В одном строю

Звезды и звездочки на моем небосводе стали еще ярче, еще ближе и дороже, когда и мой день как-то неожиданно пошел на убыль.

Только сейчас, когда я давно вошел в категорию людей почтенного возраста, я стал получать больше удовольствия от простых земных вещей – жизнь приобрела особую полноту и прелесть. Многое я начал понимать по-новому.

Ищи звезды не только на небе, друг мой, но и у себя в сердце.

Три секунды (Отрывок из повести «Особое поручение»)

Памятуя об обещании перед отъездом в Гавану навестить Калашникова, Ванин позвонил ему в приемную. Ответил помощник главного конструктора Николай Николаевич Шкляев, бывший военпред ГРАУ – Главного ракетно-артиллерийского управления Минобороны. Ванин доложил о сути своей просьбы. Шкляев посмотрел расписание приема на текущий день:

– У Михаила Тимофеевича сегодня очень плотный график. Хотя погодите! Вы можете быть у нас через пятнадцать минут?

– Уже в пути! Ждите. Я умею быстро бегать. В самой беседе обещаю уложиться в пять-десять минут.

– А это уже не от вас зависит. Теперь вашим временем распоряжается Михаил Тимофеевич, вы ведь сами это хорошо знаете…

Уже подходя к зданию, где располагался отдел главного конструктора, Ванин неожиданно повстречал Виктора Калашникова, сына Михаила Тимофеевича. По доброте душевной и в знак старой дружбы Виктор, кстати, сам маститый конструктор, накануне выделил Ванину из личных запасников две книги отца и визитные карточки, также с автографами. К слову сказать, в творческом тандеме с Алексеем Драгуновым, сыном другой легенды отечественного оружейного дела, была создана целая серия экспериментальных разработок. По их собственному признанию, наиболее удачным и оригинальным оказался пистолет-пулемет ПП-19 «Бизон» с подствольным шнековым магазином на 64 патрона под штатный боеприпас 9х18 мм, сконструированный по заданию МВД России. Когда он работал в отделе военно-технического сотрудничества, при каждом удобном случае Ванин любил поупражняться в стрельбе из «Бизона». Действительно, отличная получилась машина. Жаль, что теперь, в связи с переходом в другой отдел, встречаться с Виктором и Алексеем стало сложнее. Это только в данном особом случае Ванин вновь с головой окунулся в знакомую и любимую атмосферу оружейников.

К тому, что почти все вопросы ему приходится решать быстро и оперативно, Ванин давно привык – это же российская оборонка, а не ленивый южно-европейский базар. Заводчане умеют ценить даже секунды. К примеру, каждый день, проходя через турникет на проходной, работник предъявляет пропуск с микрочипом, прикладывая его к сенсору. Если ты проходишь контроль не позднее пяти минут до начала смены, то система открывает проход баз каких-либо проволочек. Если же ты делаешь это позже, даже с опозданием хотя бы на 3 (!) секунды, система делает отметку и немедленно посылает сообщение твоему вышестоящему руководству с предписанием рассмотреть это нарушение трудового распорядка и предложением принять соответствующие меры воспитания. Почему 5 минут и не позже? Если твоя смена начинается, скажем, в 08:30, то к этому времени ты обязан быть уже на рабочем месте. Таким образом, ты должен пройти КПП как минимум в 08:25. Эти 5 минут даны для того, чтобы ты успел дойти – хоть добежать, хоть долететь (!) – от проходной до своего рабочего стола. Как-то, выступая перед студентами Ижевского механического института, Ванин в пылу дискуссии о дисциплине и цене времени бросил такое сравнение:

– Да если бы в нашей оборонке к расходу рабочего времени относились так же, как на гражданке, то у нас ни подводные лодки никогда не смогли бы погружаться так глубоко, ни самолеты не полетели бы со скоростью, равной трех-пятикратной скорости звука, а про космос вообще речи нет…

Вот такая выходит арифметика. Ванин до мозга костей чувствовал себя оборонщиком и в душе гордился этим.

Наколка

Захандрил мой друг: дела – ни к черту, дома с женой – проблемы, дочка связалась с дурной компанией. Впору зáпить.

Идем мы с ним по улице. Я пытаюсь как-то взбодрить его, но чувствую, что силы моих слов недостаточно. И вот вижу: по противоположной стороне, шаркая, бредет бомж. Засаленная куртенка, дырявые штаны. Обросший, ссутулившийся, в стоптанных башмаках на два размера больше. От него зловоние чувствовалось даже за двадцать шагов.

– Пошли, – говорю я другу, – спросим у него, в чем в жизни счастье.

Подходим. Мужик не понял, чего мы от него хотим, стал сторониться.

– Погоди, приятель. Тебя как зовут?

– Шустрый. Погоняло такое.

– А имя у тебя есть?

– Ишь чего захотел! Было имя, да сплыло.

– А ты все же скажи. Мы тебе худа не сделаем.

– Ну, коль вы без злого умысла, то Федор.

– Скажи, Федор, ты счастливый человек?

– Вон куда занесло! Ежели по-честному, то да. Сегодня и поел, и четушку заработал. Вот.

Федор достал ополовиненную посудину.

– А скажи, ты бы меня с другом угостил? Не пожадничал бы?

– Кто? Я? Пожадничал?!.. Ребята, а ничего, что стаканá нет? Из горлá будете?

Федор стал решительно отворачивать пробку.

И тут мы с другом разом обратили внимание: на запястье у Федора была наколка с изображением пятиконечной звезды над перекрестием двух мечей.

Заметив наш взгляд, Федор поспешил опустить рукав.

– Воевал? – спросил мой друг.

– Воевал, – сухо, будто чужим голосом, ответил Федор.

– Ладно, дружище, пить мы не будем. Просто захотелось узнать, что ты за человек. Прости. Вот возьми немного денег. Сходи в баню, побрейся, купи чего-нибудь поесть. Своих ведь негусто, – я попытался отвести внимание от наколки.

Федор в лице переменился, исчезла хмельная ухмылка:

– Вам и впрямь интересно узнать, что я за человек? Да меня давно за человека-то не считают… Счастлив ли я? Да кто мне скажет, что такое счастье?! А денег ваших не возьму, не проси. После такого принять подачку – хуже, чем украсть… Как звать-то вас, мужики?

– Василий и Сергей. А тебе-то зачем?

– А затем. Не ожидал я от вас… Каков я человек… Хочу за вас помолиться. Сегодня в церковь не пойду. Пьян я. А завтра просплюсь, протрезвею, помоюсь, вот тогда и в церковь можно.

И он, выпрямив спину, твердым шагом пошел прочь.

На полигоне с Калашниковым (Отрывок из романа «Торговец», финалиста «Российской литературной премии – 2022» в номинации «Лучший роман года»)

Машина за Ваниным пришла к восьми утра.

– Едем на 25-й километр, в часть, – сказал он водителю, – там встречаемся со всеми.

В стороне от основных дорог располагалась Н-ская войсковая часть – стрелковый полигон. Тут обычно проводились мероприятия огневой и тактической подготовки подразделений местных силовых ведомств.

Полигон был разделен на несколько секторов: 25-метровая короткая трасса для пистолетных упражнений, длинная полоса препятствий, 500-метровая трасса для стрелков из автоматов и пулеметов. Трасса для снайперов была организована отдельно, рядом с сектором для метания гранат.

Возле самого штаба части – плац, и тут же – высокая башня для отработки навыков лазания по стенам – альпинистской подготовки.

На обваловке длинного рубежа стоял старый, весь оржавевший БТР, а в самом дальнем углу – такая же старая самоходка.

Еще издали Ванин услышал выстрелы – ребята вели пристрелку оружия.

«Молодцы, парни», – подумал Ванин. Он знал, опытные бойцы, они всегда перед «показухами» доводили все до ума, чтобы все было, как надо.

На обваловке уже стояли столы с патронами. Возле столов начальник пункта боепитания с красной повязкой Ильяс Галеев.

Увидев Ванина, подошел командир отряда капитан Володя Феоктистов, поприветствовал, отдав честь.

– Здравия желаю, Алексей Валерьевич. У меня все готово.

– Отлично, Володя. Пойдем, поздороваемся с ребятами, – и они направились к огневому рубежу.

Ванин хорошо знал этот отряд, неоднократно бывал у них в гарнизоне, проводил занятия по новинкам отечественного и зарубежного стрелкового и специального оружия, участвовал в нескольких учениях в качестве консультанта. Приглашали его и на собрания по случаю присвоения очередных и внеочередных воинских званий, или на вручение боевых наград. Словом, Ванина здесь знали и видели не первый раз.

С бойцами здоровался, как заведено в спецназе – крепко пожав руку и обнявшись.

– Как мишенная обстановка? – поинтересовался он у командира.

– На короткой трассе – грудные, для пистолетов и пистолетов-пулеметов. На 100 метрах – грудные и ростовые, для автоматов. На 300 и 500 метрах – дзоты, для пулеметов, там, в левом углу, падающие мишени для снайперов.

– А это, что за бочки? – пальцем указал Ванин.

– Это персонально для вас. Дистанция 200 метров, в бочках бензин с керосином. Вы хотели из ПКМа бронебойно-зажигательными вáльнуть.

– Добро, добро, – подытожил Ванин.

Ровно в 10:30 подошли представительские автомобили. В первой был Тримаскин и Селиванов – представители из Москвы. Из второй вышли Вробель и Планке – гости из Австрии.

Увидев Ванина в униформе, без погонов и знаков отличия, без петлиц, Планке глянул на Вробеля.

– Необычная форма. Это какие рода войск?

Вробель улыбнулся, быстро сообразил:

– Часть – НАТО, а основной элемент формы одежды – русский, морская пехота. Так одеваются, пожалуй, только профессиональные наемники, ха-ха-ха.

Командир и бойцы ждали на позиции.

Кроме штатного армейского, по табелю положенности в «Кречете» стояли на вооружении и специальные виды, чего, обычно, посторонним не демонстрируют.

Прошел звонок от помощника Калашникова: «Главному вчерашнее мероприятие понравилось. По его указанию гостей посадят на борт через ВИП-зал, без лишних глаз. Ждите, Михаил Тимофеевич уже выехал».

Не успел помощник закончить сообщение, подошла машина с Калашниковым.

Он со всеми поздоровался и, не нарушая начавшуюся церемонию, передал слово Ванину для представления образцов вооружения и их тактико-технических характеристик.

Далее Ванин объяснил порядок стрельб.

Закончив объяснения, гостям выдали наушники. Калашников от наушников отказался, а вместо них использовал две пустые пистолетные гильзы, вставив их в ушные раковины донцем внутрь.

Планке заметил это и спросил: «Так тоже делают профи?» Вробель кивнул головой: «У них, похоже, любителей вообще нет».

И тут началась музыка!

Ребята снарядили магазины обычными патронами и трассерами: три обычных, один трассирующий – так хорошо видно, куда ложатся пули.

Стреляли спецназовцы виртуозно. В глазах Планке и Вробеля восхищение и восторг.

Был полный штиль, безветрие, и густой дым повис сизым облаком над линией огня.

Планке вдохнул полной грудью и просиял: «Для солдата нет слаще запаха пороха».

Потом объявили небольшой перерыв.

Гостям подали чай из общего армейского термоса. Гости пили с благоговением.

Тем временем поставили дверь, переносные стены – будет демонстрация спецоперации «Захват».

Ванин уже стоял с бойцами и поверх куртки надевал бронежилет, на голову – шлем-сферу. На локтях и коленях специальные титановые щитки.

Первым номером шел коренастый, крепко сбитый Дима Кочергин, по отрядной кличке Кáканька. В левой руке – тяжеленный щит, в правой – автоматический пистолет Стечкина АПС.

Вторым шел Ванин, вооруженный новехоньким штурмовым самозарядным гладкоствольным карабином ижевского производства. Этого еще ни один иностранец не видывал.

За Ваниным – Костя Перевозчиков, с таким же ружьем.

По громкой связи, чтобы все слышали, вещал командир: «В укрепленном здании засела группа террористов, опасных преступников. Вооруженные до зубов террористы отказались сдаться и сложить оружие. Поступил приказ о их уничтожении… Внимание, штурмовая группа…»

Бойцы изготовились, командир отдает приказ: «Захват!»

Двумя оружейными выстрелами специальными патронами Ванин и Перевозчиков вышибают дверной замок. Дима Кочергин ударом ноги вываливает ее окончательно и, сделав три-четыре шага вперед, щитом и огнем, на ходу прикрывая идущих за ним товарищей, из пистолета поражает первых двух «террористов». Ванин следует сразу за ним, потом делает приставной шаг влево, производит первый выстрел с левой руки и тут же, ловко перехватив ружье, сделав шаг вправо, открывает огонь с правой, а затем ведет так называемый инстинктивный огонь от бедра. Костя, уходя влево, делает кувырок и, стреляя с колена, уничтожает тех, кто находился в левом секторе обстрела. Задание выполнено!

Вся операция длилась меньше десяти секунд.

Переоблачившись, Ванин вернулся к гостям. Тримаскин поздравил его первым: «Я и не знал, Алексей Валерьевич, что ты так здорово колбáсишь. Лихо, с обеих рук, да еще от бедра, маятником в раскачку».

Ванин, немного смущенно и все еще не придя в себя, ответил: «Ребят надо благодарить. Я что, покуражился, а им завтра в реальный, непоказушный бой… Есть еще одно упражнение…»

Ванин взглядом нашел Феоктистова.

– Ну что, покажем пулемет Калашникова под западный патрон 7,62х51? Ленту снарядили?

– Так точно, все готово. – Феоктистов подвел собравшихся к позиции. – Алексей Валерьевич, пулемет пристрелян на 300 метров, но мишени стоят на двухстах – делайте поправочку.

– Учтем, Володя. – Ванин поднял пулемет, приладился. – Попробуем так, ребята, как когда-то в школе учили, с рук.

Дал первую короткую очередь. Недолет, немного правее. Сделал поправку. Еще очередь. Лучше, но еще чуточку повыше.

Дал третью, длинную. Первые пули вырвали клочья земли метрах в двух, спереди, и чуть левее бочки, но зато последующие четко вошли в цель…

Раздался глухой хлопок, бочка подпрыгнула, несколько раз перевернулась в воздухе, и в небо вырвалось пламя вперемежку с клубами черного дыма.

Под аплодисменты Ванин опустил пулемет, поставил его на предохранитель. – Стрельба окончена, оружие на предохранителе.

Планке подзадоривал: «А вторую бочку?»

Ванин изобразил многозначительную мину: «Шедевры не повторяются, господин генерал».

Подошел Феоктистов, тихонько спрашивает: «Гостей можно угостить солдатским пайком?»

– Что там, у тебя?

– Водка в котелке, хлеб, сыр, сало, колбаса, соленые бочковые огурчики…

– Тогда уж, зови всех, – распорядился Калашников. – У меня с собой тоже кое-что есть.

Гостям предложили индивидуальные разовые стаканчики, но те, увидев, как бойцы и промышленники пустили по кругу общий котелок, запротестовали и сказали, что они тоже солдаты и водку будут пить по-русски.

Так и пошло: пили прямо из котелка, закусывали нехитрой снедью, беря угощения прямо с плащ-палатки, расстеленной тут же на земле.

Передохнув и еще раз поблагодарив бойцов за радушный прием, гости приготовились к отъезду в аэропорт. От обеда они отказались, к великому сожалению хозяев.

По настоянию Калашникова, «на посошок» все же приняли, закусив удмуртскими перепечами с грибами и русским деликатесом: холодной отварной осетриной с ядреным тертым хреном.

«По коням, ребята!» – скомандовал Тримаскин, напомнив, чтобы гости ничего не забыли.

Распрощавшись со всеми, первым поехал Михаил Тимофеевич. К себе в отдел.

После него на служебной машине отправился Ванин. Сперва – домой переодеваться. Оттуда – на завод. Рабочий день был в самом разгаре.

От тайги до британских морей

Демину явно не везло.

Отработав по спецконтракту в группе военных консультантов в одной из арабских стран, он вернулся домой и, дав еще одну подписку о неразглашении, был готов начать обычную гражданскую жизнь.

В управлении ему было предписано «отлежаться на дне», а потом выйти на связь по обозначенному телефону с указанным человеком. Ему сказали, что работа за рубежом будет засчитана в стаж воинской службы по схеме «три – за один», то есть за год работы – три годы службы. Он подумал, что для того пекла, в котором он жарился целых два года, схема вполне справедливая. Такие привилегии предоставлялись либо за участие в боевых действиях, либо за выполнение заданий особой важности. У него в послужном списке значилось и то и другое. Ему сделали необходимые отметки в удостоверении, но на руки выдали фиктивный воинский билет для рядового состава с отметкой об отсрочке, чтобы по месту жительства не было вопросов у военкомата.

Четко выдержав установки, он позвонил в Москву.

Переспросив, как его зовут, ему сообщили, что нужный ему человек здесь больше не работает. Он понимал, что по правилам игры ему вряд ли скажут, и тем не менее спросил, где этого человека можно найти, – дело важное. После некоторой паузы, голос по телефону ответил, что этого человека вообще уже нет, потом поинтересовался:

– Вы у нас работали?

– Да, – сказал он, – в группе Максимова (имя кодовое).

Телефон назначил время повторного сеанса связи: дату и час.

Он снова был пунктуален – приучен.

На этот раз ему ответили коротко и ясно: «Продолжайте учебу в аспирантуре. Ваша предполагаемая командировка отсрочена. Если будете менять место жительства, не беспокойтесь: ваша учетная воинская карточка у нас на контроле».

К аспирантуре душа у него не лежала с самого начала. Ему, привыкшему к активной, полной риска жизни, сидение за книжками было в тягость, и тут, ко всему, он здорово поругался с ректором. Жена оканчивала институт прикладной электроники, и ей уже пришло распределение. Конечно, можно было бы упереться рогом, добиться для нее открепления, но они, посовещавшись, решили ехать в Сибирь.

Прописавшись и став на учет, оба приступили к работе.

Не прошло и двух месяцев, когда ему принесли повестку из райвоенкомата. Подумал, что это, возможно, связано с той самой предполагаемой командировкой, но у военкома для него был сюрприз. До двадцати семи ему оставалось чуть больше полугода – пора отдавать свой долг перед Родиной, идти по призыву в армию.

Разъяснять и что-либо требовать он не мог: дамокловым мечом висела подписка.

Несколько раз звонил в Москву, но каждый раз попадал в какую-то квартиру – у телефона сменился хозяин. Где-то что-то не срослось, сложилась почти безвыходная ситуация.

Больше всего переживала жена: ей, только что приехавшей в чужой город, толком не обзаведшейся подружками, оставаться здесь было страшновато, но делать было нечего, и он, наголо остриженный и обритый, с группой вновь призванных, в сопровождении молоденького сержанта, сел в прицепной вагон.

Таких, как он, великовозрастных, было пять человек. Их жены пришли на перрон, утирают слезы и машут вослед уходящему поезду. Там, на вокзале, они все перезнакомились, там же завязалась их дружба, дружба солдатских жен.

Попал он в инженерно-саперный батальон, отбыл свое в карантине.

Стали командиры судить да рядить, кого из новобранцев в какую роту зачислять.

Был в части старший лейтенант Княжев. Закрепилась за ним слава немного придурковатого, взбалмошного и злопамятного человека. Этим набором качеств Демин был несколько удивлен – уж больно противоречивое сочетание.

Командовал Княжев взводом подрывников-диверсантов. Вот к нему-то и обратился Григорий Демин с просьбой взять его во взвод.

Княжев, на год с небольшим младше Демина, заважничал, стал набивать себе цену.

– Профессия подрывника сопряжена с риском для жизни, это – опасное дело. Сапер ошибается только раз в жизни, права на ошибку нет.

Григорий слегка потрафил ему:

– Всю жизнь мечтал о настоящей мужской работе. Обещаю службу нести ответственно и добросовестно.

Княжев хмыкнул и, глядя исподлобья, заметил:

– Это уж я буду определять, кто как служит. Не умеешь – научим, не хочешь – заставим. – Ему не нравился этот университетский умник, но он пообещал переговорить с командиром роты и просьбу солдата удовлетворить.

Так он определился со своей жизнью на ближайший год.

Теоретические занятия шли вперемешку с караульной службой. В резервной части, находившейся во втором оперативно-тактическом эшелоне, было много инженерной техники.

«Ремки» – бойцы ремонтного взвода – были заняты тем, что ремонтировали и профилактировали. Хозвзвод выращивал огурцы и помидоры, ухаживал за поросятами в воинском хозяйстве. Авторота была постоянно в разъездах, поэтому чаще всех в караул заступали саперы, ходили «через день – на ремень».

Однажды начальником караула был назначен старший лейтенант Княжев.

Демину доверили первый пост у знамени части. Днем часовой обязан постоянно находиться у знамени, а в часы ночного дежурства ему разрешалось ходить по всему коридору.

В эти ночные смены, нарушая устав, он умудрялся читать. И для развития полезно, и спать неохота.

Бревенчатое здание штаба части, где находился первый пост, уже заметно ветшало. Новый командир батальона майор Варма, только что прикомандированный после службы в ГСВГ, выбил в округе фонды и лимиты и затеял ремонт.

Начали с первого этажа, где располагались финансисты, тыловики, связисты и шифровальщики. Не трогали пока второй этаж.

Зная привычку Княжева устраивать ночные проверки, Демин читал, стоя у лестничной площадки, – тут и знамя под присмотром, и, если кто пойдет, будет слышно, как открывается входная дверь.

Уже за полночь, еще дверь не отворилась, он услышал крадущиеся шаги – выдавал скрип снега. Спрятав Фенимора Купера за батарею, стал ждать.

Грубо нарушая правила караульной службы, Княжев шел один, без разводящего. Вот он пошел, аккуратно наступая на края деревянных ступеней, чтобы не скрипели.

– Ну, шпион хренов, давай, – почти вслух сказал Демин.

Чуть отступив от перил, он стоял прямо над Княжевым, сняв с плеча автомат.

Когда Княжев переступил через очередную ступень, Демин легонько ткнул его в спину прикрепленным к стволу штык-ножом и вместо окрика прошептал: «Стой! Кто идет?»

От неожиданности Княжев споткнулся, промахнулся мимо опоры и кубарем покатился вниз. Вскочив на ноги, он закричал: «Рядовой Демин, я тебя за такие шутки на гауптвахту посажу!»

С трудом сдерживая спазмы хохота, Демин крикнул в ответ: «Старлей, за нарушение устава ты мог бы здорово поплатиться. Я мог бы применить оружие на поражение – свидетелей ведь нет. Рискуешь».

Хлопнув дверью, Княжев, энергично скрипя снегом, отправился назад в караульное помещение.

Сдав пост, Демин сидел с бодрствующей сменой. Входит сержант Тихонов. – Тебя начкар вызывает. Жди вздрючки.

– Вы что думаете, вы лучше меня знаете устав?! – от возбуждения Княжев обращался то на «вы», то на «ты». – Да ты еще пороха не нюхал, элементарную разводку минного поля хрен сделаешь!

– Товарищ старший лейтенант, я готов поспорить, что смогу.

– Весной будут учения, там докажешь. Вы плохой солдат, Демин. Вы думаете, что если «деды» вас уважают, то вы уже здесь – кум королю, сват министру? Плачет по вам губа, товарищ рядовой!

– Послушай, старлей, тебе никогда не понять, каково в армии быть рядовым, потому, как сам никогда им не был. – Демин, не говоря больше ни слова, резко развернулся и вышел в коридор.

Осадок от разговора с Княжевым был скверный. Гадкий, можно сказать.

Наступила его очередь спать – так положено: стоять на посту, бодрствовать и спать караульные смены должны по два часа, по очереди, в течение суток.

Он лежал на боку, закрыв глаза, но его всего колотило от только что состоявшегося выяснения отношений.

Наконец, после долгой зимы пришла весна.

Батальон активно готовился к предстоящим учениям. Поговаривали, что на «смотрины» приедет сам командующий округом генерал-майор Булавко.

В учебных классах, расположениях рот, на плацу – везде шла генеральная уборка.

Завершался и ремонт здания штаба части. Энергичный и хозяйственный Варма гонял своего зама по тылу и в хвост и в гриву.

На вновь разбитые газоны завезли торф, густо посеяли овес и первые дни поливали горячей водой, чтобы быстрее взошел. Через неделю газоны покрылись бурной зеленью.

Булавко приехал под вечер, на своем неизменном уазике.

Провел оперативное совещание, заслушал доклады не только комбата, но и командиров рот – все готово.

После ужина Демин сидел в каптерке, заканчивал чинить сапоги.

У дежурного затрезвонил телефон.

– Дежурный по роте младший сержант Ломаев слушает. Так точно, товарищ майор!.. Сейчас дам команду… Есть! Рядовой Демин, бегом к комбату, срочно!

Постучав в дверь, Демин вошел в кабинет и, сориентировавшись, обратился к старшему по званию: «Товарищ генерал-майор, разрешите обратиться к товарищу майору…»

Булавко махнул рукой.

– Отставить! Проходи. Виктор Петрович, ты можешь пока идти, а мне нужно переговорить с глазу на глаз.

Варма вышел.

– Странные письма я стал получать в последнее время, товарищ рядовой. Ладно, на первое уже дали ответ, но вот второе касается вас лично. Я хотел это дело поручить Варме, но, коль приехал сам, хочу вас лично выслушать. – Булавко делал подчеркнутое ударение на «вы» и на «вас». – Мне рекомендовано провести с вами беседу, сообщить, что вы должны выйти на связь с какой-то Марией Ивановной вот по этому телефону, – он протянул Демину листок. – Мне также предложено перевести вас в другую часть, поближе к штабу округа… Это что за хрен-ерундень, товарищ рядовой?! У тебя что, такой блат в министерстве? Я вам что, сводник какой-то?! Не хватало мне, боевому генералу, передавать какому-то рядовому какие-то телефоны какой-то Марии Ивановны. Мне просто любопытно знать, черт возьми, что у меня в частях творится!