Из воспоминаний замполитов околозастойных лет

Некоторые однокашники, не верившие доселе в отечественный автопром, стали им очень гордиться и решили попробовать ворваться в элиту мирового автоспорта, повторив подвиг Борева. Для этого они купили у немцев недорогой «Москвич», накатили для допинга «Смирновки» и отправились на полигон, но, даже, в таких идеальных условиях им не удалось достичь уровня мастерства Борева – они не смогли включить заднюю передачу ни на какой скорости и, почувствовав себя опозорившимися, крепко напились.

Борев же, починив этот «Москвич», и почувствовав, что они друг другу не подходят, продал его себе в убыток, а на вырученные деньги тоже напился с товарищем, чем снял с себя автомобильное проклятие. Подтверждением чему стал удачный перегон им из Германии еще двух машин, но уже импортного производства. Правда, однокашник, помогавший перегонять ему эти машины в качестве штурмана, потом долгие годы отказывался ездить на передних пассажирских сидениях в автомобилях любого типа и с любым водителем, справедливо полагая, что второй раз ему уже так не повезет, как в случае его вояжа с Вовой Боревым.

В остальном, Борев ничем от других не отличался, служил исправно и, говорят, дослужился до подполковника.

Душевные люди

Даже в армейской жизни, кажущейся посторонним зарегламентированной донельзя, находится место душевным порывам, идущим параллельно с требованиями руководящих нормативных документов, а иногда и наперекор им.

И ничего удивительного в этом нет. Армия – это часть общества и люди там собираются точно такие же каких мы видим вокруг себя каждый день, только более приспособленные к армейской жизни. И проблемы у этих людей точно такие же как у всех, иногда, правда, с поправкой на армейскую специфику, и ничто человеческое им не чуждо.

Вот, к примеру, мой знакомый майор Пальцев, работая командиром учебного дивизиона в одном из военно-политических училищ частенько говаривал: «Можно, конечно, половину батареи выгнать за всякие нарушения, но кто тогда служить Родине будет. Лучше создавать курсантам такие условия, чтобы они эти нарушения не совершали». И, во многом, он был прав. Если выгонять людей налево и направо, то кто же тогда в армии останется.

Пальцев с подчиненными курсантами и офицерами панибратства не допускал, был в меру строг и любил хорошую армейскую шутку.

Между собой курсанты звали командира дивизиона Федя, за сходство его комплекции с фигурой одноименного персонажа из культового советского кинофильма про приключения Шурика.

Да, Федор Михайлович Пальцев был толст. Никто и никогда не видел его делающим какие-либо упражнения на перекладине или брусьях, а общевойсковая полоса препятствий, располагавшаяся на территории военного училища сразу за спортивным городком, и вовсе забыла, как он выглядит, но это не мешало ему оставаться на хорошем счету у начальства и стращать отчислением курсантов, плохо успевающих по физической подготовке.

Наверное, он не мог личным примером повести за собой отстающих по физической подготовке, зато был неплохим психологом, зная когда курсанта нужно просто отругать, а когда сделать это с пристрастием. Как правило, в зависимости от тона и речевых оборотов Феди, курсанты понимали дошел он до предела или нет.

Если он говорил: «Товарищ курсант, я Вас накажу», то это означало, что на этот раз пронесло и достаточно будет какой-то отговорки, повествующей о твоих чистых помыслах при совершении проступка.

А, вот, если Пальцев, делая акцент на букве «О», говорил: «Товарищ курсант Вы подлец и негодяй, я Вас отчислю», это означало, что дела того, к кому он обращался, были плохи – мог и наряды вне очереди схлопотать, но отчислять нарушителя пока никто не собирался.

Еще Пальцев употреблял приемы из НЛП (нейро-лингвистическое программирование) еще в те времена, когда о нем в нашей стране широкие слои населения и не слышали. В воспитательных беседах с курсантами он называл возглавляемый им учебный дивизион не иначе как «наше отличное подразделение», чем, безусловно, формировал в головах подчиненных ощущение сопричастности к чему-то хорошему, которое своими проступками они пытаются превратить в плохое.

К тому же, Федя делал все зависящее от него, чтобы курсанты не попадали в нехорошие истории, из-за которых их, действительно, придется отчислять. Можно сказать, боролся за каждого человека.

Так, однажды, он спас курсанта Поликарпова, который из лучших побуждений, чтобы не идти в самовольную отлучку, решил отпроситься среди недели у Феди в увольнение на свадьбу, якобы, двоюродной сестры. На самом деле замуж выходила подруга его девушки и они оба были приглашены.

Майор Пальцев посмотрел на Поликарпова пронизывающе-снисходительным взглядом, покачал головой из стороны в сторону и ответил: «Понимаешь, Поликарпов, если я тебя отпущу на эту свадьбу, ты обязательно напьешься и набьешь кому-то морду. Вызовут милицию, протокол составят и это будет ЧП (чрезвычайное происшествие) для нашего отличного подразделения. Так?»

«Да, как Вы могли такое подумать, товарищ майор! – взмолился Поликарпов, который только недавно чуть не подрался в столовой с кем-то из параллельной батареи, – это же свадьба сестры!».

«Ну, хорошо, – казалось бы соглашался Пальцев, но потом продолжал гнуть свое, – не ты кому-нибудь морду набьешь, так тебе кто-нибудь ее набьет, за твои дурацкие шутки, и ты придешь сюда со свадьбы с разбитым лицом, все это увидят, руководство училища назначит разбирательство, а это опять будет ЧП для нашего отличного подразделения. Ты этого добиваешься?».

Поликарпов уже начинал понимать, что зря обратился к Феде и теперь придется рисковать вдвойне, идя в самовольную отлучку, поскольку командир дивизиона знает о свадьбе. Считая разговор оконченным, он уже хотел спросить разрешения идти по своим делам, но тут Федя махнул рукой и сказал:

«Ладно, Поликарпов, раз в увольнение ты не идешь, значит пойдешь в наряд по батарее».

«За что!?, – почти крича, вытаращив глаза спросил Поликарпов.

«Не за что надо спрашивать, а зачем, – уточнил Федя, – и я тебе отвечу. Вот, затем, что сейчас, ты уже думаешь, как сбежать в «самоход» и принести ЧП нашему отличному подразделению, а в наряде будешь под присмотром старшины и дежурного, трезвый, в тепле и, главное, никаких дурных мыслей у тебя в голове не будет».

Мимо как раз проходил старшина батареи, собиравшийся инструктировать заступающий наряд по батарее.

«Старшина, – позвал его Пальцев, – вот, Поликарпов изъявил желание сходить в наряд по батарее вместо самовольной отлучки. Думаю, парня надо в этом поддержать, ты поменяй его с кем-то из заступающих.

«Конечно, поддержим, – согласился старшина, – пойдем Поликарпов».

В глазах Поликарпова читались ужас и отчаяние. Еще пол часа назад он представлял себе свадьбу, невесту в белом, себя, рядом со своей девушкой, крики «Горько!», а теперь ничего себе представлять уже не надо, все и так ясно – штык-нож за поясом, мытье полов и почти сутки у всех на виду стоять перед входом в казарму.

«И какого черта я к Феде пошел», – сокрушался Поликарпов и про себя, и вслух.

Заступавшие с ним вместе в наряд сочувствовали ему, и, одновременно, мотали на ус, чтобы самим не оказаться в подобной ситуации.

Вообще-то, если курсанта ловили возвращающимся из самовольной отлучки, да еще и нетрезвым, то, как правило, отчисляли, но были и редкие прецеденты больше связанные с изобретательностью курсантов, их явным стремлением остаться в рядах вооруженных сил и принести пользу Отечеству. Если им удавалось убедить в этом Федю, а он в это время видел в глазах нарушителя искренность, несмотря на вранье написанное в объяснительной, то откладывал отчисление до следующего раза.

Однажды Пальцев, неожиданно, пришел в казарму одной из батарей за час до подъема и поймал возвращавшегося из «самохода» Петрова. Не тратя лишние слова на возмущения, он отвел его в канцелярию и сказал, как отрезал: «Пиши». И Петров принялся писать.

Примерно через час капитан Пальцев прочитал следующее:

Объяснительная

Я курсант Петров А.А. (далее следовала дата) получил известие от своей бывшей девушки, которая сообщала, что не может пережить расставание со мной и хочет покончить жизнь самоубийством. При этом, в предсмертной записке, станет обвинять в своей смерти меня.

Понимая, что такое содержание предсмертной записки бросит тень не только на наше отличное подразделение, но и на военное училище, в целом, я решил пойти и объяснится с ней, надеясь таким образом предотвратить ее смерть и спасти честь училища.

Поскольку я был сильно взволнован этим известием и считал, что промедление может привести к трагическому исходу, то не стал обращаться за увольнительной запиской к дежурному офицеру, а сразу пошел в самовольную отлучку.

Нам всем повезло. Я успел вовремя. Моя бывшая девушка была жива и только заканчивала писать предсмертную записку. Увидев меня, она бросилась ко мне и заплакала. Мне стоило больших усилий привести ее в чувство и заставить отказаться от самоубийства. К сожалению, наш разговор затянулся до самого утра, но теперь я точно уверен, что она не причинит вред себе и никакая тень не упадет на репутацию нашего отличного подразделения.

Готов ответить по всей строгости Закона, но прошу учитывать, что мои действия не имели лично корыстного умысла, а были направлены исключительно на благо нашей отличной батареи и училища.

Под написанным стояла подпись Петрова.

Во время чтения этой объяснительной записки у Пальцева на лице не дрогнул ни один мускул. Закончив читать, он поднял глаза на стоявшего перед ним Петрова и тихо спросил: «А почему ты поступил в военное училище, а не в литературный институт?». На что Петров ответил: «Я не мыслю свою жизнь вне армии, товарищ майор».

Пальцев посмотрел в глаза Петрова, которым тот силился придать выражение искренности и снова тихо сказал: «Хорошо, иди». Петров ушел, а Пальцев открыл сейф, положил туда объяснительную и подумал: «Быстро он, однако, сориентировался, может и в сложной военной обстановке такую же смекалку проявит, но пять нарядов вне очереди ему объявить надо».

Душевный был человек, понимал тонкую грань между требованиями армейских уставов и сложившимися обстоятельствами, поэтому и уважали его курсанты.

Или вот, один хороший командир батареи в этом же училище был – майор Чащин, который с пониманием относился к порывам неокрепшей курсантской души, при этом, он, правда, приговаривал: «Если бы не жизнерадостные гены моего папы, то я бы давно уже бился в конвульсиях на центральном проходе от ваших выходок».

Как-то, небольшая группа курсантов, задержавшаяся по различным причинам в училище во время летнего отпуска и привлеченная к покраске полов в казарме, решила провести вечер с пивком.

За пивом, по окончании покраски полов, отрядили самого невысокого и смекалистого курсанта Паромова. Тот, чтобы не быть заподозренным в посягательстве на самовольную отлучку оделся в казенные спортивный костюм и кеды, а канистру под пиво положил в армейский вещевой мешок и с подготовленной отмазкой отправился в путь.

На выходе из здания, где располагались казармы его остановил Чащин, направлявшийся уже домой, и поинтересовался куда он идет в таком прикиде. Паромов, не моргнув глазом, ответил, что идет на училищный стадион побегать, а вещевой мешок ему для того, чтобы в него насыпать песок и бежать с утяжелением, тренируя таким образом выносливость. Чащин с пониманием покивал головой и пожелал спортсмену удачи, но сам решил повременить с уходом домой.

Примерно через пол часа возле того же входа встретились те же. Паромов не выглядел уставшим, хотя его вещевой мешок заметно утяжелился.

– Забегался, песок забыл обратно высыпать? – поинтересовался Чащин, глядя в направлении вещевого мешка, в котором явно было что-то тяжелое.

Паромов заулыбался, давая понять, что согласен с командиром и ответил:

– Точно, надо бы вернуть назад.

И уже развернулся, чтобы идти в сторону стадиона, но Чащин крикнул:

– Стоять!

Поманил пальцем спортсмена приговаривая:

– Давай посмотрим, что у тебя там за песочек.

В вещевом мешке оказалась пятилитровая канистра с пивом.

Чащин сразу же рассудил здраво: «Если этого негодяя выгонять, то придется всем рассказывать за что, а это может и претензиями в мой адрес обернуться. Лучше я его через общественно-полезный труд и физкультуру перевоспитаю».

Канистру с пивом он закрыл в канцелярии и вернулся к стоявшему у входа в казарму Паромову.

– Пойдем, – спокойно и уверенно сказал Пальцев, – все-таки наберем песок в мешок и проведем тренировку на выносливость, как ты и собирался.

В это время на училищном стадионе начинался футбольный матч между двумя городскими командами, по причине чего на трибуны пустили болельщиков. Зрителей собралось довольно много. Через десять минут после начала матча они смотрели не на поле стадиона, а на беговую дорожку, по которой с вещевым мешком, заполненным песком бежал, какой-то фанатично настроенный курсант. А Чащин в это время смотрел футбол.

Команды играли отвратительно, поэтому в перерыве Чащин остановил Паромова и поинтересовался:

– Как думаешь, достаточно или еще десяток кругов добавим?

– В самый раз, – запыхавшимся голосом ответил Паромов.

– Ну, тогда иди в казарму и остальным скажи, чтобы тоже готовились, но завтра.

И Чащин ушел домой, унося с собой вещественное доказательство – канистру с пивом. Куда делось пиво потом доподлинно неизвестно, но на следующий день, отдавая старшине пустую канистру Чащин нехотя говорил:

– И что вы в этом пиве находите. Дрянь полная. Вылил я его за территорией училища.

Старшина с пониманием и серьезным видом кивал, приговаривая:

– Так и я его не очень жалую. Так, баловство одно.

– Ладно, старшина, – продолжал Чащин, – в конце концов ничего такого не случилось, а вот в казарме еще много чего подкрасить надо, да туалеты как следует вычистить. Поэтому загрузи молодцов по полной, чтобы они про пиво и думать забыли.

Так и спасал Чащин заблудшие души, заодно, привлекая их к ремонту в казарме.

Еще он легко и непринужденно дал всем курсантам урок управленческой деятельности, которым многие, наверное, пользовались впоследствии. Чащин на спинку своего стула в канцелярии повесил старый китель и у каждого входившего создавалось впечатление, что обладатель этого кителя только вышел и с минуты на минуту вернется. И так продолжалось, наверное, пол года. Его видели только утром на разводе, а все остальное время его обязанности исполнял китель.

Как потом оказалось, он в это время получал квартиру от Министерства обороны, на оформление которой уходило довольно много времени, но при этом и про службу не забывал, оставляя подчиненным в напоминание о себе хотя бы китель.

Примерно в это время его очень искал курсант Миров, который очень хотел в увольнение к прибывшей издалека беременной подруге. Поскольку с командиром взвода у него было некоторое недопонимание, он решил рискнуть и обратиться через голову к командиру батареи. Но того еще надо было найти. И чудо свершилось! Миров увидел легкую походку комбата, движущегося по направлению «из училища». На лице улыбка, в руках дипломат, одним словом – эталон…

Догнав Чащина, он бросился ему «в ноги» и путанно стал объяснять, что в его руках находятся ключи от еще одной счастливой ячейки общества.

Посмотрев на просителя с фирменным прищуром, он вбил его в землю провокационным вопросом: «Гражданка есть?». Миров стал уклончиво отвечать, что если надо, то он найдет. Но не дослушав его лепет Чащин вынес решение: «Обратно я возвращаться не буду, поэтому одевай гражданку, доложи старшине, что я в курсе, и дуй до утра понедельника в самоход. Залетишь – сразу иди в БОУП (батарея обеспечения учебного процесса)».

Старшина выслушал решение комбата в изложении Мирова с каменным лицом, будто речь шла о его походе в холодную каптерку, и через полчаса помахал вслед одетому в спортивный костюм самоходчику, направлявшемуся в сторону Уктусских гор.

В день выпуска из училища к Пальцеву подходили, уже ставшие лейтенантами, выпускники, коих он когда-то называл подлецами и негодяями, и благодарили его за то, что не выгнал их.

– Вот, если твои будущие командиры напишут в училище благодарность за твою службу – тогда я буду точно знать, что правильно тебя не выгнал, – отвечал он строгим голосом, но с грустной улыбкой, понимая из своего опыта, какая нелегкая доля ждет этих молодых ребят.

А Чащина, к сожалению курсантов, перевели куда-то к новому месту службы еще до выпуска.

Часть II. Не учебой единой…

Картошка

Каждый год второй курс военно-политического училища отправляли в один из уральских колхозов на уборку картофеля. Колхоз, за помощь в уборке урожая, расплачивался с училищем частью убранного картофеля, что позволяло курсантам до нового урожая потреблять картофан в различных видах.

Казалось бы рутина, ничего особенного в этом нет. Но уральская осень 1987 года преподнесла сюрприз: дождь разной степени силы лил целый месяц не переставая и, как назло, именно в этот период была запланирована борьба с урожаем.

На уборку от 2 батареи отрядили четыре группы из шести. Однако, в этих группах оказалось столько больных и хитрожопых, что пришлось добирать сельхозработников из двух оставшихся, в которых на этой почве иногда разыгрывались драмы и комедии.

Когда состав участников битвы за урожай сформировался окончательно и убыл в поля, оставшиеся в казарме вздохнули с облегчением, глядя на мерзкую погоду за окном.

Условия в полях были прекрасные: палаточки, печки буржуйки. А что еще надо чтобы ударно поработать? Правильно. Надо установить норму на трудодень.

В первый день сказали, что норма 20 мешкофф на человека. Многие справились с этой нормой за пару-тройку часов и с чистой совестью отправились в палатку к печке, и давить затылок…

На следующий день норма стала уже 35 мешков. Поскольку курсант второго курса уже не такой доверчивый, новую норму, практически, никто не выполнял. И вовсе не потому, что саботировали, а потому как условия к этому не располагали. Собирать картошку в дождь – это полбеды, а вот таскать полные мокрые мешки по слякоти к месту погрузки, конечно, не подвиг, но что-то героическое в этом есть.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.