Записки телохранителя

Саша Costa

Записки телохранителя

Глава 1

Цыгане, или Загадка «глобальной» души

Бывало ли с вами такое? Когда звучащая музыка, проникая в вашу душу, затрагивает её потаённые струны, будит нечто, похожее на хоровод предков, которые встрепенулись внутри вас и пустились в бешеный танец?

Да! Не всякая музыка способна на это. Нужен, как говорят физики, резонанс, чтобы внешнее звучание совпало с внутренним состоянием. Тогда, хочешь ты того или нет, становится ясно, кем были твои предки. Верно сказал поэт: «Гены пальцем не размажешь»!

Лично у меня по этой методе присутствует весьма странный музыкальный набор. Предки принимаются куролесить внутри меня в трёх случаях.

Во-первых, как вы уже поняли, когда поют цыгане.

Во-вторых, когда слышу что-то «за Одессу». Тогда я начинаю балагурить, шутить, рассказывать анекдоты, у меня даже появляется узнаваемый одесский говорок. В этот момент окружающие, «пусть они будут здоровы», уверены, что моей родиной «таки является» этот прекрасный город у моря.

В третьих – это кубанский казачий хор, напрочь заглушающий «одесские мотивы», но в сочетании с «цыганщиной» требующий немедленной поездки в табор и непременно верхом.

Для активации определённого варианта внутреннего «Я» важно место и состояние. «Одесса» просыпается во мне, когда возвращаюсь домой, в родную Хосту.

Степи под Краснодаром, с их неимоверным раздольем и пьянящим запахом пряных трав, будят казачий характер. Тогда борщ, сало, горилка и – ух! – с гиканьем до Парижу!

Ну а дух странствий, дорога – созвучны цыганским напевам.

Вообще, конечно, странно, как сочетаются во мне столь противоположные ипостаси. Но со временем я привык и даже стараюсь извлекать пользу из этого многообразия, в разных обстоятельствах активируя ту или иную часть моего внутреннего мира.

В конце концов, каждый человек, живущий сегодня на этой земле, является лишь верхушкой своего родового древа, а что было там, у корней, сто или тысячу лет назад – одному богу известно.

Я искренне полагал, что такой музыкальный код есть у всех, особенно у представителей народов с древней историей и традициями. Но как быть с американцами? Не с теми, что из глубинки Арканзаса или Монтаны, с ними как раз всё понятно: кантри и всё такое. А с «пилигримами глобализации»?

Например, мой шеф, он же подопечный, он же охраняемое лицо – Хилл Кенни. Сорока шести лет от роду, появившийся на свет в Техасе, живший в Бельгии, где цыгане активно не кочевали.

Работал Кенни кризисным менеджером в крупной транснациональной компании. В момент нашего соработничества он исполнял обязанности генерального директора табачной фабрики – в прошлом имени профессора А. И. Смирнова, а теперь носящей не менее славное имя товарища Филипа Морриса.

Сухощавый, долговязый американец с маленьким орлиным носом, загнутым крючком. Ходил янки, как и полагается, в джинсовом костюме небесного цвета. Передвигался странно: небольшими шагами, но широко расставив ноги и слегка отклячив зад. Складывалось впечатление, что он только что слез с бешеной лошади после родео, а нормальный шаг ему мешают сделать не только отбитое мужское достоинство, но и шпоры, прикреплённые к сапогам. Именно такой ковбойской походочкой Хилл Кенни вошёл в ресторан.

Только в одном заведении нашего города пели цыгане. Пели хорошо, талантливо, я бы сказал, душевно. Вот и сейчас совсем юная представительница вольного народа исполняла мою любимую, знакомую с детства песню. Ту самую, что пела девочка с уникально низким для своего возраста голосом в фильме «Табор уходит в небо», встречая дорогого гостя Лойко Зобара, приехавшего в табор.

Услышав пение цыганки, американец преобразился. Плечи распрямились, глаза заблестели, руки пригладили техасскую шевелюру – и мой подопечный с головой нырнул в театрализованный ресторанный табор.

Наутро Хилл очень страдал. Не знаю, кто внушил ему, что цыгане – это плохо. Такое могли сделать только какие-нибудь «условные фашисты», люто ненавидевшие кочующий народ.

Как бы то ни было, каждую смену мне приходилось выслушивать утреннюю исповедь охраняемого лица.

– Саша, я обожаю цыган, – говорил американец виноватым тоном, весьма доверительно. – Разве это плохо? – трагически вопрошал он, закатывая глаза.

Я как мог старался успокоить техасца:

– Всё нормально, Хилл. Цыган любили Пушкин, Толстой и Достоевский. Даже Брежневу они нравились.

– Как, и Брежневу? – американец хватался за голову. Из чего я заключал, что пример с Леонидом Ильичом был неудачным. Видимо, мы оба были жертвами пропаганды холодной войны. То есть я относился к Брежневу в целом положительно, а он в основном отрицательно.

Хилл честно пытался бороться со своим «позорным недугом» – цыганщиной. Видимо, он дал себе клятву никогда не ездить в табор, то есть в ресторан, где пели ромалы. Но сдержать обещание удавалось не всегда, например, в очередной тяжёлый день, когда ЧП следует за ЧП: то доходность фабрики упадёт, то наши работяги спьяну запорют какой-нибудь дорогущий импортный агрегат. Угрюмый Хилл выходил из офиса, плюхался в служебный «Форд Маверик» и мрачно говорил: «Поехали»!

На вопрос водителя: «Куда?» он молча кивал головой в мою сторону, мол, он знает, что означало одно: «К цыганам!»

Водила Олег, сообразительный парень, знал своего шефа не хуже меня. Он толкал кассету в магнитолу, и салон заполняла музыка под стать настроению:

Что так грустно – взять гитару

Да спеть песню про любовь,

Иль поехать лучше к «Яру» —

Разогреть шампанским кровь.

Там цыганки молодые

Будут петь, плясать всю ночь.

Раздарю им золотые,

Отгоню тоску я прочь!

Эй, ямщик, гони-ка к «Яру»!

Лошадей, брат, не жалей.

Тройку ты запряг – не пару,

Так вези же веселей!

И мы неслись по вечернему городу, к цыганам. На месте были уже в соответствующем расположении духа.

Не секрет, что цыгане очень артистичны и сообразительны. Они имеют уникальную способность играть на струнах души того народа, среди которого в данный момент проживают. Но как быть с американцем из Техаса, проживавшим в Бельгии, мотающимся по всему миру, да ещё у которого жена – немка из Мюнхена, а дети учатся в Австралии?!

Даже для смекалистого цыганского народа это была непростая загадка «глобальной» души.

Изобретать велосипед они не стали, а использовали веками наработанные приёмы, слегка приспособив их к конкретному случаю.

Примерно в наше третье посещение, когда мы зашли в зал, где уже сидело много народа, цыганский ансамбль начал действовать.

Они как будто ждали. Ударили по семи струнам гитаристы, пронзительно запела скрипка, а весь этот яркий табор ожил бахромой платков, затряс цветастыми юбками, зазвенел монистами и дружно двинул в сторону моего охраняемого американца.

Я напрягся, но понял, что стоять на пути «табора» глупо. Поэтому просто решил быть поближе к клиенту. На подходе к нам ромалы расступились и сразу же окружили нас. Молодая красивая цыганка пошла на американца, не отрывая взора от его глаз. Так могут смотреть только цыганки: слегка исподлобья, не мигая. Взгляд больших чёрных очей, словно рентгеном, просветил душу бедного Кенни. Зазвучал дивный глубокий, бархатно-вкрадчивый голос:

Что может быть прелестнее, когда, любовь храня,

Друзей встречает песнями цыганская семья.

Нам в дружбе нет различия, живя семьёй своей,

Мы свято чтим обычаи и любим всех друзей.

Певунья легко взяла последнюю высокую ноту. В этот момент как из-под земли явилось «чудо в юбке», ещё прекраснее первой. В руках цыганская красотка держала поднос с огромным хрустальным бокалом, наполненным, как вы сами понимаете, не водой. Американец обомлел. Цыгане двинулись по кругу, грянув:

Хор наш поёт любимый,

Вино течёт рекой,

К нам приехал, к нам приехал

Хилл наш Кенни дорогой!

Цыганка протянула поднос. Бокал с водкой оказался перед американцем.

Хилл в нерешительности оглянулся на меня.

Я знаком показал, что надо пить, и при этом положил на поднос двадцать долларов, мысленно поблагодарив случай, что у меня в кармане оказалась не очень крупная купюра.

Кенни, ведший здоровый образ жизни, с опаской взял бокал. Цыгане грянули:

Выпьем мы за Хилла, за Хилла дорогого,

Свет ещё не видел красивого такого.

«Табор» пустился в пляс, вовлекая американца в свой водоворот. Хорошо, что мне удалось выпрыгнуть из него, сесть за крайний столик, откуда я мог спокойно наблюдать, как мой охраняемый объект погружается в пучину русского загула. Теперь моя задача состояла в том, чтобы чётко определить дозу и время процедуры, ибо для незакалённой американской души данное погружение могло закончиться трагически.

Когда Кенни поднесли третью рюмку, американец с гордым видом сибирского золотопромышленника швырнул на поднос скомканные доллары – как будто проделывал этот трюк ежедневно. Опрокинув содержимое в себя, американец вдруг стал подпевать ансамблю, пританцовывая в такт. Упасть Кенни мешали талии двух представительниц цыганского народа. Держался он за них достаточно крепко.

К концу второго часа нашего пребывания в ресторане складывалось впечатление, что американец родился в таборе, жил в таборе и умрёт в дороге, где-нибудь в бескрайних степях Бессарабии. В жизни мне не приходилось видеть более счастливого человека, чем мой охраняемый подопечный. Он пел, плясал, целовал цыганок. Его движения были грациозны и прекрасны. От того покалеченного ковбоя, что два часа назад вошёл в зал, не осталось и следа. Мне даже показалось, что Хилл пел по-цыгански.

В конце вечера, когда все устали, ресторанный «табор» затянул какую-то грустную песню. Слёзы огромными каплями покатились из глаз американца. Кенни снял свой замшевый пиджак и накинул его на плечи сидевшего рядом цыганского гитариста. Техасские кожаные сапожки со шпорами были дарованы скрипачу, игравшему так виртуозно, что душа вторила звукам его волшебного инструмента.

По дороге домой, уже в машине, босой Хилл мирно спал в обнимку с гитарой, которую купил на последние триста долларов.

В следующую свою смену я подарил ему диск с фильмом «Табор уходит в небо» с английскими субтитрами. Последствий я не просчитал. Кенни стал покупать записи Николая Сличенко. На выходные мотался в Москву, где пересмотрел весь репертуар театра «Ромэн». Цыганщина стала приобретать угрожающие размеры.

Я не знаю, до чего бы это всё дошло, но, как говориться, клин клином вышибают. И новый клин появился.

Её звали Люся!

Глава 2

Люся

Люся была парикмахером, а ещё делала педикюр.

Была она полной противоположностью красоткам из нашего «табора». Хотя бы потому, что Люся была блондинкой двадцати пяти лет, невысокой, стройной, с грудью четвёртого размера и очень нежными руками. Она приходила в директорский коттедж вечером, после работы Хилла. Сначала раз в месяц, потом раз в неделю, а одним прекрасным вечером там и осталась. Это случилось в ночь перед их Рождеством, когда мюнхенская половинка нашего шефа улетела в Милан на шопинг.

Звали миссис Кенни Сьюзен, и была она американкой только наполовину. Её папа – янки, бывший лётчик, после войны служил в Германии, а мать – западная немка. Обычный случай. Когда отец вернулся в Штаты к своей семье, не оставил немецкое чадо без средств к существованию. Оплатил дочери обучение в хорошей частной школе, а потом и в американском университете, где она познакомилась с Хиллом. Сьюзен приезжала к мужу крайне редко, гостила недолго. Было видно, что жизнь супруга ей мало интересна, разве только его высокая заработная плата. Мы называли Сьюзен Брунгильдой. То ли памятуя о её немецком происхождении, то ли нас вдохновляла её арийская внешность, наверное, доставшаяся в наследство от матери. Хилл мотался по всему свету, он побывал везде, где компания «Филип Моррис» строила свои сигаретные фабрики. Налаживал производство, выводил предприятие на определённый уровень рентабельности и передавал его в руки местному менеджменту, а сам ехал дальше, туда, где было востребовано антикризисное управление.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.