Лемминг Белого Склона

Голос повелителя сольфов задрожал, а в старческих глазах блеснули скупые слёзы, словно родник проклюнулся меж камней. Свалльвинд отвернулся от сыновей, не желая смущать ни их, ни себя. Сыновья молчали, опустив взоры. Оба хотели хоть чем-то утешить батюшку, но не смели: Свалльвинд Хёгнарсон из рода Фьёрсунгов хранил в сокровищнице сердце не только память и боль, но и страшную, бешеную, ледяную гордость. Об эту гордость можно было обжечься, как о солёный морской лёд, и оба Свалльвиндсона это знали.

– Ведомо ли тебе, Альвар, откуда у меня этот шрам? – спросил король, не оборачиваясь. – Вот оттуда, с Маннторда. Когда князьки из Верольд натравили на нас грэттеров, чтобы прибрать к рукам наше золото. А теперь ты желаешь взять в жёны потаскуху из этого народа.

– Хельга не потаскуха, – тихо, но твёрдо возразил Альвар, – она дочь Арнкеля конунга из Вестандира, что в Стране Заливов. И, кажется, мы не с хлордами воевали.

– У себя дома она, наверное, благородная дева, – Свалльвинд снова задымил, чтобы справиться с дрожью в голосе и в руках, – но по сравнению с нами все Верольд – дикари и родичи краснозадых обезьян, что водятся в дальних странах на востоке. Все они – хлорды, алмарцы, борго и все прочие, – на одно лицо. Что проку от них.

– Но ведь мы нынче говорим как раз на языке хлордов, на Скельде, а своё Изначальное наречие забыли, – не сдавался Альвар, – они не столь скверны, как можно подумать.

– Они ещё хуже, – гневно бросил Свалльвинд, – и ещё неизвестно, кто кого научил говорить!

– Погодите, любезные родичи, – встрял Исвальд, становясь между ними, – сдаётся мне, я чего-то не знаю о своём милом брате! Ты, никак, влюбился в дочь Арнкеля, с которым мы торгуем?

– Так уж вышло, – пожал плечами Альвар.

– Ну ты и болван, – засмеялся Исвальд, – то дело позорное – овец покрывать.

– Не надо так говорить, сын мой, – неожиданно вступился за младшего отец, – наверное, не зря в «Поучениях Высокого» сказано:

За любовь презиратьникто никогдапрочих не должен;часто и мудрыйразум от страсти утратит,то дураку невдомёк.Не стоит судитьиного за то,что с каждым случится;станет глупцом,кто мудрым прослыл,от сильного чувства. [17]

– Только что с того проку, – угрюмо повторил Свалльвинд.

Альвар молчал несколько мгновений, катая на языке вино из меха и растворённые в нём слова, затем задумчиво произнёс:

– А может, и будет прок. Двинем белую ладью на левом фланге.

Родичи нахмурились: отец – недоверчиво, брат – настороженно.

– Думается мне, что этот Балин многовато о себе возомнил, – Альвар подошёл к столу, на котором стояла доска для игры в тэфли, и начал двигать фигурки, выстраивая многоходовую партию, – вот у него есть Крака-вёльва, – взял чёрного советника и поставил так, что белый король оказался под боем, – а вот у нас есть, например, Фьялар-лагеман, – и закрыл короля белым советником, – и ещё есть пространство для отступления. А у него нет, чёрный король заперт собственным народом, и вот мы выводим ладью. Теперь чёрный король под боем, отступать ему некуда, прикрыться нечем: skák ok mát [18].

– Хм, – многозначительно высказался Свалльвинд. А Исвальд спросил, теребя кончик бороды:

– Откуда ладья?

– Из Боргасфьорда, – улыбнулся Альвар. И продолжил, – Балин полагает, сидя у себя во Вратах Грома, что он неуязвим, но если банда викингов с севера высадится где-нибудь на северо-западном побережье, хотя бы в Мовефьорде, пройдёт через Громовой Утёс и разграбит Хлоргатт… Как думаете, родичи, качнётся под ним престол?

Исвальд и Свалльвинд переглянулись. Затем испытующе поглядели на Альвара. Младший полез в кисет на трубкой, молча улыбаясь.

– Ты мне на ухо скажи, – побледнев от гнева, прошептал отец, – а то я глуховат стал и плохо понимаю. Хочешь запустить чужаков, северян, паскудных вердов, к нам в подземелья? Раскрыть им тайный проход к нашим сокровищам?! Чтобы они там грабили и оскверняли чертоги наших соплеменников!? И всё от того, что тебе…

– Погоди-ка, отец, – вмешался Исвальд, – сдаётся мне, это неглупый замысел. Балин обгадится с перепугу, не посмеет ни чихнуть, ни пёрднуть, чтобы не вызвать твоего гнева. После того, как ты придёшь ему на помощь и накажешь предателя. Найдём же мы какого-нибудь предателя, верно? А старухе Краке – кол загоним в… э… глотку. Вот, мол, она своими речами навлекла на нас гнев богов и предков, которые наслали бурю с севера…

– Что в этом особенного? – спросил Альвар, глядя в глаза отцу сквозь клубы дыма. – Во время оно верды натравили на нас наших врагов, а теперь мы натравим на наших врагов самих вердов. А если их там перебьют, как в капкане, то поделом им.

Свалльвинд прищурился и долго смотрел на сыновей. И – старый седой воин – сдался:

– Ты не мальчик-зайчик, Альвар, ты хитрый песец. Это мне по нраву.

– А про Фьялара не переживай, отец мой, – добавил Исвальд, – доверь это матушке. Уж она-то пристроит кого-нибудь из родни за эту Гнипу. Но как представить Альвара в Сторборге?

– Предоставь это мне, – махнул рукой Свалльвинд, – за нашего младшего поручится фюрст Хельмут из Шлоссе и сам герцог Андарский, коли будет надобно. Есть у рода ван Шлоссе передо мной должок, пусть платят. Исвальд, садись и пиши…

– Спасибо, отец, – Альвар ступил обнять старика, но Свалльвинд отстранил сына:

– День хвали к вечеру…

…Вечером был пир. И весьма весел был Свалльвинд конунг, пил без меры и щедро швырял музыкантам деньги да золотые перстни, а псам – объедки.

Гости из Андарланда сидели в Сторборге долго, до месяца Эйнуд [19], пока не вскрылся лёд на Боргасфьорде. Альдо ван Брекке отбыл раньше, после праздника Торраблот [20]. И все при дворе Арнкеля конунга очень опечалились, а ещё больше удивились – как ты, мол, собираешься выйти в море, когда фьорд замёрз? Альдо ничего не отвечал, только улыбался и заверял всех, что ничего с ним не случится: есть, мол, у меня карманный божок, я его накормлю да напою, и он меня выведет хоть из Нибельхейма.

– Покажи нам своего божка, – приставала Хельга и все девушки, а юноша смеялся:

– Поцелуете, покажу. Это большое божество и часто тянет мне карман…

Не укрылись от Арнкеля конунга те шуточки да прибауточки, не укрылись и взгляды, которыми обменивались его дочь и заморский красавец, но Альдо держался почтительно, как подобает благородному человеку, да и невелика беда, когда у красивой девушки много поклонников. Есть из чего выбирать. А Хельга Красавица была весьма переборчива. Сказать по чести, Арнкель конунг отчаялся найти ей жениха. Всех она отвергала: этот глуп, а тот заумен, этот урод, а тот слащавый красотун, этот дикий и буйный, а тот несчастный трус, этот заносчив, а тот заика, этот речист, а тот молчалив, этот жирный, а тот – как жердь, этот трясёт мошной, а тот – голодранец, этот безродный, а тот хвастает предками… Ни от кого не стерпел бы конунг Западных Фьордов подобной строптивости, а дочери не смел слова поперёк сказать. Ибо Хельга Красавица – всё, что осталось от покойной супруги конунга, Хильды Белые Руки, на кургане которой раз в году сидел старый король и плакал, обнимая рунный камень на вершине. Давно уже сожгли бело тело королевы, давно развеяли пепел над фьордом, давно насыпали курган, а боль всё точила сердце, вгрызалась, будто волны в прибрежные скалы…

Потому нет удивления, что Арнкель конунг разбаловал дочь до невозможности. И, надобно сказать, все при дворе только и мечтали, чтобы королевна нашла себе мужа, да посуровей, который забрал бы её прочь, хоть на край света, и люди вздохнули бы с облегчением.

И потому нет удивления, что все так полюбили чужестранца Альдо.

Во время же праздника, когда могучий Сигвальд Сигвардсон, советник Арнкеля конунга и вдобавок местный годи, резал быка на алтаре Тэора и разделывал его тушу под задорную музыку, песнопения и возгласы восхищения, Хельга шепнула Альдо:

– Может, и поцелую.

– Приходи после пира на конюшню, – ответил тот.

И случилось так, что, пока в королевских палатах пили и гуляли, Альдо оседлал коня, посадил Хельгу вперёд себя и направился к берегу. Во тьме, сквозь метель. Она что-то спрашивала, он не отвечал. Только улыбался и касался губами её уха. В какой-то миг Хельга попыталась вырваться, но ничего у неё не получилось: дева угодила в железный капкан, руки, обнимавшие её тонкий стан, удерживали скакуна волн за удила-канаты, когда тот летел сквозь око бури. Хотела дочь конунга закричать, но вдруг прижалась к похитителю, нежно и доверчиво, не узнавая себя, не понимая, что это за незнакомое тепло в груди, что за сладкое, тягучее чувство внизу живота. Руки искали рук, уста искали уста. Ночь укрывала их густой шубой из мрака и снега, пока они ехали по льду фьорда в горы.

Там, в неприметной пещере, Альдо развёл жаркий огонь, расстелил на полу шкуры, завесил вход толстым шерстяным пологом и внёс Хельгу на руках:

– Здесь я живу, мой дом под землёй, мой двор под горой, и в нём я хозяин. Будешь хозяйкой?

– Ты безумец, Альдо ван Брекке, – ослепительно улыбнулась красавица.

– То не диво, – отвечал юноша, – коли ты свела меня с ума.

Потом они пили вино – то самое, старое красное форнское вино, но страсть их была ещё пьянее и слаще. Альдо читал ей любовные висы – скверные, но искренние, – и гладил её густые медовые волосы, а Хельга мурлыкала, как кошка. Они беседовали, смеялись и обнимались до глубокой ночи, и жарко пылало пламя сплетённых тел, испепеляя сердца и сплавляя их воедино, чтобы оставить любовников на рассвете без сил – остывать, как зола прогоревшего костра.

Наутро Альдо спросил:

– Ну что, Хельга Арнкельсдоттир, хорош ли божок?

Хельга – продрогшая, всклокоченная, напуганная приливом неведомых доселе чувств – лишь фыркнула. Тогда Альдо достал из походной сумки ожерелье-хальсбанд из тончайшей золотой проволоки, искусно переплетённой с голубыми самоцветами вкруг округлой червонозлатой пластины с крупным бларстайном [21] внутри. Поднёс к лицу Хельги, удовлетворённо кивнул и надел ей на лебединую шею.

– Вот тебе утренний дар. Под цвет твоих глаз. Обычно его платят после свадьбы, но мы слегка поторопились. Теперь собирайся и возвращайся к отцу, пока не хватились.

– А ты?! – вырвался крик.

– А мне нынче надобно исчезнуть, – грустно улыбнулся Альдо, – но приходи сюда каждые три недели, скажем, в Турдаг [22], и будем до времени держать наши встречи в тайне. А по осени я зашлю сватов. Как положено.

– Смогу ли дождаться? – вздохнула Хельга, ощупывая подарок…

…Когда девушка на коне скрылась из виду, Альвар Свалльвиндсон снял-таки опостылевшую, ненавистную маску, и хотел было вовсе выбросить её, но сдержался. Спрятал личину в сумку, зажёг факел и надавил на камень в углу пещеры.

В гостях славно, да дома не хуже.

Раздался хруст. Глыба отъехала в сторону, обнажив чёрный зев подземного перехода. Слишком узкий, чтобы перемещать отряды воинов и торговые поезда, он годился, чтобы доставить колдовским способом несколько человек за много лиг пути. Подобными проходами был изъеден весь Нижний мир, куда заказан путь краткоживущим Верольд: лишь двергам, да и то далеко не всем, была ведома тайна волшебных троп. Альвар окинул пещеру прощальным взглядом и шагнул во мрак. Домой.

4

Так и повелось: Альвар надевал личину, перемещался на север через Громовой Утёс, тайно, как он думал, встречался с Хельгой, и горя не знал. Свалльвинд конунг стягивал войска в Сольфхейм. Исвальд искал союзников на Западном и Южном склонах. Хрейна, жена Свалльвинда, хлопотала, чтобы выдать Гпину дочь Фьялара за Ауртни Ивальдсона, племянника конунга. Этот Ауртни был дурачок, но Альвар своей выходкой не оставил родичам выбора. Над Круглой Горой сгущались тучи, а над Громовым Утёсом гремел прибой.

Хельга хвасталась перед подружками своим поклонником. Причём не столько самим поклонником – красивым, обходительным, неглупым, отважным и решительным, – сколько богатыми подарками, которые он часто ей делал. То новый перстенёк, то браслет, то серьги, а то и височные кольца. Когда же её спрашивали – откуда, мол, он появляется, Хельга только шутила:

– В горах он живёт, его дом под землёй, а двор под скалой, и в нём он хозяин.

– Да он, наверное, горный тролль, – усмехалась Гудрун дочь Фроди Скальда, вторая красавица Сторборга, – сделает тебе ребёнка с тремя головами и тремя жопами!

– Замучаешься ты, Хельга Красавица, пелёнки стирать! – вторила ей Катла Сигвальдсдоттир.

– Да что вы, – махала руками Тордис Кудряшка, – куда уж ей пачкаться!

– Вы мне, босоногие, стирать будете, – с прохладной улыбкой отвечала Хельга.

– Ох и будем, – кивала Тордис, – куда мы от тебя денемся…

А надобно сказать, что эта Тордис была из семьи поклонников Белого бога, которых заметно прибыло в Боргасфьорде за последние годы. Для них даже построили храм, церковь Святого Нильса, которую скоро должен был освятить знаменитый проповедник Карл Финнгуссон, в крещении – преподобный отец Кристофер. Его ждали к Бараньему дню. Ждала и Тордис.

Ей было что поведать преподобному Кристоферу.

Альдо ван Брекке открыто прибыл в Сторборг весной, накануне праздника Соммаркема. Никакой свиты с ним не было, зато было много подарков для Арнкеля конунга и его людей. Он много рассказывал о том, как живётся на юге, много пел, но мало пил, а на все расспросы, чего ради он прибыл, отвечал уклончиво. К недоумению и обиде Хельги, фюрст мало с ней беседовал, но девушка своих чувств ничем не выдала.

Лишь после праздника встретились они в своём потайном месте. Хельга сказала:

– Хорошая сегодня ночка. Жив ли твой божок?

– Ты сама можешь в этом убедиться, – засмеялся Альдо.

– Надобно усердно ему помолиться, – заявила Хельга, – потому что я хочу от тебя подарок на будущий Йолль.

– Разве мало я тебе дарил? – изобразил возмущение Альдо.

– Подари мне ребёнка к Новому году, – потребовала Хельга, – большего не прошу.

– Думается, то дело нетрудное, – отвечал Альдо, расстёгивая на девушке пояс, – хотя и придётся постараться, коли до сих пор зерно не проклюнулось.

– Так ведь была зима, – обольстительно улыбнулась Хельга, стаскивая с юноши рубаху, – а теперь Соммаркема. Лето пришло!

– Воистину пришло, – выдохнул Альвар…

…Позже оба они вспоминали ту прекрасную, звёздную ночь, небо, усыпанное огнями, шёпот прибоя и горное эхо. Вспоминали, и плакали, и ненавидели тёплое, ласковое лето. Когда чувства пробиваются сквозь камни, как трава, и как о них можно изрезать душу, точно о травинки. В одиночестве. Даже через много зим.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Стихотворения Мацуо Басё здесь и дальше в переводе В.В. Соколова.

2

Прядь (исл. Þattr) – жанр исландской народной литературы, короткий рассказ, также глава или часть саги. Сага как бы прялась, подобно пряже, так что кусочек её вполне можно назвать прядью.

3

«Старшая Эдда» здесь и дальше в переводе Виталия Кривоноса, кроме особо оговорённых случаев.

4

«Старшая Эдда», «Поездка Скирнира», строфы 4–7. В оригинале «юный мой друг» вместо «милая матерь», «и ты меня, друг» вместо «…сын» и «Гюмира» вместо «Арнкеля».

5

«Старшая Эдда», «Поучения [Речи] Высокого», строфа 134.

6

О каком эпическом персонаже идёт речь, не вполне ясно.

7

Скир – кисломолочный слабоалкогольный напиток, аналог кумыса или кефира.

8

Видимо, речь идёт о штангенциркуле.

9

Мера длины, принятая у двергов, примерно 10 см.

10

Нет, Кено том Броку из Мариенхафе, тестю знаменитого пирата Клауса Штёртебекера, он никакой не родич.

11

«Тот, кто говорит путь», от исл. leidsögumaðr, лоцман.

12

Разные категории незаконнорожденных: буквально «рождённый за дверью», «…в углу» и «…в кустах».

13

Фюрст (нем. Fürst) – в классическом средневековье и позже – аристократический титул, «князь».

14

Тэфли (тавлеи, исл. töflur) – игра наподобие шахмат, известная в Скандинавии и, видимо, Англии. Умение играть в тавлеи было умением благородных людей, так проверяли смекалку. Тавлеи, как и всякая игра, была не просто развлечением, но священным ритуалом. Правила игры, принятые в Эльдиноре, похожи на наши шахматы.

15

Тинг (исл. þing) – сходка всех свободных людей, институт так называемой военной демократии (вече у славян). На тинге решались главные вопросы на определенный момент, которые касались определенного округа или местности (херада, фюлька), разбирались судебные тяжбы. Во время тинга, по идее, нельзя было воевать. Малые тинги собирались, естественно, чаще больших, общих. Парламенты Норвегии и Исландии до сих пор называются соответственно Стортинг и Альтинг, в память о давних демократических традициях Севера. Правда, при решении тяжбы прав обычно оказывался тот, кто мог привести больше родни либо подкупить лагемана (толкователя закона).

16

Дроттинг – собственно, «дроттин», от др-исл. dróttinn – «господин, повелитель».

17

«Старшая Эдда», «Речи Высокого», строфы 93-94

18

«Шах и мат» (исл.)

19

Собственно, einmánaðr – «одиночный месяц», шестой зимний месяц исландского календаря, 10–16 марта – 9-14 апреля. Смысл названия не вполне ясен.

20

Þorrablót – «Кровь (жертвоприношение) Торри (Тору?)», праздновался в конце января, в месяце Торри (Þorri).

21

Бларстайн – досл. «синий камень», должно быть, лазурит, сапфир или аквамарин.

22

Турдаг, день бога Тура/Тэора, – видимо, четверг.