Ne estas vivo sen morto

*Щелк*

Парень вздрогнул и снова начал громко и трудно дышать. Мне повезло. Я вытаскиваю револьвер изо рта и кладу его обратно на своё место.

Теперь его черёд.

Медленно его трясущаяся рука тянется к оружию. Она так сильно трясётся, что он способен промазать даже плотно приставив дуло к своему виску. Наконец, дотянувшись, он поднимает револьвер, с таким усилием, будто тот весит в десяток раз больше, чем на самом деле. Он крутит барабан. Снова и снова. И снова. И снова. Он крутит и не может остановиться. Пытается отсрочить то, чего так желает. И чего так боится. Я знаю, он хочет умереть. Больше ему ничего не осталось. Но страх заставляет его идти на попятную. Безостановочно прокручивая барабан револьвера, внутри он борется с самим собой.

Парень останавливается, понимая, что не может делать это вечно. Крепко сжимая рукоять револьвера обеими потными от напряжения ладонями, он прикладывает его дуло к своему левому виску, чуть наклонив голову в противоположную сторону. Глаза зажмурены, как у ребёнка, прячущегося под одеялом от чудовища, что каждую ночь вылезает из его шкафа.

О чём этот человек сейчас думает? О своей дочери? О жене? О том, что скоро увидится с ними и сколько в этом утверждение правды? Давай же, нажми на спусковой крючок. Ради них. Он издаёт нечленораздельный звук, похожий на стон. Словно сил закричать уже нет. Посреди безмолвной тьмы громко раздаётся…

*Щёлк*

Громко выдохнув, он не кладет револьвер на стол, а кидает его, отшвыривает его от себя, как нечто омерзительно, что случайно попало к нему в руки. Скользнув по поверхности стола, оружие оказывается у меня. Но перед тем, как взять его, я смотрю на своего «друга». Что он чувствовал? Облегчение или разочарование? Чего сейчас он хотел больше? Чтобы одна пуля воссоединила его с семьёй, или прожить ещё хотя бы несколько минут?

Маленькие огненные танцовщицы на свечах выплясывали свой таинственный танец смерти под беззвучную музыку. Они знали, что их век в этом мире короток и сокращался с каждым движением пламени. Но они продолжали танцевать. Так же и вы, хаотично двигаетесь, разгоняете тьму своим светом, а потом угасаете. Если никто не погасит вас раньше.

Я дважды прокручиваю барабан и прикладываю револьвер к голове. Я делаю это спокойно. Смотрю этому парню в глаза. Вижу, как мышцы на его лице совершают непроизвольные подёргивания. Он снова затаил дыхание. Боюсь, он может так умереть от недостатка кислорода, если я просижу в таком положении хотя бы минуту. Я подмигиваю ему и…

*Щёлк*

Время сравнять счёт. Или нет. В таком случае оба мы выйдем из этой игры победителями. Каждый по-своему.

Вновь револьвер в его дрожащих руках. Вновь внутри него борются желание смерти и инстинкт самосохранения. Но ради чего он до сих пор сопротивляется? В этом мире ему остались только воспоминания. Он потерял слишком многое. Так почему же он всё ещё боится смерти? Все вы, люди, такие. Можете сколько угодно хотеть этого, можете гордо заявлять, что не страшитесь распрощаться с жизнью… Но когда она совсем близко, когда вы чувствует её холодное дыхание на своей шее, вот тогда приходит страх, и вы уже готовы на всё, лишь бы сбежать от неё, продлить свою жизнь ещё хотя бы на пару мгновений.

Звук вращающегося барабана разгоняет тишину, полную шёпотов окружающей нас тьмы. Обе свечи сгорели уже наполовину. Дрожащие огоньки оранжевым светом озаряют наши лица, превращая их в театральные маски. Маску спокойствия и маску отчаяния. Снова дуло револьвера прижато к его виску, глаза зажмурены. Его губы шевелятся. Он что-то бормочет себе под нос:

– Это ради тебя, солнышко. Подожди, папа уже идет. Папа сейчас…

*Щелк*

В этот раз он не кидает револьвер. Он медленно кладет его обратно. По его лицу катится слеза. За ней другая. Мне жаль этого парня. Действительно жаль. Он правда верит, что после смерти его ждёт долгожданное воссоединение. Но, тем не менее, он всё ещё боится смерти. Пытается её избежать.

Так в чём причина вашего страха? Она каждый день рядом. Каждый день вас окружают десятки и сотни смертей. И вы знаете, что однажды она придёт и за вами. Смерть – стала рутиной. Частью обыденности. Но вы боитесь её. Почему? Может, это всего лишь страх перед неизведанным. Никто и понятия не имеет, что находится по ту сторону. Рай, ад, может новая жизнь, перерождение? А может ничего? Небытие, из которого вы пришли.

Он верит, что на Той стороне его ждёт другая жизнь. Что там его ждут жена и дочь. Больше верить ему не во что. И надеяться тоже не на что. Но он сомневается. «Что если это ошибка? Если действительно после смерти только пустота?»

Никто не может развеять его сомнения.

Револьвер переходит ко мне. Я вращаю барабан, трижды. Если мне сейчас повезёт чуть меньше, будет немного больно. Хоть и не летально, как для моего грустного приятеля. Спусковой крючок почти раскалился под его горячим указательным пальцем. Рукоять влажная от его потных ладоней.

Всё происходит быстро.

*Щёлк*

Его семья, жена и шестилетняя дочь, погибли в страшной автокатастрофе. Погибли мучительной смертью. Для него это был очередной будний день. Утром он отправился на работу, уверенный, что вечером вернётся к семье, как это уже случалось множество дней. Счастливых дней. Войдя в дверь собственного дома, услышит приближающийся топот маленьких ножек, дочка выскочит навстречу из соседней комнаты, он подхватит её на руки, как всегда, и они вместе отправятся на кухню, где на столе уже ждёт готовый ужин. Любовь всей его жизни в своём бело-розовом фартуке отойдёт от плиты и поцелует его в щёку. А потом они втроём рассядутся по своим местам за столом.

То утро было тёплым, ясным и солнечным. Оно не предвещало ничего, что в одно мгновение могло уничтожить его жизнь. Уничтожить его жизнь. Первая половина дня на рабочем месте, в офисе, прошла довольно спокойно. Жена всегда звонила ему во время обеденного перерыва… Но когда телефон зазвонил в тот день, он услышал не её голос.

Этот была та новость и тот момент, которые разламывают жизнь на «до» и «после». Только «после» для него так и не наступило. В это мгновение всё становится нереальным. Словно туман окутывает бытие вокруг тебя, ты оказываешься внутри кошмара, на самом его пике. Но потом туман рассеивается, и ты понимаешь, что всё это взаправду. И тогда наступает осознание собственного бессилия, беспомощности и неотвратимости произошедшего.

Жена повезла девочку в торговый центр, дабы подобрать ей новый сарафан на лето. Всё случилось на обратном пути. Они попали в автомобильную аварию. В результате столкновения обе отделались несколькими ушибами. Но автомобиль загорелся. Выбраться им из него не удалось. Спасти их не успели. Шестилетняя девочка и её мама сгорели заживо, оказавшись заложниками в покореженной металлической машине.

Главе семейства от его счастливой жизни остались лишь два обугленных трупа.

Сейчас он поднимает револьвер почти спокойно. Отрешенно. Вращает барабан всего один раз. Он не перестал бояться. Ему не стало всё равно. Просто он выдохся. Устал от этой «игры». Устал от страданий. От того кошмара, который начался в тот солнечный летний полдень и не закончился до сих пор. Закончиться он мог только одним путём.

Взгляд его потерян. Скорее всего где-то в прошлом. В счастливых воспоминаниях. А может он молит Господа, чтобы тот послал ему единственную заветную пулю. Дуло вновь у левого виска. Указательный палец гладит курок. Он зажмуривается. Делает последний глубокий вдох. И именно в этот момент…

*Щёлк*

Что ж, Судьба, ты та ещё сука.

Не достаточно было забрать у него всё. Нужно упиться его отчаянием, скорбью. Не просто упиться ими, но истощить его досуха. И только потом, опустошенного, лишить жизни. Вопрос только, много ли переживаний ещё осталось в нём?

Меня это утомило. Не «игра», не он. Меня утомила эта несправедливость, что невидимым призраком парит среди нитей людских судеб. Мне захотелось показать этому человеку, что все его познания о жизни – сущая мелочь. Показать истину, хотя бы её крупицу. Я хотел схватить револьвер, сунуть его себе в рот и жать на курок пока не услышу глухой выстрел и не почувствую пулю, что входит в полость моего рта и разносит её к чертям. Пусть он узрит другую сторону жизни, увидев, что Смерть не всесильна.

Но… Он то для себя уже всё решил. Умер он в тот же день, что и его семья. Умер. Просто забыл покинуть этот мир. Поэтому сейчас так страдает.

Время пришло.

Однако револьвер был в моих руках. И кто знает, может «счастливый билет» выпадет мне. Это ничего не изменит, для меня. Но что с ним? Печально конечно. Вот только это не мы придумали правила.

Игра должна продолжаться.

Моя рука вновь вращает барабан. Дуло вновь у меня во рту. Я ощущаю его металлический вкус. Интересно, будь я смертным, с чем бы этот вкус у меня сейчас ассоциировался? С угрозой? Страхом?

*Щёлк*

Хм. Если Сверху на нас Кто-то смотрит, то Он явно растягивает себе удовольствие. Свечи догорают, скоро мы останемся в кромешной тьме. Но «игра» кончится только тогда, когда и так почти пустой барабан револьвера опустеет. Сейчас он вращается. Парень крутит барабан ещё и ещё, но больше не избегая смерти, а хватаясь за неё. Так кто является кукловодом во всём этом представлении? Господь? Нечто предписанное вам, смертным, заранее? Или простая удача? Если последнее, то он мог бы сейчас пойти за лотерейным билетом и наверняка выиграл бы миллион. Вот только ему не это нужно. Тогда получается, что он неудачник? Либо же не этот день ему назначен.

– Эй?

Он обратился ко мне. Впервые за всё это время. Я молча посмотрел ему в глаза.

– Как ты думаешь, – начал он, – что меня ждёт там? Я их встречу?

– Не знаю. – Я пожал плечами. – Но на твоём месте я бы искренне в это верил. Только в это.

Он лишь кивнул в ответ.

Только вопросы. Подойдя к этой определённой черте, у нас скопилось ещё больше вопросов, хотя пытались тут найти ответы. Но не нашли ни одного. Я за тысячелетия в жизни. Он в смерти. И не смотря на то, что мы с ним столь разные, сейчас мы находимся в одинаковом положении. Искать ответы в этом мире не стоит. Жизнь существует не для этого… *БАХ*

Тишина плавно поглотила звук выстрела. Затем металлически звякнул, упавший на пол револьвер. Мёртвое тело медленно повалилось со стула. Я встал и взглянул на опустошённый сосуд души, чьё содержимое наверное уже на пути к своей семье. И я очень надеюсь, что он найдёт там всё то, чего хотел.

«Ох, друг мой, разве ты не знал, что в любом случае выйдешь из этой игры победителем?»

Одним взмахом руки я погасил почти догоревшие свечи и сквозь беспросветную осязаемую тьму направился к выходу. Теперь я здесь нежеланный гость. Не стоит нарушать пиршество Смерти.

Часть IV

Свадьба

Осень. Капризное время года. Сначала она лицемерно ослепляет тебя холодным солнечным светом, а спустя несколько минут уже поливает мерзким дождём, обложив небо свинцовыми тучами. Сегодняшнее утро было мрачным, серым. Такими же были и люди вокруг. Будто осень в их жизнях никогда не заканчивалась. В чьих-то возможно и да. Таков, к примеру, и вот этот мой новый «приятель». Мы встречаемся здесь почти каждое утро. Только он об этом не знает. Он не видит меня, как и все. Зато я прекрасно вижу его. И в отличие от всех, он куда интереснее.

Каждый день, почти в одно и то же время, он проделывает этот короткий путь от своего дома до продуктового магазина. Ничего необычного. Список покупок у него стандартный. Безобидный. Чего нельзя сказать о мыслях в его голове. Один раз мы с ним встретились глазами. Он этого даже не запомнил, а я очень многое прочитал в этом взгляде. Многое, чего вы никогда не увидите. Тем более в таком неприметном человеке, вроде моего «друга».

Сегодня на нём была старая потрёпанная кепка и тёплая джинсовая куртка. Из кармана торчал белый пакет, в который он позже упакует покупки из своего ежедневного списка. Я стоял на другой стороне улицы и проводил его взглядом сквозь до магазина, за дверьми которого он на какое то время скрылся от моего взора. Что он там делает, что покупает, я знал и так.

Этим утром дождя не было. Но вокруг всё равно было сыро. Пасмурность будто поглотила все краски. Мир выцвел. А он и в ярких цветах представляет собой не особо приятное зрелище. Хотя, может, я просто устал от него за столько то лет. Вам, за ваш короткий срок, он не успевает надоесть.

Я опустил руку в карман пальто и достал оттуда пачку сигарет. Вот только она, к моему сожалению, оказалась пуста. Мне оставалось только тяжело вздохнуть, смять пачку и оглядеться в поисках урны для мусора. Её поблизости не оказалось, так что пришлось вернуть мусор в карман на временное хранение. Там, кстати, помимо пустой пачки с надписью «курение вредит вашему здоровью» лежал скомканный бумажный лист. Я вытащил и развернул его.

«ВНИМАНИЕ, ПРОПАЛА ДЕВУШКА»

Такая надпись большими буквами красовалась в самом верху листа. Ниже располагалась фотография пропавшей. Тёмные кудрявые волосы, ничем не примечательные черты лица, может, нос чуть шире, чем надо бы. На такую вряд ли обратишь внимание, пройдя мимо на улице, и уж точно не запомнишь этой короткой встречи. Ниже фотографии следовало описание. Имя, фамилия. Где и когда примерно пропала. Куда обратиться, если располагаете какой-либо информацией о девушке. Я сорвал это объявление о пропаже с одного из городских столбов. Там оно провисело уже ни один день. Таких, по всему этому небольшому городку, было расклеено ещё множество. Наверняка этим занимались её родители, друзья, может бойфренд, если таковой у неё был. И все они хотели знать, где же сейчас дорогая им девочка. Но знала об этом только она сама. И ещё кое-кто, вышедший в эту минуту из магазина с полным пакетом продуктов, что находились в его ежедневном списке.

Возможно, встретив их на улице вдвоём, кто-то из вас сказал бы: «Какая хорошая пара». Но на улице вы их не встретите. Они не любят выходить в свет. А точнее – он не любит…

Каждое утро, на протяжении последних недель, первые лучи восходящего солнца пробивались сквозь маленькое грязное окошко подвала и светили ей в глаза сквозь закрытые веки, недвусмысленное давая понять, что пора просыпаться. Спать на этом продавленном затёртом матрасе с каждым днём становилось всё холоднее и холоднее, в зависимости от понижения температуры снаружи. Всё-таки на дворе уже глубокая осень. Но выбор был невелик. Даже сменить один угол подвала на другой не представлялось возможным. Цепь наручников была удлинена несколькими звеньями, но не настолько, чтобы далеко отойти от той металлической трубы, к которой прикован другой их конец. Вторая, свободная, рука сегодня болела не так сильно. Или она просто уже привыкла к боли. Кое-как замотанный бинт почти сполз с руки этой ночью, пока она спала. С рукой всё было в порядке, пока однажды он не спустился в подвал и не заметил, как его гостья пытается этой рукой избавиться от кляпа во рту, ремешок которого крепился на затылке. Пара ударов молотком избавила девушку от этой глупой идеи. Все пальцы, за исключением большого, на левой руке оказались сломаны. Нельзя же было бросить даму в таком плачевном положении. Он перебинтовал ей пальцы и ладонь, вроде туго. Скорее всего, кости срастутся неправильно. Ну, да ладно. Пусть будет ей уроком.

Просыпался он в то же время, что и она, почти с первыми лучами солнца. Девушка слышала, как он там, наверху, поднимается с кровати. Сперва идёт в туалет. Звук смывающейся в унитазе воды. Затем топот ног направляется на кухню. Он готовит завтрак. Ей всегда в первую очередь. Через некоторое количество минут дверь в подвал со скрипом отворяется. Он спускается по лестнице с подносом в руках и привычной фразой: «Доброе утро, милая». Подойдя, парень опускался рядом с ней на колени, ставил поднос на пол и освобождал её рот от ненавистного неудобного кляпа. Это было приятное чувство, свести обе челюсти вместе. Хотя нижняя с каждом днём слушалась всё хуже. Жевать твёрдую пищу сейчас девушке вряд ли удастся. Как и выдавливать из себя звуки. Хотя пытаться делать это точно не стоило. Хозяин дома ясно дал понять, что подобная инициатива здесь не приветствуется. Кормил он её всегда сам, с ложечки, словно малое дитя. И лицо его в этот момент было такое же довольное и счастливое, как у родителя, которому успешно удаётся попотчевать своё чадо. На завтрак обычно была каша. Вроде овсяная. И чай с долькой лимона. Чаем он её тоже поил с ложечки. Покончив с кормлением, незнакомец целовал свою избранницу в щёку, помещал кляп обратно и говорил: «До скорой встречи, милая». Уходя с подносом в руках, стоя уже на пороге, перед тем, как закрыть дверь, он всегда кидал ещё одну, всегда одну и ту же фразу: «Скоро это закончится. Совсем скоро».

Но это «скоро» не наступало. Уже долгое время. Что оно могло значить? Спасение? Или наоборот? Он знал.

Каждый день он заходил в спальню покойной матери. Любящий сын не трогал там ничего с самого дня её смерти. Даже протирая пыль, был предельно осторожен, боясь сдвинуть какой-либо предмет с его законного места. Для него это был музей. Музей, который, подобно совершению ритуала, он посещал ежедневно. Возможно, в надежде встретить там свою мать. Больную, не покидающую свою кровать, но живую. В надежде получить от неё совет. Ведь эта мудрая женщина всегда хорошо знала, как её сыну будет лучше. Но она была мертва. Вот уже много лет. А её голос у него в голове был лишь эхом. Эхом прошлого.

Лишь иногда он позволял себе прикасаться к её вещам. Это был особый случай. В назначенный день он открывал двери старого матушкиного шкафа. Оттуда сын доставал её свадебное платье, которое она за всю свою жизнь надела единожды, выходя замуж за его отца. Много лет минуло с тех пор, но платье по сей день оставалось белым и прекрасным. Оно идеально подойдет его невесте. Так же, как подошло нескольким прошлым. Он не помнил о них. Или не хотел помнить. В любом случае, близкие люди этих девушек, семьи и друзья, больше никогда их не видели.

Сегодня он счастлив Завтра тот самый день. Завтра у них свадьба.

Он уже представляет, как будет прекрасная его невеста в этом платье. Жаль, матушка не увидит всего этого. И не порадуется за сына. Но наверняка она где-то Там. И всё видит Оттуда. В этот сомнений у него не было. С самого раннего детства, когда мальчик только начал понимать, что ему говорят, он слышал от матери: «Однажды меня не станет, дорогой. Но это не значит, что я покину тебя. Я всегда буду смотреть на тебя, Оттуда». Такая у неё была поговорка. Она повторяла её весь остаток жизни, с момента рождения сына. Повторяла при любом случае, ругала ли она своё дитя, поучала ли или хвалила. Теперь, в чём он был уверен наверняка, так это в том, что любимая мамочка рядом, хоть и не так, как раньше. Иногда она даже разговаривала с ним. Когда он засыпал. «Сынок», – говорила она, – «я очень хочу, чтобы ты был счастлив, хочу видеть тебя с девушкой, которую ты любишь… Но ты выбрал невероятно опасный путь. Пожалуйста, будь осторожен. Не позволь им найти тебя. Иначе они тебя никогда не отпустят».

«Не позволю, мамочка» – говорил он, уже проснувшись, в тишину и пустоту тёмной комнаты. Он хороший сын, он всегда им был.

Рука болела жутко, каждый сломанный палец был эпицентром боли. Нижняя челюсть перестала ощущаться, будто её и не было вовсе. Наручники стёрли запястье до крови. За эти дни она постарела ни на один десяток лет. По лицу вновь катились слёзы. Хотя, казалось бы, откуда им взяться? Она столько слёз пролила за всё это время, что не только организм, но и душа были иссушены до предела.

Однако этот вечер был совсем иным. Как обычно, в назначенный час ужина, одинокая лампочка под потолком загорелась и разогнала тьму вокруг, ослепив глаза. Но хозяин в этот раз спустился без подноса, с пустыми руками.

Теперь она сидела в большой ванной, наполненной горячей водой. Перед этим ей пришлось совершить небольшую прогулку по его дому. Впервые девушка увидела что-то помимо подвала, хоть и всего лишь малую часть. Подъём вверх по ступенькам занял немало времени. За долгое пребывание на одном месте, без возможности передвижения, ноги понемногу начали отказывать и теперь слушались не особо хорошо. Несколько раз во время подъёма она споткнулась, но каждый раз он удерживал её. Выглядел парень при этом заботливым и даже галантным. Странно, но она никогда не видела в нём агрессии или жестокости. Только забота. И это было самое страшное в этом человеке. Пальцы он ломал ей точно с таким же видом. Не было похоже, что похититель вышел из себя или хоть немного разозлился. Просто он бил молотком по её руке, абсолютно спокойно, будто забивает гвоздь. И сейчас она боялась, жутко боялась того садизма, что сокрыт под этой тонкой вуалью тёплых чувств.

В горячей воде было хорошо, напряжение из мышц ушло, боль ослабла. Она будто бы вновь очутилась дома. Если бы не этот человек рядом. Он обтирал ее обнаженное влажное тело мягкой губкой и мычал себе под нос какую-то старую мелодию. Его губы были слегка растянута в умилительной улыбке, а глаза были полны невинности. Из-под ванной торчала рукоятка револьвера. К дулу изолентой примотана пластиковая бутылка, чтобы в случае форс-мажора не наделать много шума. Мама учила его быть предусмотрительным. Но в этот раз всё прошло спокойно. Невеста слишком устала, чтобы капризничать. Пора укладывать её спать.

Негоже перед столь знаменательным днём девушке спать в подвале. Сегодня ночью ее ждёт комната для гостей. Там царит непроглядный мрак. Шторы на большом единственном окне плотно закрыты. Наручники крепятся к одному из металлических прутьев в изголовье широкой кровати, не очень удобно, но в этот раз она спит на мягкой перине, в тепле. Кляп тоже больше не понадобился. В вечерней чашке чая, что девушка выпила после приёма ванной, оказалось снотворное, которое всё дальше уносило её от реальности. «Спокойной ночи, милая. Завтра нас ждёт великий день» – говорит он, целуя свою пассию в лоб и выключая прикроватную лампу. Дверь в спальню закрывается. Слышно, как поворачивается ключ в замке.

Тьма. Тьма плавно растворяется. Из черноты возникают картины. Она видит себя. Маленькую себя во дворе своего дома. Девочка в синем платье прыгает через скакалку. Из дома выходит отец. Она видит его только со спины. Маленькая дочка тут же бросает скакалку и бежит к папе. Он подхватывает девочку на руки и кружится, крепко прижимая ее к себе. И тут невеста видит его лицо. У отца лицо похитителя. А девочка это не она. Её дочь. Их дочь. А он. Он всё ещё её отец. Только с лицом похитителя. И у них счастливая семья. Она видит себя на кухне. В фартуке и прихватке на руке. Она вытаскивает из духовки горячий яблочный пирог и зовёт семью за стол. Со двора входят ее «мужотецслицомпохитителя» и их «дочкаонажесама». Они втроем сидят за столом. Счастливые. В своем маленьком идеальном мире.

Яркий свет вдребезги, почти со звоном, разбивает эту идиллию. Шторы широко распахнуты. Он отворачивается от окна с громкими словами: «Доброе утро». Он больше не её отец. На его лице читается детская нетерпеливая радость, словно сегодня рождественское утро.

С этого момента всё будто в тумане. Что он подсыпал ей в чай прошлым вечером? Она никогда не принимала наркотиков, но теперь понимает, что примерно чувствуешь, словив приход. Часть её будто всё ещё здесь, наблюдает со стороны. А другая часть… её нет вообще, она отключилась, продолжает где-то далеко смотреть сны про счастливую семейную жизнь и стокгольмский синдром. Сквозь до самого вечера лишь моментами девушка приходит в себя, выхватывает какие-то фрагменты из реальности и задается вопросом: «Как я дошла до всего этого?». Она сидит перед трельяжем с большим зеркалом. Видит своё лицо, которое с трудом узнаёт. Тем временем некто расчесывает ей волосы. Пустота. Он подводит ей глаза и наносит пудру на это бледное лицо. Вновь пустота. Провал. Она с трудом стоит на ногах, пока на неё надевают пышное белое платье. Взгляд затуманивает белая мгла. Что это? Он покрыл её голову фатой?

«Скоро это закончится», – говорил он. – «Совсем скоро». Момент был близок. Она чувствовала. Но не могла найти отклика надежды в своём сердце. Она будто бы уже умерла. Много лет назад. А сейчас была всего лишь призраком себя, что в миллионный раз переживает свою трагичную судьбу. А кто же он, её мучитель? Почему в аду она, а не это чудовище? Во всём белом невеста сидела одна в спальне для гостей, по-прежнему прикованная наручниками к стальной кровати, и дрейфовала по своему сознанию, состоящему из обрывистых мыслей. А очередной суетные для мира день поздней осени клонился к раннему завершению. Тоскливый мрак, предвещавший скорую тьму, доверху заполнил комнату. Дверь открылась. Он стоял на пороге в смокинге и казался выше, чем был на самом деле. На его лице сияла широкая улыбка. «Пора», – тихо, почти шепотом произнёс этот человек.

Освободив её от цепей, похититель повёл невесту под руки через неосвещенные коридоры своего дома. Сквозь до запертых двойных дверей. Они распахнулись со скрипом, стоило жениху повернуть ручки, при этом на мгновение оставив девушку без присмотра. Запах тающего воска и пляшущий оранжевый свет вырываются из тёмной гостиной. Вдоль стен выставлено неисчислимое множество свечей. Длинный обеденный стол, укрытый белым полотном, уставлен множеством блюд и большим свадебным тортом. А у самой дальней стены стоит нечто вроде алтаря. «Идём», – говорит он, – «Пора познакомить тебя с мамой». Будто на настоящей церемонии, жених ведёт свою невесту к алтарю, только вместо гостей здесь зажжённые свечи, что лишь молча колышут своё пламя. Уже немолодая красивая и улыбающаяся женщина смотрит на них с фотографии. Перед рамкой стоит стальная чаша. В ней два кольца. Он опускает девушку на колени перед фото и поднимает фату. «Знакомься, мама. Вот она, счастье моей жизни». Неподвижное лицо молчит и продолжает улыбаться. Но сын разговаривает с ней. Он слышит, что она отвечает ему. "Благословляешься ли ты нас, матушка?", – спрашивает он фотографию. «Благословляю», – отвечает она, то ли с высоты своих Небес, то ли со дна его сознания. «Поднимись, дорогая», – говорит он невесте и помогает встать на ноги. Держа за здоровую руку, жених надевает кольцо на её безымянный палец. Потом вручает в руки второе. Прежняя ОНА бросила бы эту побрякушку психопату в лицо, схватила нож для свадебного торта и вонзила ему в грудь. И била бы, била, пока он не превратиться в кровавое месиво. Но больше нет прежней ЕЁ. Та девушка ушла. Куда-то далеко. Лишь безвольное тело осталось в этом грязном мире. В этом мрачном доме. Тело, наполненное немой пустотой повинуется, надевает кольцо на его палец, принимая этого человека в мужья. «Вот и всё», – говорит он, и его теплые губы прильнули к её губам. И это находит отклик внутри неё. Дикий вопль ужаса и боли доносится откуда-то из глубины. Значит ОНА ещё где-то тут. Но ОНА обречена. Матушкино благословление стало приговором. И сейчас он медленно, по садистски, приводился в исполнение.