Далёкое завтра

– Ну да. – Моисей опешил, не понимая, к чему клонит любимая. – Ты да я…

– А дети?

– Какие дети?

– Да наши! Наши с тобой дети, Мосик, – Зои уперла руки в бока, – или ты о них не думал? Или на них твои планы и твой мир не распространяются?

– Не! Что ты! Распространяются, конечно! Распространяются! – поспешил уверить подругу Гафт. – Я даже не думал об этом! Тьфу! То есть, наоборот, думал, но ведь это еще не скоро случится? Так ведь?

– Пока нет, – хитро улыбнулась Каплан, чувствуя, что ей вновь удалось смутить Моисея. Ничего: пусть слегка поволнуется – полезно для профилактики. – Но мы же над этим поработаем?

– Конечно, милая! Будем работать, не останавливаясь, – и Зои счастливо скользнула в объятия Моисея, забыв про страхи и предрассудки. Вопросы будет проще задавать в качестве жены Гафта. А сейчас… Имеет же она право на счастье? И совсем не важно сколько оно продлится.

***

– Дорогая! – экран вспыхнул во всю стену и показал ненавистное лицо мужа, наклонившегося к видео сенсорам. – Хватит дрыхнуть, всё на свете проспишь. Давай, начинай процедуры, а то я уже беспокоюсь, не испорчен ли твой красивый образец.

– Ты убил меня, – прошептала с ненавистью Зои, продолжая лежать на холодной койке. – Ты убил нашего сына!

– А ты чуть не погубила наш проект!

– Твой проект! – выдавила девушка из себя с усилием.

– Наш, – возразил Гафт, – ты была в курсе происходящего!

– В курсе, поэтому и сделала, что сделала…

– И чуть нас не погубила! Но не терзай себя, дорогая, – вред, нанесенный тобой нашему проекту, оказался минимальным. И давным-давно анулирован.

– Вред? Да от тебя вреда оказалось в сто тысяч крат больше! – крикнула девушка, задетая словами мужа. Злость, что переполняла ее, заставила подняться на койке. – Ты собрал здесь всех! Ты и тебе подобные уничтожили остальной мир! Потом ты убил меня и нашего сына!

– Стоп! Сына не я убил, а нестабильный ядерный реактор, который разрушил Атланту-2 в Омске. Тогда все делалось впервые, и ошибки были возможны!

– А кто отправил его туда?

– Прости, милая, но я не мог позволить тебе заразить своими революционными идеями его неокрепший разум. Он должен был видеть новую Эру по-новому, а не с позиций пенсионерки, которой дорог старый мир и которую не устраивает новый, красивый и правильный мир будущего, не такого, к которому она привыкла.

– Ты поработил этих людей, забрал у них ценности, разделил на женщин и мужчин, заставил навсегда забыть друг о друге, и это твой новый мир?

– Да, – буднично пожал плечами Гафт, – Мир, в котором невозможно перенаселение планеты! Мир, в котором окружающая природа свободна от губительного воздействия человечества. Мир, где человек победил свои амбиции и стал…

– Рабом системы! – перебила Зои, адреналин от наполнявшей ее злости заставил подняться на ноги и шаткой от слабости походкой подойти ближе к монитору. Голое тело, покрытое капельками влаги и мурашками, казалось вдвойне соблазнительным. – Рабом, заключенным внутри города, которым управляет КИРа. И этот муравейник ты называешь домом? Да это тюрьма! Самая настоящая садистская тюрьма!

– Ой, ну опять начинается… – протянул Первый, закатив глаза. – Каждый раз, когда ты просыпаешься, начинается истерика и мне приходится отвечать на те же вопросы. Отлично, вижу ты в норме. Тебе еще пол часа на все про все, а потом врубаю воду. Иначе времени нет: у нас сегодня важное событие! Наконец-то решена генетическая задача века! И знаешь, кто её решил?

– Пошёл ты, – выдавила из себя Зои.

– Ну, как знаешь, – Гафт махнул рукой и отключился. А Каплан потянулась за одеждой. Так или иначе, ей не удастся избежать жизни. Ее опять реинкарнируют. Но можно бороться изнутри. Она пока еще не знает как, но шанс представится! Обязательно представится! А воспоминания придадут ей ненависть и достаточно силы, чтобы выдержать все, что угодно, и решиться на любое безумство.

Глава 3. Скверность

Антон сломался. Он не чувствовал себя настолько беспомощным с момента, когда его жалкого, мокрого и без сил, но наполненного знаниями предшественников, извлекли из камеры ускоренного роста. Биоин был испуган и дезориентирован. Несмотря на ясное понимание происходящего, – репликам еще в капсуле роста внедряли матрицу сознания предшественников, – он не мог говорить и самостоятельно двигаться. Абсолютно все мышцы приходилось тренировать заново. Тогда еще молодого, двадцатилетнего и только что рожденного Власова поместили в изолированную «детскую» и возились с ним не меньше недели, пока молодой человек учился управлять мышцами и говорить, применять весь объем знаний и опыта, который впихнули в голову новоиспеченному Шестьсот Первому. С проекции на стене с Власовым постоянно разговаривал молодой человек, учил правильно произносить буквы, складывать в слова, пока лицевые мышцы не усвоили весь набор движений. Далее начались силовые тренировки. Антон заново учился управлять мышцами: ходить, бегать, плавать, координировать движения. И постепенно юноша обрел, наконец, власть над телом. Странно оказалось осознавать, что он все это знает и умеет, но почему-то ничего не получается. Так же и с электронным интерфейсом. Ни с первого, ни со второго раза ничего не вышло. Даже когда биоина начали вводить в курс его непосредственной работы – знакомые схемы и модели ДНК никак не связывались воедино. Целостность информации оставалась за гранью понимания, пока он сам не вник в суть вещей. И лишь когда новоиспеченный молодой человек был подготовлен полностью, Антона выпустили в общий мир. Но и тогда асоциальный образ жизни ввел его в глубокую депрессию. К встрече с обществом он оказался не готов. И затворился внутри себя на долгое время. Дом-комната – работа, и ничего больше. Только со временем чувство одиночества развеялось, общение с сотрудниками позволило обрести немногочисленных знакомых, и Власов начал постигать окружающий мир с его развлечениями.

Теперь же как будто все повторилось. Словно его только что выкинули из камеры роста, выдернули из общего организма, выщипнули как атом из мироздания и оставили одного. Голос КИРы больше не появлялся, цифровой интерфейс, давно воспринимаемый частью внутреннего мира, умер и не воскрешал, сколько Антон ни просил и ни стучал пальцами по запястью. Это походило на ампутацию, когда человека лишают одной из важных частей тела, ноги ль, руки, или другого органа. Интерфейс вживлялся еще в капсуле роста, и в течение жизни единица общества настолько привыкала к взаимодействию с ней, что не замечала. Это как подсознательное знание: ты ходишь, но не думаешь об этом, кушаешь, не замечая, как, или ощущаешь потребность в чем-то необходимом. Так же срастается с человеком и его сознанием интерфейс.

– Кира? – прошептал Антон в надежде, что заблуждается, и сейчас вновь сквозь короткие помехи прорежется мягкий голос ИИ. – Кира!

Биоин еще несколько раз потыкал по запястью, поморгал, в надежде, что интерфейс запустится и перед взором вспыхнет цифровая модель ДНК, над которой он только что работал. Но нет. Связь оборвалась. Ни голоса КИРы, ни музыки, что плавно звучала внутри головы, пока этот… этот… отморозок не поднес к затылку, куда вживлялся основной управляющий молекулярный чип, электроимпульсный генератор. И все оборвалось, словно система отодвинулась от Власова, как от ненужного.

– Кира! – крикнул он громче, но замолчал – сквозь раскуроченные роботами двери заглядывали люди и с удивлением смотрели на Власова, сидящего на полу такой же сломанной, как и он, кабины.

Скованность медленно покидала тело. Оцепеневшие мышцы и суставы вновь могли двигаться, правда с большим усилием, чем раньше. Ощущение «ватности» в ногах и руках не проходило, и вряд ли пройдет в ближайшее время – действие адреналина всегда сопровождается внутримышечной усталостью. Антон, опираясь на стены, медленно поднялся и постарался понять ощущения, когда рядом нет КИРы, нет сети и электронного интерфейса, который подсказал бы, что можно сделать при любом затруднении, помог бы выбрать занятие, направил по ближайшему маршруту, отвлек бы, наконец, внимание от окружающего мира виртуальностью или развлечениями. Так биоин раньше добирался на работу – всегда одним глазом решая другие задачи: по сути, работая, но на ходу. Система оставалась совершенной и опробованной с «детства», а когда чем-то пользуешься всю жизнь, не замечаешь, как применение переходит на бессознательный уровень. Теперь же все исчезло. И Антону приходилось смотреть на мир своими глазами, ощущать его естественными чувствами, а не усиленными цифровым интерфейсом, и не отвлекаться на сопутствующую работу, ведь к ней невозможно подключиться.

Сначала на Власова обрушилась мощная паническая атака. Шокированный организм привыкал к новым ощущениям, затем хаотично закрутились мысли, лишенные прежднего структурного направления, выстраиваемого годами жизни. Что делать? ЧТО ТЕПЕРЬ ДЕЛАТЬ?

Идти на работу и показывать всем, что ничего не случилось, или попытаться кому-то рассказать об этом? Но кому? КИРа его теперь не слышит. И вряд ли знает, где биоин находится: система подключала всевозможные датчики и сенсоры, когда опознавала молекулярный чип цифрового интерфейса, а Антон его лишился, что означало невидимость для системы. Даже полный набор видео-сенсоров не был необходим, пока датчики не решали обратного. А у Власова всего лишь отключился цифровой интерфейс. Вряд ли КИРа моментально спохватится: об этом кричал и Семен. «У тебя сутки, пока Кира не обнаружит…» Оказывается, он знал? Что еще контроллер знал о мире вокруг, что не доступно Антону?

Не обращая внимания на толпу, глазеющую на вывороченные двери лифта и разбитого опустошенного Антона, Власов выбрался из кабины: пришлось слегка попотеть – подпрыгнуть, зацепиться руками за измятые двери, подтянуться и встать. Вокруг удивленные лица. На некоторых страх, на других – недоумение, но ни в одном ни капли жалости или сочувствия. Да и кто для них Антон? Всего лишь очередной молодой мужчина, один из десяти миллионов таких же, как и они, винтиков, скрепляющих нечто большее. Шли на работу, но тут – нечто из ряда вон выходящее, задержались, зацепились памятью за картинку с опустошенным, сломанным Антоном, и пошли дальше. К вечеру эта картинка вымоется из сознания очередной порцией развлечений, которыми каждый заполнит свой ум. А Власов, как бы ни хотел, так и останется одиноким и сломленным. Если не сумеет что-нибудь предпринять, пока КИРа не обнаружит неполадку в системе. А это рано или поздно случится: ведь Антон – ведущий специалист генетических разработок, он совершил научно-технический прорыв, к которому стремились столетиями, и его исчезновение из сети не останется незамеченным.

Антон постарался успокоиться. Ведь взбунтовавшиеся и мечущиеся мысли лишь мешали в сложившейся ситуации. Поэтому, опустив голову и уткнувшись взглядом в мягкое полимерное напольное покрытие бежевого цвета, он быстро пошел меж незнакомых фигур прочь. Куда? Он пока не знал, но лишь бы удалиться и раствориться среди миллиона других, где он будет не один, или один, но и нет, как бы. Это необъяснимо: словно человек, спрятавшийся в толпе, ощущает себя скрытым толпой и принятым этой массой похожих тел, одним с ней целым. А как только оказывается вне толпы, то ощущает вселенское одиночество, смятение и страх, что не с другими, а отдельно. Поэтому толпа спешащих по своим делам мужчин обнимала, убаюкивала и растворяла в себе одинокую личность. Стало немного уютнее, привычней, и мысли потекли стройнее, намного четче, чем раньше.

И захотелось есть. Казалось, внезапный выплеск адреналина поглотил всю энергию, коей Антон утром наполнил тело. Власов подошел к стойке питания, – этакая вытянутая колонна, растущая из пола, с надписью: «Пункт быстрого питания», – и, находясь все еще под впечатлением от случившегося, произнес, обращаясь к автомату:

– Питательную смесь, пожалуйста! Побольше мяса, и добавьте энергетика, двойную порцию.

Ничего не произошло. Стойка мигала на биоина единственным диодом сенсора и молчала: ни реакции, ни легкого жужжания внутренностей, «готовивших» порцию для мужчины. Полный ноль, будто Власова не существовало.

Антон нервно повторил запрос, но так ничего и не дождался. С досады выругался, пнул стойку питания и потопал прочь. Мужчины теперь не существовало для системы.

Надо как можно скорее вернуть себя в сеть. Точно! Лицо биоина засияло от столь умной догадки, но потом Антон вновь нахмурился: как бы он ни хотел, это невозможно. Датчики имплантируются с рождения, а значит это происходит где-то внутри родильных цехов и центра роста. А туда просто так не попасть – туда лишь уводят дроиды, когда тебя заменяют на нового. А так доступа к тем цехам нет никому: все построено и работает автоматически. КИРа лично следит за процессом, и лишь машины полностью «знают» технологию рождения.

Тогда что можно сделать здесь? В Городе? Существовало несколько вариантов. Идти прямиком к диагносту из службы мониторинга за поведением людей – доктору, инженеру, да и, в общем, даже психотерапевту, и сдаваться на его милость. А его милость непременно отправит биоина на Замену, если узнает, что он лишен цифрового интерфейса. Власов поежился: неприятная картина, всплывшая из воспоминаний семидесятилетней давности, как его предшественника уводят навсегда в глубины цеха переработки, вспыхнула перед глазами. Тоска и ненависть в глазах по отношению к нему юному, абсолютно идентичному, но в перспективе ближайшего столетия – живому. Такой путь Антона явно не устраивал.

Потом можно связаться с любым контроллером. И спросить у него, что можно сделать в случае Антона. Наверняка, специалист, работа которого заключается в связи и координации людей разных профессий, уже сталкивался с такой ситуацией и подскажет к кому обратиться или куда пойти. Только вот встреча с последним известным Антону контроллером обернулась биоину неприятнейшей ситуацией. И не хотелось связываться с подобными людьми вновь, но Власов не знал специалистов других профессий, которые могли бы помочь в такой катастрофической ситуации. Если только самый главный в Городе – Первый, но даже думать об этом было страшно, не то, что идти с ним на встречу. Он же Первый! Он всё в этом Городе – он выше всех и даже выше КИРы: она создание Первого, и она обязана послушать его; если Гафт захочет, то может приказать ИИ вернуть Антону цифровой интерфейс. Но… Как с ним связаться? Во-первых, страшно, во-вторых, недоступно, и в-третьих… а что в-третьих? Власов даже остановился: он не мог найти очередной причины, по которой бы обратиться к Гафту было верным, обоснованным решением. Но и первых двух причин хватало, чтобы этот вариант можно смело пометить ярлыком «слишком фантастично» и убрать в закрома памяти.

Значит, решено, но как осуществить задуманное без наличия цифрового интерфейса? Не идти же в отдел к контроллерам, не ломиться же сквозь закрытые для биоинов двери?

Антон украдкой наблюдал за идущими людьми. Никто на него больше не смотрел. Все заняты: как и он когда-то, мужчины шли по своим делам и взглядом «зависли» в сети: кто фильм смотрел, кто в игру играл, а кто и работал. Одному лишь Власову теперь было ведомо, как находиться вне сети, но на самом деле исчезновение связи с ИИ жутко его нервировало. Мыслительный процесс тек с трудом, будто без интерфейса мозг уже не мог правильно и адекватно оценить ситуацию. Приходилось напрягать его, чтобы не отвлекаться на что-нибудь, что раньше не замечал, погруженный в работу.

Но сосредоточиться не удавалось. Антон, стараясь все же следовать своему плану, с удивлением озирался вокруг. Яркие композитные материалы, задрапированные под окружающий цвет стальные балки, сваренные вместе и уходящие ввысь, ярус за ярусом создавали прочную и гигантскую конструкцию Города. А Власов раньше и не обращал внимания на все это. Лишь архитекторы, постоянно перестраивая и благоустраивая внутреннее пространство, видели эту ажурную красоту здания и с каждым разом старались сделать ее более просторной и эргономичной, эстетически привлекательной внешне и не раздражающей. Это их задача. Почему не видел этого Власов? Ведь мог. Мог приходить сюда в свободное время, сидеть на установленных на ярусах удобных лавочках и любоваться архитектурными композициями, фонтанами или скульптурами – архитекторы не зря ели свой хлеб, хотя и не занимались перестройкой лично: им, как и Антону, достаточно было создать в виртуальном пространстве образец, все остальное делали роботы, управляемые ИИ.

Антон прошёлся по переходам, прозрачные стенки и пол которых открывали взгляду масштабность Города, его исполинский размер и размах инженерной мысли. Опутанное паутиной лифтовых шахт и транспортных лент ядро с управляемой черной дырой в центре выглядело словно кокон, заключенный внутри хрусталя. Люди сновали по коридорам, работали, развлекались в многочисленных увеселительных заведениях внутри стеклянно-металлического корпуса и не чувствовали близости к столь мощному и опасному источнику энергии, находящемуся под боком и способному в один миг стереть не только Атланту с лица Земли, но и саму Землю с пространственно-временной ткани вселенной. И тем не менее, люди были совершенно спокойны: несколько поколений удалили из памяти мощь, струящуюся в жилах и сердце Города, а КИРа уж постаралась вычистить эти воспоминания из любых умов, не причастных к обслуживанию реактора на основе гравитационной сингулярности.

Внешняя жилая оболочка соединялась с энергококоном посредством мостов. Люди шли по ним, не замечая пропасти, разверзшейся под ногами. Мимо по полупрозрачным шахтам бесшумно проносились лифты, словно личинка в своей кишке-норке: такой темный кокон, скользящий то вверх, то вниз. Антон, озираясь, перешел по мосту к внешнему строению, столь же похожему на внутренний хрустальный кокон. Теперь его окружали различные увеселительные заведения, от баров до игровых виртуальных залов, и все было построено, чтобы человек не ощущал скуку или тоску, находясь внутри Города. Заработанные виртуальные кредиты тратились на это до основания, но и кроме прочих развлечений существовала сеть и куча базовых виртуальных игр-миров, чтобы лишенные кредитов могли чувствовать комфорт, а не «растекались» мыслями, почему они не имеют доступа к развлечениям. Теперь-то оказалось ясно, что для существования Атланты это опасно: отсутствие отвлекающих мыслей порождало вот таких монстров, как Семен. Неужели и Антон превратится в похожего неприятного мужика? Но исчезновение связи с сетью уже поселило в нем странные мысли: как же он раньше не замечал окружающего Города? А может он не замечал и остального? Отсутствия женщин, детей, другой жизни лишь потому, что ему некогда задумываться о них? И те кошмары, что биоина посещали, на самом деле не кошмары, а правда, скрытая и завуалированная сетью и умело спрятанная ИИ?

Власов шел мимо увеселительных заведений с огромными, во всю стену, рекламными плакатами, где такие же красивые и молодые мужчины предлагали что-нибудь новое и интересное, и не верил своим ощущениям. А они говорили ему, что противно. Все эти лживые людишки, выглядящие давно не так, как должны: не семидесятилетними стариками, как бородатый Павлов, не немощными полу трупами, а молодыми и накаченными красавцами. Все это обман! Еще одна степень виртуализации окружающего пространства, сделанная, чтобы ничего не отвлекало человека от мира внутреннего, заставляя закрыть глаза на внешний мир. Вот только внутреннему миру чего-то не хватало. Чего-то, что заполнило бы вакуум, образующийся от нехватки важного и нужного человеку компонента.

И подобные мысли слегка пугали. Антон попытался выкинуть их из головы, но они вновь и вновь возвращались. Наконец, он подошел к внешней оболочке Города: полностью прозрачному композиту, прочному и, одновременно, кажущемуся легким, невесомым. Протяни руку, и ты на улице.

Ощущение, что пол уходит из-под ног, настигло столь внезапно, что Власову пришлось облокотиться о поручень. Он никогда тут не был. Никогда не выглядывал наружу, всегда заменяя стену в комнате на любую картинку, имеющуюся в сети. И Антон поразился открывшемуся виду. Вдаль от Атланты уходили более низкие строения, словно Город оброс вспомогательными помещениями и цехами. Это не выглядело чужеродно, наоборот, они выполнены в едином стиле и гармонично вписывались в остальной пейзаж. Только сейчас Власов понял, насколько огромная, полностью роботизированная индустрия окружала Атланту. На обслуживание десяти миллионов людей необходима столь же гигантская вспомогательная отрасль, способная и накормить, и вылечить, и вырастить в любой момент человеческую единицу.

Далее за постройками раскинулись джунгли. Самые настоящие, девственные, ничем не отличающиеся от картинок в сети. А там, в просвете деревьев… Чернели древние здания, полуразрушенные и оплетенные лианами. Общий вид слегка мерцал, выдавая силовое поле, окутавшее Город бесцветной вуалью. Появилось желание приблизить картинку, чтобы рассмотреть внимательнее, но теперь это неосуществимо: ни он не слышит КИРу, ни она Власова.

Потом биоин пробрался на плюс двести шестнадцатый этаж и долго стоял перед матовым белым входом, на поверхности которого, переплетаясь множеством спиралей ДНК, складывались буквы и сливались в давно знакомые слова. Но «Геномодификационный отдел» не впускал в себя Антона, будто тот оказался отторженым материалом, частью неправильной информации, которую геном вычеркнул, внеся коррективу. Власов то подходил к двери, то отходил, но створки оставались закрытыми, а анимация названия отдела зациклилась, прокручиваясь вновь и вновь. И не было шанса попасть внутрь. Пока створки внезапно не разъехались в стороны, и навстречу вышел Семь Тысяч Пятьсот Девяносто Третий. Антон мигом проскочил мимо. Не поздоровавшись, не обернувшись, даже не показав, что он рад встрече с коллегой, которого едва знает: Комарова недавно заменили, и он еще только входил в курс дела. Ярослав – так кажется его звали – удивленно обернулся, собираясь поприветствовать Антона, но пожал плечами и пошел по своим делам. Мало ли что случилось у Власова: в этом обществе не принято излишнее внимание к проблемам другого. Скорее, наоборот, отчуждение до полной изоляции. Страх Замены действовал одинаково на всех, и если у кого-то проблемы, то лучше держаться подальше, иначе они могут приклеиться к тебе, как вирус, без разбора и жалости.

Мягкая полутьма помещения слегка успокоила Власова. Дверь за Комаровым закрылась, а, следовательно, отсеклись и его ненужные вопросы – пусть спокойно идет, куда шел. Сейчас главное другое: вокруг по-прежнему темно. Люди занимали ниши, где и работали, нагруженные сетью и искусственным интеллектом, подключенные к общей базе данных, сосредоточенные на общей проблеме. Антон помнил, как тут было, когда его цифровой интерфейс еще работал: ниши с людьми почти незаметны, вместо них перед глазами светящиеся информационные сгустки данных, над которыми тот или иной сотрудник работал, они сплетались в общую световую сеть, а по центру помещения огромной голографической проекцией висела модель генома, медленно раскручиваясь над головами. Это было очень красиво, и информативно. Любой в нужный момент времени мог со своего места приблизить трехмерную схему, найти необходимый участок, а затем по ссылкам перейти в тот раздел и к тому сотруднику, куда вел светящийся пул данных, к которому и был привязан. Так намного быстрее можно найти необходимую информацию, или полную всеобъемлющую базу по одному определенному участку. В этом помещении десятки тысяч сотрудников как бы сливались воедино, образовывая своими знаниями ту самую ДНК цепочку, визуализируя ее, разделяя и расшифровывая.

Для Антона теперь все выглядело по-другому. Полутемный зал, тысячи еще более темных и замкнутых ниш, в которых сидели люди, и тишина. Мужчина медленно шел меж ровных рядов маленьких кабинок и не мог найти свою: теперь его путь к рабочему месту не подсвечивался системой. А на кабинках обозначений не было. Власов побродил так некоторое время в одиночестве и развернулся к выходу. Бесполезное брожение по полутемному помещению сейчас ничего не принесло бы. Увидев очередного закончившего работу, он пристроился сзади и вышел следом из отдела.

Сказать, что Антон был подавлен, лишь покривить душой.

На автомате, часто останавливаясь и следуя за идущими в нужном ему направлении, он через несколько часов пришел, наконец, к двери своей комнаты и долго просил, умолял ее открыться, впустить бедного его внутрь, чтобы изолироваться ото всех, от столь черствого и жестокого мира, столь безразличного, что человек без цифрового интерфейса может потеряться в гигантском механизме не хуже соломинки в стоге сена, хотя это сравнение, наверное, чуждо Власову, и, откуда он его знал, мужчина не помнил. Биоин долго и упорно пытался пробиться внутрь комнаты, но двери и датчики остались безучастными. Наконец, Антон сполз на пол, прислонился к холодному композиту двери и уставился в какую-то абстрактную точку на противоположной стене, видимую только Власову.