Стань моим чудом. Вопреки

Мысль о том, что ОН мог что-то ей подарить, заворожила. Значит, там, где-то в другом городе, Кирилл ее помнил. Думал о ней. Может быть, даже скучал?

Кажется, ее занесло. Нельзя думать о таких вещах. Как вообще преподаватель может скучать по студентке?!

Катя протянула руку, бережно касаясь пакета. Мужчина улыбнулся, видя ее осторожность.

– Смелее. Вы ничего не сломаете.

Она потянула шуршащую бумагу, и на ладони оказался… леденец. Прозрачный, золотой петушок на палочке.

Сколько раз она обжигала пальцы, пытаясь дома сварить что-то такое. Воспроизвести хоть отдаленное подобие лакомству, которое всегда готовила для нее бабуля. Но карамель никогда не получалось. Не застывала, как бы тщательно Катя не старалась соблюсти пропорции. Или сгорала, намертво прилипая к стенкам кастрюли. А готовых леденцов в продаже она никогда не видела. Потому и смотрела сейчас на неожиданный сувенир как на чудо, ощущая, как закипают в глазах непрошенные слезы.

– Что-то не так? – Кирилл растерялся при виде смеси восторга и боли на ее лице. Совсем не такой реакции ждал. Просто хотел немного рассмешить, напомнить их последнюю, такую сладкую встречу. А вышло наоборот. Она не собиралась смеяться, и, кажется, опять погружалась в пучину невеселых воспоминаний.

– Неужели Вы и об этом давно мечтали, Катя?

Глаза девушки напоминали яркое весеннее небо. Или прозрачные, чистые капли росы. Он тонул в их синеве, с каждым взмахом ресниц теряя самообладание. Здравый смысл таял от ее теплого дыхания, ощущаемого совсем рядом.

– Бабушка делала такие… Давно.

– Значит, я угадал.

Она кивнула и спросила с лукавой усмешкой:

– А где второй?

– Второй? – вот об этом Кирилл как раз и не подумал, в чем и вынужден был признаться. – Я купил только один.

– Вы не любите леденцы? – искренне изумилась девушка.

– Понятия не имею. Не помню.

– Это просто необходимо исправить! – сообщила Катя, быстро срывая с леденца прозрачную обертку и поднося к его губам. – Попробуйте.

Он был почти равнодушен к сладостям. Но отказываться не собирался, хотя бы ради ее улыбки. Несколько раз лизнул протянутое ему лакомство.

Сладко. Гораздо приятнее ваты. Но все-таки ничего особенного.

Девушка ждала его реакции. Неотрывно следила за движением губ.

– Нравится?

Очень. Только не конфета – она. И все сильнее хочется об этом сказать.

Но Катя вдруг перевела глаза на леденец и улыбнулась детской, совершенно искренней улыбкой:

– Это ведь не может не нравиться! Прямо чувствую, как вкусно…

И прижалась губами к блестящей карамели.

А он… забыл, что надо дышать. Стоял, не отрывая взгляда от ее манящего рта. И понимал, как рушатся от одного ее невинного движения все барьеры, старательно им возведенные. Проиграл, на этот раз окончательно, но плен, в который он угодил, был слишком желанен.

Девушка вдруг осознала, что именно сделала. Машинально лизнула леденец еще раз. И разжала пальцы, уже не видя ничего, кроме его стремительно темнеющих глаз. Она победила, но больше всего на свете мечтала оказаться в его власти. Подчиниться. Что и сделала, подаваясь навстречу жаждущим губам.

Следовало остановиться. Немедленно. Они находились в аудитории, куда в любую минуту мог кто-нибудь зайти. Катя была студенткой. ЕГО студенткой, с которой, кроме учебы, у него ничего общего не должно было быть. Юной девушкой, совершенно неискушенной во взрослых отношениях. Слишком доверчивой. Слишком красивой. А он… более чем неподходящим для нее. По множеству причин.

Но никакие аргументы не действовали. Вообще не имели значения. Остались только ее глаза, распахнувшиеся в ответ на его несдержанность. Губы, такие сладкие, что оторваться от них не было сил. Нежное дыхание, которое хотелось пить без конца. Захлебываясь биением ее сердца, шелком кожи, ароматом волос…

Катя тихо всхлипнула, сплетая руки на его плечах. Прижалась к нему с такой силой, которую он и не подозревал у хрупкой девушки. Пальцы робко скользнули по лицу, коснулись волос. В едва ощутимом трепете губ утонул ее слабый шепот «Еще!», даже не слышный, но угаданный в напряженном вздохе.

Еще… Было мало его взгляда, почти черного от желания, так привлекательно пугающего. Мало рук, окутавших ее стальным кольцом. Мало огня, обжигающего почти до боли.

Где-то вдалеке в коридоре послышались шаги, и Кирилл дернулся, отстраняясь. Но, выпустив ее из рук, внезапно ощутил пустоту и почти неконтролируемую жажду вернуться назад. Однако они и так зашли очень далеко, выбрав для этого совершенно неподходящее место.

Катя посмотрела на пол, где валялся забытый леденец. Снова всхлипнула, на этот раз жалобно и как-то обиженно.

– Это Вы его уронили. Я даже не успела распробовать.

Перевела взгляд на его губы и покраснела, понимая, как двусмысленно звучат ее слова. Хотя, скорее всего, не смогла бы точно ответить, о чем именно говорит.

Кирилл улыбнулся, медленно приходя в себя.

– Я куплю другой. И не один. Много.

Она снова посмотрела на его рот, а потом – в глаза, еще сильнее заливаясь краской.

– Когда?

Опасная игра. И эта девочка понятия не имела, что они балансируют на грани. Но ему это почему-то нравилось, все больше и больше.

Он тронул ее губы, касаясь всего лишь на мгновенье. И легонько подтолкнул к двери.

– Скоро, котенок. Обещаю. А сейчас беги, иначе сладости будет слишком много.

Глава

6

Он сошел с ума. Определенно. Иначе чем еще можно объяснить его действия? Внезапно вспыхнувшей страстью к собственной студентке? Длительным отсутствием серьезных отношений? Банальной жаждой секса?

Так ведь он искал не простого довольства тела, хотя и мучился от неудовлетворенного желания. Но заменить эту девочку кем-то другим даже в голову не приходило. Хотел именно ее… в своих руках. До мучительной, почти не поддающейся контролю дрожи. Мечтал увидеть, как разгорается пожар в прозрачных озерах глаз. От его ласк.

Стремился сжимать тонкую ладонь в собственной руке, ощущать ее рядом в суете будней. Видеть, как взрослеет робкая юная девушка, превращаясь в прелестную женщину, расцветающую… для него.

Что это было, если не безумие? Как подобные мысли вообще могли родиться в его голове? Для чего? Как он осмелился переступить грань, которую сам для себя установил много лет назад? И как теперь все исправить?

Кирилл прекрасно понимал, что девушка ждет. Не мог не замечать взволнованный взгляд, который она так торопливо отводила всякий раз, когда он смотрел на нее. Но что мог сказать? Как найти слова, оказавшиеся бы уместными в данной ситуации?

Он ведь не собирался жениться. Вообще. Тем более на этом хрупком, восхитительном цветке, предназначенном для счастья и любви. А каким было бы ее счастье с ним? Какая любовь преодолела бы путы, в которых он находился уже долгие годы? Без права на освобождение.

Давно смирился с тем, что проведет жизнь в одиночестве. Его удел – короткие, ни к чему не обязывающие отношения с женщинами, не способными затронуть душу. Лишь с теми, кто и сам не стремится ни к проявлению чувств, ни к браку. Таких было немного, но за долгие годы он научился выбирать. Различать среди множества лиц именно то, чья обладательница не станет лить слезы после скорого расставания. Не будет ни на что претендовать, а порадуется концу нелепой связи с таким, как он.

Это не являлось самоуничижением. Кирилл знал, намного лучше других, цену изуродованной жизни. Когда ты навечно привязан к странному инородному приспособлению, от которого зависит и скорость, и стойкость, и даже душевное равновесие. Когда никакая привычка или накопленный опыт не могут полностью компенсировать утраченные возможности. Когда любые мелочи, доступные обычным людям, превращаются в проблему. Долгая ходьба. Подъем по лестнице. Прием душа. Управление автомобилем.

Но даже при всем этом повода роптать на судьбу у него не было. Он сохранил жизнь, возможность двигаться и не остался прикованным к коляске.

Тот жуткий день навсегда отпечатался в памяти. День, когда внезапно кончилось детство, и одновременно пришел конец счастью и беспечности. Исход одного неверного поворота руля. Крики родителей, последние в их жизни. Неутихающий плач сестренки. И собственная боль. Мерзкая, липкая, как смола, случайно запачкавшая руки. Только эта боль была везде, в каждой клеточке тела. Ее оказалось слишком много. Даже там, где этого тела уже не осталось. Особенно – там. Двенадцатилетний мальчишка не понимал, как может столь мучительно болеть то, чего больше нет. Устал отводить глаза, чтобы не видеть черные от бесконечных уколов вены. Искусанные губы никак не хотели заживать. А сердце застряло где-то в прошлом, не желая смиряться с горькой действительностью.

Ему потребовался не один год, чтобы прийти в себя. Вернее, найти и принять того нового человека, в которого он превратился. Почти всему в жизни пришлось учиться заново. Дышать, не замечая переломанных ребер. Улыбаться, пряча от окружающих злые слезы. Ходить, сначала громыхая неудобными костылями, до крови растирая руки, а потом – на кажущемся ему отвратительным и чужеродным приспособлении, с котором он теперь свыкся. Сросся. Приспособился двигаться так, что со стороны была видна лишь легкая хромота.

Сумел снова смотреться в зеркало, без ненависти и обиды разглядывая многочисленные рубцы, которых было много и для десяти жизней. И в его одной даже с таким багажом нашлось место для радости. Сестра, дорогой, любимый человечек, драгоценная часть утерянного прошлого и светлое настоящее без условий и насмешек. Работа, к которой он стремился так долго, превозмогая боль и нищету. Стабильность и уверенность в возможности выжить, несмотря ни на что.

Только такая жизнь не подходила для нежной девочки, до сих пор верящей в сказки. Ничего сказочного не было в том, что его окружало, и пачкать ее светлый мир собственной действительностью он не собирался. Поэтому и не имел права играть чувствами, сближаться, чтобы потом оставить. Девушка не заслуживала такого. Только не она. Ей и так уже вполне хватало боли, чтобы страдать еще и из-за него.

И Кирилл молчал, избегая любой возможности остаться с ней наедине. Видел в этом единственный выход, совершенно не доверяя самому себе. Пройдет время, и она забудет. Должна забыть. Так будет лучше для них обоих.

Катя все понимала. Он жалел о том, что случилось. Это было слишком очевидно. И мучительно. Но могла ли она претендовать на другое? Кирилл ведь ей ничего не обещал. Да и поцелуй вряд ли бы случился, не пристань она с тем леденцом. Просто смешно: глупая девчонка предлагает преподавателю конфету. Еще и почти вешается на шею. Требует продолжения. Он наверняка не стал это комментировать только благодаря своему такту.

Теперь после лекций она старалась уходить из аудитории как можно быстрее. Не задавать лишних вопросов. Вообще поменьше попадаться на глаза. Зачем смущать человека своей совершенно не нужной заинтересованностью? Мало ему своих проблем, чтобы еще забивать голову поступками несдержанной студентки?

Предстоящий зачет впервые ее пугал. Не вероятностью плохой оценки: в своих силах она не сомневалась, – необходимостью столкнуться с Кириллом лицом к лицу, без свидетелей. Он всегда вызывал студентов по одному, и в этот раз наверняка не станет делать исключений.

Поэтому Катя готовилась прилежней обычного. Почти наизусть выучила все билеты, чтобы максимально сократить время для ответа. Была готова говорить без подготовки, только бы избавить и себя, и его от тягостных минут наедине.

Уснуть накануне зачета не удалось. Совсем. Мысли кипели, лишая ее остатков покоя. Вместо того чтобы настроиться на учебу, она вновь и вновь прокручивала в памяти тот день. И их неожиданный поцелуй. Такой сладкий. Запретный. Ее самая первая в жизни ласка от любимого человека. И, скорее всего, последняя… от него.

Эти самые мысли не покинули даже в аудитории, наоборот, стали еще ярче, потому что, оказавшись рядом, она поняла, что слишком отчетливо помнит вкус его губ. Катя смотрела на разложенные перед ней билеты, но вместо этого видела темный омут глаз, затуманенных от страсти. И не решалась взглянуть на сидящего напротив мужчину, чтобы не обнаружить обратное: как он торопится скорее избавиться от ее общества.

А Кирилл не слышал почти ни слова из ответа девушки. Всматривался в дорогое лицо, отмечая и необычную бледность, и явную усталость, и потухший, почти безжизненный взгляд. И с ужасом понимал, что именно он – причина всего этого. Его внушения студентам, что любимая женщина может плакать лишь от счастья, оказались пустым звуком.

Любимая? Мужчина закрыл глаза, признавая очевидное. Этого не должно было произойти. Но все-таки случилось. И, как глумливо подсказывал разум, не только с ним.

– Довольно! – он прервал рассказ Кати, разом обрывая бессмысленную игру, которую они затеяли, стараясь убедить один другого. В чем? В том, что являются просто преподавателем и студенткой? Меньше всего на свете его сейчас интересовали ответы на вопросы зачета. Хотелось подхватить ее на руки и зацеловать, стирая с лица это тоскливое выражение. Отвести в ресторан и смотреть, как она радуется, выбирая то, что еще никогда не пробовала. А потом уложить в постель… чтобы она выспалась, успокоившись в его объятьях. И просто охранять ее сон, чтобы никто, даже он сам, не смог потревожить.

– Достаточно, Катя. Я вижу, что Вы хорошо подготовились и заслуживаете высокой оценки.

Протянул ей заполненную зачетку, на мгновенье коснувшись руки, которую девушка торопливо отдернула, впервые за все время поднимая на него взгляд. И тут же отвернулась, понимая, что даже умело нанесенная косметика ей не помогла. Он увидел. Заметил припухшие веки, которые она так старательно пыталась замаскировать. Хотела надеть темные очки, но в аудитории они смотрелись бы слишком нелепо.

– Я могу идти?

Кирилл медленно покачал головой. На ощупь нашел ее ладонь. Холодную. Просто ледяную. Поднес к губам, пытаясь согреть.

Совершенно другим требовалось заниматься на зачете, но сейчас размышлять об этом уже не имело смысла. И мужчина впервые за многие дни наконец-то почувствовал облегчение, увидев ее робкую, такую желанную улыбку.

– Что же мы натворили с тобой, котенок?

Еще раз дохнул на маленькую ладошку, нехотя выпуская из рук. И вложил в нее ключи, пояснив в ответ на недоуменный взгляд девушки:

– Подожди меня в машине, хорошо? Я постараюсь побыстрее расправиться с остальными студентами. Нам обязательно нужно поговорить.

***

Студентам в тот день повезло. Их строгий и обычно непреклонный на зачетах преподаватель впервые смотрел на ошибки сквозь пальцы. Он торопился. Гораздо важнее было оказаться рядом с ней, вдали от посторонних глаз, и наконец-то все решить.

Правда, о чем именно он собрался говорить с Катей, Кирилл пока не представлял. Но в необходимости разговора был уверен, и так молчание затянулось слишком надолго.

Несмотря на всю спешку, зачет продолжался еще два с лишним часа, и мужчина всерьез беспокоился, что Катя его просто не дождется. Мысль о том, что девушка вряд ли бы решилась уйти вместе с ключами от его машины, не приходила в голову.

Она не ушла. Но оказавшись в собственном автомобиле, Кирилл от души порадовался тонировке на стеклах. Катя спала, уткнувшись лицом в полуразвязанный шарф и спрятав ладошки в рукава. Волосы пушистой волной рассыпались по спинке кресла. В машине было холодно, и он едва удержался, чтобы не укутать ее в собственное пальто. Остановила лишь боязнь разбудить. Нельзя. Не теперь. Ей нужно это время, чтобы отдохнуть. Ему – все обдумать. Находясь рядом и не опасаясь того, что она исчезнет.

Он осторожно завел машину, торопясь уехать от городского шума. Неожиданно решил, куда именно увезет ее: в место, где раньше всегда бывал один. То самое, спасшее его от небытия много лет назад.

Тогда он едва оправился от очередной операции. Только учился по новой ходить, морщась от почти непрекращающейся боли. Был даже не гостем, а постоянным участником неизбежных больничных будней, в чужом городе, без родных и друзей. Тетка, воспитывающая его сестренку, не желала тратить деньги на телефонные переговоры, и ему лишь изредка удавалось услышать дорогой голосок. Все остальное время рядом не было никого, кроме врачей и медсестер. Один – в целом мире.

А потом появилась она. Вряд ли был шанс не влюбиться. Красивая. Казалось, он слепнет, глядя на золото ее волос. Глупый мальчишка, даже не подозревающий, что такого фантастического цвета просто не существует в природе. Ему и в голову не могло прийти, что вся эта красота – не настоящая. Как и она сама. Как любовь, в которой его так старательно убеждали.

Столь оригинальный опыт был весьма заманчив. Ей всегда нравились необычные мужчины. Слишком богатые. Слишком жесткие. Слишком упрямые. Слишком привлекательные. Или наоборот. Он потерял голову от первой любви и желания, заглушившего даже физическую боль, а она… Она решила проверить, будут ли ее ощущения иными рядом с таким человеком.

И как тут не вспомнишь Пушкина:

«Ах, обмануть меня не трудно!..

Я сам обманываться рад!»

Ложь была упоительной. Кирилл поверил, что действительно дорог для нее, что уродство, которое он прятал от самого себя, не имеет значения. По ночам впивался зубами в подушку, чтобы его болезненные стоны не потревожили ее сон. А потом, вернувшись в родной город, отчаянно ждал. Сначала – приезда, потом – звонка, затем – хотя бы какой-то весточки, уверения, что все хорошо, и с ней ничего не случилось, просто какие-то важные дела задержали вдали от любимого.

Уже много позже, оборачиваясь назад, на свою непроходимую глупость, он понял, что не было никаких серьезных дел. Как и любви. Причем у обоих. Только она играла, а он умирал от едкой, разъедающей сердце кислоты, не имеющей ничего общего с настоящими чувствами. Это состояние не созидало его – уничтожало, разрушая остатки жизни в изъеденном сомнениями сознании.

Он все-таки дождался. Она приехала, только совсем не к нему и не одна. Приморский город был красив, а новый спутник не любил отдыхать в одиночестве.

Кирилл увидел ее совершенно случайно, на набережной, в объятьях высокого мужчины, сильного и здорового. Хотел скрыться незаметно, ведь все и так было очевидно. Но она не упустила возможности раскрыть глаза бывшему возлюбленному. Рассказать правду, стряхивая романтическую пелену, и посмеяться, уже с другим человеком, над нелепыми мечтами о семье и счастье.

Было даже не больно. Вообще не осталось никаких чувств. Он забрался в первую попавшуюся маршрутку, не обращая внимания на сочувствующие взгляды пассажиров. И вышел, лишь когда перестал узнавать окружающие пейзажи. Там, где почти не было никого из людей – только скалы, те самые, о которых в городе слагали легенды об их чарующей красоте и опасности, подстерегающей на каждом шагу, о десятках несчастных, решивших отправиться именно туда в трудную минуту. Почти никого из них потом так и не находили: море редко возвращало своих добровольных пленников.

Остановился на самом краю обрыва, равнодушно глядя, как бушуют волны – там, далеко внизу. Они существовали, величественные, восхитительные, независимо от людских проблем. Бились о берег, взметались буйной пеной, поражая воображение. И внезапно захотелось жить. Просто жить. Пусть в одиночестве. С насмешками за спиной. С этой самой болью, заменившей ему потерянную ногу. Но жить. Отпустить несостоявшуюся возлюбленную из собственного сердца. Простить, усвоить уроки и двигаться. Самому, больше не ожидая ни от кого ни жалости, ни любви.

Получилось. И тогда, и позже. Выходило на протяжении многих лет, пока судьба не подкинула встречу с юным, почти нереальным созданием. Прелестной девушкой с кристально чистыми глазами, почему-то внушившей себе самой мысль о том, что она влюблена. В него.

Глава 7

Кирилл остановил машину почти у самого края скалы. С тех пор он нередко приезжал сюда, но всегда – в одиночестве. И только сегодня впервые захотел, чтобы эта девочка разделила с ним восхищение неповторимой красотой почти нетронутой природы.

Катя вздрогнула и открыла глаза. Несколько раз моргнула, с недоумением вглядываясь в пейзаж за окном.

– Где мы?

– На Фиоленте (побережье в окрестностях Севастополя, одно из самых живописных и достаточно нетронутых городской цивилизацией мест, известное своими отвесными скалами, дикой природой и прозрачным, кристально чистым морем – прим. автора).

– О-о…

Он не понял ее возгласа. Это хорошо? Или она переживает из-за того, что оказалась так далеко от дома? Но слабо улыбнувшись, Катя пояснила:

– Я никогда не была здесь. Столько слышала, но так и не доехала ни разу. Папа считает, что море тут слишком дикое, а скалы опасны. А Вы в очередной раз угадали одно из моих сокровенных желаний.

Кирилл не ожидал подобного. Вообще с трудом представлял, что коренной житель города может быть не знаком с этим местом. И в который раз подумал, что ему никак, даже при всем желании, не понять приоритеты ее отца.

Вышел из машины вслед за девушкой, пытаясь увидеть окружающий мир ее глазами. Что может чувствовать человек, впервые видящий эти красоты? Волнение? Страх? Благоговение? Все это переполняло его тогда. И то же самое он читал на ее лице, в глазах, все еще хранивших следы недавних слез.

– Что ты делала ночью?

Катя смутилась. Неужели прошедшая бессонница так очевидна?

– Готовилась к зачету.

Кирилл недоверчиво хмыкнул.

– А честно?

Не ответила. Опустила голову совсем низко, скрывая взгляд. Он и так все знал, даже без ее слов. И пытаться не стоило ввести его в заблуждение.

Отвернулась, пытаясь скрыть набежавшие на глаза слезы. Напрасно. Ей всегда плохо удавалось контролировать собственные эмоции. А сейчас и подавно. Слишком тяжело было находиться рядом с ним и одновременно на расстоянии, не имея права приблизиться. Коснуться.

Он понимал. Видел ее состояние. Читал, словно в открытой книге. Осторожно развернул лицо к себе, придерживая за подбородок и не позволяя вновь отвести взгляд. Повторил пальцами бег тонких струек по щекам. Девушка проговорила шепотом, отчаянно надеясь, что он поверит.

– Слезятся… от ветра. Холодно.

Ее кожа действительно казалась ледяной. И губы. Он чувствовал это, даже не прикасаясь к ним. Только ветер был совсем не причем. Холод шел изнутри, не позволяя расслабиться, давил горечью и сковывал движения.

Кирилл распахнул пальто, накрывая его полами хрупкие плечи. Почти дернул девушку на себя, стараясь сократить не физическое расстояние – стену, которую сам же и воздвиг.

– Измучил я тебя, котенок?

Катя уткнулась лицом в вырез свитера, желая сквозь тонкую ткань рубашки ощутить кожу. Знакомый запах. Когда она успела к нему привыкнуть? И почему так хочется задержать бег времени? Сейчас, рядом? Отбросить все иные звуки, кроме стука его сердца?

Руки скользнули на спину, и она ощутила движение мышц под своими пальцами. Неповторимо. Так близко. Так по-настоящему. И ей все это не снится.

Подняла голову, и его лицо оказалось совсем рядом. Почти вплотную, так, что можно было рассмотреть каждую клеточку. увидеть собственное отражение в потемневших глазах. Дыхание было почти осязаемым, согревая, словно мужчина делился с ней собственным теплом. Его жаркие, волнующие вздохи гладили кожу и опять заставляли желать большего.

– Сладкая… – он скользнул губами по лицу, поочередно касаясь век, висков, подбородка. Задержался над губами, словно не решаясь к ним прикоснуться. Катя почувствовала, как сердце вновь заполняется болью.

– Потом Вы опять будете жалеть?

Мужчина замер, впиваясь в нее глазами. Она внушила себе именно это? Что он жалеет?

Ответ был очевиден. Дрожал на ресницах прозрачными каплями. Обжигал трепетом тела. Отзывался прикосновениями тонких пальцев, дарящих такие несмелые и такие желанные ласки.

– Маленькая моя, я не жалел ни об одной минуте, проведенной рядом с тобой.

Она не поверила. Едва заметно качнула головой, пытаясь отстраниться. И проиграла самой себе, прижимаясь еще крепче. Еще ближе.

– Котенок… У меня нет никаких аргументов, позволяющих остаться рядом с тобой. Но и отпустить сил нет…

– Почему котенок? – спросила шепотом, опуская все остальные его слова. – Почему Вы так меня называете?

Кирилл улыбнулся, ощущая, как стекают по пальцам шелковые струи волос. Упоительно мягкие.

– Ты и есть котенок. Маленький, пушистый, которого так и хочется погладить…

Глаза недоуменно распахнулись, превращаясь в переполненные водой озера. Катя опять его не поняла. Расстроилась еще сильнее:

– Как ребенка?

Приподнял за плечи, усаживая на капот. Девушка оказалась даже легче, чем он предполагал. Действительно как ребенок. Только мысли и желания, бушующие в нем, говорили совсем о другом. Такие чувства не испытывают к детям. А ее он… любил. Именно так, каким бы неправильным это не было. И хотел… почти каждую минуту на протяжении последних месяцев, забывая обо всем остальном, стоило ей только оказаться рядом.