
Полная версия
Обойденные
Mademoiselle Alexandrine тотчас же, очень ловко и с большим достоинством, удостоила Долинского легкого поклона, и так произнесла свое bonsour, monsieur[38], что Долинский не вообразил себя в Париже только потому, что глаза его в эту минуту остановились на невозможных архитектурных украшениях трех других девушек, очевидно стремившихся во что бы то ни стало не только догнать, но и далеко превзойти и хохол, и чертообразность сетки, всегда столь ненавистной русской швее «француженки». Девочки были острижены в кружок и не могли усвоить себе заманчивой прически; но у одной из них волосенки на лбу были подрезаны и торчали, как у самого благочестивого раскольника. Это пострижение над нею совершила Дора, чтобы освободить молодую русскую франтиху от воска, с помощью которого она старалась выстроить себе французский хохол на остриженной головке. В другом конце стола, против кресла, на котором сидела mademoiselle Alexandrine, стояло точно такое же другое пустое кресло. Это было место Доры. Никаких атрибутов старшинства и превосходства не было заметно возле этого места, даже подножная скамейка возле него стояла простая, деревянная, точно такая же скамейка, какие стояли под ногами девушек и учениц. Единственное преимущество этого места заключалось в том, что прямо против него, над черным карнизом драпировки, отделявшей спальню девочек, помещались довольно большие часы в черной деревянной рамке. По этим часам Даша вела рабочий порядок мастерской. Сестра Анны Михайловны не любила выскакивать по дверному звонку и торчать в магазине, что, напротив, очень нравилось mademoiselle Alexandrine. Поэтому продажей и приемом заказов преимущественно заведывала француженка и сама Анна Михайловна, а Дора сидела за рабочим столом и дирижировала работой и выходила в магазин только в крайних случаях, так сказать, на особенно важные консилиумы. На ее же попечении были и три ученицы. Она не только имела за ними главный общий надзор, но она же наблюдала за тем, чтобы эти оторванные от семьи дети не терпели много от грубости и невежества других женщин, по натуре хотя и не злых, но утративших под ударами чужого невежества всю собственную мягкость. Кроме того, Дора по воскресеньям и праздничным дням учила этих девочек грамоте, счислению и рассказывала им как умела о Боге, о людях, об истории и природе. Девочки боготворили Дарью Михайловну; взрослые мастерицы тоже очень ее любили и доверяли ей все свои тайны, требующие гораздо большего секрета и внимания, чем мистерии иной светской дамы или тайны тех бесплотных нимф, которые «так непорочны, так умны и так благочестия полны», что как мелкие потоки текут в большую реку, так и они катятся неуклонно в одну великую тайну: добыть себе во что бы то ни стало богатого мужа и роскошно пресыщаться всеми благами жизненного пира, бросая честному труду обглоданную кость и презрительное снисхождение. Из четырех девушек этой мастерской особенным расположением Доры пользовалась Анна Анисимовна. Это была та единственная девушка, у которой надо лбом не было французского хохла. Анне Анисимовне было от роду лет двадцать восемь; она была высокая и довольно полная, но весьма грациозная блондинка, с голубыми, рано померкшими глазами и характерными углами губ, которые в сочетании с немного выдающимся подбородком придавали ее лицу выражение твердое, честное и решительное. Анна Анисимовна родилась крепостною девочкою, выучена швейному мастерству на Кузнецком мосту в Москве и отпущена своей молодой барыней на волю. Имея девятнадцать лет, она совсем близко познакомилась с одним молодым, замотавшимся купеческим сыном и месяца через два приняла своего милого в свою маленькую комнатку, которую нанимала неподалеку от магазина, где работала. Три года она работала без отдыха, что называется, не покладая рук, денно и нощно. В эти три года Бог дал ей трех детей. Анна Анисимовна кормила и детей, и любовника, и ни на что не жаловалась. Наконец, кончил ее милый курс покаяния, получил радостное известие о смерти самодура-отца и удрал, обещая Анне Анисимовне не забывать ее за хлеб и соль, за любовь верную и за дружбу. О женитьбе или хотя о чем-нибудь другом посущественнее словесной благодарности и речи не было. Анна Анисимовна сама тоже не сказала ни о чем подобном ни слова. Приходили с тех пор Анне Анисимовне не раз крутые времена с тремя детьми, и знала Анна Анисимовна, что забывший ее милый живет богато, губернаторов принимает, чуть пару в бане шампанским не поддает, но никогда ни за что она не хотела ему напомнить ни о детях, ни о старом долге. «Сам не помнит, так и не надо; значит, совести нет», – говорила она и еще сильнее разрывалась над работой, которою и питала, и обогревала детей своей отверженной любви. Просила у Анны Анисимовны одного ее мальчика в сыновья бездетная купеческая семья, обещала сделать его наследником всего своего состояния – Анна Анисимовна не отдала.
– Счастье у своего ребенка отнимаете, – говорили ей девушки.
– Ничего, – отвечала Анна Анисимовна, – зато совести не отниму; не выучу бедных девушек обманывать да детей своих пускать по миру.
Этой Анне Анисимовне Дорушка оказывала полнейшее уважение и своим примером заставляла других уважать.
Мертвая бледность некогда прекрасного, рано отцветшего лица и крайняя простота наряда этой девушки невольно остановили на себе мимолетное внимание Долинского, когда из противоположных дверей вошла со свечою в руках Дорушка и спросила:
– Правда, хорошо у нас, Нестор Игнатьич?
– Прекрасно, – ответил Долинский.
– Вот там мой трон, или, лучше сказать, мое президентское место; а это все моя республика. Аня, верно, уже познакомила вас с mademoiselle Alexandrine?
Долинский отвечал утвердительно.
– Ну а я еще познакомлю вас с прочими: это – Полинька: видите, она у нас совсем перфская красна девица[39], и если у вас есть хоть одна капля вкуса, то вы в этом должны со мной согласиться; Полинька, нечего, нечего закрываться! Сама очень хорошо знаешь, что ты красавица. Это, – продолжала Дора, – это Оля и Маша, отличающиеся замечательной неразрывностью своей дружбы и потому называемые «симпатичными попугаями». – Девушки засмеялись. – Это все мелкота, пока еще не успевшая ничем отличиться, – сказала она, указывая на маленьких девочек, – а это Анна Анисимовна, которую мы все уважаем и которую советую уважать и вам. Она самый честный человек, которого я знаю.
Долинский несколько смешался и протянул Анне Анисимовне руку; девушка торопливо положила на стол свою работу и с неловкой застенчивостью подала Долинскому свою исколотую иголкою руку.
– Ну, пойдемте дальше теперь, – позвала Анна Михайловна.
Хозяйка и гость вышли за двери, которыми за минуту вошла Дора, и вслед за ними из мастерской послышался дружный веселый смех нескольких голосов.
– Ужасные сороки и хохотушки, – проговорила, идя впереди со свечой, Дорушка, – а зато народ все преискренний и пресердечный.
Тотчас за мастерской у Анны Михайловны шел небольшой коридор, в одном конце которого была кухня и черный ход на двор, а в другом две большие светлые комнаты, которые Анна Михайловна хотела кому-нибудь отдать, чтобы облегчить себе плату за весьма дорогую квартиру. Посредине коридора была дверь, которою входили в ту самую столовую, куда Журавка ввел сумерками к хозяйкам Долинского. Эта комната служила сестрам в одно и то же время и залой, и гостиной, и столовой. В ней были четыре двери: одна, как сказано, вела в коридор; другая – в одну из комнат, назначенных в наймы, третья – в спальню Анны Михайловны, а четвертая – в уютную комнату Доры. Вся квартира была меблирована не роскошно и не бедно, но с большим вкусом и комфортно. Все здесь давало чувствовать, что хозяйки устраивались тут для того, чтобы жить, а не для того, чтобы принимать гостей и заботиться выказываться пред ними с какой-нибудь изящной стороны. Это жилье дышало той спокойной простотой, которая сразу дает себя чувствовать и которую, к сожалению, все реже и реже случается встречать в наше суетливое и суетное время.
– Очень хорошо у нас, Нестор Игнатьевич? – спрашивала Дора, когда все уселись за чай.
– Очень хорошо, – соглашался с нею Долинский.
Здесь нет мебели богатой,Нет ни бронзы, ни картин,И хозяин, слава Богу,Здесь не знатный господин, —проговорила Дора и с последними словами сердечно поцеловала свою сестру.
– Дорого только, – сказала Анна Михайловна.
– Э! Полно, пожалуйста, жаловаться. Отдадим две комнаты, так вовсе не будет дорого. За эти комнаты всякий охотно даст триста рублей в год.
– Это даже дешево, – сказал Долинский.
– Но ведь подите же с нами! – говорила Дора. – Наняли квартиру с тем, чтобы кому-нибудь эти две комнаты уступить, а перешли сюда, и баста; вот третий месяц не можем решиться. Мужчин боимся, женщин – еще более, а дети, на наше горе, не нанимают; ну, кто же нам виноват, скажите, пожалуйста?
– Ты, – отвечала Анна Михайловна, – сбила меня. Послушалась ее, наняла эту квартиру; правда, она очень хороша, но велика совсем для нас.
Из коридора показался Илья Макарович.
– А как вы, люди, мыслите? Я… как бы это вам помудренее выразиться? – начал, входя, художник.
– Крошечку выпил, – подсказала Дора.
– Да-с… в этом в самом густе.
– Об этом и говорить не стоило, – сказала, рассмеявшись, Дора.
Все взглянули на Илью Макаровича, у которого на щечках пылал румянец и волосы слиплись на потном челе.
– Нельзя, Несторка приехал, – проговорил, икнув, Журавка.
– Никак нельзя, – поддержала серьезно Дора. Все еще более засмеялись.
– Да уж так-с! – лепетал художник. – Вы сделайте милость… Не того-с… не острите. Я иду, бац на углу этакий каламбур.
– Хороший человек встречается, – сказала Дора.
– Да-с, именно хороший человек встречается и…
– И говорит, давай, говорит, выпьем! – снова подсказала Дора.
– И совсем не то! Денкера приказчик, это… – Журавка икнул и продолжал: – Денкера приказчик, говорит, просил тебя привезти к нему; портретченко, говорит, жены хочет тебе заказать. Ну ведь волка, я думаю, ножки кормят; так это я говорю?
– Так.
– Я, разумеется, и пошел.
– И, разумеется, выпил.
– Ну и выпили, и работу взял. Ведь нельзя же!.. А тут вспомнил, Несторка тут меня ждет! Друг, говорю, ко мне приехал неожиданно; позвольте, говорю, мне в долг пару бутыльчонок шампанского. И уж извините, кумушка, две бутыльчонки мы разопьем! Вот они, канашки французские! – воскликнул Журавка, торжественно вынимая из-под пальто две засмоленные бутылки.
Все глядели, посмеиваясь, на Илью Макаровича, на лице которого выражалось полнейшее блаженство опьянения.
– Хорошего, должно быть, о вас мнения остался этот Денкеров приказчик, – говорила Дора.
– А что же такое?
– Ничего; пришел говорить о заказе, сейчас натянулся и еще в долг пару бутыльчонок выпросил.
– Да, две; и вот они здесь; вон они, заморские, засмоленные… Нельзя, Дарья Михайловна! Вы еще молоды; вы еще писания не понимаете.
– Нет, понимаю, – шутила Дора. – Я понимаю, что Дома вам нельзя, так вы вот…
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
…мурильевской Мадонны… – Мурильо, Бартоломе Эстебан (1618–1682), испанский живописец: речь идет о его картине «Пресвятая дева Росарио» (1645–1650).
2
Только в первой зале… – Экспозиция картинных галерей Лувра в XIX в. не совпадает с современной.
3
Ундина, никса – мифические существа, имеющие облик юных красавиц, согласно поверьям живущие в воде; выйдя замуж за смертного мужчину и родив ребенка в таком браке, получают человеческую душу.
4
…близ Св. Магдалины… – то есть церкви Мадлен, фасад которой напоминает античный храм. Строилась и перестраивалась в 1764–1842 гг.
5
Лицом к лицу (франц.).
6
Одеон – (парижский) театр в неоклассическом стиле, с полукруглой площадью перед ним. Построен в 1779–1782 гг.
7
До востребования (франц.).
8
Латинский квартал – местность в Париже, на левом берегу Сены, где находится университет – Сорбонна (основан в 1253 г.). Латинский язык был общим для проживающих здесь студентов из разных стран.
9
…северной Пальмиры… – то есть Петербурга.
10
Рауль Синяя Борода – герой старинной французской сказки, известной в переложении Шарля Перро (1628–1703). Синяя борода умертвил шесть жен за то, что они вопреки его запрету входили в его кабинет.
11
Эолова арфа – ящик с настроенными в унисон струнами, издающими от ветра мелодические звуки.
12
…как владыка Морвены – т. е. владыка древнего могучего государства северо-западной Шотландии, опоэтизированного Джеймсом Макферсоном в «Поэмах Оссиана» (1760).
13
Могучий Ордал… – имя властелина Морвены.
14
Ликтор – страж при высших должностных лицах в Древнем Риме. Ликторы имели в руках связку прутьев.
15
Доверенное лицо (лат.).
16
…у Вашета… – видимо, в кафе «Ле Вашетт» вблизи Латинского квартала.
17
Магдебургское право – юридический кодекс XIII в., закреплявший право горожан на самоуправление. Право это возвращено Киеву в 1802 г.
18
Филаретовское милосердие – то есть такое, как у Филарета Милостивого, византийского святого, жившего в VIII в. По преданию, Филарет был богат и делился своим имуществом с каждым нуждавшимся.
19
Сирин, Ефрем (IV в.) – один из учителей церкви; составленные им молитвы вошли в богослужебное употребление.
20
Дамаскин, Иоанн (ок. 675 – до 753) – знаменитый автор многих трудов по философии и богословию. Известен как сочинитель «златоструйных» церковных песнопений.
21
…полиелейного колокола… – колокольный звон перед полиелеем – торжественной частью праздничной всенощной.
22
…в Китаев или Голосеев… – предместья Киева.
23
Разлатый – разлогий, глубокий.
24
Сретать – встречать, идти навстречу.
25
Онерный – честолюбивый (от франц. honneur – честь).
26
Пощетиться (пощечиться) – поживиться чем-нибудь.
27
Аскольдова могила. – Место захоронения киевского князя Аскольда, убитого, согласно летописному свидетельству, новгородским князем Олегом в 882 г. в урочище Угорском. В 1810 г. по проекту архитектора А.И. Миленского над его могилой было возведено надгробие.
28
Интересан (интересант) – своекорыстный человек.
29
…вместо камфина – канхин. – Вероятнее всего, камфин от англ. comfit, то есть конфета или засахаренные фрукты.
30
…на Эспанском дворянине… – то есть на представлении комедии с куплетами и танцами Ф.-Ф. Дюмануара и А.Ф. Деннери (Дон Сезар де Базан).
31
Западной улицы (франц.).
32
Привратница (франц.).
33
Синель – бархатные шнурки или махровая нить для женских нарядов.
34
Марон (от франц. marron) – каштан.
35
До свиданья, моя радость (франц.).
36
Есть (франц.).
37
Пять Углов – перекресток четырех петербургских улиц: Загородного проспекта, Разъезжей, Троицкой (ныне ул. Рубинштейна) и Чернышева переулка (ныне ул. Ломоносова).
38
Добрый вечер, сударь (франц.).
39
…перфская красна девица… – то есть пертская красна девица. По названию романа В. Скотта «Пертская красавица» (1828).