Красная Шапочка: что было потом

– Как это? – растерялся Люпин.

– Марта предлагает нам выбирать в качестве добычи старых или больных зверей, жизнь которых подходит к концу. Тем самым мы будем избавлять их от страданий, – пояснил внуку Старый волк. – Знаешь, девочка, ты правильно рассудила, потому что так будет лучше и нам, волкам. Я долго живу и помню годы, когда эпидемии выкашивали, практически, все живое в лесу. Становилось совсем нечего есть. Дважды я чуть не умер голодной смертью. А ведь, если бы «санитары», как ты сказала, вовремя прибрали в лесу первых заболевших зверей, эпидемии бы не случилось. И сотни животных остались бы жить, и хищники не страдали бы от голода. Ты молодец, Красная Шапочка, у тебя светлая голова! С сегодняшнего дня волки – санитары леса.

На следующее утро я обнаружила на крыльце кусок свежего мяса.

– Ну, что с вами поделаешь! – покачала я головой в сторону кустов и, вздохнув, пошла варить мясной суп. Краем глаза я заметила, что кусты слегка качнулись мне в ответ.

С тех пор мясо на крыльце появлялось регулярно, но волков я стала видеть не часто. Признаться, мне это было обидно. В глубине души я надеялась, что после всего случившегося мы с ними станем близкими друзьями.

– Да, теперь они твои друзья навсегда, – заверил Мартин, когда я поделилась с ним своими мыслями. – Волки не забывают добра. Но они – вольные дикие звери. У них своя жизнь, жить твоей они не могут. Если тебе надо, чтобы кто-то ходил за тобой по пятам, заведи собаку. Волки этого делать не будут. Ты ведь помогала им не для того, чтобы подчинить своим интересам. Значит, и обижаться не надо.

Глава II. Тетушка Суок

Было и еще одно огорчение – готовящийся отъезд Мартина, запланированный на конец лета. Я-то думала, что теперь, когда его семья вернулась в наши края, мы снова будем неразлучны. Но он собирался ехать в другой город поступать в университет, изучать естественную историю. Я спросила, кем он станет, когда выучится, и из его объяснений поняла, что кем-то вроде лесничего. Мне это было непонятно. Зачем нужно ехать в другой город, чтобы изучать лес? Лес – вот он! Ходи, наблюдай, примечай… Мартин только смеялся в ответ и говорил, что звери, птицы и деревья не скажут сами, как они называются по латыни. А зачем она вообще нужна, эта латынь? В общем, спорили мы с ним, спорили и чуть не поссорились, к счастью, вовремя остановились.

Нет, я совсем не против учебы. Пусть читает толстые книги в библиотеке, пусть хоть каждую букашку на латыни выучит, если ему это интересно. Только боюсь, что, став ученым, он уже не вернется в наш маленький приморский городок. И вообще, он едет в большой город, там будет много красивых девушек, наверняка приглянется какая-нибудь. А я буду далеко, с глаз долой – из сердца вон. Да собственно, нравлюсь ли я ему? Может, ничего и нет, кроме нашей детской дружбы…

Все лето я жила, в основном, у бабушки, изредка выбираясь в город к родителям. Они купили там дом, из окон которого было видно море, но только со второго этажа, с первого крепостная стена мешала. Строго говоря, это было не совсем море, а губа – узкий морской залив, в который впадает река. Но называли его морем. Мартин с родителями жил неподалеку, на той же улице. Мне не всегда удавалось с ним увидеться, бывая в городе. Отец часто брал его с собой на лов рыбы. На берегу они тоже нередко бывали заняты каким-нибудь судовым ремонтом. Но раз в несколько дней Мартин выбирался к нам с бабушкой в деревню, помогал по хозяйству, а потом мы бродили по лесу и разговаривали обо всем на свете. Это лето было счастливым временем, вот только пролетело быстро.

Приближался отъезд Мартина на учебу. В один из дней для родных и друзей устраивали застолье по случаю этого события. Было шумно и весело. Мартину желали успехов, давали шуточные наставления и предостережения.

Я добросовестно старалась веселиться и вместе со всеми радоваться за Мартина. Хотя, если честно, это не очень получалось. Не хотелось, ой как не хотелось, чтобы он уезжал. Теперь мы будем вместе только на каникулах. Да еще будет ли он приезжать? То есть, к родителям, конечно, будет, а ко мне… кто знает… Вот какие одолевали меня невеселые и неправильные мысли, хоть я и пыталась улыбаться.

Когда гости разошлись, я вызвалась помочь маме Мартина помыть посуду. Если честно, я сделала это не совсем бескорыстно. Мне давно хотелось расспросить ее про оборотня, но все как-то случай не подворачивался. А тут мы с ней остались вдвоем, Мартин с отцом пошли по делам на пристань.

– Тетушка Суок, мне Мартин говорил, что вы видели оборотня. Это правда?

Руки тетушки Суок на секунду замерли в тазу с тарелками.

– Правда. Но это было очень давно, когда я была еще девочкой. А почему у вас с Мартином зашла об этом речь?

– В связи с волками. Бабушка сказала, что из люпина можно приготовить оборотное зелье, чтобы обернуться волком. Мне стало интересно, ну вот, Мартин и вспомнил ваш случай.

– Вряд ли оборотень, которого я видела, пользовался зельем, – задумчиво сказала тетушка Суок. – Это был не простой оборотень.

– А какой? Вы мне расскажете? – я просительно заглянула ей в глаза.

– Рассказать могу, но в двух словах не получится. Это довольно длинная история, – сказала тетушка Суок.

– Если сейчас нельзя, может быть, в другой раз…

– Можно и сейчас, если ты готова слушать.

– Конечно, готова!

– Тогда набирайся терпения, – улыбнулась тетушка Суок. – Мне было тогда двенадцать лет. Но я уже сама зарабатывала себе на хлеб, была танцовщицей и акробаткой в бродячем цирке. Мы давали представления в городе, которым управляли Три Толстяка, так их прозвали горожане. Их правление людям не нравилось, в народе зрело недовольство, которое, в конце концов, привело к восстанию. Разумеется, гвардейцы Трех Толстяков пытались его подавить. Возглавлявший восстание оружейник Просперо был схвачен. Надо было его как-то освободить. Но сделать это было трудно, почти невозможно, поскольку Просперо держали прямо во дворце Трех Толстяков. Точнее в дворцовом парке. Там находился зверинец наследника Тутти – мальчика, которого воспитывали Три Толстяка. Просперо заперли в железной клетке прямо в зверинце. Но Тибул придумал, как его освободить. Гимнаст Тибул был соратником Просперо и, кстати, тоже выступал в нашем цирке.

Вот, что он придумал. У наследника Тутти была кукла, очень талантливо сделанная. Ее, практически, невозможно было отличить от живой девочки. Кукла сломалась, и случайно выяснилось, что я очень на нее похожа. Вот Тибул и придумал, чтобы доктор Гаспар Арнери – это ученый, который чинил куклу – вместо нее отвез во дворец меня. А там я должна была раздобыть ключ от клетки, пробраться в зверинец и освободить Просперо.

– Представляю, как вам было страшно! – ахнула я.

– А ты знаешь, не очень, – возразила тетушка Суок. – Пожалуй, даже совсем не страшно. В двенадцать лет об опасности не думаешь, точнее, просто не понимаешь, что это такое. Я имею в виду настоящую опасность. В темной комнате мне тогда было бы страшно, а под дулом пистолета – нет. Тем более, меня переполняла гордость от того, какое важное задание я выполняю. Вот тебе сейчас сколько лет?

– Двенадцать.

– Значит, как мне тогда. Ну и что, бывает тебе страшно в темноте?

– Нет, мне часто случается бывать в лесу ночью. Я привыкла.

– А под дулом пистолета?

– Не знаю, я не пробовала…

– Вот и хорошо. Пусть тебе никогда не доведется это попробовать, – ласково произнесла тетушка Суок.

– Так и чем же все кончилось?

– Кончилось все хорошо. Ключ раздобыла. В зверинец пробралась. Просперо освободила. Трех Толстяков свергли. С тех пор там Вольный город, которым правит народ.

– А наследник Тутти? Его тоже свергли? И вы ничего не сказали про оборотня. Оборотень где был?

– Ах да, оборотень! – спохватилась тетушка Суок. – Когда я пробралась ночью в зверинец, то не знала, где искать Просперо. Тем более, я его никогда раньше не видела. Вдруг меня кто-то позвал по имени, и я увидела в одной из клеток это страшное существо – покрытое шерстью, с ужасными когтями и горящими красным глазами. Оно стояло, держась за прутья клетки и выглядело как зверь, но говорило, как человек, хоть хрипло и с каким-то поскуливанием. Пожалуй, это был единственный момент, когда я по-настоящему испугалась. Этот человекозверь сказал мне странные непонятные тогда слова: что ждал меня, хотел увидеть перед смертью. Он просунул сквозь прутья своей клетки дощечку, сказал, что там все написано, и умер прямо у меня на глазах. Но это был не Просперо.

Тетушка Суок замолчала, задумчиво глядя поверх моей головы.

– А Тутти? – напомнила я.

– Мартин, ты помнишь, мы ездили в гости к дяде Артуру? – обратилась тетушка Суок к вошедшему в комнату сыну.

– Еще бы! Его дочка – отличная девчонка. Мы с ней сразу подружились. Это моя двоюродная сестра, – пояснил Мартин мне. – Мама, а почему ты о нем вспомнила?

– Потому что в детстве твоего дядю Артура называли Тутти, – улыбнулась тетушка Суок. – Мы с Мартой тут кое-что обсуждаем и мне надо объяснить ей, кто такой наследник Тутти.

– Ка-ак?! – ахнула я. – Наследник Тутти – ваш брат?! Почему же тогда он воспитывался во дворце, а вы выступали в бродячем цирке?

– Оборотень, его звали Туб, когда-то было ученым, – продолжила свой рассказ тетушка Суок. – На дощечке, которую он мне дал, оказалась записана наша история. Мы были двойняшки – Суок и Тутти. Когда нам было по четыре года нас похитили у родителей и привезли во дворец Трех Толстяков.

Тубу приказали сделать куклу, которая не отличалась бы от живой девочки, от меня. Она даже должна была расти, как растет живая девочка.

– Разве так бывает? – не удержалась я.

– Как выяснилось, бывает, – вздохнула тетушка Суок. – Туб был великим ученым. Ему удалось сделать такую куклу.

– А зачем это было нужно?

– Три Толстяка хотели сделать своего наследника железным диктатором. У него не должно было быть человеческих привязанностей. С этой целью нас с братом разлучили – его оставили во дворце, а меня продали бродячему цирку за редкого попугая, – тетушка Суок усмехнулась. – Потом Тубу велели сделать мальчику железное сердце, но он отказался, и тогда его посадили в клетку, в которой он провел восемь лет. Там он постепенно стал терять человеческий облик и превращаться в зверя, можно сказать, стал оборотнем.

– Жуткая история! – я поежилась. – Но про оборотней я как-то иначе себе представляла. Я думала это, когда человек может превращаться в зверя и обратно. А этот… ученый… Туб, как он превратился в зверя? Вы ведь говорите, он не пил оборотного зелья?

Тетушка Суок отрицательно покачала головой.

– А как же тогда? Отчего он стал оборотнем? – допытывалась я.

– Он считал, что очень виноват передо мной и Тутти, – вздохнула тетушка Суок. – Ведь он сделал куклу, не понимая, что с ее помощью хотят искалечить психику ребенка. Только когда ему велели сделать маленькому мальчику железное сердце, он понял, что его знания и талант великого ученого используют, чтобы сделать из ребенка жестокое и бездушное создание – получеловека-полумашину. Причем полдела было сделано, кукла создана и этого уже не исправить. Теперь мальчик будет играть не с живыми детьми, а с машиной. Хотя Туб отказался сделать для Тутти железное сердце, мальчику сказали, что оно сделано. Так ему пытались внушить, что добрых чувств он испытывать не может.

Туб не мог смириться с мыслью, что невольно принял участие в таком подлом деле. Применяя свои знания и талант, ученый обязан убедиться, что они используются во благо. А Туба увлекла предложенная ему идея создания уникальной куклы, и он не задумался, для чего ее заказали. Этого он себе не простил и решил, что не достоин быть человеком. Вокруг него были дикие звери. Глядя на них Туб думал, что он ничуть не лучше их, несмотря на все свои знания. Вот и стал одним из них. Так он себя наказал, потому что считал, что совершил преступление.

– Как это? – растерялась я. – Что, вот просто так решил – и стал? Разве так может быть?

– Нет, это совсем не просто,– возразила тетушка Суок. – К этому привели годы мучительных раздумий, сожалений и раскаянья.

– Ну, да, конечно, я понимаю, – промямлила я. – То есть, нет, совсем не понимаю. Разве этого достаточно – просто решить стать зверем – и стать им? А зачем же тогда варят оборотное зелье?

– Видишь ли, девочка, – сказала тетушка Суок очень серьезно, – Человеческий разум может все. Или почти все. А мозг ученого – особенно. Обычные люди используют только малую толику того, что может их разум. Для того чтобы немного расширить эти возможности придуманы разные зелья, в том числе оборотное. А великий ученый привык работать головой, он может добиться многого и без зелья.

– Это… это удивительно – то, что вы говорите! – я была потрясена и от нахлынувших эмоций с трудом подбирала слова. – А можно этому научиться – расширять возможности своего разума?

– Можно! – сказала тетушка Суок так, будто речь шла о чем-то совсем обыденном. – Я даже знаю школу, где этому учат.

– Вы там учились?

– Нет. Я – нет. Там учился Тутти, мой брат.

– А вы почему не учились? Туда девочек не берут?

– Берут. Туда берут всех, кто хочет учиться. А я… может, глупая была, а, может, и не надо мне было. Тутти, правда, меня уговаривал учиться с ним вместе. Но знаешь, Марта, если говорить честно, в том возрасте мне хотелось быть артисткой, а не ученицей. Выступать на публике, слышать овации зрителей, видеть свое имя на афише, для девочки это ведь куда интереснее, чем корпеть в библиотеке или в лаборатории. Как ты думаешь?

–Н-не знаю… По-моему, самое интересное – изучать что-то новое, особенно, если это такие знания, которые даются не всем. По-моему, это гораздо интереснее, чем изо дня в день исполнять один и тот же трюк на публике… Ой! Простите, тетушка Суок, я не то хотела сказать!

– Все хорошо, девочка, – добродушно рассмеялась тетушка Суок. – Ты – умница и все правильно говоришь. Но у меня было одно смягчающее обстоятельство. Или отягчающее – как посмотреть. Я была влюблена в Тибула. Выступая в цирке, я была с ним. А если бы пошла учиться, это означало бы разлуку, на которую я согласиться не могла. Теперь понимаешь?

– Теперь понимаю, – вздохнула я. – А он вас любил?

– Конечно, любил, – кивнула тетушка Суок. – Но как ребенка. Он звал меня «мой маленький друг». А мне-то хотелось совсем другого – романтики, восхищения, в общем, всего того, о чем грезят девчонки. Я думала: «ничего, вот вырасту, вот тогда…»

Я затаила дыхание. Мне вдруг очень захотелось, чтобы эта история имела счастливый конец. Как будто от этого зависело мое собственное счастье. Тетушка Суок молчала со странной улыбкой.

– И чем все кончилось? – не выдержала я.

– Чем кончилось? Да, как тебе сказать… Тибула увлекали революционные идеи. На девушек он не особенно заглядывался. И я думала, что у меня есть время, чтобы вырасти и доказать ему, что лучше меня никого на свете нет, – она снова засмеялась. – Да, успех у публики меня избаловал. Я была достаточно высокого мнения о себе.

А потом – мне тогда было лет пятнадцать – дядюшке Бризаку с возрастом стало тяжело одному вести хозяйство нашего балаганчика, и он нанял девушку готовить, стирать, чинить костюмы и шить новые. Жить сразу стало легче и удобнее. И вот Тибул… не то, чтобы он как-то особенно влюбился, не было у них никаких искрометных отношений… Но ему было удобно, что она рядом. Он к ней привык. Знаешь, когда человек то жонглирует на проволоке, то проводит народные митинги, ему нужны минуты покоя, уюта и комфорта, чтобы набраться сил для завтрашних свершений. Бригитта ему это обеспечивала. И вот как-то он мне говорит:

– Знаешь, дружок, я думаю, может, мне на ней жениться, а? С ней удобно, спокойно, не надо беспокоиться о бытовых мелочах, можно полностью отдаться работе. Ты как считаешь?

Представляешь, каково мне было такое услышать! Рухнули все мои мечты! Как же было больно и обидно!

– Представляю! – охнула я. – И что? Женился?

– Слушай дальше! От обиды я сбежала в Америку.

– Как это?

– Мы давали представления в портовом городе, когда Тибул произнес эти ужасные для меня слова. А я была маленькая несмышленая гордячка. Решила: ах так!? Ну и оставайся со своей Бригиттой, а меня больше не увидишь! – тетушка Суок добродушно рассмеялась. – Я никому ничего сказала, села на корабль и уплыла, заплатив за проезд все деньги, которые у меня были. Оставила только записку, чтобы нашли ее уже после выхода корабля в море.

– Надо же! Я и не знала, что вы были в Америке! – изумилась я. – А когда вернулись? Вы долго там жили?

– Почти совсем не жила. Доехала и, когда корабль отправился в обратный путь, вернулась. Правда, на это ушел почти год.

– Вы так тосковали по Тибулу, что простили его? – обрадовалась я.

– А вот и не угадала! Я просто перестала думать о нем. Правильно говорят, что путешествие – лучшее лекарство от сердечных ран. Так что, в этом смысле, мой побег был не таким уж глупым поступком. Наш балаганчик и все, что с ним связано, осталось далеко позади и казалось оттуда каким-то нереальным. Реальным был океан, волны, шелест парусов, романтика дальних странствий и все такое. Там, на корабле был юнга. Смелый, ловкий, красивый. Он тоже был реальным. Я вернулась с ним.

Оказалось, что дома уже все по-другому. Наш балаганчик больше не давал представлений. Дядюшка Бризак умер. Тибул стал работать у доктора Гаспара.

– А Бригитта? Они поженились?

– Представь себе, нет. Бригитта получила в наследство ферму в своей родной деревне и уехала туда, ни минуты не сомневаясь в правильности такого решения. Оказалось, Тибул с его идеями всеобщего равенства и счастья не очень-то входил в ее планы. А в его планы не входила ее ферма.

– Но ведь вы с ним встретились?

– Конечно. Я попросила прощенья за свой побег. Он простил. Мы остались друзьями.

– А тот юнга? Что стало с ним? – спросила я с замиранием сердца.

– А вон он! – тетушка Суок кивнула на окно, за которым дядя Петер, ее муж, разговаривал с соседом. – Мы поженились. Потом родился Мартин. В общем, у меня в жизни все сложилось хорошо, но до учебы дело так и не дошло. Тутти – другое дело. Как только доктор Гаспар организовал Арнерию, Тутти сразу пошел учиться. Теперь он там преподает.

– Арнерию? Что это?

– Это та самая школа, где учат расширять возможности своего разума и многому другому. Решением городского совета школа была названа именем ее основателя, доктора Гаспара Арнери. Она расположена в бывшем дворце Трех Толстяков. Кстати, науку владения телом и духом там преподает Тибул.

Посуда была давно вымыта и расставлена по местам. Мне было пора домой, но я все медлила.

– Как вы думаете, тетушка Суок, вот если бы я… мне бы очень хотелось учиться в этой школе, в Арнерии. Как вы думаете, меня туда примут?

– Артур говорил, что туда принимают всех, кто обладает способностями. А уж есть ли они у тебя, решать не мне. В любом случае, это серьезный шаг, но у тебя есть время подумать. Насколько я помню, туда принимают с тринадцати лет, так что у тебя еще год на размышления.

Вот так закончился этот день. Домой я пришла в глубоком раздумье. Мечта об Арнерии почти заслонила собой грусть от предстоящей разлуки с Мартином. Мне очень, очень захотелось там учиться!

Глава III. Священная роща

Мартин уехал на учебу, и жизнь потекла своим обычным чередом. Однажды, ночуя у бабушки, я проснулась посреди ночи. В окно светила полная луна. Наверное, меня разбудил лунный свет. Но было что-то еще. Словно какое-то бормотанье:

– Марта, вставай, Марта просыпайся, вставай Марта.

Я оторвала голову от подушки. Возле кровати стоял маленький человечек и бубнил.

– Ты кто? Гном? – поинтересовалась я.

– Гном, гном, – ворчливо отозвался тот. – Вставай Марта, одевайся, нас ждут.

Почему-то я не испугалась и даже почти не удивилась, а только спросила:

– Как ты сюда вошел? Ведь дверь закрыта на щеколду.

– По лунному лучу.

– Как?

– Неважно. Собирайся скорее.

– Тише, бабушку разбудишь!

– Не беспокойся, меня видишь и слышишь только ты. Вставай, Марта, собирайся, нам надо идти, – бубнил гном.

– Куда?

– Туда, где нас ждут. Вставай, Марта.

– Ну, хорошо.

Я выскользнула из-под одеяла и накинула платье.

– Пошли, я готова.

Тихо скрипнула дверь. Мы вышли наружу, обогнули дом, стоящий на самой опушке и углубились в лес.

– Куда мы идем?

Гном проворчал что-то неразборчивое.

– Это далеко? – не унималась я.

Ответом было такое же невнятное бормотание. Минут через пятнадцать мы вышли на залитую луной лесную поляну. Деревья вокруг загудели, как под ветром, но при этом стояли не шелохнувшись. Я огляделась и обнаружила, что на поляне полно разных лесных существ. Под раскидистым дубом толпились гномы. Над спящими цветами перепархивали крошечные лесные феи, трепеща прозрачными крылышками. Из-за стволов деревьев, обняв их руками, выглядывали дриады. Косясь на них, что-то обсуждали, посмеиваясь, фавны. У вывороченного пня копошился кто-то, покрытый мхом. Приглядевшись, можно было рассмотреть еще много разных созданий.

– Она здесь! – объявил приведший меня гном. И снова послышался шум леса. Но теперь я разобрала, что это гул голосов лесного народа.

В центр поляны вышел гном с длинной седой бородой.

– Здравствуй, Марта! – сказал он и поклонился. И вся лесная братия поклонилась тоже. Я поклонилась в ответ.

– Мы никогда не кланяемся людям, – продолжал гном, – потому что никогда ни о чем их не просим. Но сейчас мы кланяемся тебе и просим спасти нас, спасти лес и помочь твоим собратьям, неразумным людям. Все знают, что нельзя рубить сук, на котором сидишь. А людей хлебом не корми – больше всего на свете любят заниматься этим беспутным делом. Ты сама человек и ты должна объяснить им это.

Я хлопала глазами, ничего не понимая. А гном продолжал:

– Конечно, ты еще почти ребенок. Но все-таки мы выбрали тебя. Ты любишь и знаешь лес. Ты водишь дружбу с волками, его обитателями. Ты придумала, как сделать, чтобы другие звери не слишком страдали от хищников. Ты – добрая девочка, ты нам поможешь.

– Да в чем дело-то? – не выдержала я.

– Ты знаешь Священную рощу за дальним логом?

– Конечно. Там растут самые вкусные ягоды, а грибы никогда не бывают червивыми. Правда, про грибы знаю только я, а вообще их у нас не собирают. Но про ягоды все знают.

– Все знают, и все-таки решили ее уничтожить!

– Как уничтожить?!– ахнула я.

– Люди решили срубить Священную рощу. Но ее ведь не зря называют

Священной и у вас, и у нас. Она существует много веков. Люди всегда знали, что там нельзя рубить деревья. А сейчас они решили нарушить вековой запрет!

***

Утро выдалось теплым и солнечным. Но настроение у меня было ему не под стать. Мне было тревожно. Странный сон не шел из головы. Такой яркий, будто все происходило на самом деле.

Около полудня ударил церковный колокол. Бабушка, оторвавшись от вязания, удивленно взглянула поверх очков:

– Что такое? Вроде, сегодня праздника нет, и службы быть не должно. Видно, народу собирают объявить что-то. Сбегай, внученька, узнай, что там стряслось.

Я вышла на улицу. В соседних домах захлопали двери. Народ неспешно тянулся к соборной площади. Соборной ее именовали с легкой иронией – в деревне был не собор, а лишь небольшая кирха. Но название прижилось.

Новости в деревне по традиции объявляли с крыльца кирхи, даже если к церковным делам они не имели никакого отношения. Сейчас на крыльце стояли церковный староста, дядя Ганс, и еще какой-то господин важного вида, не из наших, деревенских.

– Здравствуйте, дядя Ганс! – сказала я и смутилась, сообразив, что здороваться-то надо было с обоими, раз они стоят вместе. Помешкав, я решилась полюбопытствовать:

– А что случилось?

– Сейчас все скажем, – отозвался дядя Ганс. – К вам с бабушкой это отношения не имеет, можешь идти домой.

Но я осталась. Через некоторое время дядя Ганс, обвел площадь глазами:

– Ну, вроде, собралась, в основном. Будем начинать. Слушайте! К нам приехал герр Гюнтер Гросс, торговец лесом. Он хочет сделать вам объявление. Прошу вас, герр Гросс.

Важный господин вышел вперед, но говорить не стал. Глядя на собравшихся селян, он молча ждал, когда стихнут все разговоры. Поняв это, беседующие люди стали умолкать и одергивать тех, кто еще переговаривался друг с другом. Наконец наступила тишина. Тогда герр Гюнтер Гросс, наконец, заговорил.

– Кто хочет хорошо заработать? – голос у него был низкий и хриплый.

По толпе прокатился смешок.

– Проще узнать, кто не хочет! – крикнул кто-то.

Реагировать на шутку герр Гюнтер Гросс не стал.

– Мне нужные крепкие мужчины рубить и возить лес. Платить буду хорошо. Желающие – подходи записываться.