейком. Он вытекал из-под камня, образуя крошечный, площадью не более фута, водоем с темной водой.

– Здесь погиб один из шотландских вождей. Товарищи омыли кровь с его лица водой из этого родника. А вон там, дальше, находятся клановые захоронения.

Кладбищенские плиты представляли собой огромные куски серого гранита, поросшие вереском и лишайниками. Они высились среди травы и располагались по краю огромной пустоши. На каждом выбито одно имя. Буквы стерлись и порой были едва различимы: Магилливрей, Макдональд, Фрэзер, Грант, Чизхолм, Маккензи…

– Смотрите, – сказала Брианна почти шепотом и указала на один из камней.

Возле него лежала небольшая кучка серо-зеленых веточек, на них – несколько первых весенних цветков.

– Вереск, – объяснил Роджер. – Он более обычен здесь летом, в пору цветения. Тогда можно увидеть вереск у каждого камня. Пурпурный. Реже встречаются веточки с белыми цветками. Белый – цвет удачи и власти. Он был эмблемой принца Чарли. Белая роза – тоже.

Брианна, перебежав через тропинку, осторожно коснулась веточки пальцем.

– А кто приносит их сюда?

– Посетители. – Роджер последовал за ней. Увидел полустертые буквы на камне: «Фрэзер». – Обычно это потомки тех, кто здесь погиб. Или просто люди, которые не хотят забывать их.

Она взглянула на него; длинные волосы разметались по лицу.

– А вы приносили?

Он опустил глаза:

– Да. Наверное, это выглядит несколько сентиментально, но приносил…

Брианна повернулась и стала рассматривать растения, окаймлявшие тропу.

– Покажите мне, где вереск, – попросила она.

На обратном пути меланхолия, навеянная посещением Куллодена, несколько развеялась, но чувство близости, возникшее у камня, осталось, и они болтали и смеялись, как старые добрые друзья.

– Жаль, что мама не смогла поехать с нами, – сказала Брианна, когда они свернули на улицу, где располагался пансион.

Несмотря на симпатию, испытываемую к Клэр, Роджер в глубине души не мог согласиться с девушкой. «Трое, – подумал он, – это уже целая толпа». Однако он пробормотал что-то в знак согласия и через минуту спросил:

– А как она себя чувствует? Надеюсь, ничего серьезного?

– О нет, небольшое расстройство желудка, так она, по крайней мере, сказала.

Брианна немного нахмурилась, обернулась к Роджеру и положила руку ему на колено. Он ощутил, как по ноге пробежала дрожь, и с трудом сосредоточился на словах Брианны. Она же продолжала говорить о матери:

– Думаю, что она в порядке. – Девушка тряхнула головой; даже в полумраке, царившем в машине, было видно, как отливают медью волны ее волос. – Не знаю, но она выглядит какой-то озабоченной. Не больной, нет, но, похоже, какая-то мысль ее терзает…

Сердце у Роджера екнуло.

– Гм… – буркнул он. – Может, просто тревожится, как там без нее на работе? Все будет в порядке, уверен.

Брианна благодарно улыбнулась ему. Машина притормозила у маленького каменного дома миссис Томас.

– Все было замечательно, Роджер, – сказала девушка, легонько дотронувшись до его плеча. – Но это мало чем может помочь маме в ее исследованиях. Может, вы хотите, чтобы я помогла вам, хотя бы в черновой работе?

Воспрянувший духом Роджер улыбнулся.

– Думаю, это возможно. Хотите, приходите завтра, посмотрим, что там в гараже. Там полно грязи, так что в черной работе недостатка не будет. Надо разобрать кое-какие бумаги…

– Замечательно! – Она стояла, опираясь рукой на машину, и с улыбкой смотрела на него сквозь боковое стекло. – Возможно, и мама захочет присоединиться.

Он почувствовал, что лицо его каменеет, и с трудом сохранил вежливую улыбку.

– Правильно, – ответил он. – Это было бы просто здорово!

Но случилось так, что назавтра Брианна явилась в особняк одна.

– Мама отправилась в публичную библиотеку, – объяснила она. – Порыться в каких-то старых телефонных справочниках. Хочет отыскать кого-то из прежних знакомых.

Сердце Роджера забилось чуть быстрее. Накануне вечером он сам просматривал старые телефонные книги священника. Там оказалось три Джеймса Фрэзера и еще два Фрэзера с другим первым именем и стоящим после него инициалом «Дж.».

– Что ж, остается надеяться, что она разыщет этого человека, – небрежным тоном заметил он. – Вы и вправду уверены, что хотите мне помогать? Это очень скучная грязная работа.

Он с сомнением посмотрел на Брианну, однако та с готовностью кивнула, похоже, ничуть не смущенная этой перспективой.

– Знаю. Иногда я помогала папе. Разбирала старые документы, искала записи. И потом, это ведь нужно маме, и помочь вам – просто мой долг.

– Хорошо. – Роджер взглянул на свою белую рубашку. – Сейчас переоденусь, и пойдем.

Дверь гаража скрипнула, застонала и, подавшись, распахнулась внутрь, обрывая густую паутину и поднимая тучи пыли. Брианна замахала руками перед лицом и закашлялась.

– Боже! – воскликнула она. – Когда последний раз сюда ступала нога человека?

– Целую вечность назад, полагаю, – рассеянно ответил Роджер.

И посветил фонариком в глубину гаража, вырвав из мрака горы картонных коробок, деревянных ящиков, старых сундуков с наклейками и еще какие-то бесформенные брезентовые тюки. Среди всего этого хлама, словно скелеты динозавров, торчали там и сям ножки от мебели.

Посредине имелся едва заметный узкий проход. Роджер втиснулся в него и тут же исчез в туннеле среди пыли и каких-то размытых теней. За продвижением его можно было проследить по бледному пятнышку света от карманного фонаря, время от времени скользившему по потолку. Наконец, издав победный клич, он ухватился за шнур, свисающий с потолка, и гараж озарился ярким светом большой лампы.

– Сюда! – крикнул Роджер, неожиданно возникший рядом, и схватил Брианну за руку. – Там, в дальней части, есть небольшое свободное пространство.

У стены стоял древний стол. Некогда служивший главным предметом столового гарнитура его преподобия, он потерпел ряд понижений в чине и использовался последовательно в качестве кухонного стола, затем верстака, потом подставки для окраски различных предметов, пока не был удален на покой в это насквозь пропыленное убежище. Над ним находилось затянутое паутиной окошко. Мутный дневной свет, просачивающийся сквозь него, позволял видеть исцарапанную, забрызганную краской поверхность.

– Можно работать здесь, – сказал Роджер, выдергивая из груды хлама стул и обтирая его большим носовым платком. – Присаживайтесь, а я пока посмотрю, можно ли открыть это оконце. Иначе мы здесь просто задохнемся.

Брианна кивнула, но вместо того, чтобы сесть, начала с любопытством разглядывать горы рухляди. Роджер с силой дергал перекосившуюся оконную раму и слышал, как девушка передвигается у него за спиной, читая вслух надписи на коробках.

– Тысяча девятьсот тридцатый – тридцать третий годы, – бормотала она. – А здесь сорок второй – сорок шестой. А тут что?

– Дневники, – ответил Роджер и уперся локтем в грязный подоконник. – Мой отец, священник, я имею в виду, постоянно вел дневник. Делал записи каждый вечер после ужина.

– Похоже, ему было о чем писать. – Брианна сняла несколько коробок и поставила их в сторону, чтобы обозреть следующий слой. – Ой, а тут целая куча коробок с какими-то именами. Керс, Ливингстон, Балнейн… Это что, его прихожане?

– Нет. Местные деревни.

На секунду Роджер прервал свое занятие. Он запыхался. Вытер лоб, оставив на рукаве полоску грязи. Хорошо еще, что оба они переоделись в старое тряпье.

– Там записки об истории разных шотландских деревень. Содержимое некоторых из этих коробок превратилось в книги, их продают в магазинах для туристов по всей Шотландии.

Он повернулся к доске, на которой были развешаны старые инструменты, и выбрал большую отвертку для следующей атаки на окно.

– Вы поищите там коробку с надписью «Приходские книги», – добавил он. – Или с именами деревенских жителей в окрестностях Брох-Туараха.

– А откуда мне знать, те это деревни или нет? – спросила Брианна.

– Ах да, совсем вылетело из головы. – Роджер воткнул отвертку в щель между рамой и стеной, отдирая слои старой краски. – Поищите названия Брох-Мордха… гм… Марианнан и… уф!.. Сент-Килда. Есть и другие, но в этих, насколько мне известно, существовали самые большие в округе церкви, которые затем были закрыты или разрушены.

– Хорошо.

Отвернув край брезента, Брианна вдруг отскочила с резким испуганным вскриком.

– Что? Что такое?

Роджер отошел от окна, держа отвертку наготове.

– Не знаю. Я только дотронулась, а оттуда кто-то как выскочит!

Брианна указала пальцем, откуда именно, и Роджер опустил свое оружие.

– А-а… это. Наверное, мышь. Или крыса.

Брианна не на шутку испугалась.

– Крыса? Так у вас здесь крысы?

– Будем надеяться, что нет. Иначе они давно сожрали бы нужные нам бумаги, – ответил Роджер и протянул ей фонарик. – Вот, посветите сперва в темное место, тогда, по крайней мере, не будет неожиданностей.

– Большое спасибо.

Брианна взяла фонарик, все еще с опаской косясь на коробки.

– Ну что же вы? Не бойтесь, – ободрил ее Роджер. – Или вы хотите, чтобы я с ходу сочинил для вас крысиную сатиру?

Лицо Брианны расплылось в улыбке.

– Крысиную сатиру? А что это такое?

Роджер, снова занявшись окном, медлил с ответом. Он дергал и толкал раму, пока не заныли мышцы. Наконец с противным скрипом она поддалась, через щель шириной дюймов в шесть хлынули волны свежего воздуха.

– Вот так-то лучше. – Он обмахивался в изнеможении и улыбался Брианне. – Ну что, продолжим?

Она протянула ему фонарик и отступила.

– Давайте так. Вы будете искать коробки и подавать их мне, а я – просматривать содержимое… И все же что такое крысиная сатира?

– Трусишка, – заметил он, наклонился и начал шарить под брезентом. – Крысиная сатира – это старый шотландский обычай. Если в доме или амбаре заводятся крысы или мыши, их можно заставить уйти, сочинив маленькое стихотворение или песенку, где говорят, как скудно с едой в доме, и советуют им убраться куда-нибудь еще. Только обязательно надо сказать куда. И в результате, если стихотворение получилось удачное, крысы обязательно уходят.

Он поднял картонный ящик с надписью «Якобиты. Разное» и понес его к столу, напевая:

Эй, крысы, вас так много!Пошли своей дорогой!Тут нечего вам есть.Ступайте к Бернсам в огород,Где точит когти серый котИ зреют кочаны.Ступайте наедайтесь!Назад не возвращайтесь,Для вас тут нет еды!

Брианна одобрительно усмехнулась:

– Вы что, это сами сочинили?

– Конечно. – Роджер торжественно водрузил на стол еще одну коробку. – Если хочешь, чтобы крысиная сатира подействовала, непременно надо сочинить ее самому.

Он бросил взгляд на поредевшие ряды коробок.

– Будем надеяться, что теперь крысы станут обходить гараж за милю.

– Ну и прекрасно. – Брианна достала из кармана складной нож и перерезала бечевку на верхней коробке. – Вы обязательно должны заглянуть к нам в пансион. Мама уверяет, что видела в ванной мышь. Кто-то грыз ее мыльницу.

– Бог его знает, можно ли избавиться от мыши, способной питаться мылом. Боюсь, это выше моих слабых сил и способностей.

С шаткой кучи старых энциклопедий он снял потрепанную круглую подушечку, которую священник подкладывал под колени во время молитвы, положил ее на пол и сел рядом с Брианной.

– Вот. Вы займетесь приходскими книгами, их легче читать.

Они в полном согласии проработали так все утро, обнаружили немало интересных бумаг, старое столовое серебро и залежи пыли. Однако ничего представляющего интерес для исследований Клэр найти не удалось.

– Пора сделать перерыв на ланч, – сказал Роджер.

Ему страшно не хотелось идти в дом и снова зависеть от милостей Фионы, но он чувствовал, что девушка тоже проголодалась.

– Ладно. Поедим и поработаем еще, если вы, конечно, не слишком устали.

Брианна встала и потянулась, поднятые вверх кулаки почти доставали до потолка старого гаража. Она вытерла ладони о джинсы и нырнула в проход между коробками.

– Эй! – Внезапно девушка резко остановилась у самой двери, и Роджер, идущий следом, едва не налетел на нее.

– Что такое? – спросил он. – Еще одна крыса?

И с восхищением отметил, как солнечный луч высветил одну прядь из копны ее волос, засиявшую бронзой и золотом. Золотистый нимб пыли, вихрящейся над головой, и четкий профиль с длинным носом на фоне ясного неба – все это делало ее похожей на средневековую даму. Богиня архивов…

– Нет! Смотрите, Роджер!

Она указала на картонный ящик в середине кучи. На одной из его сторон крупным четким почерком его преподобия было выведено всего лишь одно слово: «Рэндолл».

Роджер ощутил одновременно и радость, и возбуждение. Брианна же – только последнее.

– Может, это именно то, что мы ищем? – воскликнула она. – Мама говорила, что отец интересовался этими материалами. Кажется, он даже спрашивал о них священника.

– Возможно, – ответил Роджер.

Его вдруг охватила тревога при виде этого четко выведенного на картоне имени. Он опустился на колени и вытащил коробку.

– Давайте отнесем ее в дом, а после ланча поглядим, что там.

В кабинете священника коробку открыли и обнаружили весьма странный набор предметов. Там находились старые фотокопии приходских книг, несколько списков личного армейского состава, несколько писем и документов, тоненькая записная книжка в сером картонном переплете, пакет с какими-то старыми снимками, загнувшимися по краям. И папка с именем «Рэндолл», напечатанным на обложке.

Брианна раскрыла папку.

– Ой, здесь же генеалогическое древо папы! – воскликнула она. – Смотрите.

Она передала папку Роджеру. Внутри лежали два листа толстого пергамента, разрисованные схемами со стрелками. Начало датировалось 1633 годом; последняя запись внизу второй страницы гласила: «Фрэнк Уолвертон Рэндолл ж. Клэр Элизабет Бошан, 1937 год».

– Вас тогда еще на свете не было, – пробормотал Роджер.

Брианна, перегнувшись через его плечо, следила, как палец Роджера медленно скользит по линиям схемы.

– Я видела это раньше. У папы в кабинете хранилась копия. И он часто ее мне показывал. И записал мое имя, в самом низу. Так что эти, должно быть, сделаны раньше.

– Вероятно, отец проводил для Фрэнка какие-то исследования. – Роджер вернул Брианне папку и взял со стола одну из бумаг. – А это ваш, фамильный.

Он указал на герб в верхнем углу страницы.