
Полная версия
Наши в ТАССе
Олег счастливо улыбается в трубку:
– Есть с кем на хоккей ходить!
Только положил Олег трубку – дают станцию Тоннельную. Там жена Елизавета в роддоме. Ехала с юга в Москву. Растрясло в автобусе – свернули в роддом. Вес парня три восемьсот. Рост пятьдесят четыре сантиметра.
– Ну, Олег, – говорит Татьяна, – расти сына. Я рожу ему неведому зверушку.
Скоро Олег и Игорь возвращаются с бутылками.
Сбрасываемся по рублю.
Владимир Ильич не даёт. Поманежил. Потом, ноя, скуля, краснея, рдея, темнея, синея, бледнея, отдаёт потных тридцать копеек:
– Больше нет… Пить не буду… Вы не знаете, а я знаю… Пишут тут докладные: появился на работе в нетрезвом виде.
Мы не боимся и пьём.
Эх! У Олега Бузулука родилось четыре внука!
– Приходи, Маруся, с гусем. Посмеёмся и закусим!
Принесли значки ТАСС. Тридцать копеек штука. Олег берёт два значка:
– Один для новорождённого Романа. Обязательно придёт сюда работать. Меня сменит!
28 июля
Шашлык для генералитета
Сегодня открылась какая-то армянская выставка на ВДНХ.
По этому случаю устраивался обед.
Бузулук на правах почти хозяина – ВДНХ – его объект-вотчина – захватил почётное место для Колесова.
Раздавали шашлыки. Бузулук цапнул аж две шпаги.
Сглотнул он свой шашлык, а хоря[109] всё нет. Задерживался пан Колёскин!
Подвыпившие гости стали нападать на Бузулука. Хотели его обезоружить, конфисковать у него начальничью шпагу с мясом, поскольку нечем стало заедать армянский коньяк.
– Не отнимайте, клизмоиды![110] Вы что! Это шашлык для генералитета!
Еле отмахался шпагой с мясом для начальства.
С этим шашлыком на подносе Олег выбежал к воротам Выставки встречать своего патрона.
По словам Олега, Колесов схомячил шашлык по пути, придя к столу лишь с одной голой масляной шпажкой.
Надурняк Олег решил подкормить Новикова. Позвонил ему. Владимир Ильич прихватил с собой и голодный желудок Надежды Константиновны, ой, пардонушко, Лидии Ивановны. В минуты они уже бежали по Выставке. Но Владимиру Ильичу и его верной спутнице не повезло. Досталось им лишь по одной синеглазой котлетке.
Лидушка пошла к замминистра Армении и жалконько заныла:
– Подайте, пожалуйста, несколько яблочков для голодающего Поволжья…
– Если так – берите!
Она сгоряча и явно по ошибке вместо одного яблочка цапнула всю полную яблок вазу.
Дали пальчик, отхватила руку.
С обеда на халтай все вернулись довольные и пьяные. Не надо идти в столовую!
Подобревший с сытного армянского стола Колесов даже ответил на мое приветствие:
– Здравствуй, Анатолий!
И заулыбался, обнажив стальной рот.
Увидев меня, Николай Григорий трудно поднимает над головой указательный палец:
– Вот скотобаз-за!..
– А точнее?
– Никифырч! Без трепачевского… Дура эта Лидка… Купила диплом масштаба в войну за шматок сала… Эта хохлушка… Стараюсь для неё же… Я ж кенгуру, тащу в сумке всё домой! В субботу сбегал в ГУМ…
– На Красной площади?
– На Красной… На Зелёной… За Бусиновом! Свалку мы так называем. В нашем ГУМе больше товару, чем на Красной! Рылся целый день. Принёс двенадцать пар туфель. Тамарке одни такие хорошие отдал… Обул… Вчера с Володькой десять пар отнёс на Преображенский рынок. Продали по вшивику за пару. Купил себе брюки за три рэ, рубашку за полтора. Володьке купил часы за три. А ей – я не забываю про дамские нагрузки – большой кочан капусты! И недовольна! Натравляет на меня ребят. Володька ей стеганул: «Я б с таким мужем, как папка, не жил». Хотел по шее ему съездить, да сдержался. Учит, как жить. Ну… Выпил… Так не на мозолистые ж вшивики… На гумовские…
29 июля
Редакция фестивалит
Доброму почину – крепкие крылья!
Под таким девизом трудятся в поте лица доблестные стахановцы РПЭИ.
Воодушевлённый примером орденоносного Бузулука сегодня разродился сыном и Петрухин.
Под вечер он принёс две бутылки.
Наша редакция фестивалит.
Хором запела:
– Петрухин Саша – гордость наша!
31 июля
Иткин
К нам в редакцию забежал печальный Володя Иткин, корреспондент по Московской области:
– Александра Ивановича не видали?
Аккуратова с подначкой:
– Видали. Но вчера.
– А сегодня?
– А сегодня не увидим… А зачем он тебе? Он сегодня транспортирует кого-то из близких на склад готовой продукции.[111] Стандартные похороны.
Володя растерянно, чуть заискивающе улыбается:
– Да-а… Этими похоронами он и меня похоронит…
– Типун тебе на язык. Говори, чего надо?
Володя молчит. Собирается с господами мыслями. Наконец выдавливает:
– Ребята, вы ж в курсах… Я три месяца лежал в больнице. Хулиганы издуплили. Шестого августа суд. Милиция посоветовала седьмого срыгнуть куда-нибудь. Дней на десять. Посоветуйте, куда от вашего отдела сбрызнуть. А то мордохваты снова нападут. Звонят… Угрожают… Хочу следы им запутать.
Ему выбрали Среднюю Азию.
1 августа
Будёновки для молодожёнов
Наш практикантик из МГУ Плиско сегодня чалит на свадьбу к другу. Хвалится мне:
– Посмотри, что я несу в подарок. Уникум! Носочки, трусики и пачку польских будёновок.[112]
– Ха! Сложи всё это в сегодняшнюю «Советскую Россию». Там опубликован кодекс о браке и семье. Пусть знают, с чего начинать рвать нервы друг другу… А как всё красиво начинается…
Сегодня получка. Знаковый день!
К кассиру подходишь – ты никто. А отходишь от него микромиллиардером.
Герасимов вкрадчиво прошептал:
– А где тут вьетнамский ящик?
Все засмеялись. Потому что Герасимов так спросил, будто собирался его унести.
Прошлый весь год тассовцы бросали в тот ящик кто сколько может. Эти деньги шли журналистам вьетнамского телеграфного агентства.
Вьетнамцы не просили о помощи. Только так благодарили, что не отказались бы от новой поддержки.
Работница из секретариата принесла Медведеву справку о том, что печатаемость материалов нашего отдела самая высокая в главной редакции союзной информации.
Медведев распрямился и гордо рубанул:
– Вы же знаете, что наша редакция самая передовая. Надо об этом громко сказать на общем собрании. Вот я вставлю зубы и скажу.
Пришёл какой-то гусь-корреспондент из Ташкента и стал расспрашивать Медведева о его предшественнике Овчарове.
– Сейчас он в районном вестнике, – сказал Медведев.
– Значит, он большой начальник?
– Шишка не шишка, а место бугроватое.
– Ну, раз его нету здесь, дыню я дарю вам.
Аккуратова жарко заговорила о том, как бы хорошо её съёсть.
Медведев долго молчал. Не вытерпел и дал отчаянную команду:
– Ищите нож. Режьте.
Дыня съедена.
Татьяна хлопает себя по животу:
– Вот нахлопалась. Лопну!
Бузулук:
– Не вздумай тыкнуть пальцем в живот. Проткнёшь и лопнешь!
– Не боись, Олежкка, – отмахивается она и грозит пальцем курящему Коле Великанову:
– Не кури, скотина, сдохнешь от никотина! Или не знаешь, что одна папироса убивает лошадь?
– Пускай, – говорит Великанов, – лошадь и не курит. Раз такая слабая.
Облокотившись на стол, к моему ухо наклонился месткомовский вождь Володя Серов. Шепчет:
– Толь, милый профорг. Слушай моё последнее цэу перед отпуском. Ваш Захаров снова мутит. Взносы не платит, а хочет, чтоб я подписал ему бюллетень. Заплатит… Только тогда подпишу. На каждую хитрую жопу у нас есть хуй с винтом!
13 августа
Прыткий
Звонили от Миля, генерального конструктора вертолётов. Просили взять готовую заметку.
Я сказал об этом Медведеву, зажав микрофон ладонью.
Он кивнул:
– Благословляю в добрый путь!
И Татьяна не забыла подсуетиться с советом:
– Не надо ссориться с Милем.
Я заартачился и ответил в трубку милевскому заму Ремизову:
– У нас некому ехать.
– Тогда я отдам материал «Красной звезде». Рвут!
– Вам же хуже! Вы не учли одного. «Красная» напечатает, а другие газеты не станут. Мы же даём сразу всем газетам.
Ремизов сам привёз информашку «Рекорды в небе».
У Аккуратовой глаза по семь копеек. Шары на лбу.
Медведев доволен моей прытью. И разметил мне редактирование заметки.
Я покружил красным карандашом в уголке листка – срочно! – и в машбюро.
– Опять ты красным уляпал заметку? – выговаривают там мне. – Мы не индюшки. Что ты нас дразнишь? Придёт время и так отпечатаем! И без красных пометок по сорок раз перепечатываем вашу бессмертную классику!
– Не всё потеряно. За сороковым идёт сорок первый.
– Мы скажем, чтоб не давали вам красный карандаш.
– Я куплю новый. Вот тогда была беда, если б вы в Совете Министров потребовали прекратить выпуск красных карандашей.
– Мы управимся и без твоего Совета Министров.
И действительно…
Через несколько минут Тамара, жена Медведева, принесла ему вне графика яблоко. Обычно она приносила яблоко в конце трудового дня. Мол, заработал – получи. А тут… Ещё утро.
Возвращаясь, она остановилась у моего стола и игриво спросила:
– Ты назовёшь по памяти все цвета радуги по порядку?
– Н-нет, – растерянно промямлил я.
– Так слушай. Внимательно слушай! Маленький ликбез… К(красный)аждый О(оранжевый)хотник Ж(жёлтый)елает З(зелёный)нать, Г(голубой)де С(синий)идит Ф(фиолетовый)азан. Первая буква каждого слова в прибаске начинает название цвета. Как ловко придумано!
Мы посмеялись и расстались.
После её ухода со мной тайно расстался и мой красный карандаш. Я и не заметил, как Тамарушка его увела.
Пришлось покупать новый.
14 августа
– Толь, – говорит Татьяна, – у тебя деньги не прорезались? Рубля три до завтра.
– Пуст, как после грабежа.
– У-у! Какой ты сегодня моднючий. В манишке…
Я положил голову на стол.
– Продолжай давить подушку, – разрешила Татьяна.
– Ах, Таня… Как жить? Как быть? И на сердце болит, и под сердцем болит… Остался один пустой чемодан без денег. Тебе-то хорошо. С первого сентября в отпуск закатишься на юга?
– А что делать? Поеду одна. Муж после приедет.
– А если забудет приехать?
– Ну-ну… Ты что? Ещё накеркаешь.
– Не горюй. На юге быстренько найдёшь другого.
– О! Я не собираюсь менять своего чёрного полковника. Муж один в мире, второй в Сибири. Он у меня номер отколол. Ушёл из «Известий». Сейчас заведует сектором печати в министерстве флота. Там он напишет свою книгу. Всю жизнь мечтал о море. Лешак его знает…
16 августа, суббота
Гум на свалке
На первом свету разбудил меня Анохин:
– Бегу в ГУМ. Айдаюшки со мной. Это ж такое матобогащение!
– Обогащайтесь без меня. Я ещё посплю.
Прячась от соседей за плетнями, он вернулся уже к вечеру.
Приволок полный мешок черте чего. Обувь, обои, плащи, носки…
За полтора рэ я купил у него туфли.
Смотрю, у него на пальце толстое кольцо.
– Вас что, в «ГУМе» обвенчали?
– Так точно! Нашёл-с… Под золотое. Буду носить… И угощайся, Никифырч, – показывает на позолоченную вазу с яблоками.
– И ваза из «ГУМа»?
– Оттель… У нас всё оттель! – Только, – тукнул себя в грудь, – мы отсель.
Я побрезговал брать яблоко из свалочной вазы и сказал, что к яблокам меня не тянет.
На следующий день, в воскресенье, излишки он оттащил на Преображенку. Суеверный Анохин в прошлый раз перед поездкой на рынок занимал у меня рубль. Выручил шесть. С удачей вернулся! Сегодня просит рубль, хотя он ему и не понадобился. Выручил же всю десятку!
Накеросинился.
Откуда-то притащил щенка своей молоденькой сучонке Джимке.
– Зачем вам щенок?
– Никифырч, не переживай! Анохин зря не будет ссать против ветра. Народ как учит? Бросай кусок наперёд! Вот я и кинул. Вырастет наш кобелёчек – загоню за целую двадцатку!
Рассказывая, он всё подглядывал в окно, как в огороде тумбоватый, громоздкий белый африканский кот ладился уламбадить слабенькую кошечку бусиновских кровей.
– Ну и котище! – восклицает Анохин. – Он и нашу Джимку может лишить девичества.
– Но Джимка сучка.
– А-а! Все сучки одинаковые! Что собачьи, что кошачьи, что людские. Наш африкан может принять Джимку за кошку. У-у! Как у нахального ходока по клубничке глаза горят!
Загораются глаза и у Анохина. Он ловит кошечку и задом суёт её коту под нос:
– Рви! Не раздумывай! Говорю как опытный специалист-агрессор по нарушению девической чести. Айн!.. Цвай!..
При слове айн он проводит в воздухе длинную черту рукой. При слове цвай перечёркивает ту черту. Крест! Пли!
22 августа
Капитан, капитан, улыбнитесь…
Позолота стирается, свиная кожа остаётся.
Английская пословицаПоследние два дня свирепствовал беспросветный дождь. Я промок до нитки. Пиджак никак не высохнет. Брюки сушил утюгом. Ботинки сырые. Надел единственные запасные «гумовские». В них мне не ахти. Хожу, будто кто в зад кол вбил и забыл вытащить. Сгорбился.
Олег кладёт руку мне на грудь, другую на спину. Выпрямляет меня.
– Надо так ходить. Что, болен?
– Нет… Настроение…
– Ты не знаешь, чего Махрова сегодня такая грустная и злая? Наверное, к ней дед Клим заглянул![113]
– Уточни у неё. Отвянь.
После долгих дождей сегодня не зря появилось солнце. Медведев впервые почти за год по-человечески обратился ко мне, протянув листок:
– Толь, отнеси сельхозникам эту заметку о подсобных хозяйствах в колхозах и совхозах Украины.
Мы с Медведевым не говоруны. Молчуны. Он молчит. Я молчу. А когда он и заговорит, то так сухо, казённо. Будто к стенке обращается. А тут вот потепление такое в атмосфере. Это меня согрело.
Я хватаю заметку и лечу в соседний кабинет.
Возвращаюсь – Медведева уже нет. Ушёл к врачам.
Сияющий он вернулся часа через три. Ощеривает зубы на обзор Аккуратовой.
– Посмотрите. Жёлтые?
– О-о! Вставили! Капитан, капитан, улыбнитесь! Белоснежные! До чего ж белые зубы вчера видела у девушки в метро…
Медведев вздыхает с облегчением:
– У кого что болит… Взял двадцать рублей. Хотел дать сверх квитанции. Сверху в кармане две десятки. Вспотел… Идиотское положение. Дать? Не дать? Не могу я это делать. Не можешь, говорю себе, и не надо. Ну, так и не дал.
– Да, – соглашается Татьяна, – унизительны для человека эти подачки… Я сама… В прошлом году вывалился у меня зуб. Подремонтировала. Хотела дать пятёрку, сунула врачу мимо кармана.
– Ну! – постучал Медведев кулачками по краю стола. – Зубы в норме. Вперёд! За дело!
Он принимается читать статью Татьяны и тут же снимает очки. Спрашивает её:
– Что такое «табличка на двери»?.. Таблица…Это цифры. Ты же знаешь… Я строго слежу за точным употреблением слов.
– Пойду у Даля погляжу.
Принесла словарь Ожегова.
– Александр Иванович, есть такое выражение, – говорит Татьяна.
– Это осовременили. А вообще неправильно. На двери должна быть не «табличка», а «дощечка». А то наделали… Станок-собрат… Родню среди станков развели…
Махрова изнывает от безделья.
Уныло смотрит на кувшинчик с ромашками[114] со вчерашних проводов Артёмова на пенсию.
– Интересно, как быстро они завянут? – говорит она, ни к кому не обращаясь.
Медведев кладёт ей на стол заметку:
– Займитесь… Чтоб не мучились проблемой долголетия цветов.
Ия кланяется ему:
– Спасибо.
Медведев лишь в крайних случаях даёт ей редактировать материалы. За нею приходится всё переделывать. Она стажируется в отделе уже год. Медведев ею очень недоволен.
Он продолжает читать и в испуге восклицает:
– А разве есть слово сворачивается?
Ну да! – подтверждает Татьяна. – Говорят же: «Сворачиваются работы».
– Нет! Работы заканчиваются!
Вмешивается великий стилист стажёр Махрова:
– Лучше: «Свёртываются работы».
Татьяна предлагает:
– Давайте озаглавим «Рождение стана». У нас сто лет не было такого заголовка. Напечатают на ура.
– Да-а… Статья о трубе. Тогда «Рождение трубы».
– Вылетим мы с трубой в трубу.
Вошёл корреспондент из Братска Совенко. Он у нас на практике.
Татьяна сердито набрасывается на него:
– Глаза мои не смотрели б на вас! Давала ваши материалы о перекрытии Ангары в Усть-Илимске и ничего не поняла. Надо было хоть схему прислать. Схему перекрытия!
На листе бумаги Совенко набрасывает схему, поясняет, как шло перекрытие.
Татьяна с важным видом, что всё понимает, поддакивает. Но её пустые глаза – один на север, другой на юг – выдают. Ничего она не понимает и к Медведеву:
– Александр Иванович! У меня предложение. Надо требовать, чтоб материалы о технических новациях, о больших технических свершениях сопровождали схемами.
Медведев с улыбочкой подкалывает:
– Схемы будем передавать газетам по телетайпу?
– Схемы для нас.
– Надо без схем писать понятно.
25 августа
Кровь папуаса
Входит Терентьев с поднятой рукой:
– Здравствуйте, дорогие индустриалы!
Ия сегодня на проводе – регистрирует приходящие заметки – отвечает за всех:
– Здравствуйте, грибных дел мастер. Как там поживают сыроежки?
– Не жалуются.
– А вы? Мы по вас скучаем.
– Спасибо, что не забываете. Я же знал, что вы без меня, что день без солнца.
– А знаете, – всем хвалится Ия, – у меня интересный случай. Есть у меня кубинский цветок. Вьётся, как виноград. Поливаю сегодня… Смотрю… Вот такая поганка на тоненьких ножках… Поела каши и есть хочу. Вот…
– И я хочу есть с утра пораньше, – тянет своё Татьяна. И начинает ворчать по-собачьи. – Есть хочу… Гав-гав…
Её сносит на рифму:
– Жажду крови, жажду мяса,Кипит во мне кровь папуаса… Гав-гав!..28 августа
Инжеватова и другие
Дольше стали ночи до рассвета,Птицы в путь готовятся опять.Эй, остановите срочно лето –Я не успеваю отдыхать.А.СитнявскийВернулась из отпуска похорошевская Инжеватова.
Бузулук и не знает, как подкатить к ней коляски. Начинает с лукавого стишка:
– Как увидишь Инжеватову,Тут же кинь в неё ватою.Инжеватова посмеивается:
– Коряво лепишь…
На эту подколку Олег отвечает грубовато:
– Откуда у тебя три подбородка и намечается пятый? Сразу видно, без мужчин отдыхала. Статс-дама… Сама толком не отдохнула и никому не дала.
– Сбоку на тебя посмотришь… Бузулук – находка для врага.
– Не сметь так говорить! Я сын двух отцов. То есть отец двух сыновей.
– Если будешь так клепать, от тебя и дочери дождёшься.
Сегодня вышел из отпуска и Новиков. В восхищении любуется новыми шторами на окнах.
Медведев докладывает:
– В честь твоего возвращения повесили.
Я иду в коридор звонить в министерство. Разговор предстоит непростой. Поэтому звонить из кабинета значит мешать работать всему отделу. Для таких переговоров и предназначены четыре телефонные будки в конце коридора. К крайней будочке приклеен листок:
«Кто нашёл записную красивую книжку, верните на второй этаж. В корректорскую».
Ниже на листке приписка другими чернилами:
«Алё! Лучше б вы сюда не ходили».
Третий почерк:
«Оно, конечно…»
Вся конторелла бегает звонить на наш этаж.
Аккуратова уходит сегодня в отпуск.
Прощаясь, она говорит Медведеву:
– Александр Иванович! Желаю вам здоровья, улыбок. Как вернусь – чтоб блистали вы зубами. Чтоб не болели они у вас…
Через стол Татьяна подаёт мне руку:
– Толя, желаю тебе всего-всего самого лучшего.
– А я желаю тебе всего чёрного… черноты. Желаю видеть тебя а-ля Африка!
– На юга подашься на машине или как?
– Не-е… На «Волге» отец ездил. Пол-отпуска проковырялся в дороге. В одном Мелитополе неделю лечил свою колымагу. А я полечу самолётом.
30 августа, суббота
Загораю на канале.
Рядом дурачатся парни лет по восемнадцати.
Я смотрю на них стариком с подагрой. Постепенно во мне что-то оттаивает, и я уже не сержусь на них.
Милые ребята… Я бы не прочь повозиться с ними…
Боже мой, как же быстро выпал я из молодых. У меня не было вот такой бесшабашной молодости, не было вот этой беззаботности. Я умиляюсь ими и чувствую райское отдохновение на душе.
Я возвращаюсь домой и вижу: пьяный в педаль Анохин спит в новом пиджаке на полу.
Я зычно командую:
– Рядовой Анохин! Встать!
– Ох… Трудно… Это тебе не хвунт изюму из булки… Т-толя, сходи к Ли Кир…[115] Приехал мой двоюродный брат. За меня сходи… Выпей. Я не м-могу…
– Щас! Только бабочку надену… Роль вашего дублёра меня не греет.
– М-молодец… Нкфыч… Разборчивый.
31 августа
Концерт Анохина
Солнечное утро.
Сияющий Анохин поёт, в такт постукивая ложкой по сковородке:
– Жил-был Анри Четвёртый,Он славный был король.Вина он пил до чёрта,Но трезвый был порой.Тро-лю-лю бом-бом,Да-ля-ля пам-пам.Войну любил он страшноИ дрался, как петух.И в схватке рукопашнойОдин он стоил двух.Еще любил он женщинИ знал у них успех,Победами увенчан,Он жил счастливей всех.Когда же смерть-старухаПришла за ним с клюкой,Её ударил в ухоОн рыцарской рукой.Hо смерть полна коварства,Его подстереглаИ нанесла удар свойHожом из-за угла.От страшного удараКровь брызнула из жил,И нечестивец старыйСкончался, как не жил.[116]Кончив петь, он сильно ударил ложкой в сковородку:
– Концерт окончен. Теперь к делу. Собираюсь всё утро на рынок со шмотьём. Собираюсь долго, как вор на ярмарку. Вчера из ГУМа приволок бракованных лезвий в обёртках. Мешок! Теперь у меня этих лезвий, как у дурака махорки. Оцени! – тряхнул он пиджаком, в котором вчера лежал на полу. – Купил в прошлое воскресенье на Преображенке. Из ГУМа продал – на рынке купил! Ну как? Семь рэ отдал. За три с полтиной купил замшевую куртку, за два – белую рубашку.
– Вы как миллионер. Каждое воскресенье – рубашку! Поносите и бросаете.
– А чего там стирать?.. Поехали на рынок.
– Да нет… Пойду поброжу по совхозному саду.
У входа в сад на меня хмуро смотрит крупная грымза с палкой. Сторож. Всех подозрительных гоняет.
Я ей говорю:
– Лучше бы загорали. Разделись бы и загорали себе на здоровье.
– Не наши года голиком валяться. Это бесстыжки московки могут. А мы, бусиновские, люди с совестью.
10 сентября, среда
Мне 31.
Выпил утром чаю, побрился, надел белую рубашку, висела на палке, прибитой на шкафу одним концом и другим – над дверью.
Сказал Новикову, что надо в поликлинику, и ушёл печатать перевод с украинского отрывка из сценария «Семья Коцюбинских» для приложения к газете «Советская культура».
Никакого даже голливуда.[117]
11 сентября
Держись ногами за землю!
В коридоре Ия похлюпала мне в жилетку:
– Вчера я хотела поговорить с Медведевым, скоро ли он переведёт меня в редакторы. А он: «Вы подыскали себе работу? Ну… Как редактор, как журналист вы нас не устраиваете». Никуда из ТАССа я не пойду! Пять лет в справочной, год в отделе у Медведева стажёром… Никуда я отсюда не пойду. Что ты мне посоветуешь?
– Только одно. Держись ногами за землю!
Мы вошли в свою комнату.
Зина Хромова оправдывается перед Медведевым за какую-то машину.
– Зин, – говорит Артёмов, – какая у вас мина была на лице, когда вы просили себе грамоту?
– Иван Павлович! Никакой мины! На этом международном конгрессе трансфузиологов все грели руки. Я думала, когда спрашивали мою фамилию, мне влепят нагоняй. А они вон что! Сделали снимок для «Тассовца».[118] И весь конфуз в том, что моя шефша Смирнова очень удивилась: «Как это в «Тассовце» я иду после подчинённой Хромовой?»
Медведев хохотнул:
– Ну, вы поняли намёк? Вам на конгрессе хоть по уколу бесплатно сделали?
Сильно хромая, вошёл Коля Великанов. Все уставились на него.
– Ты чего хромаешь?
– А-а! Развивается плоскостопие.
– Плоскостопие развивается у тех, кто делает ерша, – со знанием дела пояснил Артёмов.
– Тогда в ТАССе все плоскостопы! – выкрикнула Ия.
– Кто про что, а я про своё, – скребёт затылок Терентьев. – Кто старое помянет, тому глаз долой. А кто старое забудет, тому оба глаза вон!
И кисло смотрит на Медведева.
Это Терентьев сказал в ответ на его приглашение Медведеву ехать в субботу за грибами.
В прошлую субботу Терентьев проспал и не поехал за грибами. Медведев полдня ждал его на платформе.
– Вот при всех говорю! – грозит пальцем Медведев. – В шесть приходи на вокзал. Опоздаешь – в тройном размере штраф!
Артёмов разводит руками: