Кристалл времени

– Не понимаю, причем тут энергия, – недовольно пробурчала Лика, явно сбитая с толку моим объяснением.

– Любая материя – это результат потери энергии клубком частиц эфира. Я, ты, твой папа, дерево во дворе – все это существует только благодаря тому, что какая-то часть структурной кристаллической сетки эфира потеряла энергию и преобразовалась в материальный вид. Радзиевский создал несколько приборов, которые помогают контролировать этот процесс и стимулируют его. Например, душевые кабинки-омолодители твоего отца были созданы именно на основе этих процессов. В них тоже происходит потеря энергии, достаточная для того, чтобы изменить структуру человеческой кожи. Из дряблой она становится молодой и упругой.

– Не знаю, как папе, но мне ты совсем забил голову своей лекцией, – возмутилась Лика. – Прошу тебя, объясни по-человечески, как ты сумел вывести из строя крупнейшую в стране эфироэнергетическую станцию.

– Эх, впервые в жизни мне представилась возможность почувствовать себя ученым, и ту отобрали, – притворно вздохнул я, понимая свою ошибку. В последнее время я слишком много времени провел за изучением научной литературы и нахватался терминов и стиля, от которых теперь никак не мог избавиться. Если я мог рассчитывать на понимание со стороны Профессора, то для Лики мое объяснение, должно быть, выглядело сущей галиматьей. Собравшись с мыслями, я попробовал объяснить все более простыми словами.

– Вам известно, к каким разрушениям может привести стихийное бедствие: землетрясение, тайфун, смерч или даже сильная гроза. Но вы не знаете, что все эти бедствия являются прямым результатом нарушения структуры Кристалла. Вот на этом я и решил сыграть. И приспособил для этого космический спидогироскоп. С помощью этого прибора я могу нарушать кристаллическую связь эфира в любом месте пространства. Просто направляю его в то место, которое меня интересует, и жду, пока испускаемый моим прибором луч не прорвет эфирную решетку. Происходит пробой, и энергия становится неуправляемой.

– Ты вывел из строя станцию всего лишь тем, что направил на нее эту малюсенькую металлическую коробочку? – воскликнул Профессор. – Но ведь она практически пуста. Здесь нет ничего, кроме нескольких перегородок.

– Вот именно, в этом и заключается прелесть этого прибора, – улыбнулся я. – С его помощью можно даже разрядить смерч или молнию. Или собрать тучи в пустыне.

– Мы могли бы на этом неплохо заработать, – тут же что-то прикинул в уме Профессор.

– Ну уж нет, – запротестовал я.

– А как тебе удалось изменить внешность?

– С помощью того же спидогироскопа. Он создает постоянное концентрированное эфирное поле вокруг меня. Согласуя его существование с моим чипом, я просто меняю кристаллическую решетку этого поля с помощью мысленных образов. То есть, моя внешность остается неизменной, но тончайший слой эфирного поля вокруг меня принимает ту оболочку, которую я пожелаю. Можно сказать, что сверху я просто натягиваю на себя эфирную маску, и люди видят меня таким, каким я хочу представляться им. Но довольно об этом. Давайте лучше включим головизор. Интересно посмотреть, как Вяземский будет выкручиваться.

Лика включила головизор, и посреди комнаты, как в живую, перед нами вздыбилась разбитая пирамида Центральной, из которой все еще бил в воздух фонтан эфирной энергии. Передавали прямую трансляцию, и нам было хорошо видно, как спасатели всеми силами пытаются заделать пробоины и вернуть станции рабочее состояние.

– Это надолго? – спросила у меня Лика.

– Нет, им достаточно только водрузить на место купол пирамиды, чтобы кристаллическая сетка эфира восстановилась. Но пока они об этом не знают. Впрочем, Вяземский быстро сообразит, что к чему.

– А причем здесь пирамида?

– Знаешь ли ты, что в названии «пирамида» часть слова «пира» означает огонь или энергию? Радзиевский считал, что название дано не случайно, и изучению пирамид посвятил очень много времени. Он пришел к выводу, что пирамиды являлись единственным на земле инструментом управления энергией эфира. Возможно, строили их другие цивилизации, кто знает. Главное в том, что энергия эфира в пирамидах превращалась в атомы водорода и другие более сложные атомы, вплоть до образования нейтронной материи. Водород выводился наружу в виде воды, или восходил вверх в виде энергии фотонов. То есть, внутри возникало свечение.

– Для меня это звучит как абракадабра, – пожаловалась Лика. – Ты снова говоришь заумно.

– Пирамида обладает свойством фокусировать энергию эфира и преобразовывать ее так, как это тебе нужно, – пояснил я терпеливо. – Возьмем, например, омолодители твоего отца. Если ты обратила внимание, все его кабинки сделаны в виде пирамид. Профессор, ты когда-нибудь пытался менять дизайн?

– Много раз, но результат был удручающий, – отозвался Профессор. – Поэтому я решил оставить все, как есть.

– Конечно удручающий, – согласился я. – Иным результат и не мог быть. Ведь ты расфокусировал пирамиды. А любая пирамида своим внутренним полем, где вязкость эфира больше, чем в обычных условиях земли, подавляет, старит и мумифицирует биологические клетки живых и мертвых организмов. Внешним полем она поднимает их энергетику. Используя это, Вяземский и сумел меня воскресить, а омолодители возвращают людям молодость и здоровье.

Этим объяснением Лика осталась вполне удовлетворена.

Тем временем, выпуск новостей продолжился новым экстренным сообщением. Диктор воодушевлено рассказывал о ночном побеге из Центра ретурнизации первого в истории воскрешенного человека Дмитрия Ремезова. Из последовавшего затем репортажа с места событий стало ясно, что «я» бежал ночью, пристукнув двух охранников. На мои поиски с утра была брошена полиция, но поиски к успеху не привели. Более того, пока осторожно, но побег уже связывался с аварией на станции.

– Поздравляю, – похлопал меня по плечу Профессор. – Кажется, Вяземский начал действовать более активно. И он отлично читает твои ходы.

Профессор был прав. Никакого побега, естественно, не могло быть, поскольку в Центре ретурнизации меня не было уже около двух месяцев. Тем не менее, аварию на станции академик сразу связал со мной. И совершил ответный ход. Теперь я был объявлен главным национальным преступником, и объявлен в международный розыск. Меня знала и ненавидела вся страна. По крайней мере, так утверждали по головизору. В другой ситуации я бы, возможно пал духом или запаниковал. Но теперь, когда у меня в руках был космический спидогироскоп, любые действия Вяземского были мне нипочем. Я мог с легкостью изменить внешность, просто направив на себя спидогироскоп и мысленно создав тот образ, который хотел принять. Эта идея пришла мне в голову, когда я вспомнил о том, как управляли дверями, горошинами ЭГП и т.д. сотрудники Центра ретурнизации. Им требовалось всего одно небольшое усилие мысли. Возможно, они сами не смогли бы объяснить физической сути этого, но они и не задумывались. А Вяземский, наверняка, в их чипы вмонтировал микрогироскопы, обладающие примерно теми же возможностями, что и мой спидогироскоп. Словом, с таким прибором одной только силой мысли я, в принципе, мог горы своротить. Что и собирался сделать.

Следующий удар по корпорации мы с Профессором нанесли через два дня. К тому времени аварию на станции удалось ликвидировать, снабжение страны дешевой энергией возобновилось, но на Вяземского и его корпорацию легла тень недоверия. Больше народ не верил в непогрешимость провозглашенных им технологий. Даже стали поговаривать и вспоминать о чудовищных катастрофах, произошедших на нескольких АЭС в прошлом веке. А некоторые предприятия перешли на питание энергией от более надежных твеллостанций.

На сей раз мы выбрали в качестве жертвы великолепный небоскреб – творение «Эфостроя». Это было самое высокое в столице здание, в котором размещались офисы многих коммерческих организаций. Признаться, чувствовал я себя преступником, когда темной ночью, с помощью спидогироскопа убрал здание с лица земли. Весь фокус состоял в том, что я свернул энергию эфира, из которого состояли все строительные материалы небоскреба, в плотные клубки. Теперь то, во что превратилось громадной здание, нельзя было разглядеть и под самым мощным на земле микроскопом, хотя оно и осталось на прежнем месте.

У Профессора так и отвисла челюсть, когда он увидел, что здание будто растворилось в воздухе. Но я его успокоил, сказав, что никто при этом не пострадал.

Потом я развернул клубки, изменив кристаллическую структуру, и на месте небоскреба выросла огромная статуя Маргариты Бонк. Скульптор из меня получился неважный, но я все же постарался придать ее лицу надменное выражение.

Утром Риту показывали по головизору. Несмотря на профессиональную выдержку, она выглядела крайне растерянной. Ей пришлось созвать брифинг и полтора часа объяснять журналистам и представителям фирм, чьи офисы располагались в небоскребе, куда же он все-таки делся и почему на его месте теперь стоит ее статуя. От скорой расправы и самосуда несчастную женщину спасло только то, что на месте небоскреба не нашли никаких развалин. Так что мысль о взрыве или разрушении отпала сама собой. Но для корпорации было бы лучше, если бы здание рухнуло по собственной воле. По крайней мере, это можно было бы объяснить привычными физическими величинами. А так дело неожиданно погрузилось во мрак неизвестности. Твеллисты не замедлили воспользоваться ситуацией, и во всем обвинили пресловутый эфир. Ответить на обвинения адекватным образом корпорация не смогла. Вяземский вообще поступил подло, в очередной раз предав близкого человека. Он поспешил отгородиться от собственной дочери, выставив козлом отпущения строительный трест «Эфострой». В споре с твеллистами «ВЯЗиС» присоединился к обвинениям в адрес строителей. Над Маргаритой Бонк нависла угроза ареста, от которого ее пока спасало только отсутствие улик. Единственным свидетелем выступала супруга исчезнувшего вместе со зданием сторожа. Она громогласно требовала выдрать Рите ее великолепные рыжие волосы.

Я откровенно наслаждался этим зрелищем. Мое чувство мести было удовлетворено практически наполовину. Потом «ВЯЗиС» опомнился и встал на защиту Бонк, пытаясь связать исчезновение здания с моим побегом и аварией на эфироэнергетической станции. Обвинения звучали довольно глупо, учитывая вес и значимость всемирно известного ученого. Вяземский заявил, что «я» после воскрешения обрел необъяснимые сверхестественные способности, благодаря которым и перенес здание куда-то на дно океана. Звучало это чудовищно глупо, и народ в эти обвинения уже не поверил. Так же, как и прекратившая поиски полиция. Оказалось, что «меня» никто, кроме сотрудников корпорации, в глаза не видел. Вяземский нанял частные детективные фирмы, но и они не могли меня найти. Представляю, как бесило это академика, который наверняка чувствовал, что земля уходит у него из-под ног.

Небоскреб я вернул на место три дня спустя. Проснувшийся утром город сперва глазам своим не поверил, но потом из здания вышел сторож, и был глубоко удивлен тем, что к нему с расспросами лезут журналисты, а простой народ пытается разорвать его на сувениры. Как я и ожидал, Маргарита Бонк тут же выступила по всем национальным каналам с заявлением, что здание удалось восстановить благодаря ее усилиям. Она что-то рассказывала о каком-то искривлении пространства и временном континиуме, путалась в терминах, и после очередного брифинга все были уверены в том, что «Эфострой» просто выпустил ситуацию из-под контроля. В тот же день согласно специальному распоряжению Президента, все предприятия, выпускающие продукцию из эфира, были временно закрыты.

Главная моя цель – дискредитировать саму идею использования эфира, – была почти достигнута. В политических кругах уже вовсю ходили разговоры о полной остановке проводимого эксперимента. Эфир начал вести себя неадекватно, а «ВЯЗиС» не мог толково справиться с проблемой. Рисковать же политиканам не хотелось. Им было все равно, будет ли работать станция на эфире или твеллах. Главное, чтобы это не мешало карьере. А казусы с объектами «ВЯЗиСа» не прибавляли им рейтинговых баллов.

До полного сокрушения корпорации не хватало всего лишь маленького штриха. До сих пор вызванные мною катастрофы не были сопряжены с угрозой человеческому здоровью. Поэтому Вяземский еще не до конца утратил свои позиции.

Свой самый сокрушительный удар я нанес в одном из самых престижных ресторанов города. Спонсором ужина выступил Профессор. Втроем, мы прихватили с собой и Лику, мы отправились в «Шарон», где ужин из ЭГП стоил так дорого, что за него могли заплатить буквально несколько сотен человек из более чем двадцатимиллионного города. Профессор, естественно, ныл и умолял выбрать ресторан попроще. Я возражал, говоря о том, что расстройство желудка у люмпенов не вызовет никакого резонанса. А вот когда с хворью слягут сразу несколько десятков видных бизнесменов и политиков, тут уж Вяземскому несдобровать.

Ресторан «Шарон» входил в структуру корпорации. Кормили здесь только высококачественной продукцией из эфирных горошин ЭГП. Так что более подходящего места для реализации своей задумки я и отыскать не мог.

К столику нас проводил управляющий залом, подал меню и удалился. За всех выбирала Лика. Для вечера она принарядилась, и выглядела так потрясающе, что я пожалел о том, что захватил с собой Профессора. Да и вечер был потрясающе тих и хорош. Я бы не отказался провести его в компании Лики, наедине. Но дело есть дело.

Нам принесли заказ, и мы неторопливо принялись за еду, незаметно приглядываясь к другим посетителям. Изредка Профессор обменивался с некоторыми из них приветственными кивками головы, и продолжал ныть.

– Меня здесь многие знают. Уйдем, пока не поздно.

Я не обращал на него внимания. Поев, мы с Ликой потанцевали, а потом я вынул свой спидогироскоп.

– Ждите меня на улице, – велел я своим спутникам. – Я выйду через пару минут.

Тем же вечером в больницы города попали тридцать два известных всей стране человека. Все они жаловались на острую резь в желудке, и все, как один, уверяли, что случилось это после посещения единственного в стране узкоспециализированного эфироресторана «Шарон». На следующий день ресторан подвергся самой тщательной и скрупулезной из всех когда-либо проводившихся проверок. Никаких нарушений, кроме финансовых махинаций, инспекторы не нашли. В итоге в своем заключении они указали на необходимость закрытия ресторана и проверку всех продуктов ЭГП. Государственные надзорные органы вняли заключению экспертов, и все фабрики по производству ЭГП были закрыты и подвергнуты проверке.

Но настоящим шоком для Вяземского стало известие о приостановке всех двадцати эфироэнергетических станций. Твеллисты выиграли кропотливую борьбу, и города вернулись к потреблению испытанной ядерной энергии.

«ВЯЗиС» терпел поражения на всех фронтах. Всего за пару недель эта корпорация лишилась всех своих источников дохода. Эфир, практически, был объявлен вне закона. Еще бы, ведь решение об этом принимали люди, ужинавшие в «Шароне». Или их близкие друзья и родственники.

В столице началась паника. Обеспеченные граждане, купившие жилье в домах, построенных «Эфостроем», в спешном порядке переезжали, бросив опустевшие квартиры на произвол судьбы. Их все равно никто не хотел покупать. Масла в огонь подливали мы с Ликой. Мы вместе ходили ночами по улицам и превращали жилые здания в разные безделушки. Один раз на месте такого здания мы соорудили грандиозный парк аттракционов. В другой раз вырастили огромное дерево.

Полиция и армия с ног сбились, выезжая по вызовам. Город наводнили дикие животные и неопознанные летающие объекты. Однажды мы создали Кинг-Конга и Годзиллу и натравили их на город. Естественно, они были эфирными, нематериальными, обычными голограммами, но шуму произвели много. Все это закончилось тем, что «ВЯЗиСу» в спешном порядке было предложено ликвидировать все следы своей деятельности в столице.

В этот отчаянный для себя момент Вяземский и решился на крайнюю меру. Должно быть, он давно уже занимался разработкой оружия на основе эфира.

В конце октября, включив головизор, я с удивлением обнаружил, что ни один канал не работает. Чтобы узнать, в чем дело, пришлось выйти на улицу. Тротуары были полны народа. Все спешили куда-то в центр города. Увлеченный общей волной, я побежал в центр.

Там, на площади, выстроилась в ряд грозная бронетехника. Позже перед волнующейся гудящей толпой на импровизированную трибуну взошел Вяземский. Рядом с ним была Рита и трое его сыновей.

Вяземский известил толпу о том, что в стране наступил политический и экономический кризис, и что он взял власть в свои руки, чтобы навести порядок. Его поддержала армия, полиция и некоторые влиятельные политики. Президент сам подал в отставку, правительство последовало за ним, так что официально никакого переворота не произошло.

Выступив перед народом, Вяземский удалился в Кремль. В городе был введен комендантский час. Но уже к вечеру пришло известие о том, что к городу двигаются до зубов вооруженные части регулярной армии, не пожелавшие видеть во главе государства Вяземского.

Я догадывался, что академик захватил власть при помощи эфира. Наверняка подавил сознание правящей верхушки, и вывел из строя все вооружение полиции и охраны. Свои отряды у него наверняка были подготовлены заранее.

– Однако нас ожидает война, – беспокойно сказал как-то Профессор.

– Нет, этого я не допущу, – возразил я. – Вяземский решился на шаг отчаяния. Он думает, что может с помощью эфира захватить и удержать власть. Но это не так. И скоро я ему это докажу.

Всю ночь мы с профессором строили мощный спидогироскоп. К утру он был готов. Его мы затащили на крышу и направили в сторону центральной площади, где как раз в этот момент Вяземский проводил генеральный осмотр своих войск. Представляю, как вытянулось от удивления и злобы его лицо, когда вся его армия превратилась в издающую истошные вопли ораву кошек.

Чтобы насладиться этим зрелищем в полной мере, мы с Профессором нырнули в его эфиромобиль и помчались на площадь. Большая часть кошек уже разбежалась, остальных ловили сам Вяземский и его сыновья. Рита стояла в стороне, отчаянно заламывала назад руки и что-то требовала у Господа.

Увидев, как из подкатившего эфиромобиля вылез я, Вяземский зарычал и выхватил пистолет. Он догадывался, что все его беды исходят от меня. Поэтому не намеревался разговаривать. Его палец без раздумий нажал на спусковой крючок.

По пути пуля превратилась в красивую бабочку, которая допорхала до меня и уселась мне на ладонь. Вяземский выстрелил еще несколько раз, но и с другими пулями произошла та же метаморфоза.

– Напрасно стараетесь, – сухо улыбнулся я, крепко сжимая в руке крохотный спидогироскоп. – У меня есть оружие помощнее вашего. Простите, академик, но вам придется признать свое поражение. Вы проиграли, и уже ничего не сможете изменить. Единственное, что вы можете попытаться сделать, так это бежать. Но, скорее всего, вас скоро схватят. Теперь вы, а не я, главный национальный преступник.

К Вяземскому подошли трое его сыновей и Рита. Они не сводили с меня ненавидящих взглядов. Я же перед ними стоял совершенно один. Профессор не рискнул вылезти из эфиромобиля.

– Хорошо, я слушаю твои условия, – простонал Вяземский, поняв, что бессилен против той силы, которая сосредоточилась в моих руках.

– Вы сдаетесь властям, и публично признаете, что эфир – это всего лишь ваша большая афера.

– Нет, я никогда не соглашусь на это.

– Тогда вас просто схватят, докажут, что вы шарлатан и расстреляют. Так что я ничего не теряю, а вы теряете в любом случае.

– Какую же выгоду могу получить я? – спросил Вяземский. – По вашим словам, выхода у меня совсем нет.

– Почему же. Я могу спасти вашу жизнь.

– Каким образом? Вас ищут не меньше, чем меня.

– О, нет. Я не собираюсь даровать вам свободу в этом мире. Но я могу подарить вам вечную жизнь в мире ином.

– Не понимаю вас, молодой человек.

– Хорошо, смотрите.

Я поднял спидогироскоп и навел на него. Мысленно я приказывал ему и себе перенестись в эфирные слои, в которых обитал Радзиевский. Никогда мне еще не доводилось проделывать такой трюк, но я надеялся, что у меня получится. Не знаю, я ли сам сделал это, или мне помог Радзиевский, но мгновение спустя мы с Вяземским исчезли с площади, оставив в недоумении его детей и Профессора, и перенеслись в иное измерение.

Радзиевский уже поджидал нас. Трудно описать тот суеверный ужас, который охватил академика. Я вел себя более сдержано, хотя и у меня снова пробежал неприятный холодок по спине.

– Здравствуй, – тихо поздоровался Радзиевский, вплотную подходя к своему старинному другу. – Ты не рад меня видеть?

Академик был близок к обмороку. Но я не беспокоился на этот счет, так как сам когда-то испытал подобное чувство, и знал, что обморок в этом состоянии просто невозможен.

– Балуешься, захотелось власти, – укоризненно качал головой Радзиевский. – А ведь я тебе верил. Ты был мне не просто другом. Ты был мне почти братом.

Тут академика словно прорвало. Он внезапно пал на колени и сорвался в крик. Радзиевский раздраженно махнул рукой, и Вяземский исчез. Потом он повернулся ко мне.

– Я рад, Дима, что ты оправдал мои надежды. За это Высший разум дарует тебе физическую жизнь. Живи столько, сколько позволит тебе судьба. А теперь поклянись, что забудешь навеки об эфире и о Кристалле Вселенной. Мне не хочется, чтобы ты заразился тем же неизлечимым вирусом, который поразил Вяземского.

Я поклялся, но Радзиевский этим не ограничился.

– Я буду всегда следить за тобой, – сказал он. – А теперь иди, мы встретимся не скоро…

В тот же день в столице уже был наведен порядок. Вяземского и его сыновей схватили. Академика признали сумасшедшим и поместили в психиатрическую лечебницу. Эфир запретили.

Вместе с братьями, Рита угодила за решетку. Какое-то время она писала мне оттуда письма, в которых признавалась в любви и просила помочь ей выйти на свободу.

С помощью Профессора я вернул себе честное имя. Поскольку в архивах Центра ретурнизации нашлись документы, свидетельствующие о том, что я двадцать лет пролежал в коме после серьезного ранения, меня посчитали не воскресшим, а излечившимся. Тут постарался доктор Зотов, ставший моим хорошим другом. Таким образом, мое имя было восстановлено, и я стал полноценным гражданином своей страны.

Год спустя, получив согласие Профессора, мы с Ликой поженились. К тому времени я вернулся к прежней профессии и стал журналистом одной из столичных газет. В науку больше не лезу, но иногда, тайком, хожу в пирамиды-омолодители Профессора, или перечитываю на ночь записи Радзиевского. А, порой, достаю из тайника спидогироскоп, и переношусь в параллельный мир. Поболтать с друзьями.