Весна 45-го года!

Георгий Четвериков

Весна 45-го года!

От автора

Человек по своей натуре созидатель нового, которое он пытается привнести во все уголки этого мира и даже вынести за его пределы, в космос, к звездам. А почему мы стремимся туда? Кто-нибудь задавался этим вопросом? Может, потому, что изначально мы пришли оттуда? Или оттуда пришел тот, кто создал нас?

Каждый последующий вопрос рождает новый, и найти на них ответы мы сможем еще ой как нескоро. Мы не знаем, что ждет нас там и каким будет этот путь. Но мы можем представить его себе, чтобы подготовить свой разум к тому невероятному, что ожидает нас. Для этого человек придумал фантастическую литературу, которая в настоящее время довольно многообразна и дотянулась до самых разных тем.

В этой фантастической повести я попытался коснуться темы, которую я считаю важной для каждого человека в нашей стране, темы Великой Отечественной войны.

Современные люди не сильно осведомлены о событиях 80-летней давности, что печально.

Но, изучая подвиги героев-красноармейцев, понимаешь, что у них есть чему поучиться, потому что люди того времени были храбрыми, решительными, несгибаемыми, находчивыми, готовыми к самопожертвованию при выполнении любых, иногда даже самых сложных, а порой и фантастических заданий.

И возможно, если бы им представился случай пройти сквозь время, чтобы приблизить долгожданную Победу, то не сомневаюсь, что они сделали бы это не задумываясь.

В целях соблюдения исторической идентичности периода в книге упоминаются реальные исторические личности и командиры Красной армии.

Упоминание личностей, званий и организаций нацистской Германии также приведено в целях исторической идентичности и не преследует своей целью реабилитацию нацизма, либо героизацию нацистских преступников и их пособников.

Пролог

Весна 45-го выдалась довольно теплая. На протяжении последних десяти дней над городом стояла прекрасная малооблачная погода и порой казалось, что сама природа решила отблагодарить нас за такую тяжелую и долгожданную Победу, которая наконец принесла тишину и мир на изуродованную войной землю.

Солдаты нашей армии, принимавшие участие в штурме Берлина, отдыхали. Им теперь не надо было думать о завтрашних боях, и все их мысли сейчас были лишь о родном доме, о женах, о детях, о родителях, которые ждали их возвращения, ждали возвращения своих героев.

Посещая по делам службы разные части армии, я видел этих измотанных в боях простых солдат, которые ценой своих неимоверных усилий вырвали у врага Победу и получили свою долгожданную награду в виде мирного неба и уверенности в завтрашнем дне.

В эти моменты я по-хорошему завидовал им, потому что для них было уже все просто и ясно.

Но, как говорится, «враг не дремлет», и для меня, как офицера контрразведки СМЕРШ, война еще не закончилась.

Дел было много. После объявления о капитуляции берлинского гарнизона остатки гитлеровской верхушки, которые не покончили с собой и не сдались в плен, как крысы, тайными ходами разбежались по разным уголкам города, из которых их приходилось в прямом смысле выкуривать.

Кроме того, у нас еще было полно дел с архивом Абвера, который мы удачно захватили в районе Целендорфа, на окраине немецкой столицы.

Поистине бесценные документы проливали свет не только на многие события прошлых лет войны, но даже на возможные события послевоенного будущего.

Хотя в итоге события будущего оказались не такими, как мы их себе представляли.

Первые случаи невесть откуда взявшейся смертельной заразы появились 15 мая в расположении 3-го Украинского фронта, находящегося на тот момент в районе австро-венгерской границы.

Словно средневековая чума, неизвестная болезнь за две недели выкосила 3-й Украинский фронт и, не собираясь останавливаться, распространялась дальше. Такая же ситуация наблюдалась и у союзников.

Даже бегающие по лесам на линии разграничения союзников отдельные отряды СС не остались в стороне от этой напасти, которая расправлялась с ними лучше любого оружия.

Новая болезнь не щадила никого, так же сильно страдали и мирные жители.

Но это было только начало. Хаос наступил к концу мая.

Глава 1. Луч света

1 июня 1945 года. Берлин. 10:00

Объединенный Штаб 1-го и 2-го Белорусского фронта

Несмотря на хаос, который творился вокруг, мы старались держаться. Закаленные за пять лет войны люди просто так не сдаются, будь это жестокий противник, или же невидимый враг, микроб, изматывающий человека до смерти за сутки, хотя в частях участились случаи дезертирства и стали расползаться церковные бредни о конце света.

Как же тут не поверить в них, если трупами была завалена вся южная Европа.

Живые не успевали хоронить умерших, а врачи до сих пор не могли дать точного ответа на вопрос, что это за дрянь убивает каждый день десятки тысяч человек.

Вначале подумали, что бомбежки союзников вскрыли древние чумные захоронения, которых по всей Европе было огромное множество. Но прилетевшие из Москвы светила советской медицины не подтвердили это предположение. С их слов это была новая, неизвестная болезнь, со стопроцентной смертностью.

Если человек заражался, то ему уже ничто не могло помочь, и он сгорал, как свеча, за одни сутки.

Но были и те, у которых к этой ужасной заразе оказался устойчивый иммунитет. Поняли это после того, как из окруженной санитарными кордонами зоны, где находилась почти полностью вымершая 27 армия, стали выходить абсолютно невредимые люди.

И я оказался в их числе.

Вилис остановился у ворот объединенного штаба 1-го и 2-го Белорусского фронта, куда меня неожиданно вызвали с вещами, без объяснения каких-либо причин.

– Свободен, сержант, – отпустил я водителя, и с тронувшейся машины выхватил свою скромную поклажу в виде полупустого вещмешка.

У ворот меня встретили два солдата с какими-то баллонами и распрыскивателем.

Я молча показал свое удостоверение, и они, немного замявшись, все же решились опрыскать меня той гадостью, что была у них за спиной.

– Уксус? – спросил я, зажмурившись.

– Так точно! – ответил один из них, застыв передо мной, словно ледяная фигура.

Я прекрасно все понимал и не стал препятствовать выполнению их солдатского долга. Ведь я у них сегодня, наверное, был не самой высокой фигурой по званию. Им приходилось обрабатывать с ног до головы не то что полковников, но даже маршалов. Перед этим двумя солдатами мы все были равны.

Пройдя неприятную процедуру, я слегка закашлялся от едкого запаха и пошел к четырехэтажному старинному особняку, на входе в который стояла вооруженная охрана во главе с офицером.

– Стойте, товарищ капитан! – окликнул меня майор, и я снова показал свое удостоверение, объясняя цель моего визита.

– Капитан Мезенцев, заместитель начальника ОКР СМЕРШ 47-й стрелковой дивизии. Прибыл по приказу заместителя командующего 1-го Белорусского фронта.

Майор внимательно изучил удостоверение и, сличив меня с фотокарточкой, открыл свой планшет, проверяя длинный список. Найдя, по-видимому, мою фамилию, он кивнул солдатам проверить мой вещмешок, а сам взялся за кобуру.

Я молча убрал удостоверение в нагрудный карман кителя и развязал вещмешок, демонстрируя его содержимое.

– Все в порядке, – ответил солдат, и майор открыл передо мной массивную входную дверь, – запишитесь у дежурного в первом кабинете.

– Непременно, – ответил я и вошел внутрь.

В штабе оказалось на удивление малолюдно.

Обычно здесь было много офицеров фельдъегерской связи, ожидающих своей очереди для получения депеш, а также командиров крупных войсковых соединений, которые приезжали к маршалу Жукову на доклад.

Но сейчас в коридорах этого старинного здания практически никого не было.

Я прошел в первый кабинет и, снова представившись и показав удостоверение, расписался в книге посетителей.

Молодой лейтенант робко завизировал мое прибытие и отправил меня на второй этаж в приемную командующего, где в пустом коридоре я прождал почти полчаса.

За это время я постарался перебрать все возможные причины, по которым меня могли вызвать, но так ни к чему и не пришел.

Из потока мыслей меня вырвал топот, раздавшийся на лестнице.

Через минуту в дверях второго этажа показался высокий человек с маршальскими звездами на погонах. Несмотря на свой рост, он был необычайно строен и поистине классически сложен, поражая своим изяществом и элегантностью.

За ним следовали два генерала и несколько чинов поменьше.

Я вытянулся по стойке смирно, и человек обратил на меня свое внимание.

– Майор Мезенцев?

Я немного растерялся, соображая, почему маршал Советского Союза обратился ко мне лично и к тому же, перепутав мое звание.

Но быстро пришел в себя и дал единственно верный ответ в такой ситуации, – так точно! Капитан Мезенцев, товарищ маршал Советского Союза.

Маршал слегка улыбнулся и посмотрел через плечо на своего адъютанта, – посмотри, Иван Иванович, какой скромный.

Затем он снова обратился ко мне и более строгим тоном произнес: – Идем со мной, майор.

Пропустив всю процессию вперед, я зашел в приемную, и дежуривший на дверях сержант с автоматом закрыл за мной дверь.

– Проходите, товарищ майор, – указал мне на двери кабинета адъютант маршала, – Константин Константинович не любит ждать.

Я оставил вещмешок на табурете перед дверьми и зашел в кабинет. Обстановка в кабинете была скромная. Слева от входа, в углу, стоял небольшой книжный шкаф, дальше располагалась тахта с кожаной, потертой обивкой, над которой висела большая карта Германии немецкой печати, а в центре кабинета стоял длинный, дубовый стол.

Маршал Рокоссовский занял место во главе стола и предложил всем присутствующим незамедлительно начать совещание.

Я занял место напротив коренастого генерал-майора, который полушепотом беседовал о чем-то с полковником медицинской службы.

Заметив мой взгляд, они прекратили беседу и переключили свое внимание во главу стола.

– Товарищи! – произнес маршал.

– Вам всем хорошо известно, какая ужасающая ситуация складывается на данный момент. Несмотря на все наши усилия, эпидемию неизвестного заболевания сдержать не удается. Вчера я был вынужден отдать приказ передвинуть санитарные кордоны еще на сто пятьдесят километров севернее. Но если бы это помогло. Союзники не успели среагировать и допустили распространение заразы за пределы Европы. Вчера первые случаи были отмечены в странах Южной и Латинской Америки. А в США за пять дней зафиксировано более десяти тысяч смертей.

В Австралии ввели запрет на вход любых судов в свои территориальные воды.

– Константин Константинович, а что случилось с Георгием Константиновичем? – неожиданно спросил генерал-майор, сидящий напротив меня. – Солдаты ропщут, дескать, Жуков покинул армию.

– Вы знаете, Иван Никитич, как негативно я отношусь к распространению подобного рода слухов, – ответил маршал, – Георгий Константинович улетел в Москву по вызову товарища Сталина. Надеюсь, вам все ясно?

– Простите, Константин Константинович, – замолчал генерал-майор и Рокоссовский продолжил.

– Как вам известно, на прошлой неделе из Москвы прилетел Академик Зи́льбер. Выводы, которые он сделал после изучения ситуации, прямо скажем, загадочные. Он утверждает, что это заболевание вызвано новым неизвестным вирусом, который ни при каких условиях не мог появиться.

– Однако, – покачал головой полковник медицинской службы, слегка улыбнувшись, – при всем моем уважении к заслугам Льва Александровича, это слова студента-троечника, а не советского академика. Либо вы, Константин Константинович, неправильно его поняли.

– Я все правильно понял, – остановил его Рокоссовский, – дословно. Ни при каких условиях не мог появиться.

– Лев Александрович считает, что это заболевание создано нацистскими военными медиками, которые проводили свои эксперименты над пленными в концентрационных лагерях. Расследования, начатые в освобожденных лагерях, дают основания предполагать, что предположение академика Зильбера не беспочвенны.

– Он уже доложил о своих выводах в Москву и оттуда пришел четкий приказ. Найти возможное место, где была сделана эта зараза!

При этих словах маршал внезапно повысил голос, но также внезапно успокоился. – Быть может, там, где ее сделали, найдется и противоядие.

В последние произнесенные слова маршал Советского Союза, казалось, не верил и сам, но по его взгляду я понял, что это сейчас было единственное, что могло спасти нашу армию, да и вообще всех.

– Государственный комитет обороны постановил собрать и обеспечить всем необходимым специальную разведывательную группу из людей, имеющих полный иммунитет к заболеванию. В группу должны войти надежные подготовленные солдаты и офицеры, готовые к выполнению задания в самых сложных условиях. Целью группы является поиск объекта или лаборатории на территории Австрии, где могла быть произведена эта зараза. Действовать группе придется на территории, где располагалась 27-я армия. Поэтому командиром группы назначается майор Мезенцев, заместитель начальника ОКР СМЕРШ 47-й стрелковой дивизии.

При упоминании маршалом моей фамилии я подскочил с места и произнес: – Есть!

– Звание майора товарищ Мезенцев получил сегодня утром, но приказ в этой суматохе видимо затерялся, если на нем погоны капитана, – пояснил маршал всем присутствующим. – Так, майор?

– Так точно, товарищ маршал Советского Союза, – произнес я, и Рокоссовский махнул рукой, чтобы я сел.

– Товарищ Мезенцев знаком с местом дислокации 27-й армии. Во время первой вспышки болезни он по приказу своего начальства непосредственно находился в районе Лайбниц-Грац и, как видите, остался жив. Он отлично знает немецкий и следственное дело.

– Вы ведь, кажется, до войны служили в уголовном розыске? – спросил маршал.

– Так точно, – ответил я.

– Группу необходимо собрать к вечеру. И завтра к утру доставить ее на границу санитарного кордона в район Чешской-Буддеевице. Задача ясна, Иван Никитич?

– Сделаем, Константин Константинович, – ответил генерал-майор.

– Иван Иванович, – обратился маршал к своему адъютанту, – давайте сюда этого вашего ученого.

Майор, сидевший возле аппарата, снял трубку и набрал дежурному. – Приведите его. Да. Конвой не надо.

– При всей сложившейся ситуации мне запретили пускать академика Зильбера в очаг заражения, – пояснил маршал, – поэтому он порекомендовал своего коллегу.

В это время дверь распахнулась, и дежурный впустил в кабинет невысокого пожилого человека в сером затертом плаще под цвет лица и шляпе, которая давным-давно потеряла свой внешний вид.

– Проходите, – жестко произнес дежурный и закрыл дверь с обратной стороны.

Человек снял шляпу и, скомкав ее руками, уперся глазами в пол.

– Проходите, садитесь, – пригласил его маршал.

Человек нерешительно сделал шаг и остановился, заметив за столом офицеров госбезопасности.

– Иван Иванович, – кивнул маршал.

Майор встал из-за стола и, подойдя к человеку, сопроводил его до стола и указал ему его место.

– Профессор Миллер Карл Рудольфович, – представил его Рокоссовский, – до ареста в 1937 году работал под руководством академика Зильбера.

Полковник госбезопасности, сидевший по правую руку от маршала и молчавший до сего времени, привлекая к себе внимание, несколько раз стукнул карандашом по столу и, посмотрев на Рокоссовского, сухо произнес: – Константин Константинович, я должен заметить, что возражал против кандидатуры осужденного Миллера.

– Спасибо, Александр Вадимович, я приму к сведению ваше мнение, – остановил его Рокоссовский, – но мне нужны лучшие специалисты своего дела, и пусть это вас больше не беспокоит.

Полковник недовольно опустил глаза и, убрав карандаш в папку, закрыл ее.

– Профессор Миллер войдет в вашу группу, майор, – сообщил Рокоссовский.

– С этого момента вы полностью подчиняетесь майору Мезенцеву.

Профессор поднял глаза на Рокоссовского и робко произнес: – Простите, гражданин генерал, а где я и что от меня требуется?

За столом раздался тихий смех окружающих и даже полковник госбезопасности скривился в усмешке.

– Перед вами маршал Советского Союза товарищ Рокоссовский, – ответил ему генерал-майор и довольно добавил, – вы в Берлине, гражданин.

– Как? – удивился профессор. – Да?

Он открыл рот от удивления, отчего его худые щеки ввалились внутрь.

– Когда меня вывезли из лагеря, я думал, что меня везут на расстрел. Когда меня посадили в самолет, я подумал, что меня везут в Москву. А это действительно Берлин? Германия?

– Побежденная Германия, – уточнил Рокоссовский. – Вашим освобождением из заключения вы обязаны академику Зильберу. Он рекомендовал вас как самого лучшего специалиста по редким болезням. И отметил, что у вас уникальная особенность организма. Вы действительно никогда в жизни ничем не болели?

Профессор пожал худыми плечами: – Эта особенность определила, собственно, мою профессию. Я с юношеских лет хотел разобраться, почему другие болеют, а я нет.

– В лагере меня держали в туберкулезном бараке, думали, я заболею, – улыбнулся он, – но, как видите, я здоров. Это есть в деле, гражданин маршал.

– Спасибо, Карл Рудольфович, за подробности, но боюсь, что туберкулезный барак может показаться вам санаторием по сравнению с тем, куда мы вас отправляем.

– С деталями операции вас ознакомят.

Рокоссовский протянул руку, и полковник отдал ему увесистую папку.

– Здесь подробности предстоящей операции и документы, которые могут вам помочь, товарищ майор.

– На этом все! – поднялся Рокоссовский, – за подготовку и отправку группы отвечает генерал-майор Конев.

– Слушаюсь, Константин Константинович, – вскочил генерал-майор, и Рокоссовский быстро удалился из кабинета в сопровождении большей части присутствующих.

После того, как все удалились, нас осталось четверо: я, полковник, генерал-майор и профессор.

Полковник подошел к месту, где сидел Рокоссовский, и толкнул в мою сторону толстую папку: – Изучай, майор. Отсюда ее не выносить.

– А я? – тихо произнес профессор.

– Ну и вы! – развел руками Иван Никитич, переглядываясь с полковником.

По состоянию генерала было видно, что в присутствии полковника он сильно нервничает.

Полковник госбезопасности молча кивнул и сел на место.

Профессор аккуратно пододвинулся ко мне, ожидая, что я его поставлю на место. Может, при других обстоятельствах я так бы и поступил, но сейчас меня самого поставили в те же условия. Меньше суток на подготовку. И заброска куда-то за линию санитарного кордона с целью найти то не знаю что. Хотя, что я лукавлю. Почти все дела СМЕРШ начинаются именно так. Ведь поиск диверсантов и немецких агентов очень часто начинался с перехвата туманных радиограмм и несущественных на первый взгляд косвенных улик и зацепок.

В этом же деле однозначно был известен примерный район, где впервые появился неизвестный «агент», как для простоты я обозвал про себя вирус, и где следует искать место, из которого он пришел.

Просмотрев документы, предоставленные мне для изучения, я отсортировал их. Часть из них, в которой содержались медицинские сведения о неизвестной болезни, я пробежал глазами, но, не поняв и половины специфических терминов, передал их профессору.

Он в свою очередь, снова подняв взгляд на генерала, и получив его одобрение, аккуратно, стараясь не помять, положил их перед собой и, уткнувшись в них глазами, стал внимательно читать.

Я же погрузился в хитросплетения докладов, радиограмм и записок, поступавших из расположения 3-го Украинского фронта до 25 мая, когда от двух из его армий 26-й и 27-й уже мало что осталось.

Во время работы с документами я очень часто настолько погружаюсь в процесс, что перестаю замечать людей, находящихся рядом.

Вот и сейчас, через два часа изучения материалов, забыв о том, что в кабинете находятся старшие офицеры, я, как ни в чем ни бывало, произнес, – Хорошо бы стаканчик чая.

– Два, – добавил профессор.

Возмутившись такой наглости, генерал громко просопел и ответил: – А может, еще бланманже изволите!?

Не получив ответа, он посмотрел на полковника и, вызвав дежурного, попросил принести из столовой три чая и обед на одного.

Я тем временем, разложив документы на столе, наконец связал все воедино, заметив пару совпадений, которые могли послужить отправной точкой нашего задания.

Прихлебывая из фарфоровой тарелки борщ и держась чуть позади, генерал пытался понять мою логику раскладки документов.

– И что это за канитель, майор? – поинтересовался он.

– Все это может указать место, откуда мы должны начать, – ответил я.

– В чем суть? – спросил полковник. – Тут же все очень туманно, мои люди работали с этими документами на протяжении недели.

Он затушил в пепельнице недокуренную папиросу и, встав с места, склонился над столом напротив меня.

– Я не знаю ваших людей, и не знаю, почему они этого не заметили, товарищ полковник, – ответил я, – здесь не хватает сведений, связывающих всю картину воедино, хотя есть определенные зацепки.

– Первые случаи болезни зафиксированы в полевом лагере для военнопленных в городе Оберварт и во временном госпитале в районе города Лайбниц. Они расположены на расстоянии семидесяти километров друг от друга. А третий случай вообще в ста сорока километрах на севере.

– Какая между ними связь, если учесть, что за этот период нет приказов о передислокации частей между этими районами?

– И какая? – спросил полковник.

– А вот какая, – ответил я, – 13 мая на линии разграничения союзных армий в расположение передовых частей 27-й армии вышла группа из двадцати наших военнопленных, освобожденных союзниками из лагеря в Боцене.

– Я прошелся по списку документов, и вот! Их, как положено, отправили на проверку в фильтрационный пункт в Лайбнице. Это раз!

– 14 мая разведчикам 163 стрелковой дивизии сдались десять солдат СС и офицер в звании оберфюрера. Солдат сразу отправили в пункт сбора военнопленных. А офицера после допроса повезли в Берлин. Но не довезли. Это два и три!

– Отсюда возникает несколько вопросов.

– Разрешите, молодой человек, – подал голос профессор, прожевывая кусок черного хлеба и запивая его чаем.

– Все, что происходит, крайне ужасно, – прожевал он.

– Но я никогда не слышал, чтобы при мне офицеры госбезопасности обсуждали секретные сведения.

– Не волнуйтесь о секретности, – ответил ему генерал, кивая на полковника, склонившегося над столом, – Александр Вадимович расстрелять вас всегда успеет если что. Изучайте материалы, гражданин.

– Спасибо, что ввели в курс дела, гражданин генерал-майор, – ответил профессор, усевшись обратно.

Полковник сделал недовольную мину, глядя на профессора, и снова обратился ко мне: – Продолжай майор.

– Первый вопрос. Откуда советские военнопленные в Боцене?

– Второй вопрос. Почему группа солдат СС, да еще во главе с оберфюрером, сдалась солдатам красной армии? Обычно они предпочитают сдаваться в плен союзникам.

– Логично, – согласился полковник.

– И третий вопрос, – продолжил я, – какую информацию сообщил оберфюрер на допросе, что его потребовалось так срочно отправлять в Берлин?

– Действительно, – задумался полковник, – а что тебе, майор, дадут ответы на эти вопросы?

– Место, откуда они пришли, – ответил я.

– Я, кажется, понял, – ответил полковник.

Он подошел к телефону и, подняв трубку, произнес: – Дежурный! Разыщите подполковника Чуприна. Жду его у себя, да.

Он покрутил телефонной трубкой и посмотрел на генерал-майора, – Иван Никитич, собирайте пока группу, а я достану недостающие материалы.

– Я все! – ответил профессор и отодвинул от себя пачку прочитанных документов.

– А вы что думаете обо всем этом? – спросил его полковник.

– Лев Александрович прав, эта болезнь это что-то новое, и она невозможна. У нее слишком короткий инкубационный период и высокая летальность. Генерализация инфекции напоминает чуму или туляремию, хотя второе вряд ли. Тут необходимо провести полевые и лабораторные исследования.

Он на секунду остановился, понимая, что его чисто научное объяснение никого не интересует.

– Но у меня тоже есть ряд вопросов, если позволите?

Профессор просверлил меня взглядом: – В вашей теории, молодой человек, кое-что не сходится.

– Если предположить, что носители болезни прибыли на территорию красной армии извне, то почему вспышка произошла в трех разных местах сразу? У всех разный иммунный ответ, как правило, кто-то заболевает раньше, кто-то позже, а кто-то вообще не болеет.

– Потом, почему сразу не заразились солдаты-разведчики и солдаты, контактировавшие с военнопленными?