Стрекоза в янтаре

– Мадам! Ну наконец-то мы одни!

– Да, к сожалению, – вздохнула я.

Наверное, один из этих бесчисленных графов. Но нет, то оказался виконт, кто-то представил мне его чуть раньше. Виконт де Рамбо, коротышка. Я вспомнила, как вожделенно заглядывали его маленькие, похожие на бусинки глазки за вырез моего декольте.

Не теряя времени даром, он проворно уселся на соседний стул и положил мою ногу себе на колени, страстно прижав обтянутую шелковым чулком ступню к паху.

– О, моя маленькая! Сколько изящества! Ваша красота совершенно смутила мою душу!

Про себя я подумала, что насчет моих ног он, пожалуй, заблуждается – слишком изящными их вряд ли можно было назвать. Поднеся ступню к губам, он начал нежно покусывать мои пальцы.

– Вот какая маленькая свинка поселилась в городе, вот какая свинка…

Я выдернула ногу из цепких пальцев и торопливо, насколько позволяли громоздкие юбки, поднялась.

– Уж если говорить о свиньях, которые населяют этот город, – нервно начала я, – не думаю, что мой муж будет в восторге, обнаружив вас здесь.

– Ваш муж! Фу! – Он отмахнулся. – Уверен: какое-то время он будет занят. А пока кошки нет… Иди же ко мне, моя маленькая мышка. Позволь услышать твой нежный писк!

Очевидно, с целью взбодриться виконт достал из кармана эмалевую табакерку с нюхательным табаком, ловко вытряс несколько темных крошек на тыльную сторону ладони и изысканным жестом поднес к ноздрям.

Он глубоко втянул воздух, – глазки-бусинки светились радостным предвкушением, – запрокинул голову, но тут со звоном медных колец внезапно распахнулась штора. Рука виконта дрогнула, и он громко чихнул, сдувая крошки табака прямо мне на грудь.

Я взвизгнула.

– Вы, отвратительное маленькое ничтожество! – воскликнула я и залепила ему пощечину сложенным веером.

Виконт отпрянул, глаза его наполнились слезами. Споткнувшись о мои туфли девятого размера, валявшиеся на полу, вылетел из алькова и прямиком угодил в объятия Джейми.

– Да уж, наделал ты шуму, – заметила я.

– Ба! – Он отмахнулся. – Пусть еще спасибо скажет, подонок, что я не оторвал ему поганую голову и не заставил ее сожрать!

– Да, занимательное было бы зрелище, – сухо ответила я. – Однако искупать его в фонтане тоже было недурной идеей.

Он поднял на меня синие глаза, на хмуром лице возникло подобие улыбки.

– Э-э, ладно, что там говорить. Слава богу, что еще не утопил.

– Полагаю, виконт оценил твою сдержанность.

Джейми фыркнул. Он стоял в центре гостиной, входившей в небольшие дворцовые апартаменты, куда король, отсмеявшись, распорядился отвести нас, мотивируя тем, что в такое позднее время домой возвращаться не стоит.

– И потом, mon chevalier[17], – заметил он, оглядывая мощную фигуру Джейми, с которого капала на пол вода, – нам не хотелось бы подвергать риску ваше здоровье. Вы можете простудиться, и тогда двор лишится немалой толики развлечений, а мадам мне этого никогда не простит. Не правда ли, дорогая?

Он протянул руку и игриво ущипнул мадам де ла Турель за сосок. Любовница, похоже, была раздражена этой фривольностью, но с готовностью улыбнулась. Впрочем, я заметила, что всякий раз, когда король отвлекался, она бросала зазывные взоры на Джейми. И неудивительно. Следует признать, он действительно производил впечатление, стоя на террасе, под лучами света направленного на него фонаря, в мокрой одежде, прилипшей к телу. Понять я ее могла, однако была далеко не в восторге от этих взглядов.

Он сорвал с себя мокрую рубашку и бросил на пол. Без нее он был еще красивее.

– Что же касается тебя, – зловеще начал он, – разве я не предупреждал, чтобы ты держалась подальше от альковов?

– Да. Но забудем об этом на секунду, мистер Линкольн. Как вам понравилась игра? – вежливо осведомилась я.

– Что? – Он уставился на меня, как на сумасшедшую.

– Да ничего, это я просто так, к слову. Просто хотелось узнать: ты, наверное, встретил какого-то очень полезного человека, раз вместо того, чтобы защищать свои супружеские права, просидел с ним столько времени, не обращая на меня ни малейшего внимания?

Он яростно растер волосы полотенцем, взятым с умывальника.

– Ну да… Сыграл партию в шахматы с месье Дюверни. Кстати, разделал его в пух и прах. Он страшно разозлился.

– О-о, звучит многообещающе. А кто он такой, этот месье Дюверни?

Он кинул мне полотенце и усмехнулся:

– Министр финансов Франции, англичаночка.

– О! И ты радуешься, что рассердил его?

– Да он сам на себя обозлился за то, что проиграл, англичаночка. Теперь не успокоится, пока не выиграет у меня хотя бы партию. Так что в воскресенье придет к нам, будем опять играть.

– Неплохо, – заметила я. – И во время игры ты постараешься внушить ему, что перспективы Стюартов весьма туманны, и убедить в том, что Людовик не намерен оказывать им финансовую поддержку, невзирая на родство?

Он кивнул, расчесывая волосы пальцами. Огонь в камине еще не разожгли, и Джейми немного дрожал.

– А где же ты научился играть в шахматы? – с любопытством спросила я. – Я и не подозревала, что ты умеешь.

– Колум Маккензи научил, – ответил он. – Мне было шестнадцать, и я целый год жил в замке Леох. Ко мне приходили учителя учить французскому, немецкому, математике и прочему. Но каждый вечер я на часок забегал к Колуму играть. Правда, он расправлялся со мной меньше чем за час, – сердито добавил он.

– Неудивительно, что теперь ты такой замечательный игрок, – сказала я.

Дядюшка Джейми, Колум, перенес какую-то болезнь и был прикован к креслу, но неподвижность свою компенсировал умом, способным посрамить самого Макиавелли.

Джейми встал, расстегнул пояс со шпагой и сузил глаза.

– Не думай, что я не понимаю, куда ты гнешь, англичаночка. Сменила тему и льстишь, точно куртизанка. Разве я не предупреждал тебя насчет этих альковов?

– Но ты же обещал не бить меня, – напомнила я и на всякий случай немного отодвинулась вместе с креслом.

Он снова фыркнул, бросил пояс на сундук, а килт – на пол, на промокшую рубашку.

– Неужели я похож на человека, который будет бить беременную женщину? – спросил он.

Я с сомнением окинула его взглядом. Абсолютно голый, с белыми шрамами, покрывающими тело, и мокрыми темно-рыжими кустиками волос, он походил сейчас на викинга, сошедшего с корабля и готового насиловать и грабить.

– Если честно, ты похож на типа, способного на все, – ответила я. – А что касается алькова… Да, предупреждал. Наверное, мне следовало снять туфли где-нибудь в зале, прямо на людях. Откуда мне было знать, что этот кретин попрется за мной и будет лизать мне пятки?.. Ну, если не бить, то что же ты все-таки будешь со мной делать?

И я вцепилась в ручки кресла.

Он лег на постель и усмехнулся:

– Сними это шлюхино платье, англичаночка, и иди ко мне.

– Что?

– Раз уж нельзя отлупить тебя или искупать в фонтане… – Он пожал плечами. – Ты заслужила хорошей трепки, но что-то у меня глаза прямо слипаются.

Он широко зевнул и снова усмехнулся.

– Слушай, напомнишь, чтобы я сделал это утром, когда проснемся, идет?

– Ну что, получше? – Темно-синие глаза Джейми глядели на меня с тревогой. – Неужели это нормально, когда так сильно тошнит, а, англичаночка?

Я откинула волосы с потного лба и накрыла лицо влажным полотенцем.

– Не знаю, нормально или нет, – голос мой звучал слабо, – остается лишь надеяться, что да. Некоторых женщин тошнит до самого конца.

Перспектива выглядела малоприятной.

Чтобы определить время, Джейми по своей привычке взглянул не на расписные каминные часы, но в окно, на солнце.

– А ты сможешь спуститься к завтраку, англичаночка? Или попросить служанку принести что-нибудь сюда?

– Нет, не надо, мне уже лучше.

Я не лгала. Как ни странно, но, если не считать выматывающих приступов утренней тошноты, чувствовала я себя в целом прекрасно.

– Дай только рот прополощу.

Только я склонилась над тазиком и стала плескать в лицо холодную воду, как в дверь постучали. Очевидно, слуга, которого мы послали в наш парижский дом за сменой одежды.

Но, к моему удивлению, то оказался придворный с запиской. Нас приглашали на ланч.

– Его величество обедает сегодня с английскими аристократами, – объяснил он, – они только что прибыли в Париж. А перед тем решил пригласить на ланч видных английских торговцев, его высочество герцога и нескольких его соотечественников. И кто-то подсказал его величеству, что ваша супруга – англичанка, настоящая английская леди, а потому он просит быть также и вас.

– Хорошо, – ответил Джейми, бросив на меня быстрый взгляд. – Можете передать его величеству, что мы почтем за честь.

Вскоре после этого приехал Мурта, как всегда мрачный и сосредоточенный, с огромным свертком одежды и моей аптечкой, которую я тоже просила доставить. Джейми отвел его в гостиную, где начал отдавать различные деловые распоряжения, я же тем временем торопливо переоделась в свежее белье и платье, впервые пожалев о том, что отказалась от услуг горничной. После ночи, проведенной в объятиях огромного промокшего шотландца, волосы мои были в страшном беспорядке – пряди торчали в разные стороны, и укротить их с помощью лишь расчески и щетки казалось невозможным.

Наконец я кое-как привела голову в порядок и появилась на пороге, раскрасневшаяся и сердитая от усилий. Джейми, глянув на меня, пробормотал что-то насчет ежей, но я в ответ обожгла его таким укоризненным взором, что у него хватило ума не продолжать.

Прогулка среди террас и фонтанов дворцового сада значительно улучшила мое самочувствие. Листва на большинстве деревьев еще не распустилась, но день для конца марта выдался на удивление теплым, а набухающие на ветках почки пахли свежо и пряно. Казалось, было слышно, как бегут соки в стволах высоких каштанов и тополей, обрамляющих тропинки и скрывающих под сенью своих ветвей мраморные статуи.

Я прошла мимо статуи полуодетого мужчины с виноградной гроздью в кудрях и поднесенной к губам флейтой. Огромный козел с шелковистой шерстью жадно тянулся к другим гроздьям, спадающим с мраморных складок плаща.

– Кто это? – спросила я. – Пан?[18]

Джейми усмехнулся и покачал головой. На нем был старый килт и старый камзол. Но даже в этом одеянии он был куда красивее разодетых в пух и прах придворных, проходивших мимо нас щебечущими группками.

– Нет. Статуя Пана здесь тоже, кажется, есть, но это не он. Это один из четырех соков человека.

– Соков? – удивилась я. – Пожалуй… Во всяком случае, выглядит он довольно сочным.

Я покосилась на виноград.

Джейми улыбнулся:

– Да не в этом смысле! Ты ведь вроде бы врач, англичаночка! Должна знать. Неужели ничего не слышала о четырех соках, из которых состоит организм человека? Вот это Кровь. – Он указал на мужчину, играющего на флейте, потом махнул рукой по другую сторону аллеи. – А это Меланхолия.

Высокий человек в некоем подобии тоги держал в руке раскрытую книгу.

– А вон там, – Джейми указал вперед, – там Желчь.

Голый мускулистый молодой человек сердито и без всякого сожаления взирал на мраморного льва, готового вцепиться зубами ему в ногу.

– А вот это Флегма.

– Неужели?

Флегма, бородатый джентльмен в шляпе, стоял, скрестив руки на груди, у ног его сидела черепаха.

– Гм…

– А что, врачам в ваши времена не объясняли, что такое соки?

– Нет, – ответила я. – Вместо этого нам объясняли, что такое микробы.

– Вот как? Микробы… – тихо пробормотал он, словно пробуя слово на вкус, перекатывая его на кончике языка с характерным шотландским рыком, отчего оно приобрело уже совсем зловещее звучание. – Мик-р-р-робы! А на что они похожи, эти микробы?

Я взглянула на статую Америки – достигшая брачного возраста дева в юбке и головном уборе из перьев, с крокодилом у ног.

– Ну, ради них здесь не стали бы выставлять такую колоритную статую, – ответила я.

Крокодил у ног Америки напомнил мне о мэтре Раймоне.

– Так ты не хочешь, чтобы я пошла к мэтру Раймону? – спросила я. – Прокалывать соски?

– Естественно, не хочу, чтобы ты прокалывала соски, – решительно заявил он и, взяв меня под локоть, увлек вперед по аллее, видимо, опасаясь, что голые груди Америки вдохновляют меня на эту затею. – И вообще, нечего тебе ходить к этому мэтру Раймону. О нем ходят разные слухи.

– Обо всех в Париже ходят слухи, – заметила я. – И уверена, что мэтр Раймон наслышан о них.

Джейми кивнул, волосы блеснули в бледном свете весеннего солнца.

– Да уж наверняка. А я слышал, что о нем болтают в тавернах и гостиных. Мэтр Раймон является главой одного тайного общества, но это отнюдь не сторонники якобитов.

– Правда? Кто же тогда?

– Каббалисты, оккультисты. Возможно, колдуны.

– Надеюсь, Джейми, ты не принимаешь все эти сказки о колдунах и демонах всерьез?

Мы подошли к части сада, известной под названием «Зеленый ковер». Стояла ранняя весна, и лужайка еще только начинала зеленеть, но по ней бродили люди, радуясь на редкость ясной и теплой погоде.

– Нет, в колдунов не верю, – ответил он после паузы и, отыскав уютный уголок возле живой изгороди, сел на траву. – Разве что граф Сен-Жермен исключение.

Мне вспомнился взгляд черных глаз Сен-Жермена в Гавре, и я слегка вздрогнула, несмотря на солнце и шерстяную шаль, накинутую на плечи.

– Думаешь, он как-то связан с месье Раймоном?

Джейми пожал плечами:

– Не знаю. Но ведь ты сама пересказывала мне все эти слухи о Сен-Жермене. И если мэтр Раймон действительно член этого общества, думаю, англичаночка, тебе надо держаться от него подальше. – Он криво усмехнулся. – В конце концов, не все же время мне спасать тебя от костра.

Тень под деревьями напомнила мне о мраке, царившем в каземате для воров в Крэйнсмуире, и я снова содрогнулась и придвинулась поближе к Джейми и солнечному свету.

В траве под цветущим кустарником ворковали голуби. Придворные дамы и господа занимались примерно тем же, расхаживая по аллеям, украшенным скульптурами. Разница состояла в том, что голуби производили куда меньше шума.

За нашими спинами возникло видение в шелковом одеянии цвета морской волны, громким голосом выражающее восторг по поводу вчерашней пьесы, показанной при дворе. Три сопровождавшие его дамы выглядели не столь эффектно, но полностью разделяли его мнение.

– Великолепно! Просто великолепно! Какой голос у этой ла Куэль!

– Да, потрясающе! Прелесть!

– Восхитительно, просто восхитительно! Великолепно – вот самое точное слово.

– Да, великолепно!

Все четыре голоса звучали пронзительно и визгливо – такой звук издают гвозди, выдергиваемые из дерева. В отличие от них у голубя-кавалера, бродившего в траве в нескольких футах от моих ног, голос отличался приятным сладкозвучным и низким тембром, он ворковал так нежно и выразительно, надувая грудь и беспрерывно раскланиваясь с таким видом, словно бросал свое сердце к ногам возлюбленной, на которую, впрочем, это не производило особого впечатления.

Я перевела взгляд с птиц на придворного «голубка» в аквамариновом шелке, в этот момент бросившегося поднимать с земли отделанный кружевом платочек, игриво оброненный одной из его спутниц, очевидно, не без тайного умысла.

– Дамы прозвали этого человека Сосиской, – заметила я. – Интересно почему?

Джейми сонно промычал что-то и приоткрыл один глаз – взглянуть на удаляющегося придворного.

– Мм? А, ну да, Сосиска. Наверное, за длинный член, который он никак не может удержать в панталонах. Не пропускает никого. Гоняется за дамами, лакеями, куртизанками, пажами. Ходят слухи, что не брезгует даже маленькими собачками, – добавил он, глядя вслед удаляющемуся камзолу цвета морской волны.

К обладателю его приближалась сейчас придворная дама, походившая на сверток белых воланов и кружев, которые она защитным жестом придерживала на пышной груди.

– О, это опасно! Сам бы я ни за что не решился приблизиться к этой тявкающей болонке.

– Не рискнул бы своим членом? – шутливо спросила я. – Кстати, слышала, как эту деталь вашего организма иногда называют Питером. А янки по каким-то известным только им причинам – Диком. Как-то раз я обозвала одного пациента, который меня все время поддразнивал, Умным Диком, так у бедняги от смеха чуть швы не разошлись.

Джейми и сам засмеялся, а потом сладко потянулся под ласковыми лучами весеннего солнышка. Затем подмигнул мне и перекатился на живот.

– Знаешь, при одном взгляде на тебя, англичаночка, с моим Диком такое творится! – сказал он.

Я откинула ему волосы со лба и нежно поцеловала в переносицу.

– А зачем, как ты думаешь, мужчины дают эти прозвища? – спросила я. – Джон, Томас. Или тот же Роджер. Женщины так не делают.

– Разве?

Джейми был явно заинтригован.

– Конечно, нет! Иначе бы я назвала какую-нибудь часть своего тела, скажем, нос Джейн.

Он снова расхохотался – грудь так и заходила ходуном. Я навалилась на него, с наслаждением ощущая под собой теплоту крепкого тела. Теснее прижалась к бедрам, но многочисленные нижние юбки делали этот жест скорее символическим.

– Во всяком случае, – рассудительно заметил Джейми, – ваши штучки не встают и не падают сами по себе, как бы вам того ни хотелось. Насколько мне известно, конечно, – добавил он и вопросительно приподнял бровь.

– Нет, слава богу, нет. Кажется, я слышала, что французы называют свой член Пьером, – сказала я, глядя на проходившего мимо щеголя в зеленом муаровом камзоле, отделанном бархатом.

Джейми так громко расхохотался, что до смерти перепугал голубей в кустарнике. Они взлетели, возмущенно хлопая крыльями и разбрасывая мелкие серые перышки. Пушистая белая болонка, доселе спокойно сидевшая на руках своей хозяйки, тут же проснулась, вылетела из своего теплого гнездышка, словно пинг-понговый шарик, и пустилась вдогонку за голубями, оглашая окрестности бешеным лаем; вслед ей неслись не менее визгливые крики хозяйки.

– Не знаю, англичаночка, – сказал Джейми, вытирая выступившие от смеха слезы. – Я только раз слышал, как один француз называл свой член Джорджем.

– Джордж! – повторила я так громко, что привлекла внимание проходившей мимо небольшой группки придворных.

Один из них, невысокий, но очень подвижный субъект в эффектном черно-белом шелковом наряде, приостановился и низко поклонился мне, подметая землю у моих ног шляпой. Один глаз у него затек, на переносице краснел след от удара, но спутать его с кем-либо было невозможно.

– К вашим услугам, мадам, – сказал он.

Все бы ничего, если б не эти проклятые соловьи. В обеденном зале стояла страшная жара, было полно придворных и слуг; один из китовых усов моего корсета вылез и страшно колол в бок, стоило только поглубже вздохнуть; к тому же я страдала от новой напасти, сопровождавшей беременность, – через каждые несколько минут мне хотелось мочиться. Но я терпела. Было бы полнейшим неприличием встать из-за стола раньше короля, пусть даже это был самый непритязательный ланч по сравнению с пышными официальными приемами, устраиваемыми в Версале, – так мне, во всяком случае, дали понять. Обычный… Тоже довольно относительное понятие.

Да, действительно, подавали лишь три сорта пикулей со специями, а не восемь, как обычно. И один суп, не слишком густой прозрачный бульон. Оленина, просто запеченная, а не на вертеле, рыба, вымоченная в вине, – кусочками, а не целиком, как заливное с креветками.

Впрочем, явно удрученный такой небывалой простотой, один из поваров расстарался и приготовил изумительную закуску – гнездышки, искусно сплетенные из полосок теста и украшенные веточками цветущей яблони. На конце каждой из веточек сидели по два соловья – ощипанные, поджаренные и фаршированные яблоком и корицей, а потом снова одетые в свои же перья. А в гнездышке находилось целое семейство птенцов с поджаренными, хрустящими на зубах крошечными крылышками и кожей, смазанной медом. Раскрытые клювики были набиты миндальной пастой.

После того как блюдо торжественно обнесли вокруг стола, дабы каждый из гостей имел возможность восхититься этим произведением кулинарного искусства, причем сопровождалась эта церемония восторженным ропотом, блюдо поставили перед королем, который, на секунду отвлекшись от беседы с мадам де ла Турель, схватил одно из гнездышек и сунул его в рот.

«Хрум, хрум», – с хрустом жевали челюсти короля.

Словно завороженная, следила я за каждым его глотком, и мне казалось, что это через мое горло проходят крошечные косточки. Коричневые от жира пальцы ухватили одного из птенцов…

Тут я сочла, что встать из-за стола прежде его величества – сущий пустяк по сравнению с тем, что может сейчас со мной произойти, вскочила и вылетела из зала.

Несколько минут спустя, поднявшись с колен среди кустарника в саду, я услыхала за спиной какой-то звук. Ожидая увидеть разгневанный взгляд садовника, я встретилась глазами с не менее разгневанным мужем.

– Черт подери, Клэр! Долго это будет еще продолжаться? – воскликнул он.

– Наверное… да, – ответила я и в полном изнеможении присела на бортик декоративного фонтана.

Руки у меня были влажные, и я вытерла их о юбку.

– Думаешь, это я нарочно?

Голова кружилась, и я прикрыла глаза, стараясь не потерять равновесия и не свалиться в фонтан.

Внезапно я почувствовала на пояснице чью-то руку и полуприслонилась-полуупала в объятия мужа. Он присел рядом и обнял меня:

– О господи! Прости, mo duinne! Тебе как, получше, а, Клэр?

Я немного отстранилась, чтобы видеть его лицо, и ответила с улыбкой:

– Я в порядке. Только голова немного кружится.

Протянув руку, я пыталась разгладить морщинку озабоченности, залегшую между его бровей. Он улыбнулся, но морщинка не исчезла – тонкая вертикальная черточка между густыми изогнутыми песочного цвета бровями. Он окунул руку в фонтан и погладил меня по щеке. Должно быть, я была страшно бледна.

– Прости, – добавила я, – но, честное слово, Джейми, я просто не могла удержаться.

Мокрая рука начала нежно и сильно поглаживать меня по шее. Мелкая водяная пыль, вылетающая из пасти дельфина с выпученными глазами, увлажняла волосы.

– О! И ты меня тоже прости, англичаночка. Не обращай на мои слова внимания. Я не хотел обидеть тебя. А теперь, – он беспомощно взмахнул рукой, – чувствую себя просто тупоголовым кретином. Вижу, что тебе плохо, знаю, что сам виноват в том, что с тобой творится, а помочь ничем не могу. Вот и бешусь и рявкаю на тебя. Слышишь, англичаночка, а почему бы тебе не послать меня к черту?

Я рассмеялась и смеялась так долго, что бока, стянутые тугим корсетом, заболели.

– Иди к черту, Джейми! – пролепетала я наконец, вытирая глаза. – Прямо в ад! «Да» и «нет» не говорите, черный-белый не берите! Ну что, доволен? Теперь тебе лучше?

– Ага, – ответил он, и лицо его просветлело. – Раз ты начала молоть всякую чепуху, значит, тебе получше. Тебе и вправду лучше, а, англичаночка?

– Да, – ответила я.

Выпрямилась и огляделась. Сады Версаля были открыты доступу публики, и по дорожкам и аллеям, странно контрастируя с придворными в разноцветных туалетах, прогуливались небольшие группки торговцев и мастеровых, радовавшихся теплой погоде.

Внезапно двери ближайшей террасы распахнулись, и в сад, весело болтая, высыпала целая толпа гостей. К ним тут же присоединились новые гости – они вышли из двух огромных карет, которые, как я заметила, сразу укатили к конюшням.

Это была большая группа мужчин и женщин, одетых, в отличие от придворных, довольно скромно. Однако внимание мое привлекла скорее не их внешность, но речь. Когда несколько человек болтают по-французски, издали звуки их речи напоминают кряканье уток или же перекличку гусей с характерным носовым прононсом. Английская же речь более плавная, медленная, без резких подъемов и спадов интонации. Доносящаяся издали, когда неразличимы отдельные голоса, она напоминает монотонный хрипловатый, но дружелюбный лай сторожевой собаки. И вот общий звуковой эффект, создаваемый этой группой, направлявшейся прямо к нам, был следующий: гогот гусей, которых гонит на базар стая собак.

Итак, хоть и с запозданием, гости из Англии все же прибыли. Их вежливо провели в сад, пока прислуга на кухне торопливо готовит для них новый обед и накрывает стол побольше.

Я с любопытством взирала на эту группу. Герцога Сандрингема я, разумеется, знала: мы встречались с ним в Шотландии, в замке Леох. Его фигуру с бочкообразной грудью можно было различить издали, он бодро вышагивал рядом с Людовиком – модный парик слегка сдвинут набок, весь вежливое внимание.

Большинство сопровождающих были иностранцами, хотя мне показалось, что изысканно одетая дама средних лет не кто иная, как герцогиня Клейморская. Ее, насколько мне было известно, ожидали во дворце. Ради этого случая даже доставили из загородного дома королеву, которая обычно проводила там дни, предоставленная самой себе. Она разговаривала с почетной гостьей, нежное лицо раскраснелось от волнения – еще бы, для нее этот выход в свет целое событие!