Яркий закат Речи Посполитой: Ян Собеский, Август Сильный, Станислав Лещинский

Четырежды маршалок сейма (по другим данным, он председательствовал в сейме дважды – в 1623 и 1626 годах), воевода Бельский и Русский, участник военных экспедиций против Московского государства в 1617–1618 годах и знаменитой битвы при Хотине с турками в 1621 году, сенатор Якуб Собеский был исключительно образованным человеком. Он учился в Краковской и Замойской академиях, а затем в течение четырех лет продолжал обучение в Париже. Якуб изучил французский, итальянский и испанский языки, познакомился с культурой и обычаями Франции и проштудировал труды древних и современных авторов – поэтов, юристов и историков. Он был принят при французском дворе королем Генрихом IV Бурбоном, был свидетелем его убийства и похорон и присутствовал на коронации следующего короля Людовика XIII. Фактически Якуб объездил всю Европу, посетив Британию, Нидерланды, западногерманские княжества, Испанию, Португалию, Южную Францию, Савойю, Италию и владения австрийских Габсбургов. Во время своего вояжа он встречался с английским королем Яковом I Стюартом, голландским статхаудером Морицем Оранским, испанским королем Филиппом III, папой римский Павлом V и императором Священной Римской империи Матвеем I. Неудивительно, что после возвращения на родину он быстро приобрел политическое влияние, уважение и богатство. В 1646 году в Гданьске был издан его дневник, написанный в дни Хотинского сражения. Его перу принадлежат также «Комментарии к войне с султаном Османом I»[20].

Брак с признанной красавицей Софией Теофилией, которая была моложе его на 17 лет, принес Якубу в 1627 году значительное состояние в виде наследства Даниловичей и Жолкевских, включая замок в Жолкве близ Львова. София Теофилия подарила жизнь семи детям, из которых выжило четверо – сыновья Марек и Ян и дочери Катажина и Анна. Старший сын Марек отличался мягким характером и был любимцем матери. Непоседа Ян, который был моложе брата на год, имел горячий темперамент, но вместе с тем был склонен к самодисциплине, определявшейся его стремлением к знаниям.

Детство Ян провел в разных семейных резиденциях: в Олеско, в Золочеве, а с конца 30-х годов вместе с братом Мареком и сестрой Катажиной жил в Жолкве, в замке знаменитого прадеда, когда-то взявшего Москву. Якуб желал дать сыновьям самое лучшее образование по тем временам. В 1640–1643 годах Ян и Марек учились в первой светской школе для подростков и юношей – коллегии Новодворского в Кракове, культурном и религиозном центре Речи Посполитой, прозванном «вторым Римом» или «польским Римом». Параллельно Ян посещал частные лекции о роли и функциях дворянства, расширившие его знания о войне и финансах. Возможно, эти знания позволили юному магнату критически оценить реалии польской жизни во второй половине XVII века.

Достигнув 14 лет, Ян вместе с братом приступил к обучению на философском факультете Ягеллонского университета – древнейшего (основан в 1634 году) и одного из самых крупных учебных заведений в Польше, являвшегося одним из старейших в Европе. Тогда университет назывался Краковской академией, и только в XIX веке получил название Ягеллонского университета, подчеркнув тем связь с покровительствовавшей ему династией Ягеллонов. Ян в равной степени был способен рисовать, играть на флейте и гитаре, являлся непревзойденным наездником и не имел соперников во владении шпагой и мечом. Не меньший интерес юноши вызывали математика, инженерное дело и архитектура, он с удовольствием осваивал языки, и по окончании факультета в 1646 году знал латинский, французский, немецкий, умел общаться на турецком и греческом. Неудивительно, что из всех польско-литовских королей Ян Собеский считается наиболее образованным человеком[21].

После окончания учебы братья на короткое время возвратились домой, в Жолкву. София Теофилия встретила их тепло, однако Марека она по-прежнему любила больше, несмотря на живой ум и большие способности младшего брата. Очевидно, поэтому годы спустя Ян Собеский так остро нуждался в любви женщины, что во многом оказался зависимым от этой любви.

Детство закончилось, и братьям предстояло совершить большой европейский тур, что было обязательным для большинства польско-литовских дворян. Пребывание за границей обычно предполагало завершение обучения в старейших университетах, знакомство с формами управления в различных государствах, нравами и обычаями европейцев, приобретение полезных связей. В том же 1646 году Ян и Марек отправились в путешествие – им предстояло посетить германские земли, Францию, Нидерланды и Британию. Большая часть вояжа отводилась на Францию, с которой у Речи Посполитой имелись давние связи. В Европе подходила к концу Тридцатилетняя война, и поэтому братья могли хорошо ознакомиться с разнообразным опытом ведения боевых действий, изучая тактику и стратегию французской, шведской и испанской армий и осматривая фортификационные сооружения в Нидерландах.

В начале июня 1646 года Ян и Марек через германские земли и Нидерланды достигли Камбре во Франции и почти год провели в Париже. До мая 1647 года они совершенствовали в Сорбонне иностранные языки и гуманитарные науки, а также посещали уроки верховой езды и фехтования. Польские историки не исключают (об этом упоминается и в мемуарах Собеского), что во французской столице они успели недолго послужить в гвардии мушкетеров короля или же намеревались сделать это. На самом деле, в 1646 году первый министр кардинал Мазарини распустил роту мушкетеров и сформировал ее заново только спустя одиннадцать лет.

В любом случае, братья обзавелись интересными знакомствами – их представили принцу Уэльскому, который станет в 1660 году королем Британии Карлом II Стюартом, и принцу Луи Бурбону де Конде, перед полководческим гением которого преклонялся младший брат. Собеские посещали Шантийи, где хозяйкой аристократического салона была мать Конде Шарлотта-Маргарита, последняя любовь Генриха IV Бурбона, крестная мать Людовика XIV и сестра последнего герцога Монморанси, обезглавленного за мятеж в 1633 году. Марек и Ян были представлены Анне Марии де Невер из дома Гонзага, сестре польской королевы Марии-Людовики. Анна Мария убедила своего супруга пфальцграфа Эдварда Зиммернского, шестого сына главы Протестанской унии и «зимнего короля» Богемии (Чехии) Фридриха V Пфальцского, а также внука английского короля Якова I Стюарта, перейти из кальвинизма в католицизм. Этот поступок оскорбил его старшего брата, курфюрста Карла Людвига Пфальцского. Эдвард и его потомки были исключены из наследования в Пфальском доме. Более того, если бы Анна Мария не повлияла на смену вероисповедания супруга, то на британский трон в будущем могли бы взойти их потомки, а не Ганноверский дом. В гостиной этой незаурядной дамы братья Собеские могли пообщаться со многими французскими аристократами и литераторами. Точно известно, что они познакомились с Мадлен де Скюдери, которая к тому времени еще не написала свои самые знаменитые романы, но уже была известна благодаря сочинению «Ибрагим, или Великий паша» (1641).

Марек и Ян были не единственными поляками в Париже тех лет. Они состояли в одной компании с правнуком великого гетмана Литовского Николая Радзивилла Рыжего Богуславом Радзивиллом, безуспешно искавшим себе жену при французском дворе, и Яном Замойским, внуком знаменитого гетмана коронного Яна Замойского. Два Яна – Собеский и Замойский – тогда не подозревали, что маленькая девочка, увезенная в Польшу новой королевой Марией Людовикой Гонзага, сыграет по очереди важную роль в жизни обоих. Молодые поляки вели в Париже веселую жизнь. Спустя несколько десятилетий появившийся в Речи Посполитой некий французский шевалье объявил себя сыном короля Яна, чем вызвал немалый скандал. Нет ничего удивительного, что Франция произвела на братьев Собеских большое впечатление. До конца жизни Яну представлялись образцовыми французские политическая система и военное искусство, французский язык и французские манеры, на которые он ориентировался в своей жизни и политике. В этом отношении он, безусловно, не был оригинален.

Британия, где путешественники побывали осенью 1647 года, понравилась им гораздо меньше. По сути, Тридцатилетняя война превратилась в «европейскую гражданскую войну». На Альбионе было очень неспокойно – уже с 1640 года это государство сотрясали политические потрясения, вылившиеся в гражданскую войну между королем Карлом I Стюартом и Парламентом. Наряду с войной, они имели общеевропейское значение и привели не к меньшим результатам для дальнейшего развития Европы. Скорее всего, братья увидели в британских событиях мятеж подданных против своего короля (примечательно, что Ян в своих мемуарах ни словом не обмолвился о них) и отправились в Республику Соединенных провинций, где были представлены статхаудеру Вильгельму II Оранскому, а затем в Брюссель. Вероятно, они бы вернулись в Париж, а оттуда посетили бы «Италию и Константинополь», как пишет сам Ян[22], если бы не два обстоятельства.

В мае 1648 года в Париже началась гражданская смута с разнородным социальным составом участников – Фронда (1648–1653). Название «Фронда» происходило от французского слова «La Fronde», означающего «праща» либо «камень от пращи», и было своеобразным символом протеста. По сути, Фронда стала всепоглощающим, зачастую стихийным протестом против войны, налогов, одним словом, кризисом, которого не избежала и Франция – страна-победительница в Тридцатилетней войне. Многие тогда думали, что этот кризис спровоцирован первым министром – кардиналом Джулио Мазарини. Почти одновременно с этим событием мать вызвала своих сыновей на родину. Еще в июне 1646 года в Жолкве от сердечного приступа скончался их отец – тогда Марек и Ян заказали в Париже специальную мессу, отслуженную в связи с печальным известием папским легатом. Теперь в Польше вспыхнуло восстание запорожских казаков под предводительством Богдана Хмельницкого, которое быстро охватило почти всю Правобережную Украину, сплавив воедино социальный, этнический и религиозный протест.

Тридцатилетняя война, «Великий мятеж» в Англии, Фронда во Франции, восстание Богдана Хмельницкого… Личность Яна Собеского формировалась в ходе непрерывной цепи событий и явлений, охватывавших все XVII столетие и именуемых в современной литературе Глобальным кризисом. Пожалуй, наиболее полно концепция Глобального кризиса представлена в труде современного британского историка Д. Паркера. Паркер связал «малое ледниковое столетие», каковым в климатическом отношении был XVII век, с историческими потрясениями этого времени. Необычная концентрация экстремальных климатических явлений: в одних регионах – продолжительной засухи, в других – длительных дождей и наводнений, а в третьих – пика сейсмической активности и землетрясений, способствовала «неверным шагам религиозных и политических лидеров», приведших в кризису в глобальном масштабе. Этот кризис, пик которого пришелся на середину XVII столетия, выразился в демографическом упадке, эпидемиях, войнах, мятежах и революциях. От него больше страдали композитарные (сложносоставные) государства, в которых и так имела место политическая нестабильность по причине сохранения различными территориями своих институтов и коллективной идентичности с разным языком и религией. Одним из таких композитарных государств и являлась Речь Посполитая, вступившая в полосу непрерывных кризисных явлений[23].

«Не было ни одной деревни, ни одного города, в котором не раздавались бы призывы к своеволию и где бы не замышляли на жизнь и имущество своих панов и арендаторов», – так описывал великий гетман коронный Николай Потоцкий ситуацию на Украине. Возвратившись, Ян и Марек примкнули к кампании против «бунтовщиков», возглавив личные гусарские и казацкие хоругви. Тогда же польский король Ян II Казимир Ваза в связи со смертью Якуба Собеского передал Яну должность старосты Яворовского. Молодой каштелян принял боевое крещение, участвуя во многих сражениях той войны – осаде Замостья (1648), битвах при Зборове (1649) и, наконец, под Берестечком (1651), где польская армия взяла реванш над полками Хмельницкого, и получил чин полковника. Вину за восстание и его печальные последствия для Польши он возлагал на умершего короля Владислава IV Ваза, который нарушил права своих подданных казаков на Украине, предоставленные им еще Стефаном Баторием (1533–1586).

Колесо фортуны разделило братьев Собеских. 1–2 июня 1652 года в битве под Батогом польское войско во главе с Мартином Калиновским потерпело сокрушительное поражение от казаков и крымских татар. Речь Посполитая потеряла 8000 отборных воинов. Марек попал в плен к татарам и там во время массовой казни пленных был убит. Как писал очевидец событий, неизвестный польский шляхтич, «Войско наше, цвет рыцарства всей Речи Посполитой, было полностью уничтожено под Батогом. Там погибло, кроме гетмана Калиновского, много знатных панов, в частности сын гетмана Калиновского, коронный обозный, Сенявский, староста львовский, Марек Собеский, староста красноставский, Пшиемский, польный писарь Розражовский, командующий артиллерией, муж удивительно храбрый и воинственный. Вообще вряд ли кто-либо в живых остался, кроме сообщивших о поражении. Хмельницкий отдал несколько сот тысяч [золотых] хану и татарам, а также обещал отдать Каменец после его взятия за то лишь, чтобы ляхов не оставляли в живых. Погибло тогда там нашего войска, как конницы, так и пехоты, которая вся полегла, около 20 тысяч»[24].

Яну перешла по наследству его должность старосты Красноставского. Убитая горем София Теофилия первое время вину за смерть любимого сына возлагала на Яна, не оберегавшего старшего брата и не участвовавшего в этой битве. Сам Ян честно признавался впоследствии, что он, горя желанием присоединиться к шляхте, участвовавшей в той битве, избежал ее по чистой случайности, из-за дуэли с «литовским дворянином по имени Пац». В результате Собеский получил несколько серьезных ран, вследствие чего был вынужден «оставить все мысли сопровождать своего брата». Гибель Марека породила у Яна не только чувство вины, но и ненависть к исламу, что, на первый взгляд, противоречило его дальнейшему вояжу в составе польской дипломатической миссии в Стамбул. Однако у умного человека ненависть вызывает потребность познать противника, и Ян досконально изучил политическое устройство и военную организацию Османской империи, а также турецкий и татарский языки[25].

В январе 1654 года состоялась знаменитая Переяславская рада, на которой гетман Хмельницкий, казацкая старшина и рядовые казаки присягнули на верность русскому царю Алексею Михайловичу. Вслед за этим московские воеводы двинули свои полки на Речь Посполитую. Началась длительная и кровопролитная война, длившаяся 13 лет. Менее чем за год почти вся территория нынешней Белоруссии, а также Смоленск оказались в руках Московского государства. Но и на этом несчастья Речи Посполитой не закончились.

В июне 1654 года перешедшая в католицизм шведская королева Кристина сложила с себя корону в пользу Карла Густава Пфальцского, взошедшего на трон под именем Карла X Густава, и уже в декабре того же года на заседании Риксрода было принято решение вмешаться в происходящие события. Для Швеции возникла срочная необходимость, не вступая в открытое противостояние с Московским государством, воспрепятствовать развитию его успехов и поставить под свой контроль стратегически важные для Швеции территории. При этом члены Риксрода обсуждали проект заключения союза с ослабленным Польско-Литовским государством. Ян Казимир должен был отказаться от притязаний на Ливонию, согласиться на шведский протекторат над Куряндией и на уступки в Королевской Пруссии, что обеспечило бы превращение Балтийского моря в «шведское озеро». В ходе дискуссий, однако, было принято решение о начале войны весной 1655 года. На это решение оказали влияние вести о том, что часть магнатов Речи Посполитой ищут «защиты» у иностранных правителей.

Весной 1655 года в переговоры со Стокгольмом, на которых поднимался вопрос об избрании шведского короля на трон Польши, вступил великий гетман Литовский Януш Радзивилл. Летом того же года наладил связи со шведами и виленский епископ Юрий Тышкевич. Все это помогало создать впечатление, что серьезной войны не будет, и Речь Посполитая сама примет шведский протекторат. В июле первая шведская армия фельдмаршала Арвида Виттенберга, вместе с которым находился и бывший канцлер коронный Иероним Радзиевский, пересекла польскую границу и двинулась на Великую Польшу.

После начала шведского вторжения в Речь Посполитую, известного как «Потоп», столь красочно описанного в знаменитом романе лауреата Нобелевской премии Генрика Сенкевича и отраженного в одноименной кинокартине Ежи Гофмана, Ян Собеский со своими хоругвями оказался в составе значительных польских формирований под командованием воеводы Познани Кшиштофа Опалиньского. 24 июля армия фельдмаршала Виттенберга захватила переправы через реку Нотец и полностью блокировала великопольское ополчение под Уйсцем. На следующий день поляки, окруженные и подвергшиеся пушечному обстрелу, капитулировали. Шведское командование и Иероним Радзиевский предложили начать переговоры, что было встречено ликованием и ружейным и артиллерийским салютом. Согласно подписанному соглашению магнаты и шляхта Великой Польши признавали шведского короля своим протектором и передавали в его распоряжение все королевские владения и доходы. После взятия Виттенбергом Познани 31 июля 1655 года воевода Опалиньский, еще ранее вступивший в секретные переговоры со шведами, открыто поклялся в верности королю Карлу X Густаву[26].

Польские историки считают, что Ян, по сути, не являлся предателем родины, будучи одним из магнатов и полководцев Речи Посполитой, которые перешли на сторону шведов из-за того, что считали правление короля Яна II Казимира слабым и неэффективным. При этом Собеский был не пассивным наблюдателем событий, а активным шведским военачальником, который с исключительным умением вместе с Александром Конецпольским и Дмитрием Ежи Вишневецким привел свои силы в Пруссию и способствовал поражению армии бранденбургского курфюрста Фридриха Вильгельма в январе 1656 года. Действительно, с этим мнением можно согласиться, поскольку в то время национального самосознания еще не было. Дворяне служили конкретному правителю, а понятие родины отождествлялось с местом, где человек родился, и с землями, которыми он владел. Достаточно только вспомнить Великого Конде, которым так восхищался Ян: еще во время Фронды принц имел сношения с испанцами, а после ее окончания перешел на сторону Мадрида и вплоть до Пиренейского мира 1659 года между Францией и Испанией воевал против соотечественников. Сам же Собеский в мемуарах предпочел опустить этот факт своей жизни.

К концу 1655 года практически вся Речь Посполитая была завоевана шведами. На фоне формировавшихся повстанческих отрядов 29 декабря 1655 года в Тышковцах великий гетман коронный Станислав Потоцкий и польный гетман коронный Станислав Лянцкоронский организовали шляхетскую конфедерацию против Карла Густава. Тышковецкая конфедерация распространила универсал о начале вооруженной борьбы против шведов и отправила гонцов в австрийскую Силезию с призывом к Яну Казимиру вернуться на родину, что и произошло зимой 1656 года. В Великой и Малой Польше сопротивление шведам резко усилилось. И в ночь с 23 на 24 февраля все польские хоругви сложили с себя присягу шведскому монарху и перешли на сторону своего короля. Трехтысячное польско-шляхетское войско под командованием Александра Конецпольского, разбивая шведские отряды, двинулось из Мазовии на Львов, где присоединилось к Яну Казимиру. В конце марта 1656 года Ян Собеский поступил под командование гетманов Стефана Чарнецкого и Ежи Себастьяна Любомирского. Услышав эту весть, рассерженный Карл Густав приказал повесить на виселице портреты Собеского и других польских военачальников, бывших на его службе[27].

«Никогда еще Польша так не нуждалась в своих сыновьях, которые, как он (Собеский. – Л. И.), одновременно являлись и патриотами, и прекрасными воинами, – писал об этом времени Ян, непомерно приукрашивая значение своей особы, – …Собеский был главной надеждой родины и ее короля-беглеца»[28]. Ему очень помогло знание военного искусства татар, когда 28–30 июля 1656 года, умело командуя двухтысячным татарским корпусом в качестве хорунжего великого коронного, он принимал участие в трехдневной битве с армией Карла Густава и бранденбургского курфюрста Фридриха-Вильгельма под Варшавой. Будущий король на поле боя старался «компенсировать» свою «измену» Яну Казимиру, хотя в том сражении восемнадцатитысячная шведско-бранденбургская армия разгромила польско-литовские войска и на время заняла Варшаву.

По большому счету, время, проведенное на службе Карла Густава, способствовало еще большему развитию военных талантов Собеского: он мог изнутри наблюдать за действиями прекрасно оснащенной и обученной шведской армии. Приобретенные знания были успешно использованы в боях с силами союзника шведского короля трансильванского князя Дьердя II Ракоци летом 1657 года. Ракоци был вынужден сдаться и подписать мирный договор с Речью Посполитой. Князь отказался от претензий на польский престол и обязывался заплатить огромную контрибуцию польскому правительству.

В течение последующих двух лет Ян участвовал в ряде военных кампаний и избирался депутатом сейма. В качестве одного из комиссаров он подписал Гадячский договор 1658 года между Польско-Литовским государством и Гетманщиной, предусматривающий вхождение последней в состав Речи Посполитой под названием Великого княжества русского как третьего равноправного члена Унии Польши и Литвы. В августе 1659 года Собеский принял участие в последнем наступлении польского войска под предводительством Ежи Себастьяна Любомирского против шведов в Королевской Пруссии. Тогда поляки осадили и взяли штурмом Грудзендз, а затем принудили к капитуляции шведский гарнизон в городском замке. В 1660 году Ян в составе польского войска сражался в битве при Слободище с силами гетмана Юрия Хмельницкого и при Любаре с русской армией боярина Шереметева, после чего вновь стал членом посольства, заключившего договор с Хмельницким в Чуднове, возобновивший статьи Гадячского соглашения. За это он получил в награду Стрийское староство[29].

В феврале 1660 года Карл X Густав, заболев лихорадкой, скончался в Гетеборге. Новым королем Швеции стал 4-летний Карл XI, и вследствие его несовершеннолетия государством стал управлять Регентский совет во главе с фельдмаршалом Магнусом Делагарди. А в мае 1660 года в Оливском монастыре под Гданьском был заключен мирный договор между Речью Посполитой, Священной Римской империей и Бранденбургом, с одной стороны, и Швецией, с другой. По условиям Оливского мира король Речи Посполитой отказывался от всех претензий на шведскую корону. Швеция получала Эстонию и большую часть Ливонии (или Лифляндии – немецкое название Ливонии – Livland), кроме Курляндии, которая осталась в вассальной зависимости от Речи Посполитой и Инфлянтского воеводства (польских Инфлянтов). Польская и шведская стороны подтвердили независимость Пруссии от Речи Посполитой.

«Шведский потоп» не зря сравнили со стремительно несущейся, все сметающей на своем пути водной стихией: количество шведских войск в той войне в несколько раз превосходило численность поляков, умевших держать в руках оружие. «Потоп» смыл своими водами и значительный сегмент польской культуры – ведь шведское нашествие ознаменовалось не только разрушениями и человеческими жертвами, но и изгнанием из страны протестантов. Вследствие того, что Речь Посполитая с трудом избежала раздела между некатолическими соседями, католической церкви удалось отменить постановления Варшавской конфедерации 1573 года, обеспечивашей религиозную терпимость в государстве. Этот акт временно сделал Речь Посполитую на долгие годы более безопасным и толерантным местом, чем большая часть Европы. Но уже в 1658 году сейм обвинил протестантов в поддержке интервентов и изгнал из страны «польских братьев»[30], отстаивавших идеи рационализма и религиозной терпимости и оказавших влияние на правовую мысль в Европе и Северной Америке. А в 1668 году он запретил отступление от католицизма под страхом смерти. Политика религиозной нетерпимости также свидетельствовала о наступавших сложных для Польско-Литовского государства временах – католицизм стал благословением и проклятием Речи Посполитой.

Восхождение

Уже первая половина XVII столетия внесла существенные изменения в повседневную жизнь европейского общества, прежде всего, элит. «Весь мир лицедействует», – это высказывание римского писателя Гая Петрония Арбитра[31], предварявшее вход в лондонский театр «Глобус», было своеобразным эпиграфом к культуре Нового времени. Ощущение жизни как пространства игры, свойственное барочной эпохе, требовало от человека выбора роли, которую следовало играть на сцене театра-мира. Эта роль как определяла внешние признаки человека (прическа, костюм, грим), так и диктовала социальное поведение, провоцировала возведение соответствующих декораций. В итоге она превращала жизнь человека в процесс творчества. В этот процесс творчества, пусть даже и относительно приземленный и провинциальный, окунулась и польская шляхта.