Узлы на простыне. Детектив

– Какое кладбище?

– Деревенское. На речке прямо должно стоять. На Истре. Там еще церквушка должна быть видна.

– Хэй! Миш, где тут кладбище?

К окошку подошел краснолицый здоровяк.

– Ну да… тут недалеко. У железной дороги. Найдешь… туда вон, – он махнул рукой в сторону.

– Ну ладно, поехали.

Машина плавно тронулась с места, и стало даже как будто тепло.

– Вы знаете кладбище на Истре. Мне мать сказала, там поворот с Волоколамки. И потом вдоль речки.

– Да не волнуйтесь, найдем.

– Ну как! У меня урна, а вы говорите… что ж я с ней ночевать должна? Я думаю, нужно вот здесь свернуть, видите, к Истре.

Дна тыкала в мобильник, а шофер даже не смотрел на нее.

– Так не найдем же!

– Так не бывает!

Машина свернула с Волоколамки и уверенно пошла вниз, к югу.

– Смотрите, какая свалка! – зеленоватый шофер кивнул головой направо. – Горы!

Там прямо на берегу Истры высилась и правда гора. Величина кургана напоминала египетские пирамиды. Это было явно захоронение не простого смертного.

– А говорят, тут элитные поселки, – Дна удивленно посмотрела на свалку. Там стояли грузовики и… опорожнялись.

– Уж запретили – а все равно сваливают.

Проехали деревню.

– Вот тут, смотрите, поворот, вдоль реки, вдоль Истры нужно будет ехать.

– Куда? Налево?

– Вот смотрите, – Дна даже подскочила. – Вот указатели. Купола и кресты! Это кладбище!

Машина послушно повернула налево. Узкая асфальтовая дорога разрезала заросли кустарников. Справа тянулась Истра. Вода темнела среди белого снега и зеленой травы. Странная осень в Москве.

– Вон оно! – снова закричала Дна.

Слева в отдалении тянулся редкий прозрачный лес. Что-то пестрело и мельтешило в его прозрачности.

– Я туда и не проеду.

– Ну тут подождите!

К лесу вела грунтовая дорога, заваленная снегом. Непонятно было, развезло ли ее под тающим снегом, или она сохранила еще осеннюю твердость. Дна не задумываясь ступила на снег и не провалилась. Пять минут, и она оказалась среди могил.

– У вас хорошо получилось! – услышала она голос таксиста. Машина тихонечко ехала за ней. Вот идиот, подумала Ада, по мокрятине в кроссовках перла.

– Ну и ну, – лишь произнесла она, бросив взгляд на ухмыляющегося таксиста. Ноги уже ничего не чувствовали.

Здесь не было богатых памятников, да и кладбище было небольшое. Черные и серебристые оградки стояли вперемежку, в беспорядке, иногда впритык, не имея проходов. Мокрые ветки кустарников и деревьев поблескивали растаявшим и капавшим снегом. Да и лесом эти заросли можно было назвать с натяжкой – сплошные кусты. То тут, то там, на склизких зеленовато-коричневых прутьях, как елочные украшения, развешанные заботливой рукой декоратора, желтели засохшие и скрюченные листья. Сквозь белые, мокрые клочья снега зеленела травка. Рядом, среди кустов, мешаясь с могилами и травой, валялись сброшенные венки и мусор. За некоторыми оградками стояли скамейки и столики для уютных бесед с восставшими покойниками и обедов в теплой дружественной обстановке с потусторонним миром.

Она чуть не наступила на чью-то могилу. Черт возьми, где же прабабка? Что там мать говорила-то? Пирамидка должна стоять… Серебряная. Надеюсь, подумала Ариадна, хоть имя на ней будет. И тут она остановилась. Прямо на нее смотрели знакомые глаза. Черт возьми! Дна совсем забыла, что тетка умерла! Значит, здесь. Ну да, вот и пирамидка. Даже оградка есть. Черная.

Девушка оглянулась. Эх, черт, надо было цветочков что ль прикупить. На зелено-снежных могилах все еще пестрели выцветшие могильные атрибуты.

– Ну что, вы нашли, что искали? – голос шофера прозвучал неожиданно живо.

Дна тряхнула каштановыми волосами. Шапка осталась в такси. Она вытащила из пакета урну и просто открыла ее. Без эффектных движений высыпала на снег и траву бабушкин прах. Так, а урну-то куда? Не тащить же ее с собой в Москву. Ладно, оставлю тут.

Ариадна нагнулась к пирамидке. Тут тоже было изображение. Ничего себе! А прабабка-то как похожа. Мы с ней как две капли воды! Дна посмотрела на дату. 1937 год. Что может остаться от человека, зарытого в землю в прошлом веке? Надо же! В сорок лет умерла! Хотя! Точно! Мать вечно рассказывала, что она пережила уже свою бабку. Ну ладно, пора двигать отсюда ноги. Мокрые. А то лягу рядом, без перерыва на обед.

Дна подошла к ждавшему ее таксисту.

– А что, это очень старое кладбище?

– Да я вообще не знал об этом кладбище! Столько времени вожу в эту деревню, а о кладбище даже не знал. Самопальное.

– А вот этого друга я знал! Работали вместе! – зеленоватый кивнул на свежую могилу.

– Ну вот, вам повезло, он уже умер, а вы даже не знаете, где кладбище!

Машина тронулась, мягко отступая от странного места.

А прабабка-то как на меня похожа. Эта мысль вертелась в голове у Ариадны. Она не знала, что должно за этим следовать, но так просто оставлять этот факт без внимания она не хотела. С этим нужно было что-то делать!

Опять привокзальная площадь. Нет… На такси домой не поеду. Жирно ему будет. Автобус нам милее. Да и денег отец дал в обрез. Думает —сорвусь опять. Дна подошла к кассам.

– Один до Тушинской.

– Вам на что?

– Что? – не поняла итальянка вопроса.

– Вам билет – на автобус? – кассирша вопросительно и серьезно смотрела в крохотное окошечко, как в амбразуру танка.

– На самолет! И ковровую дорожку к трапу. Что ж такое—то! – раздражение от мокрых, чавкающих ног вырывалось наружу вместе с нервным смешком.

Кассирша опустила глаза.

– Нет, ну правда, у вас тут что, и на самолет билет можно взять? – Ада оперлась на приступочку перед окошком.

– Ну может вы думаете, что на поезд тут билеты продаются.

Уф… Еще оправдываются. Деревня. Что они могут знать о жизни. Сидят тут, ничего не видят, не понимают, и других за то же держат.

Всю дорогу она думала о прабабке и своей схожести с ней. «Самопальное кладбище» – вспомнила она слова таксиста. Какое странное слово. Самопальное, что это вообще значит? Стихийное? Ничейное! То есть кладбище ничейное. Что хочешь, то и делай! Ариадна ярко представила себе, как у нее на антикварном столике рядом с компьютером будет лежать склеенный, пожелтевший череп.

– Это мой череп! – она произнесла это вслух, улыбаясь, представив, как будут ржать друзья. Ребята, что сидели впереди, с удивлением посмотрели на нее.

Оставалось дело за немногим: Нужно найти, кто выкопает череп!

Москва встретила ее теменью. Она шла дворами к старому дому с убогим, грязным подъездом. Деревянная дверь наверное помнила еще ее детство. Она, правда, не жила тут никогда, но в гости к бабушке ходила. Давно… В другой жизни… Четырехугольник двора был пустынен. Пара фонарей не скрывала убожества подворотни. Желтый свет из притушенных двойными тряпками окон усиливал впечатление нереальности и призрачности улицы.

На углу, в проулке между домами, стояла группа подростков. Они курили. Самый невысокий из них, беленький, с коротко остриженными волосами, перебирал струны простенькой гитарки, тихим скрипучим голоском пришепетывал слова чужого шлягера. Бутылка водки шла по кругу. Вместе с пивом.

– Что, водка без пива – деньги на ветер?

– Говори чего надо, не ветри тут, – послышался развязный хохоток.

– Дети, мне нужно покопать в одном месте. Кое-что выкопать. Завтра утром… я жду вас тут же, под этим фонарем с лопатами.

– Чего? – грубоватый голос прозвучал в этот раз резко.

– Кто эта шалава? – вторил ему второй. Пара плевков приземлилась на и так мокрые кроссовки Ады.

– Тебе что, тетка, идти некуда? Ускорение придать? Иди откуда шла!

– Да вы не поняли, мальчики, я вам заработать предлагаю! Мне нужно череп выкопать. Тут недалеко. Завтра утром. Поехали?

Гурьба весело заржала.

– Сисястая мочалка, ты откуда упала, соска? Иди, защеканка, работай… солнце еще высоко!

– В жизни не видела таких идиотов. Им деньги предлагаешь… – девушка презрительно прищурилась.

– Слышь, эта та, что из Италии бабку хоронить приехала, – высокий, в сером капюшоне снова сплюнул. Сигарета полетела в мокрый снег. Он взял бутылку и хлебнул из горла.

– Ну ты, – рыкнул он в лицо Аде, пахнув только что выпитым алкоголем. – Ты свое свиное рыло заебень в мясорубку, соска.

– Сами вы – соски. От горлышка отойти не можете. Жопы поднять, чтоб деньгу сшибить! С бабулей своих все стрижете на пивко себе. Что, на девок небось не хватает? Тусуетесь тут, пидоры. В заду у бабушки.

Ада была расстроена. Она замерзла и думала уже только о теплой ванне, но тут же мысленно чертыхнулась – у бабки была газовая колонка, ее еще нужно было зажечь, к тому же в доме был пустой холодильник. Ерунда, завтра найду кому лопату сунуть, подумала она.

– ****ец… ты из какой тундры выползла, ты, абрачка…

Ада уже повернулась и сделал шаг к своему подъезду. Парень в капюшоне схватил ее за рукав. Девушка скривилась и раскрыла было рот, чтобы сказать ему все, что она о нем думает. И тут удар кулаком свалил ее с ног. Она рухнула прямо в склизкое месиво, под ноги подросткам. Удар ботинком в бок отозвался по печени. Ада охнула. Попыталась встать. Новый удар кулаком уложил ее снова. На мгновение она ослепла. Кровавый туман липкой волной перекрыл возможность видеть. Толчки и тычки обрушились на плечи, живот, голову. Она попыталась закричать, но висок встретился с кулаком, и эта встреча окончательно прервала процесс постижения действительности…

Сознание вернулось так же, как и ушло – без разрешения и без анонса. Ада открыла глаза – и все, что она увидела – было обмотанное проводами тело, лежащее рядом.

– Черт, это же больница, – ее слова лишними звуками повисли в воздухе белой палаты. Голова болела так, как будто ее напихали головешками, надули, наполнили водой, и она вот-вот лопнет, если не от воды, то от огня.

А где мой отец? Ада посмотрела вокруг. Ни мобильника, ни сумочки – рядом ничего не было.

– Хэй! Тут что, морг, или больница? – вопрос остался без ответа. – Хэй!!!!!!!!!! Да кто-нибудь! Я пить хочу.

Звук собственного голоса крошил внутренности головы. Девушка поморщилась от боли и дотронулась до своих рыжих волос.

Она приподнялась на локте, пытаясь рассмотреть соседа по комнате. Тут, похоже, было все намного серьезней. Датчики, аппаратура, – проводки тянулись к неподвижному телу. Зеленые кривые бойко скакали по черным экранам.

Почему отец еще не приехал? Он что – не знает, что дочка в больнице? Вообще, он должен убить этих подонков! Почему она до сих пор валяется тут одна?

Злость и раздражение заставили Аду подняться и встать. Хватит тут загорать.

Тапочек не было. Видимо тут и не предполагалось, что люди могут ходить. Судя по соседу, это было не в местных традициях.

Как безногих замуровали.

Она пошла к выходу, шлепая босыми ступнями по пластиковому полу. На ходу еще раз посмотрела на бесчувственную мумию с датчиками. Да уж, кроме пляшущих человечков на экране, ничто не говорило, что тело чем-то одухотворено. Хм, а она-то тут сколько провалялась? Что это, кстати, реанимация?

Ада выскочила из палаты со скоростью мультяшного персонажа. Коридор был небольшой. С одной стороны короткий обрубок заканчивался стеклянной запертой дверью. Что за черт.

В другом конце не было ничего, что предложило бы перспективу дальнейшего продолжения поисков. Там было лишь окно. Погода не интересовала девушку, она даже не посмотрела – какой это был этаж. Боковые двери все были заперты. Значит, выхода на лестницу тоже нет. А где же тут врачи?

Ноги замерзли. Так, нужно зайти в палату и завернуться в простыню.

Ариадна вернулась. Она дернула ткань с кровати. Подушка потянулась за полотном и мягко шлепнулась на пол. Этого не ожидал штатив, на котором висела бутылочка капельницы, регламентно отмеривающая время для подключенного к датчикам организма. Держатель покачнулся и, стукнувшись о кровать с неподвижной целью бегущих по прозрачным трубкам жидкостью, медленно пополз на пол. Но неспешный темп падения не спас целостность стеклянного сосуда. Звякнув и стукнув, капсула с лекарством оказалась на полу. Звуковой поток на этом не закончился. Металлический штатив с характерным звоном соприкоснулся со стеклом и разбил его.

Ада сделала резкое движение, пытаясь поддержать рухнувшее равновесие структуры. Но… Она неловко дернула за проводки датчиков, и экран компьютера тоже стал падать. Стремительное развитие бурной деятельности напомнило о причине собственного больничного пребывания. Боль оскалилась в избитом недавно теле. Девушка замерла, не в силах остановить оползень аппаратуры.

– Да что тут происходит? Что за хуйня? – в дверях стоял молодой парень в белом халате и улыбался.

– Сам такой, – Ада обернулась и сделала шаг в сторону своей кровати. И тут же вскрикнула. Осколок стекла попал под голую пятку.

– Вот черт, у вас тут что, тапочки не положены?

– Ха! Ты бы еще и гроб попросила.

– Ты что? Это ж не морг.

– А с чувством юмора у тебя неважно.

– А это было чувство?

– А что же?

– Да явно не разум.

Ада запрыгала к кровати на одной ноге.

– Принеси хоть бинт, я не знаю. Ты посмотри, какой порез, – она плюхнулась к себе на матрас и подняла ногу. Не раздумывая, девушка приложила сдернутую простыню к кровавой пятке.

– Ты чего стоишь? Тут больница, иль притон для коматозников?

– Это юмор? – отозвался парень, даже не подумав куда-то уйти.

Он подошел к мумии на соседнем шезлонге. Осколки захрустели у него под ногами.

– Ты все порушила. Ты что тут тренировки проводила по ксюнь фунь?

– Это юмор?

Неожиданный звук остановил их перепалку. Они оба посмотрели в одну точку.

– Ты слышала?

– Что?

– Ммммм, – губы мумии продолжали быть сжатыми. Это были не слова. Это было мычание.

– Она мычит, – парень наклонился над кроватью.

– Она? Ну и что? Давно пора! Чего тут валяться-то. Либо в ящик, либо уж… хотя мычание жизнью не назовешь.

– Да замолчи ты! Она тут три года лежит без всяких признаков жизни.

– Не думала, что ты такой старый!

– Я тут полгода. Но я, представь, умею слышать.

– Ладно, принеси мне тапочки и телефон.

– Мммм, – звук повторился, теперь не было никаких сомнений, что это была не случайность.

– Ты слышишь меня? Сондра! Ты слышишь меня? – парень положил ладонь на лоб оживавшей девушки. – Ты можешь глаза открыть? Открой глаза!

– Слушай, ты что, серьезно это говоришь? Разве может человек столько времени лежать?

– Она глаза открывает. Смотри!

Ада забралась с ногами на свою кровать.

– Ну что там? – она тоже вглядывалась в лицо, по которому невозможно было сказать – мальчик это, или девочка. – Слышь, а побрили- то ее наголо зачем?

Веки дернулись и поднялись. Глаза преломили световой лучик и отразили зеленый его спектр.

– Поднимите мне веки, я ничего не вижу, – прорычала Ада с соседней кровати. – Вий пришел.

– Как ты? Ты меня слышишь?

– А ты кто вообще тут? – девушка и не думала замолкать, проникшись величественностью события. – Тут врачи-то бывают? Иль одинокий недоросль присматривает за всей больницей?

– А с чего ты вообще решила, что это больница?

– В жопу… Принеси мне телефон, я тебя прошу.

– Только не закрывай глаза, – парень взял очнувшуюся за руку. – Попробуй что-то сказать.

– Ну хватит в самом деле. Я с ней поговорю, а ты иди, зови врачей и санитарку. У вас тут уборщицы есть? И от головы …мне тоже… Гляди как меня плющит, я ничего не вижу, мало понимаю и сильно трясусь… Обострение какое-то.

– Что, башка не варит? Давай ее на газ, на хер, поставим, и закипит, как миленькая…

– Я тут вместо вас всех, считай, девку на ноги поставила… Работала… А мне работать совершенно нельзя. Я словно вяну, когда приношу пользу. Без денег…

– Деньги – это не польза, это дурная привычка.

– Деньги – это вообще зло… Кофе неси. А то я потею и дышу часто. Сейчас еще ногти грызть начну и заговорю сама с собой.

– Поговори лучше с ней.

– Хорошо, только принеси что прошу. А кем ты тут пашешь?

– Я – хирург, – парень пошел к двери.

– Хирург? Да хватит уже врать—то, тебе и 20 нет.

– Кличут меня «хирург». Ну если хочешь – медбрат Петя.

– Петенька, и тапочки мне принеси, хорошо?

Петя взялся за ручку двери.

– Ну ладно, а «хирург» -то почему?

– Да ребята в мед училище прозвали. Я жратву скальпелем резать люблю, – он улыбнулся и вышел в коридор.

– Ммммм, – раздалось ему вслед.

ГЛАВА 3

Больше оставаться в больнице я не могла. Петька – «хирург» вез меня домой, попросив «залетную» скорую помощь завезти меня по домашнему адресу.

Неделя в больнице так и не позволила мне понять, почему я оказалась одна. В последнее время, по словам врачей, никто ко мне не приходил. Даже телефон ни разу не зазвонил для того, чтобы узнать, в каком из миров находится Сондра Андреевна Волкова. Моё возвращение не стало информационной бомбой для внешнего мира, не проявившим интереса к моему внезапному воскрешению. Вновь обретенное сознание не нарушило ничьих планов, не врезалось радостным событием в чужие жизни. Конечно это чудо, что я провалялась там три года. Для современного человека – этот срок – вечность. Но… У меня была бабушка, у меня был любимый парень, у меня была подруга… однокурсники, наконец.

В больнице я так и не смогла дозвониться ни домой, ни Мите… Впрочем, я не очень и стремилась сделать это. Приеду, разберусь. Я упорно училась заново вставать, ходить, держать ложку. Мышцы атрофировались, язык заплетался, ноги не держали даже то тело, которое осталось, я с трудом передвигала немногие килограммы, которые чуть прикрывали чистый вес костей.

Я не могла представить Димку в роли сиделки около ходящего под себя наголо обритого трупа неопределенного пола. Поэтому даже в мыслях не пыталась упрекнуть его в том, что он не рядом, что не его голос я услышала первым.

Я вернусь домой, приведу себя в порядок, и тут же позвоню ему. Нет, я просто приеду и позвоню. Как он там? За три года он должен был закончить институт. Я пыталась не думать о девушках. Ну вряд ли… Даже если он сейчас и встречается с кем-то… Нет, лучше даже не думать об этом… Все равно это несерьезно, потому что есть я, а я – его любовь на всю жизнь, он сам мне об этом говорил.

Митька, Дима, Дмитрий, Митек, Митяйка, – сколько ласковых имен я могла дать своему любимому. Как по – разному я могла назвать его и я была уверена в этом, я буду называть его и придумаю еще кучу новых. Мы придумаем. Вместе. Я закрыла глаза…

– Жмурик, приехали, – Петя толкнул меня под локоть. – Бери свою клюшку, ковыляем к выходу.

Машина остановилась прямо у подъезда. Петр обхватил меня за талию, я взяла трость. С трудом мы выбрались из машины.

– Я же говорил тебе – побудь еще месячишко в больнице, – проворчал «хирург». – Ну что ты делать будешь тут? Даже если и с бабушкой?

– Петь, помолчи, а? Не надоело трепать языком. Помоги мне лучше.

Оказавшись на земле перед подъездом, я подняла голову. Сделала я это медленно, с трудом, тело не слушалось меня, оно было ватным, чужим. Грязные окна кухни и маленькой комнаты уныло серели пылевым налетом на пятом этаже. Мелкий, осенний дождь не мог смыть осевшую воздушную взвесь.

– Ты уверен, что я лежала три года в вашей больнице? Октябрь. Надо же. Как будто вчера я вышла из этого подъезда.

– Пошли, – обхватил меня опять «хирург». – Чего мокнуть-то под дождиком.

– А я люблю дождик.

– Ты просто неделю никуда не выходила.

– Ты сказал три года.

– Ты училась в школе-то? Вроде большая девочка, – он потащил меня по ступенькам. – Ты разве не знаешь, что время относительно?

– И время относительно? Я думала только скорость, – с трудом передвигаясь на непослушных ногах, одной рукой опираясь на костыль, другой – что есть силы удерживая руку Пети, я поднималась все выше и выше. Ступенек в нашем подъезде было много.

– Всё. Лифт. Взлетаем.

На звонок в дверь нам никто не ответил. Не слышно было ни шевеления, ни оханья, ни бормотанья. Ничего. Полная тишина.

– Послушай, давай соседям позвоним?

И он нажал на кнопку соседского звонка. Я устало опустилась на ступеньку.

– Нужно было Днуху вызвать. Ты бы видела, на какой она шикарной машине уехала, – «хирург» продолжал вдавливать все по очереди кнопки звонков на этаже.

– Кто? – глухо послышалось за дверью, напротив.

– Это я, ваша соседка Сондра.

Последовало молчание…

– Я же тебе говорила, у меня все соседи – сумасшедшие.

Дверь все-таки открылась. Я встала.

– Это ты, Сондрочка? – показалась маленькая щупленькая женщина с круглыми глазами и седыми волосами.

– А где бабушка?

– Давно тебя не видела, ты с работы?

– Бабушку вы давно не видели?

– Сондрочка, ты бы на работу зонтик с собой брала, посмотри, как ты вымокла. А чего ты звонишь-то?

– Вы бабушку давно не видели? – крик «хирурга» подкастировал по всему подъезду.

– Здравствуйте, здравствуйте, что, Сондра, это что? Слесарь? Опять вентиляцию проверяют?

– Ну что я говорила? А ты мне – больница.

– Надо дверь ломать.

– Вот-вот, ты у нее еще отмычку спроси, – я снова опустилась на ступеньку и стала считать квадратики кафельного пола.

– Ладно, ты сиди здесь, а я пробегу по всем соседям, там я видел мужика в окне, когда заходили. На первом. Сейчас возьмем у него топорик, погоди.

Он вихрем унесся вниз, не дожидаясь лифта. Послышался лай соседской собаки. Я и не знала, что у нас внизу жила собака.

– Ну что у вас тут? – Петька нарисовался в лифте вместе с низкорослым соседом с первого этажа. Лысый, улыбчивый мужик сверкнул смеющимися глазами в мою сторону. В руках у соседа был целый ящик инструментов.

– Да сейчас откроем. Ключи значит потеряли. Не проблема. Сейчас все будет хоккей. Ээээ… да тут замок – каши просит. Сами что ль делали?

– Бабушка меняла, когда я ключ потеряла.

Мужик подковырнул замок, и тот выпал наружу.

– Ничего себе. Как же вы жили? Да тут прям дырка для обозрения. А дверь не открывается… Странно…

– Ничего странного, – я подошла к нему и встала рядом. – Можно я попробую, там щеколда, может рукой достану.

Он отступил, и я не удержалась. Прежде чем попытаться пальцами дотянуться до щеколды, я заглянула в отверстие. Зеркало на дверце шкафа в коридоре отражало бабушкину комнату. На диване сидела бабушка. На мгновение я зажмурила глаза, мне показалось, что я чокнулась, или снова потеряла сознание. Это была бабушка и не бабушка. Зеленый халат не оставлял сомнений, что это она. Ни у кого в мире не было такого – она сама себе его сшила. Но лицо над знакомым халатом было черным. Нет, там, где была голова… нет, не так… Там, где должно было быть лицо, было черное пятно. Немного вглядевшись, я поняла, что вместо глаз, – черные провалы, такие же, как и вместо щек. Руки, сложенные на коленях, были черные, на них сохранилась кожа, просто изменила свой цвет.

Несколько минут я разглядывала все это, не понимая, что это такое, даже не пытаясь дать объяснение, просто смотрела и все.

– Ну что там?

Мужик подцепил дверь топором, и она распахнулась. Послышался звук падающих на пол предметов.

– Там… Бабушка, – наконец смогла произнести я и вошла в коридор.

– Ну и запах, – Петька помахал рукой. – Ну что такое?

Он подхватил меня за талию и подтолкнул вперед.

– Не надо, там бабушка!

– Да заходи же ты, какая бабушка?

Повинуясь его толчкам, я сделала еще несколько шагов вперед. В зеркале уже ничего не было. Наверное у меня что-то нарушено. После такой длительной комы.

– Ну я пойду, – послышалось с лестницы, и двери лифта закрылись за соседом.

– Мне показалось, подожди, – я решительно как могла быстро вошла в комнату. На кресле обмяк зеленый халат. Руки так и остались лежать на коленях, но головы уже не было. Черный череп, местами обтянутый кожей, местами черневший провалами, лежал перед креслом. Седые волосы, облепившие его, заставляли думать об этом нелепом предмете, как о бабушке.

– Ба! – почему-то крикнула я, как будто она ждала, когда же мы откроем дверь, чтобы ответить наконец на наши звонки и голос.

– Ты чего? – Петр пытался заглянуть мне через плечо.

Ее зеленый халат был все так же утыкан иголками, из которых на грудь ей свисали разноцветные нитки. На безымянном пальце все еще сложенных на коленях черных рук, был надет все тот же дырявый металлический наперсток.

– Что это? – тут и «хирург» увидел то, с чего не сводила глаз я. Он рванулся к обезглавленному телу, и оно мягко, но быстро потеряло свою форму.