Чекист. Польская линия

Мы с ним жонглировали словами минут пятнадцать, а может и двадцать, и я убедился, что передо мной сидит совсем не шпион, а представитель какой-то фирмы, занимающейся переработкой древесины. Или, чем-то еще…

– Мишель, а ваша фирма занимается оптовыми продажами леса? – задал я прямой вопрос, и француз от неожиданности притих, а потом начал что-то мямлить.

– А… – только и сказал Мишель. Эх, придется помогать парню.

– Понимаю, что вы коммунист, и вам неудобно признаваться в том, что вы представляете капиталистов. Вы совладелец?

Потье посмотрел на меня исподлобья, и грустно сказал:

– Это наша семейная фирма.

Мишель мне поведал любопытную вещь. Фирма – одна из крупнейших оптовых продавцов древесины, существует уже сто лет. Предприятие семейное, и у руля стоят старшие родственники – дядя и отец. И есть еще куча братьев и кузенов. Самому Мишелю, как младшему в семействе, уготована была роль младшего партнера, с минимальной прибылью (думаю, этот «минимум» равен годовому бюджету современной Архангельской области). Конечно же ему стало обидно, и он подался в коммунисты, чтобы компенсировать социальную несправедливость. Впрочем, с семьей он не порвал, а его родственники считали, что иметь своего человека в компартии Франции – это совсем неплохо. Неизвестно, как могут сложиться события, а свои люди еще никогда никому не мешали. Начавшаяся Мировая война увеличила семейную прибыль раз в десять. Как-никак, древесина – это и самолеты, и ружейные приклады, и все прочее, а государственные заказы – мечта любого негоцианта. Наступление германцев слегка пошатнуло положение Потье, но лишь слегка, потому что бизнес, он границ не имеет, а немцам, равно как и французам, понадобится древесина.

Но потом в России грянула революция и, семейство Потье потеряло огромные деньги, вложенные в российскую промышленность. Один из братьев Мишеля даже отправился в Архангельск, когда там стоял французский экспедиционный корпус, но Северное правительство только советовало ждать окончательной победы над большевиками, когда французские акционеры получат свою долю прибыли. Увы, большевики погибать не собирались, напротив, еще прочнее утвердили свои позиции, а надежда вернуть утраченное, стала еще призрачнее.

Но сдаваться семейство Потье не собиралось. Отец, напомнив Мишелю, что прибыль исправно поступает на его счета, потребовал ее отрабатывать. Для начала – съездить в Россию, чтобы на месте прояснить ситуацию. Семейство Потье даже купило одну из разорившихся газетенок, чтобы сынок представлял в Советской России настоящее издание. Газета какое-то время побудет «коммунистической», а по минованию необходимости, ее можно «перепрофилировать».

Первая встреча с Москвой французского коммуниста не порадовала. Кажется, Россия не собирается возвращать царских долгов, а уж тем паче что-то компенсировать иностранным акционерам. Но вот недавно, буквально пару дней назад, один из руководителей Коминтерна поделился важной «государственной тайной». Политбюро собирается рассматривать вопрос о крутом изменении экономической политики внутри страны. Кажется, Россия собирается становиться вполне приличной буржуазной республикой, в которой восстановят частную собственность, и впустят на внутренний рынок иностранные фирмы и корпорации. Как коммуниста, Мишеля Потье огорчал отход от основополагающих принципов коммунизма, а как капиталиста – чрезвычайно радовал. Вот теперь, самое время восстановить в России предприятия, и попытаться в самые короткие сроки выжать как можно больше прибыли. Услышав от товарища Натальи, что у нее есть хороший знакомый (очень хороший!), Мишель решил прозондировать почву. Франция еще не признала Советскую Россию, но, судя по всему, за этим дело не станет.

Насчет руководителя Коминтерна, поведавшему о «страшной тайне», понятно. Ну, кто самый болтливый из членов Политбюро? Вот-вот, ответ очевиден.

Поговорив с французом, я тоже испытал двойственное чувство. С одной стороны радовало внимание иностранцев к Архангельску. Все-таки, мне бы хотелось развернуться в губернии, где главным является лесная промышленность. Но огорчало, что журналист оказался не шпионом, а обычным предпринимателем. Эх, как было бы славно разоблачить очередного иностранного разведчика. Ан, нет. Мишель Потье – самый обычный деляга. А то, что вместе с жаждой прибыли в нем уживались коммунистические идеалы, то что в этом нового? Помнится, первым легальным миллионером во времена Перестройки стал человек с партбилетом в кармане. Кажется, разразился скандал, когда он начал платить членские взносы со своих миллионов. А в современной КПРФ сколько миллионеров состоит? Мир не изменится, и учение Маркса-Ленина от этого хуже не станет.

Глава 4. Книжник книжнику рознь

Уходя от деляги-коммуниста, заглянул в кабинет Натальи Андреевны. Она была по уши в делах и в прямом, и в переносном смысле – левой рукой прижимала к уху телефонную трубку, правой рукой что-то писала, а еще умудрялась давать какие-то рекомендации иностранной сотруднице. Причем, по телефону разговаривала по-французски, а с сотрудницей по-немецки. Любопытно, а писала полиглотка (есть такое слово, или существует лишь вариант «полиглот»?) на русском языке, или, скажем, на аглицком? С нее бы сталось. Завидев меня, Наташа отвлеклась от всех дел, и громким шепотом сообщила:

– Вечером, как со службы уходить стану, позвоню.

Инсотрудница – женщина в круглых очках, чем-то напоминающая Надежду Константиновку Крупскую в молодости, в изумлении обернулась, сдержанно сказала мне: «Гутен таг», а я лишь кивнул обеим женщинам и закрыл за собой дверь.

Если верить часам товарища Дзержинского, до официального конца рабочего дня оставалось еще часа три, что реально означало все пять, если не шесть. Решив, что в Коминтерне мне делать нечего, на Лубянке тоже, отправился на Ярославский вокзал.

Мой бронепоезд усиленно готовился к поездке на запад, хотя внешне это ничем не проявлялось. Вагоны прицепили, внутри шли какие-то перетрубации, неизвестные постороннему человеку. Никита Кузьменко, вынужденный стать вечным дежурным на телефоне, уныло доложил, что в настоящий момент весь личный состав на своих местах, помывка в бане произведена согласно инструкции. Еще сообщил, что вещи товарища Артузова уже прибыли, занесены в купе Татьяны, девушка тоже собралась, и теперь ждут только меня, чтобы начальник освободил собственное купе. Я не сразу понял, чего от меня хотят, потом дошло, что Артур, собравшийся задействовать мой бронепоезд под собственные нужды, меня «уплотняет». Мое купе, как и положено – одноместное, а Татьяны Михайловны – двухместное. Собственно-то говоря, я и собирался поселиться вместе с Артуром, предоставив девушке более просторное помещение. Конечно, был вариант поселить Артузова у себя, а самому перебраться в двухместное, но… В общем, это уже был бы перебор, и злоупотребление служебным положением. Вариант поселить товарища вместе с девушкой тоже отпадал. Я как-то видел Лидочку – жену Артура, она мне показалась симпатичной и умненькой, так что зачем ей волноваться? А сам Артур Христианович, хотя и любит давать друзьям полезные советы, касающиеся женщин, кобелина, каких поискать.

А из вещей, что не на мне, в купе только военная форма, да сапоги. Есть еще вещмешок, хотя уже положено обзаводиться чемоданом. Ну, орден Красного знамени много места не занимает. Секретных бумаг при себе нет, а то, что есть, может и у Татьяны полежать.

– Владимир Иванович, вам с вокзала записку принесли, – сообщил Никита и, предупреждая мой вопрос, пояснил: – Караульный сказал – подбежал парнишка, лет тринадцати, по виду беспризорник, кинул что-то, и крикнул – мол, Аксенову малява, и убежал. Вначале не поняли, решили, что камень бросил, а это записка. А камушек – чтобы ветром не сдуло.

Кузьменко протянул мне скомканный лист бумаги. Развернув, я попытался прочесть.

«Tam gdzie Matki Boska w pogoni Jerzego cztery w każdą środę osiemnaście słowo Archanioł odpowiedź Michał bibliofil»

Что за хрень? Стоп, а почему хрень? Матка боска, насколько помню, это Богородица по-польски. Значит, мне передают привет из «дружественной» Польши. Ну, если мне кто-нибудь скажет, что в ВЧК, или в Политбюро нет польских «кротов», то я китайский городовой, а не сотрудник государственной безопасности. А ляхи, паразиты, классно работают!

– Владимир Иванович, что с вашими вещами делать? – вторгся в мои размышления голос Татьяны. – Оставить, или перенести?

Подняв на минутку голову, попросил:

– Перенеси сама, если не сложно.

– Да мне не сложно, – сказала валькирия, развернулась и пошла. Но я успел услышать хмыканье: – Мог бы и пожалуйста, сказать.

Вот, ходят тут всякие, отвлекают. Позвать, что ли, Книгочеева? Нет, попытаюсь перевести сам.

Вооружившись подаренным когда-то «Польско-русским разговорником» принялся за работу. Спустя некоторое время, у меня получилось следующее «Там где Богородица в погоне Jerzego четыре каждую среду в восемнадцать слово Архангельск отзыв Михаил księgozbiór».

Я не самый умный человек, но даже я понял, что мне предлагают встречу в каком-то городе, символом которого является Богородица в погоне за кем-то. Божья Матерь в погоне? Или, за ней следует погоня? Ладно, география чуть позже. А тут перед цифрой «четыре» наверняка стоит название улицы. Что за название такое? Первые две буквы «Je» произносятся как «Ё». Что за польское имя Ёржик? Или Ёжик? Тьфу ты, так это же Ёжи, как наш Георгий. Георгий, улица Георгиевская. Остается последнее слово bibiofil. И что за «би-би» с «филом»? А, библиофил. Ценитель книг…

Архангел Михаил… А ведь из Михайло-Архангельского монастыря вырос город Архангельск. Библиофил не обязательно библиотекарь, но каждый библиотекарь – библиофил. …Похоже, на горизонте возник мой старый знакомый Платон Ильич, которому положено быть в Лондоне. Значит, не усидел в Британии, старая крыса, а рванул на «историческую родину». Зубов откуда-то пронюхал, что его бывший переплетчик отправляется в Польшу. Что ж, утечкой секретной информации такого уровня должен заниматься и не Артузов даже, а сам Дзержинский. Нужно срочно докладывать. Так, а что мне делать с недвусмысленным приглашением? Подождать решения старших товарищей? Хм. Но для начала следует определить место встречи, потому что Богородица в погоне – звучит нелепо. Погоня вызывает какие-то ассоциации, но какие именно? И как-то это связано не то с Польшей, не то с Литвой. И, вертится ответ где-то в уголке головного мозга, и на языке, но вспомнить не могу. И кто мне сумеет помочь? Эх, придется отвлекать от дел ответственного работника.

Телефонистка долго не могла соединить меня с техническим отделом Коминтерна, но наконец-то я услышал голос любимой. Подавив желание сказать что-то нежное, сугубо деловым тоном спросил:

– Наталья Андреевна, уделите пять минут. Что вы скажете, если услышите слово «Погоня»? Как это может быть связано с Польшей?

Потомок польских магнатов размышляла секунды две, может три, потом ответила:

– Насколько я помню геральдику, это герб Гедеминовичей – Чарторыйских, Голицыных, Хованских. Как сейчас помню описание: «В червленом поле серебряный всадник на серебряном коне, держащий в правой руке воздетый меч, а в левой щит с шестиконечным крестом». Это тебе надо?

– Гедеминовичи – потомки Гедемина, Великого князя Литовского? – зачем-то уточнил я. – Значит, это Литва или Польша?

– Именно так, товарищ Аксенов, – хохотнула Наташа на том конце провода. – Если бы вы учили историю, то знали бы сами, а не отвлекали занятых людей. Да, «погоня» – это Великое княжество Литовское. Литва и нынешняя Белоруссия. У Польши другой герб.

– Ага, – хмыкнул я, пропуская мимо ушей иронию образованной барышни. – А символ Богородицы, у какого города может быть?

На сей раз, Наташа думала чуть дольше, но ответ был неутешителен:

– А вот с Богородицей ничем помочь не смогу. Семейные гербы этот символ не содержат, это точно. Опять-таки, что значит – Богородица? Вы Евангелие помните, молодой человек? Это может быть и Рождество Богородицы, и ее Введение в храм, Успение святой девы, Вознесение. Скорее всего – герб какого-то города, где изначально был монастырь.

– Понял. Спасибо, – грустно ответил я и, на всякий случай спросил: – Вечером все в силе?

– Надеюсь, – вздохнула Наталья. – Надеюсь, я тебе помогла? А, еще кое-что вспомнила – в Белоруссии есть города, у которых «погоня» на гербах. Полоцк, Витебск, и еще что-то.

Наташа повесила трубку, а я честно пытался вспомнить гербы городов Российской империи. Как на грех, вспоминал только советские гербы – какие-то шестеренки, книжки и фигуры животных, типа лося у Вологодской области. В символике Великого княжества Литовского я не силен.

Эх, любят мудрить шпионы. Куда как проще, если бы Зубов указал в записке точное название города. Могилев там, Гродно, или Минск. Последний, кстати, меня бы вполне устроил. Там с восемнадцатого года действует Минчека. Артур обмолвился как-то, что уполномоченный ВЧК на западном фронте получил повышение, став председателем Минской чрезвычайной комиссии и, одновременно, начальником республиканского ЧК. Фамилия, насколько помню, Ротенберг. Имя и отчество вспомнить не мог, но это пока неважно. Уточню. Что-то Артур еще о нем говорил. Да, Ротенберг – гражданский муж племянницы Феликса Эдмундовича, но для Дзержинского родственные связи и карьера – вещи несовместимые.

– Никита, Потылицын на месте? – поинтересовался я у подремывавшего в углу Кузьменко. – Если на месте, позови сюда, а сам можешь немножко отдохнуть.

Пока Никита ходил за бывшим поручиком и кавалером, я вспоминал его имя и отчество.

Потылицын не замедлил явиться. Порадовав меня уставным «Разрешите?», принял приглашение сесть.

– Вадим Сергеевич, вы польским языком владеете? – поинтересовался я.

– Не очень, – покачал головой экс-поручик. – За малоросса из – под Львова еще сумею себя выдать, а за чистопородного ляха нет.

Что ж, малоросс – тоже неплохо. Тем более, что у меня нет задачи внедрять Потылицына куда-нибудь в штаб Пилсудского, или Смиглу.

– Не помните, какой у Минска может быть герб? – задал я новый вопрос.

Потылицын пожал плечами, потом сказал:

– О том нужно Александра Петровича спросить. У него хобби – собирает всякую мелочь, связанную с геральдикой – портсигары, запонки, зажигалки, знаки. Сбегать?

Я лишь кивнул, и бывший поручик умчался выяснять – что изображено на городском гербе столицы Белоруси. Ну, пока еще Белоруссии. Вернувшись через несколько минут, Вадим Сергеевич выпалил:

– Вознесение Богородицы!

Что ж, так и должно быть. Где лучшее место для гнезда шпионов? Разумеется, в самом большом городе.

– Вадим Сергеевич, не хотите немножко поиграть в разведчика?

Пожалуй, об этом можно было и не спрашивать. Услышав про настоящее дело, разведчик стал похож на охотничью собаку, увидевшую, как хозяин набивает патронташ.

– Дело для вас не сложное. Нужно прибыть в Минск, взять под наблюдение дом четыре по улице Георгиевской.

Я протянул Потылицыну записку, потом перевел ее.

– Как я понимаю, вас там знают в лицо, и мне на контакт выходить не стоит. Речь идет лишь о наблюдении за домом, установление хозяев, выявление связей?

Молодец, господин поручик, все сразу просек!

– Именно так, – кивнул я, а потом уточнил: – Официальных полномочий у вас нет, возможно, что вообще не будет. И о вашей миссии буду знать лишь я. Попадетесь, «отмазывать» будет сложно, а в Минске вас могут «пасти» и польская разведка, и наше чека.

– Отмазать – это вроде как оправдать? – деловито поинтересовался бывший поручик.

А я-то думал, что он начнет возмущаться.

– Ну, это в порядке вещей, – усмехнулся Потылицын. – Ротмистр, когда меня в Норвегию посылал, вообще сказал, что если случиться скандал, он станет говорить, что знать меня не знает, ведать не ведает.

Нет, если смогу, то я своему человеку помогу, но не факт, что сумею. Особенно, если попадет в загребущие лапы моих коллег.

– А как мы с вами свяжемся? – спросил экс-поручик.

– Скоро я буду в Минске, вы меня там отыщите, – ответил я.

– Владимир Иванович, если речь пойдет о скрытом наблюдении, то желательно бы мне еще человека с собой взять. И для связи, и для спокойствия. Один наблюдатель – слишком мало. Желательно бы человек пять, чтобы глаза не успели мозолить.

Тут Вадим Сергеевич прав. Если наблюдает один человек, это сразу же привлечет внимание. Даже двоих мало. Но я не знаю, где мне человека найти. Семенцова отдать? Нет, на уголовника у меня другие планы, равно как и на Прибылова.

– А вы со мной Холминова отправьте. Парень толковый, а делать ему сейчас все равно нечего.

Холминов у меня инженер-электрик и взят на всякий случай, для обслуживания дизеля. Неужели Артузов специалиста в Москве не найдет?

– Забирай, – махнул я рукой. Спросил со вздохом: – Что еще нужно? Деньги, документы?

И зачем спрашивать очевидные вещи? Типа, с деньгами и документами и дурак справится, а ты без них попробуй?

В моем вещмешке еще оставались золотые червонцы. Целых пять штук, включая «заветный», обнаруженный в сундучке в первый день «попаданчества». Оставив себе пару штук, оставшиеся три отдал Прибылову. Отставной поручик скорчил кислую физиономию, но деньги взял. Зажав их в кулак, позвенел золотом.

– На неделю хватит, а там видно будет.

– А документы? – поинтересовался я.

Потылицын открыл рот, чтобы ответить, но тут зазвонил телефон. В тайной надежде, что Наталья освободилась пораньше, я снял трубку.

– Аксенов у аппарата.

На той стороне провода оказалась совсем не Наташа. Мужской голос строго сказал:

– Приемная председателя Совнаркома, Горбунов. Владимир Иванович, что у вас произошло сегодня с книжником?

– С книжником? – растерянно переспросил я. Интересно, а откуда в приемной Ленина знают о записке? Но Горбунов, оказывается, имел в виду совсем другого книжника.

– Книжник – наш выдающийся пролетарский поэт товарищ Придворов, – пояснил секретарь товарища Ленина. – Так вот, он написал на вас жалобу. Дескать, сотрудник ВЧК, фамилия неизвестна, но в мандате сказано, что особоуполномоченный, отобрал у него ценную книгу, обещал избить.

– А почему вы решили, что это я? – осторожно поинтересовался я.

Горбунов сдержанно хохотнул.

– Я позвонил в канцелярию ВЧК, попросил, чтобы мне представили список особоуполномоченных ВЧК. Их, как вы знаете, не так уж и много, но в списке есть и фамилия Аксенова. Я и решил, что кроме вас, никто не станет связываться с таким сутяжником, вроде поэта Придворова и выяснил, что вы в Москве. Так это действительно вы?

– Николай Петрович, это вам надо в чека работать, а не мне, – перебил я будущего академика. – Вы нам всех контрреволюционеров, и агентов мирового империализма отловите. А если серьезно, то конфликт у меня был. Но дело происходило немного не так.

Может, кому-то покажется, что я решил подольститься к личному секретарю Ленина, но, право слово, сказано было от души. Горбунов еще разок хохотнул.

– Спасибо, конечно, но контрреволюционеров своих будете сами ловить, а меня и без них дел хватает. А еще дураков… Скажите, в двух словах, что там у вас случилось? Избили вы пролетарского поэта, с него не убудет, а мне Владимиру Ильичу докладывать.

Я вздохнул, и вкратце пересказал секретарю Ленина инцидент с первоизданием Чулкова. Правда, название отчего-то постеснялся сказать.

– Я так и думал, – изрек Горбунов, и повесил трубку.

В свою очередь, я положил трубку на рычаг, перевел взгляд на сидевшего неподалеку подчиненного, не сразу сообразив – о чем мы с ним говорили. Вспомнив, спросил:

– Извините, Вадим Сергеевич, отвлекся. Мы с вами остановились на документах. Что вам потребуется?

– Вы же нам с Холминовым мандаты выдали, что мы внештатные сотрудники ЧК. Такого документа по нынешним временам – за глаза, и за уши хватит. Может, что-нибудь на месте раздобудем, на всякий случай. Я один червончик для такого случая припасу.

– А удастся? – засомневался я.

– Владимир Иванович, – заулыбался бывший поручик. – Да я за золотой червончик в Норвегии документы сделал, а уж там и полиция строже, и чиновники не такие алчные, как у нас. Может, у меня еще и сдача останется.

Глава 5.Наш паровоз вперед летит

Москва начала надоедать, и я был рад, что мы наконец – таки тронулись. Поезд увеличился до десяти вагонов – пять моих, три Артузова, и еще два нам прицепили железнодорожники – мол, доставите до Смоленска, а там отцепите. Я возражать не стал, Артур тоже, только Карбунка придирчиво проверил содержимое вагонов. Правильно, ему положено, как начальнику поезда. Но ничего крамольного в вагонах не было, а только самые обычные железнодорожные рельсы и костыли. Наверное, в Смоленске с ними дефицит. Теперь в хвостовом вагоне у нас появился специальный кондуктор с двухцветным фонариком. Красным он машет машинисту паровоза, а белым другим поездам. Нет, наоборот: белым светом сигнализирует своему машинисту, что все в порядке, вагон не отцепился, а красным – чужим поездам – мол, не наезжайте на нас, опасно.

Виктор Спешилов, в юности мечтавший о карьере помощника машиниста, немало порассказывал мне о тонкостях железнодорожной жизни. Например, почему он мечтал стать именно помощником, а не механиком (тоже узнал от Виктора, что изначально машинистов называли механиками). Оказывается, главная задача помощника – следить за топкой. Кочегар только кидает уголь, а помощник, по цвету угля, оттенкам пламени и, даже по гудению, должен определить и расход угля, и скорость. При нашей угольной нищете (кто в мое время в это поверит?), за экономию топлива поездной бригаде полагалась внушительная премия, порой сопоставимая с месячным жалованьем, а иной раз и значительно его превышавшая. Спешилов поведал, что однажды, его поездная бригада отхватила тысячу рублей премии! Правда, ему досталось лишь сто, а остальные деньги поделили машинист с помощником, но для кочегара, получавшего двадцать рублей в месяц, сотня – бешеные деньги.

Я сидел в салоне, уставившись в окно, с которого пока сняли броневой щиток и пялился на проплывавшие мимо домики и домишки, сменявшиеся редкими березками, что отличало среднерусский пейзаж от привычного северного, когда за окном плывут сосны и ели. Рассматривал деревеньки, пытаясь понять – мы еще в Москве, или уже нет? В моей истории эти деревушки давным-давно стали частью русской столицы, а здесь?

Прямого пути от Ярославского вокзала до Белорусского (виноват, все еще Брестского) для поезда нет, но никак не думал, что нам придется столько времени колесить, переходить с одного пути на другой, пока не выйдем на маршрут Москва-Смоленск. И как это машинист не заблудился?

Настроение препоганое. Наталья Андреевна, в ответ на предъявленное письмо бывшей «невесты» Полины, только рассеянно кивнула, сказав, что уж теперь – то она точно примет мое предложение и выйдет за меня замуж, но когда именно, сообщить не соизволила. Может, после завершения гражданской войны, а может, после возвращения из командировки. Я – то рассчитывал, что в командировку она отправится не раньше августа, после проведения съезда Коминтерна, оказывается, прямо сейчас. Утром уходит спецпоезд до Петрограда, а оттуда… На чем «оттуда», куда «оттуда» Наташа не уточняла, как не сказала, куда именно она едет. Может, пароходом до Стокгольма, или железной дорогой до Берлина? Хотя, если по железной дороге, то можно бы и из Москвы. Впрочем, у Коминтерна свои секреты, делиться которыми они не станут даже с очень близкими людьми. Обижайся, не обижайся, но ведь и я тоже о много не говорю Наталье Андреевна. И мне даже провожать нельзя. Секреты, мать их так и в душу за ногу!

Впрочем, я больше думал не о бронепоезде, и не о Наташе. Поезд, он железный, что с ним случится и с Натальей Андреевной, мы, в конце – концов, разберемся. Я-то знаю, что до завершения гражданской войны осталось немного, а ждать я умею.

У меня не выходило из головы – что я такого должен сотворить, чтобы уменьшить потери в советско-польской войне? В идеале – завершить войну, не начиная наступления на Варшаву, согласиться на условия Керзона.

Выиграть войну, конечно же, очень заманчиво. Победа не мировой, но хотя бы европейской революции. Беда только, что я не знаю – что мы потом с этой победой станем делать? Допустим, разгромили польскую армию, вместе с французскими и прочими добровольцами, отправившимися защищать Европу от коммунистической угрозы. Представим, что Польша стала советской и социалистической. И что дальше? Германский пролетариат протягивает руку помощи российским рабочим? Сомнительно. Одну революцию там довольно успешно подавили, подавят и новую. Разумеется, мощь у немецкой армии после Версаля совсем не та, что раньше, но на подавление восставших рабочих даже остатков армии хватит. Сами не справятся – позовут на помощь французов. Так что, не похоже, что вся Европа полыхнет революционным огнем. Значит, мы получаем еще одну советскую республику, где проживает около тридцати миллионов человек. В цифрах не уверен, плюс-минус пять миллионов. А что из себя представляла Польша, с точки зрения экономики? Помнится, накануне Второй мировой войны, она была если не сугубо аграрной, то с изрядным перевесом сельского над городским. Если не ошибаюсь, три четверти населения занято в сельском хозяйстве. Не думаю, что в тысяча девятьсот двадцатом ситуация была лучше. Три четверти занято в аграрном секторе, но одна-то четверть в промышленности. Пожалуй, это несколько лучше, нежели в России накануне революции семнадцатого года. Но все-таки, потенциальных союзников у большевиков не так и много. Будем считать, что рабочие горнодобывающей промышленности, металлургии, машиностроения нас поддержат. А мы, на всякий случай, промышленность национализируем, и передадим ее в руки рабочего класса. Ну, за исключением за исключением мелкого бизнеса, где не больше десяти наемных рабочих. Следом настанет очередь земли. Что там у них? Есть крупные помещичьи владения – почти половина земель, есть средние и мелкие крестьянские хозяйства. Пожалуй, крестьян можно привлечь на нашу сторону, если пообещать им землю.