Репрессированный ещё до зачатия

(Дальше Галина пишет сама.)

Я приехала вовремя.

Нас сбежалось двенадцать человек.

Пришёл парень и повёл в комнату. Там мы расселись за длинным зелёным столом. Вошёл ещё один, маленький и лохматый, будто юный бандюган. Он и стал объяснять нам задание, которое шло под видом субботника.

– Будем жестоко гонять зайцев. Нерадивых комсомольцев! Тех, кто годами злостно не платит взносы, тех, кто не обменял до сих пор билеты. Каждому из вас мы дадим по одному адресу этих зайцев, и ваша задача примчать их сюда.

Мне досталась Буракова Екатерина Алексеевна. Шенкурский проезд, 8 б, квартира 67.

Мы скентаврились с Раей Хрульковой и сразу дунули по её, Раиному, адресу к Семёновскому метро. По дороге в автобусе узнавали у всех подряд, где находится эта проклятая улица Жигулёнкова. Как назло никто не знал.

У метро нашли круглую будочку «Справка».

Пристали и к будочке со своим вопросом.

– Подите вон! – рявкнула из окошка тётка. – На неприличные вопросы не отвечаю! Дай им адрес «Жигулёнка»!

– Да не про машину мы. Мы ищём улицу такую!

– Но это другой напев.

Она пошуршала своими бумажками и:

– На тридцать шестом автобусе едете до остановки «Улица Жигулёнкова».

Крепко выругавшись по-импортному, мы поплелись обратно к той остановке, где сошли. Подшуршал автобус. Сели. Сразу же к водителю. Переспросили у него. Он посмотрел на нас мутным взглядом и проронил, что такой остановки нет. И мы опять стали всех расспрашивать.

Наконец одна женщина нам объяснила.

На адресной бумажке было написано: ул. Жигулёнкова, 1/20. Мы почему-то подумали, что корпус 1, а дом 20. Но мы жестоко ошиблись. Проблуждав с полчаса, мы поняли, что адрес дан в расчёте на две улицы. Выматерившись ещё раз, но уже по-русски, с упоминанием матушки, повернули назад.

Нашли первый дом.

С остервенением взбежали на пятый этаж. Звоним.

Открыла маленькая, круглая, как бочка с капустой, девица.

– Здравствуйте! Мы из бюро ЧК КПСС! – внаглую затараторили мы дуэтом и тут же почему-то запнулись. Немного подумали. Уточнили уже смирней: – Мы из райкома комсомола.

Дальше Рая одна потащила допрос:

– Вы почему до сих пор не обменяли комсомольский билет? Почему не платите взносы?

– Апельсин тебе в гланды! Да сколько можно?! Надоело кормить этих райкомовских спиногрызов. Мне б самой кто помог. Старенькие родители… Декретница… Только родила… Больной ребёнок… Муж у меня с издёвкой поёт:

– Нам хлеба не надо:Нам партия светит.Нам денег не надо.Работу давай!

На кого терпужить? На райкомовских чумовых болтушков?

– Вас же могут из комсомола исключить. А это нехорошо повлияет на будущее ваше.

– А какое оно, будущее это? Мне в господа, – девушка посмотрела на потолок, – не лезть. Куда нам, в лаптях, по паркету? А на мой век чёрной ломовухи удавись…

– Нам велено привезти вас в райком… С вами там поговорят…

– Вместе с больным ребёнком на руках ехать к тем тундрякам?

Рая покраснела. Замялась.

И мы молча побрели к двери.

Всю обратную дорогу до «Семёновской» мы думали, ехать ли по моему адресу или лучше сразу рвануть по домам. После встречи с первой зайчихой нам расхотелось рвать жилы в этом дурковатом шмоне. Или мы наподгуле?

Мы поколебались, плюнули в урну, не промахнулись – культурные! – и ахнули по хатам.

Я с лёгким сердцем ехала назад, зная, что мой муж мечет уже икру, хотя он не сом и даже не сазан.

(На этом её запись кончается.)

Я в самом деле в четырнадцать звонил комсомольнятам в райком:

– Жена уверяла, что будет в час. А уже два. Я беспокоюсь.

– Не беспокоитесь. Они получили задания, разъехались. Ещё не все вернулись. Кое-кто чуть задерживается.

Галина вернулась в два пятнадцать.

Вошла. Кисло махнула рукой:

– Послезавтра в райкоме конференция по предварительному отчёту об обмене комсомольских билетов. Сами не разбежались рыться в этой грязи. Всё свалили на нас в последний день. Ну порядочки… Ну… Всё делается за полчаса до смерти! Айдаюшки! Вместе позвоним им…

Мы спустились к будке у соседнего дома.

Галинка набрала телефон:

– Я насчёт рейда по женщинам, которые не обменяли билеты. Я, – она назвала свою фамилию, – съездила по своему адресу. Дома никого не было. Я оставила бумажку.

– А соседи что? Живёт эта Буракова там?

– Да вроде живёт…

Галина повесила трубку и моляще проговорила:

– Хотя бы жила…

13 ноября 1976. Суббота.

Перед сном

Утром после холодного душа и бритья я по воскресной привычке вышел из ванной с тряпкой протереть пол.

– Отнеси тряпку назад! – повелела Галинка. – Сегодня впервые я сама вместо гимнастики протру. А то что-то неохота заниматься просто гимнастикой.

– Мы искренне рады таким переменам.

– Что же ты молчишь насчёт нового костюма?

– Галина Васильевна! Ножно кланяюсь вам за спортивный костюм! Такой даже бровеносец в потёмках не носит! А вы купили и, что самое главное, сумели надеть на меня. Я берёг его для выезда на велике. Я на радостях сегодня утром в постели сочинил про вас стишок:

– Ты моё первое, второе и третье,Ты и закуска, ты и вино.

– Во! На груди или на спине рубашки надо вышить велосипед. Шикарно будет!.. Ты чего так пристально глядишь на меня?

– Я любознательный.

Она заходилась выбросить мои старые, но дорогие мне носки.

– Ты и со мной не чинишься. Как с носками. Не надо так бесцеремонно обращаться со старой мебелью. Она сейчас в моде.

Мы вместе постирали.

Потом Галя спекла толстюху пирог.

Она выбирает из него яблоки. А остальное не ест.

– Яблоки растут в пирогах! – сообщает она.

– И иногда в магазинах на полках.

Перед сном я ношу её на плечах по комнате.

– Ты так небрежно и легко несёшь, как куклу. Тебе совсем легко?

– Совсем.

– Не поскользнись на нашем стеклянном паркете. Иначе будет два молодых цветущих трупика.

14 ноября 1976. Воскресенье.

Отпуск в страду, или Запоздалый медовый месяц

Как-то притаранил я жёнке-пшёнке в гостинчик из кокандской командировки пуда два винограда.

Еле втащил в вагон свои коробки.

А жаруха азиатская. Под сорок. Во все эти поездные дни на мне из одёжки лишь закатанные выше колен трико.

Разложил в тощий слой свой гостинчик на третьей полке и все пять дней пути всё дрожал над ним, переворачивал свои гронки, боялся, что сгниёт мой гостинушка.

А он не сгнил. Только привялился.

Глянешь – слюнки текут.

Ест любимушка виноградишко – а ягодки с хороший мизинец! – и на вздохах-печалях мечтает:

– Господи! Сделай так, чтоб я без конца ела, ела, ела его… А он бы не убывал, не убывал, не убывал. Сделай! Нужалко тебе!?

– Ему, может, и не жалко, – говорю я, – да не сделает. Не сможет! А я могу дельное предложение поднести. Тебя надо вывозить в сбор на плантацию! Наешься хоть раз вволю, до сблёва. И без веса.

– Ага! На арбузы уже вывозил!

– Прошу на арбузы не клеветать.

Позапрошлым летом в отпуск я выцыганил командировку в журнале «Сельская молодёжь» и увеялся на Астраханщину за арбузным очерком.

У Галинки тоже был отпуск. Мы и покати дуэтом. Может, между делом загару поднакопим. Развеемся.

Приезжаем в арбузный совхоз.

Места нам глянулись.

Вроде неплохо нас встретили. Мы и загорись недельку какую покувыркаться на сборе арбузов. Поедим вволюшку… Студенты вон убирают. А мы хуже, что ли?

А директор нам и бахни:

– Арбуз – штука весёлая. Может статься и печальной. Занозистой… Утро… Наклоняешься сорвать красавей арбуз. А на нём сияет на первом солнышке корона из живой гюрзы. Греется. Озябла, вишь, за ночь…

– Байка! – не соглашаюсь я. – Да водятся ли у вас гюрзы?

– Кишмя кишат.

И Галинка призавяла.

– Нет, – морщится. – Не нужна мне такая арбузная диета. Я спокойней на рынке куплю.

Только до рынка дело не скатилось.

Командировка свела нас с местными селекционерами. И они надарили, натащили нам в гостиницу отменных арбузов на всю оставшуюся неделю. Нечаянно подзалетели мы на арбузную диету. Жили в астраханской гостинице «Волга» с видом на Волгу, ели только одни арбузы и не забывали про пляжные радости-загары.

И домой мы вернулись с пудовым арбузом.

Селекционеры на прощанье поднесли.

Вот и весь арбузный экспромт.

С наскоку ничего не делается.

Хоть и сорвалась нечаянная арбузная идея поработать в отпуск в поле, но в нас засела крепко.

Ну в самом деле…

Не знаю, кому как, зато мне, корнем из деревни, прожившему полжизни в ней, больше всего не по душе мой столичанский отпуск.

Не дают селянину роздыху если не поле или ферма, так своя подсобка. А тут вдруг выбежала навстречу чёртова прорва пустого времени!

Что делать?

Забот по дому никаких.

Раскатывать по югам не на что и не люблю.

Там больше загораешь в очередях, чем на пляже.

Такой отдых не по мне.

А не полезней ли поарбайтать на чистом воздухе?

В полюшке?

Хорошо бы в сам распал страды податься на уборку. Наверняка богато зачерпнёшь и свежих себе сил, и солнца, и здоровья. Не я ж один такой вумный, который знает, что лучший отдых – смена работы.

Задумано – сделано.

Разослал письма-предложения по объединениям.

Увы…

Кубанский плодопром даже не ответил.

Из Ставрополя посочувствовали: пригласить на уборку плодов и овощей не можем, так как в совхозы уже наслали народу с предприятий на всё летушко.

Заместитель начальника Донплодопрома В. Трофименко (Ростов-на-Дону), отказываясь от наших с женой услуг, под копирку поиронизировал:

«Условия у нас следующие: море отсутствует…»

Как-то не смешно.

Я ничего не вижу крамольного, если горожанин-отпускник поедет поработать в хозяйство, где плещется речка ли, озерцо ли, море ли. Искупаться утром, в обед или при заходе солнца кому не в радость? Кому во вред?

С объединений спустился я этажком ниже.

Навалился строчить районным властям тех мест, куда хотелось бы закатиться.

Тут коленкор совсем другой.

Деловые ответы летели быстро. В частности, Анапа посоветовала списаться с совхозами: «Витязево», «Кавказ», «Джемете».

«Джемете» написал:

«Если снимете частную квартиру, то на уборку приезжать можете. А свободным жильём совхоз не располагает».

Крылья у нас опали.

Кто не знает, каких капиталов стоит койка в курортном пригороде?

Устав от долгой безрезультатной писанины, в августе подались мы, как все, на юг. Проветриться да поджариться.

Не смогли вырваться из оглоблей моды.

Полсвета обскакали.

Мои милые Насакиралики…

Батум.

Сухум.

Сочи.

Туапсе.

Новороссийск.

Анапа.

Везде по капелюшке. Два-три дня. Не могу век киснуть на одном месте. Нудное и какое-то постыдное это вынужденное безделье, именуемое отдыхом.

А вокзалы, дороги, суета – бальзам на душу.

Всё вроде при деле.

Пожалуй, мы с женой навсегда распрощались бы с мыслью увеяться в отпуск на уборку, не привяжись к нам история в Анапе, в той самой Анапке-канапке, куда я писал.

Дотлевал дождливый август. Холодно. Ветер.

Купаться не сунешься.

Завтра на поезд.

А куда денешь сегодня?

Как неприкаянцы слонялись по улицам.

Вдруг натыкаемся у овощного ларька на очередь – святое спасение от скуки. Не спрашиваем за чем. Так стоять не будут!

Молча пристёгиваемся к хвосту.

Стоим час.

Стоим два.

Очередь очумело пухнет.

Люди завязывали знакомства. Ссорились. Мирились. Поблизости прогуливались. Одна парочка, по точным, авторитетным подсчётам очереди, трижды прогулялась до загса, но так и вернулась, по заключению экспертов всё той же ревнивой очереди, с чистыми паспортами.

Но с четвёртой прогулки парочка вернулась счастливая-счастливая. И, взявшись за руки, дурашливо пела:

– Надену я чёрную шляпу,Поеду я в город Анапу.И там я всю жизнь пролежуНа солёном, как вобла, пляжу.Лежу на пляжу я и млею,О жизни своей не жалею,И пенится берег морскойСо своей неуёмной тоской.

– Что с вами случилось? – заволновалась очередь.

И парочка торжественно доложила дорогой очереди:

– Саукались! Подали заявку на законный брак! Дождались своего вольного виноградика!!!

От этой вести Галинка запечалилась.

– Ты что загоревала? – допытываюсь я. – Жалеешь, что не ты на месте невесты?

– На месте невесты я уже была… В медовый месяц многие пускаются в путешествия… А мы никуда и не ездили.

– Так съездим! Это просто. Пускай и запоздало объявим будущим летом новый медовый месяц и поедем. Только вот куда? Да хоть к господам у Грэцию!

– Нет. Там и без нас всего много. И зачем так далеко забиваться? Да и на каковские манечки? Нам бы куда поближе… Попроще… Куда-нибудь в деревню. На виноград. Прям с поезда сразу на плантацию! Чтоб без веса есть и не жаться, что кончается… До отвалушки наесться хоть бы разок…

Тут горец продавец докладывает уважаемой очереди:

– Товарисчи! Звонила сердитая совхоза, картинк такой. Простоите до сэмнадцат нола-нола, а винград будэт нэ будэт… Одна Бог знай. Собрай нэкому!

Мы честно отдежурили пять часов до семнадцати ноланола и отбыли с пустыми руками.

Зато это собрай нэкому подстегнуло, всколыхнуло, накинуло веры, что где-то наверняка мы ещё воспонадобимся в страду.

И понадобились.

Пускай и через год.

Мы едем в запоздалый медовый месяц на виноград в кубанский совхоз «Залив»! Это Темрюкский район!

Прилетел я на вокзал.

А мочалка из кассового окошка и отрежь:

– Не дам я вам билет через Керчь. Нет в указателе! Ехайте через Краснодар!

– Через Краснодар в полтора раза дольше. Всё равно, что к соседу за стеной добираться через Торжок. Поговорите поласковей с указателем. Он не человек. Может, упрямиться не станет.

– Мне что… Если машина даст, так и я не пожадничаю. Тут же вам быстренько дам!

– Вот за это спасибушко! Вот что значит ненавязчивый сервисок!

Машина оказалась сговорчивей человека.

От кассы я отжался с билетами в руке.

С нами в плацкартном купе ехал до Орла один загранрыбачок.

В день по двенадцать часов ловил кильку у Канар.

– Выловил дармовой «Фордик», полмешка зелёнки.[174] Раньше можно было провезти один ковёр. Сейчас три! Ковры от и до! У меня уже три ковра валяются. До дома пилюкать пять часов с копейками. Дам своим шороху! Пускай кормят, поят. Я шесть месяцев картошечку не видал!

– Насмотришься… Как там? За бугром?

– Оюшки! Лучше молчать… Не фонить… А то укатают за пропаганду ихней жизнёхи. За жизню молчу. А мелочи… Сюрпризов до сблёва! Вот рюмка как рюмка. Ничего. Выпил водку – на дне целая голая баба! Подарунчик!.. Или… Купальник с сюрпризом. Тонкий, шелковистый. Наденешь – ничего. А выйдешь из воды – без ничего. Голый!.. Купальник-то на тебе, да не закрывает от других твои радости-гордости. Всё на виду!.. Ради «Фордика» позволительно полгода не видеть барыньку картошечку…

Нам стало как-то не по себе. Снесло в стыд.

Мы едем не заработать.

В запоздалый медовый месяц летим поесть вволюшку виноградику…

Вот вам, пожалуйте, и Керчь.

Поболтались по городу.

Пошатались по Митридату-горе.

А в семнадцать двадцать на пароме подались через четырёхкилометровый пролив.

За нами чайки клубятся. С криками.

С парома в восторге швыряют чайкам хлеб.

– Им надушко рыбку ловить! – выговаривает тощенький дедок. – А оне хлеб у пукёнышей выпрашивають. Бессовистни!

Уже темнело, когда ступили на кубанский берег.

До нашей Гаркуши-лягуши 37 километров. Сегодня на своих двоих не допластаться. Гостиниц же поблизости никаких.

Потопали по шпалам к станции Кавказ.

Куда ни глянешь – всюду скачут лягушки. Откуда?

– Это их родина! – поясняет нам машинист с тягача.

– Эхушки! Не хватает на них французов!

На вокзальчике всю ночь гладили боками и без того уже до блеска отполированные горбатые скамейки. В окна весело подмигивал крымский маяк. Ничего, мол, не ропщите.

Главное, вы почти у цели!

А мы и не роптали.

Чуть забелел свет – бегом к переправе.

Оттуда автобусом жмём по длинной дамбе.

От станицы Запорожской пешком в свою Гаркушу.

До неё двенадцать километров.

Вдоль дороги – виноград! Похоже, уже порвали. Но пооставляли дай Божечко сколько!

Мы забежали, бомбили[175] прямо с кустов.

Вот и первый завтрак-мечта.

Без веса.

Безо всякой платы.

До свинячьей обжорки!

Наелись. Стали дурачиться. Поцепили на булавке по бумажному рублю на грудь и ну отплясывать меж кустами «танец денег». Это у греков на свадьбе такое танцуют.

Этот танец сулит молодожёнам достаток и благополучие.

И чистая правда.

Мы, может, завтракали б и танцевали до вечера, не остановись рядом с нами красный «жигуль».

Видит водитель, приезжие, с улыбкой зовёт в машину:

– Станция Березай! Кому надо залезай!

И он подвёз нас к самой конторе.

Директор «Залива» Лещёв спросил:

– Вы кто по образованию?

– Инженеры.

– Вам отдохнуть надо с дороги.

– Смена труда – наш отдых.

– Не. У нас так не говорят… Устроим в дом приезжих. Завтра подключим вас к уборке. А сегодня устраивайтесь.

– А что устраиваться? Оставим вещи, переоденемся и ух вместе со всеми на плантацию! – посмотрел я в окно на женщин, поднимались с вёдрами в крытую машину. – Только восьмой час утра. Зачем же целый день киснуть без дела?

– Не-е… Вы гостейки. С дороги не грех отдохнуть.

Да отдыха не получилось.

Комендант Пимонова показала нам нашу комнатушку, пообещала принести постельное бельё и ушла.

Ждём час, ждём два. Ждём три.

Пришлёпали к ней домой – закрыто.

Снова ждём.

Сидеть и смотреть на пустые стены как-то нерентабельно.

Меня заносит на философию.

Я думаю… Вспоминается…

«Женщина хитра, как лиса, ловка, как тигр, изворотлива, как змея, ленива, как бегемот».

Уже полдень.

Бредём в столовую.

Нас не пускают:

– Чужих не кормим!

– Мы помогать приехали!

– Вас нету в нашем графике!

Что нам оставалось делать?

Хоть мы с жёнкой и беспартийные, но я все-таки от души плесканул в поварскую шатию ушат отборного многопартийного мата, правда, к моему удивлению, мысленного, и дунул прочь из столовки, не забыв схватить за руку свою Галинку.

На выходе мы с горячих глаз взяли не вправо, а влево, и очутились через минуту не на гаркушинской улице, а в винограднике, примыкал к боку столовой.

Мы огляделись вокруг и грохнули. Было б с чего гнать пургу! Перед нами ж наш царский обед!

Виноград тут уже убрали. Ну и сколько побросали!

И мы навалились дёргать ягоды с кустов и сразу прямым транзитом в рот.

Нарвали и про запас.

Так что и на ужин у нас снова был дорогуша виноград с хлебом.

А что с устройством?

Уже под потёмочками опять стучимся к комендантше.

Она разгневана:

– Ну? Иля у вас башни посорвало? Ну чего вы, шурики, ломитесь в чужую хату? Я ж сказала принесу, обдери тебе пятки, значит, принесу!

Часов в десять вечера прибегаем из кино – белья нет и в помине.

Снова к комендантше.

На ступеньках у неё банки закрученные.

– Толя! – шумит она.

Выбегает из-за занавески в дверном проёме слоноватый мужичара в одних трусах-парусах.

– Ты вынес подростку?[176] – кисло щурится комендантша.

Мужик вяло подносит руку к виску:

– Человек я послухмяный… Докладую по всей формочке номер один. Вынес… Лопает! Какие будут новые указивки, дорогая моя ЧК КПСС?

– Та кинь ты этим беложопикам там в детской то проклятущее бельё!.. Чи я у Бога пирожок вкрала, шо он наслал на меня цю наглу московську филлоксеру![177] Ну при кипели, обдери тебе пятки! Ну репьяхи!.. И без вас тошнит! Дом – цэ така крутаница, така крутаница! Вечна крутопляска! Вечный зыбок![178] Нам тилько вас и не хватало!..

Сунули мы подушки в наволочки, разостлали простынку и бух спатеньки. И испытали райское чувство полёта в невесомости.

Сразу мы не поняли, что тут в чём.

Огляделись – мы почти сидим в яме!

Сетка чуть тебе не резиновая. Провисла до самого пола.

И занятно ж так спать.

Ноги и голова вверху. А всё прочее в ямке!

К тому же наша люля[179] оказалась тесной да короткой, и нам пришлось приставлять стулья сбоку и под ноги по ту сторону железных прутьев.

9 сентября. Воскресенье

Вскочил. Бегу на берег подузнать время.

Рань несусветная.

Навстречу мужик с мальчиком и девочкой.

Читает им наизусть пушкинскую сказку про попа.

Луна по-за тучами крадётся.

– Папка! – аврально кричит мальчик. – Луна летит!

– Пускай летит. Своим делом занята. А ты слушай…

Странно и счастливо услышать в Гаркуше Пушкина в такой ранний час.

Батёка прервал сказку и стал ласково отчитывать за что-то мальчика. Тот послушал-послушал и говорит:

– Ругай Маринку больше меня. Она выше меня!

Девочка мягко дёрнула мальчикову руку книзу:

– А ты, барабулька,[180] смалчивай. Не подучивай папушку своим глупостям.

Мы позавтракали виноградом с хлебом и бегом к конторе, где сливается в кучку народ.

Было около семи.

Кругом никого.

Из конторы важно выкатывается тумбоватая ландёха-тетёха. Закрывает за собой дверь на ключ:

– Ступайте добирайте сны. Ноне всему совхозу выходной выписан.

– Как так? Сам директор вчера пел – работаем!

– То вчера. А то сегодня. От вчера до ноне переезд ба-альшой!

– Страда… День золотой!

– У нас богато золотых дней. Так что теперьше? Без передыху? Два выходных пахали. Сегодня кинули отдых.

Мда… Опять целый день сшибай баклуши по Гаркуше!

За тем ли ехали?

Пинаем воздух по посёлку.

А Гаркуша недурна собой.

Один за одним роскошные двухэтажные дома-красавчики. Под окнами цветы. Улицы приоделись в асфальт…

Дёрнуло искупаться. Шатнулись к берегу.

Разделились. Пали на песочек.

Не жарко что-то.

Скорей прохладно.

День разгорается.

Только прочного тепла не выдаёт.

Одетыми сидим на берегу Таманского залива.

С воды тянет холодняком. Не до купанья.

Одни утки-гуси хлопочут в ряске, затянула прибрежку.

Прорисовывается на горизонте ватажка ребят с проволочными прутиками.

Пеструнцы прислушиваются.

Слышен всплеск.

– Колька! Там кефаль балуется! – и вся ватага, задрав до колен штаны, кидается по мелководью к месту, откуда донёсся всплеск.

Через мгновение все кучкой на бегу кидаются сечь воду прутьями. Бьют, глушат гаркушата кефаль!

Как-то жутковато всё это видеть.

Я попытался остановить эти страхи, и взрослые из местных дали прозрачно понять, что понянчат меня на кольях, не перестань я замать малых детишков.

Я спросил у кефальщиков:

– Ребята! А виноград на плантации едите?

– Без вопросов! В худшем случае денёк на струе посидите.[181]

Галинка мне:

– А ты переживал! Конечно, он, может, и опрыскан. Но о трупы между рядами покедушки мы не спотыкались. Так что особь не волнуйся!

– Попробую.

Вечером к дебаркадеру притёрся катер «Лотос».

Прямушко из Керчи!

Да черкни нам гаркушата, что катера ходят из Керчи напрямки в Гаркушу, не казнились бы мы позапрошлой ночью на вокзалушке станции Кавказ.

Стыдно за бесцельно прожжённый день.

Чем же всё-таки заняться?

Может, почитать?

Мы в библиотеку.

– Запишите нас…

– Давайте паспорта в залог, – протягивает к нам руку молоденькая библиотекарша.

– Паспорта в залог нельзя.

– И книжки нельзя. Потеряете ещё… А за паспортами придёте…

– Берите деньги в залог, что ли?

– Деньги я возьму, когда потеряете. С чужими мы контактируем по принципу обмена: вы нам паспорта, я вам – книжки.

Меняться мы не стали.

Мы сами немного порылись в книгах. Со скуки.

А библиотекарша то и дело убегала в соседнюю комнату попеть под баян. Там самодеятельные артисты готовились к праздничному концерту.

И выкатились мы из библиотеки с пустом.

Куда пойти?

И поскреблись домой.

По пути забрели в нервный (нерваный) виноград, сдёрнули несколько кистей для второго завтрака.