Сны

Вы уже знаете, что Цуль стал единственным человеком, кто подружился с Джои. Возможно, для кого-то такая дружба банальная, неинтересная, для кого-то желанная, но нельзя осуждать чужие взаимоотношения, если они никак не касаются вас. Судьба свела этих двух юношей случайно: они стали одноклассниками. Сначала никто ни на кого не обращал внимания ввиду полной противоположности их характеров: Джои замкнутый и скромный, а Цуль общительный, энергичный, обаятельный. Продолжавшиеся беззаботное детство второго и ранние взрослые чувства первого, которые привели носителя в задумчивого одиночку. Они никак не могли пересечься. Но Цуль стал настолько обширной душой компании, что уже не мог не игнорировать закрытый нрав Джои и решил начать с ним общаться, а дальше сквозь постоянные преграды, холмы, противоречия и ссоры им все же создать общий язык и сдружиться. Помимо полной противоположности, у них были свои тараканы в голове. О тараканах Джои мы уже знаем: преданность барабанам, раннее взросление и закрытость, однако у нашего белобрысого паренька куда более глубокие ямы души, которые никак не обнаружить даже при тесном сближении. Он куда больше бедный ребенок с очень непростым характером.

Когда начинает разрушаться жизнь? С детства. В юном возрасте труднее всего определить вектор дальнейшего пути новорожденного человека, потому что при появлении на свет направление бесконечное количество. «Дети- зеркало родителей»,– и это подтверждает влияние воспитания на будущее ребенка. Чем хуже воспитание, тем хуже будет жизнь младенца. И наш Цуль изначально был лишен должного родительского внимания: его родители- типичные пьяницы- уже в пятилетнем возрасте отдали его в детский дом, посчитав сына «ошибкой, о которой стоит забыть». Первые годы его жизни были похожи на постоянное неосознанное переживание пытки угнетения самооценки. Разумеется, ранний ад вывел Цуль с счастливого пути- его состав слез с рельс и по инерции пошел вглубь леса, не успев толком пристыковаться с вагонами опыта, которые удержали бы его от ужасного социального и жизненного падения. Удача улыбнулась позже: мальчика усыновили после месяца в детском доме, где белокурый ребенок впервые увидел таких же, как он ребят: биологические падальщики никогда не выпускали сына из дому, сжигая его в своем негативе и злобе. Однако первая встреча со сверстниками была отголоском прошедших кругов ада. Все гнобили Цуля за цвет волос, эти глупые мальцы считали новенького каким-то неестественным, не таким как они. «Лучше бы ты не родился»,– порой малыши могут подбирать слова настолько ужасные и смертельные, что самый язвительный урод будет унижен и обижен, однако от внутренней смерти Цуля спасала непонимание сказанных угнетателями слов. Он просто не мог осознать всех чувств, заложенных в многочисленных проклятиях.

Я искренне благодарен тому, кто сидит свыше, благодарен судьбе, благодарен всем тем, кто соединил Цуля с новыми родителями. Отчим был музыкантом, успешно играющим на скрипке, а мачеха- конструктор легковых автомобилей, и оба этих человека являются самыми чудесными и прекрасными на этом свете. Они, взяв бедного мальчика под свое крыло, сразу стали ухаживать за ним и перевоспитывать его, меняя мировоззрение ребенка, почти утонувшего в непонимании, ужасе и отчаянии. Маленький Цуль так удивлялся всем ласкам и заботам вокруг себя, что полностью отрицал их, новых родителей и наступившую хорошую жизнь с потерянными детством. Новые попечители спокойно терпели все выходки, недовольства и отрицания своего пасынка, зная об ужасном прошлом его и с улыбкой следи за ним и его изменениями. Отчим сразу отдал любимого мальчика в местную школу искусства играть на балалайке (скрипок не хватало на всех учеников, а желающих на балалайке было слишком мало, поэтому ребенка и отдали на это направление), а мачеха позаботилась о школе. Все отвергал Цуль, мучительно избавляясь от гнилой кожуры, подожженной всемирным негативом к нему, но наконец, лист обелился, слезы горя и ужаса испарились, оставив место грезам счастья, а в глазах постепенно стало появляться Солнце. Аккуратно и тщательно беловолосый юноша стал контактировать с обществом, и так ему это понравилось, что из мальчика вышел тот самый бодрый и веселый, с каким мы и познакомились, Цуль. Но в белом листе остались черных порезы. Прошлое и быстрое взросление сыграли свою роль в этой бедной душе. Цуль с ранних лет стал осмысливать жизнь, имея на это свои окрепшие не по годам, но юный по опыту взгляды. Он видел спасение «хорошего» общества в истреблении «плохого», но понимал, что нужно начать с малого: поменять свое окружение, которому он собирался навязывать свои идеи. И тут перед юношей, который решил примерить эту маску правосудия и истины, возникла первая проблема в его амбициозном плане: поиск тех самых «плохих» и «хороших». Цуль знал, что душа человека куда сложнее, чем кажется на первый взгляд, но ведь он имеет дело с детьми. А дети настолько невинные, что колодцев в их сердца еще не образовалось, так что оставалось просто сдружиться со всеми (что было непросто, но куда проще, чем со взрослыми) и начинать обучать своих последователей. Похоже на совсем уж недетские игры. Среди детей, только-только вступивших в стадию подростков, уже было видна их принадлежность к «плохому» обществу, и Цуль собирался как можно скорее исправлять его. Но вот как исправлять- тут уже не узнаем не я, не мы, никто, кроме самого проповедника, который, возможно, имел даже планы кого-нибудь убить, однако никаких жертв не было и вряд ли будет, потому что судьба свела беловолосого злодея с Джои. Мы знаем, они нашли общий язык, сдружились, но главный герой был до того сложным человеком, что Цулю было очень сложно определить, что же скрывается за этим робким скромнягой. Долго метался проповедник между определением данной личности к лику святых или к темным силам. И в один из дней Цуль решил посетить дом Джои, чтобы окончательно решить, куда же деть этого непонятного одноклассника и что с ним делать дальше. Зайдя в комнату своего товарища, Цуль увидел барабаны и почему-то очень удивился, что у такого тихого парня, такой громкий инструмент, который никак не сочетался с его видом и уж тем более с характером. Тогда беловолосый паренек уже пять лет отучился в музыкальной школе, куда его пристроил отчим, успел проникся музыкой, уважал всех музыкантов, потому что сумел по-настоящему полюбить этот вид искусства и научился чувствовать звуки. Он попросил Джои сыграть на барабанах. Слушая быстрые удары палочек, имеющие свои отличительные тембры и звучания, Цуль был поражен, что бездушный стук способен задеть чувства, и ему открылись новые виды на музыку. Товарищ скромняги понял, что он ошибся в Джои и мог так же допустить такую же оплошность при оценивании других, несправедливо занеся их в черный список. Наш беловолосый товарищ осознал, что хорошее есть в плохом и его прежнее мировоззрение было категорически ложным и необоснованным, подкрепленным неопытными травмами детства, а еще он дивился, что мелодия стука способна так поменять человека и вдохновился своим новым настоящим другом. Цуль снова поменялся, став таким, каким мы его видим сейчас, осторожно подыгривающим своему товарищу-барабанщику, которому бесконечно благодарен за открытые глаза и которые ничего об этом не знает.

Они прекратили игру. Джои краем глаза увидел локоны длинных волосы, убегающих прочь, но не придал этому особого значения и аккуратно положил палочки на мембрану. Цуль облегченно выдохнул и тоже оставил в покое свой инструмент, став с места и потянувшись.

–Да, ты не растерял чувства ритма,– расслабленно и с каким-то душевным удовольствием сказал балалаечник.

–Оно уже сроднилось со мной,– усмехнулся Джои.

–Точно.

Послышались быстрые топота, и в комнату ввалились все, кто уходил услышать распорядок выступлений.

–Ну что?– поинтересовался Цуль.

–Девятые,– ответил дирижер, зашедший самый последний.– У нас есть время отрепетировать, так что все по своим местам!

Ребята стали усаживаться за свои инструменты. Андрей важно подошел к Джои, неся пульт и папку с нотами. Он поставил все за малым барабаном и негромко стал объяснять нашему герою:

–В основном партии не такие сложные. Открой, пожалуйста, «Интермеццо» в самом конце.

Джои взял с пюпитра папку, на которой черным маркером было написано: «Ударные». Листы страниц были засунуты в небольшие файлы и с надписями, на которых вместо привычных нот были изображены какие-то крестики, точки и другие знаки, более понятные музыканту, не знающему теорию. Вот появилось то самое «Интермеццо». Партии были написаны ручкой.

–Ты понимаешь, что здесь написано?– поинтересовался дирижер.

–Ну…да…,– скромно ответил Джои.

–Хорошо, я покажу тебе, когда играть. Я пока проведу настройку, а ты разберись в своих партиях, пожалуйста.

–Да, хорошо.

Дирижер отошел, а Джои погрузился в изучение крестиков, палочек, точек и смысла этих клякс. Пока наш герой упорно и трудолюбиво разбирался в нотах, впереди слышались поочередные звуки струнных инструментов, которые немного смешно от непривычного тона поднимались по ступенькам полутонов и останавливались на той ноте, которая оказывалась знакомой и привычной в своем звучании. Слегка уйдешь выше нужную тональность, ниже- то же самое. Это дело абсолютного слуха, где главным является опыт.

–Итак,– Андрей поднял дирижерскую палочку вверх,– открываем ,,Интермеццо”,– зазвучали перелистывания страниц.

–А разве мы не «Полноте, ребята!» будем играть?– спросил кто-то из оркестра.

–Нам сказали исполнить одно произведение, а «Полноте, ребята!» у нас получается как «цыганочка» какая-то, поэтому приготовились!– все опустились свои инструменты в готовое положение, пристально смотря на палочку.

Взмах. Джои стал отбивать ритм, но у него не получилось с первого раза, зато со следующего, когда Цуль играл свою партию с нужным темпом, барабанщик подстроился под общую игру. Там-там-там-там… Та-та-та… Довольно простой. Произведение было крайне интересным, а кульминация его заставляла дрожать от яркой игры всего оркестра. Новые член коллектива внимательно следил за действиями и знаками, готовый в нужный момент сыграть свою часть. И у него, пускай немного неточно, но довольно похвально выходило. Признаюсь, герой наш талантливый музыкант, но он сам об этом не знает.

Финальные три ноты, последняя из которых кончила «Интермеццо», прозвучали тихо, замечательно. Дирижер опустил руки и воскликнул:

–А теперь на сцену!

Сразу началась суета и шум: оркестр брал свои инструменты, стулья, пульты, нота и покидал кабинет, создавая неорганизованную толпу. Вот последний человек, словно песчинка в песочных часах, исчез в дверном проеме, а Джои только собрал все трещотки, коробочки, бубны в коробку и грустно вздохнул, ведь все это ударное доброе нужно было перенести только ему одному. Взяв малый барабан, наш музыкант уже приготовился к долгим и тяжелым походам туда-сюда с инструментами в руках, как вдруг в комнату вбежал Цуль.

–Андрей, Миша, возьмите тарелку и бочку, я заберу коробку!– вместе с беловолосым другом в комнату вбежали два стройных паренька и мигом унесли нужные инструменты. Цуль подхватил коробку и сказал:

–Пошли, я покажу тебе, где сцена.

И они пошли. Джои был невероятно счастлив, что ему не придется носить всю установку самому, и благодарил своего лучшего товарища за такую прекрасную и ценную услугу. Он старался успеть за шустрым балалаечником, сворачивая и следуя за ним по коридорам, один из которых упирался в открытую дверь, куда и повел главного героя Цуль. Небольшая лестница, сворачивавшая влево- и друзья оказались за кулисами огромной сцены, освещенной яркими прожекторами, на которой танцевали хореографы, громко топая ногами и активно бегая от шторы до шторы. Джои сразу был опьянен местом, где оказался. Когда ты смотришь выступление из зала, ты видишь обложку, но стоит заглянуть за кулисы, то все меняется кардинально: радостные лица на сцене меняются тревожными взглядами, уверенные движения- нервной тряской. Такие разные, но все же единые места. Уже готовился новый номер: хор девушек стоял и ждал выхода. Прекрасные девицы были одеты в одни и те же бархатные платья, которые в самом низу превращались в полупрозрачную дымку. Они нервничали, постоянно двигались, шепотом разговаривали и не могли остановить свой взгляд на чем-то конкретном. Они не сидели в креслах, стоящих вдоль стен за главной кулисой, а ждали выхода. Джои смотрел на них, и ему передавалась та тревога, какая бывает перед шагом на всеобщее обозрение и на растерзание оценке зрителей твоих талантов. Впереди столпились ребята из оркестра, разбирающие стулья. Герой с другом подошли и поставили инструменты рядом с уже прибывшими тарелкой и бочкой. Противный холод в руках усугублял резкое понижение уверенности ударника. Цуль, видя нервозность своего друга, положил ему руку на плечо и сказал:

–Все будет нормально. Это не расстрел, так что успокойся и посмотри выступление остальных за кулисами, а сам сосредоточься.

Джои так и сделал. Сев на лавочку, стоявшую еще вдоль стены, наш герой смотрел на концовку выступления танцоров и посматривал на волнение девушек. Его мысли были хаотичными и невнятными. Он думал то о том, то о другом, но не за что было сознанию зацепиться. Беспорядок в голове убрали аплодисменты и уход хореографов со сцены.

Наступила очередь певиц. Ровными колоннами с двух сторон, они выходили из-за кулис, похожие на пух, плывущий рядами по небольшому пруду где-то в глубине небольшой рощи, разрезанной речушкой, устилающей берег камнями и песком. Три ряда юных девиц выстроились по росту: от самых низких к высоким. И вдруг на сцену со стулом и гитарой в руках вышла та самая девушка, сидевшая в небольшом помещении и певшая приоткрытому окну, которую увидел Джои и, вновь узнав знакомую незнакомку, обомлел. Его глаза непривычно жадно запоминали очертания ее стана, а руки дрожали и предательски потели от еще большего переживания, совмещенного с нервами будущего выступления. Сердцебиение разрывало грудь и шею, а уши не слышали никакого шума, который творился за сценой ввиду обильного шепота будущих выступающих. Мурашки злобной щекоткой, словно волны, набирали силу в руках и уходили в ноги, мешая нашему герою усидеться на вмиг ставшей неудобной скамейке. От переживаний, мыслей и чувств барабанщика спас громкий звук стука ножки стула о пол. Девушка села и положила на свои колени гитару, настроив стойку с микрофоном.

–Хор «Девы» представят адаптация песню рок-группы Ra… Radio… Radiohead Cree… «Creep»,– по всему залу прокатился монотонных голос одного из членов жюри, который в сторону прибавил, забыв выключить микрофон.– Ну и названия…

Затишье. Девушка поправила что-то на гитаре, обернулась к хору, кивнув головой о готовности к началу выступления, затем вернулась в прежнее положение, зажала нужный аккорд и начала играть. Небольшой и тихое гитарное вступление- хор запел:

When you were here before

(Я утопаю)

Couldn’t look you in the eyes

(В этих глаза)

You’re just like an angel

(Ведь ты словно ангел)

Your skin makes me cry

(На небесах)

You float like a feather

(Ты просто порхаешь)

In a beautiful a world

(Где-то там надо мной)

And I wish I was special

(И все напрасно)

You’re so fuckin’ special

(Ты слишком прекрасна)

But I’m creep. I’m weirdo

(А я лишь пыль, если честно)

What the hell I’m doing here?

(Боже, что я здесь забыл?)

I don’t belong here

(Мне здесь не место)

I don’t care if it hurts

(Я хочу измениться)

I want to have control

(Стать сильной душой)

I want perfect body

(И красивое тело)

I want a perfect soul

(Чтоб быть рядом с тобой)

I want you to notice

(Что бы ты замечала)

When I’m not around

(Что меня рядом нет)

You’re so fuckin’ special

(И все напрасно)

I wish I was special

(Ты слишком прекрасна)

But I’m creep. I’m weirdo

(А я лишь пыль, если честно)

What the hell I’m doing here?

(Боже, что я здесь забыл?)

I don’t belong here

(Мне здесь не место)

Все эти строки хор пел так спокойно, волшебно и нежно, что невольно окутываешься в это пение, укрываясь мягкими и высокими нотами, которые идеально и слаженно брали все певицы. Казалось, большего ждать не придется, но хор удивил еще больше:

She’s running out again

(И вновь она поет)

She’s running out

(И исчезает)

Run, run, run, run

(Прочь, прочь, прочь, прочь)

Такие высокие и протяжные ноты были исполнены громко и ярко, а потом затишье. Петь начала девушка с гитарой, легонько и не менее красиво. Джои не спускал с нее взгляда и еще больше восхитился поразительной незнакомой.

Whatever makes you happy

(Но это неважно)

Whatever you want

(Что манит тебя)

You’re so fuckin’ special

(Ты слишком прекрасна)

I wish I was special

(И все напрасно)

But I’m creep. I’m weirdo

(А я лишь пыль, если честно)

What the hell I’m doing here?

(Боже, что я здесь забыл?)

I don’t belong here

(Мне здесь не место)

I don’t belong here…

(Мне здесь не место…)

Конец. Девушка встала и поклонилась. С зала послышались редкие хлопки зрителей. Тихо, молча, незаметно, хор спорхнул со сцены, многие певицы со слезами грусти и печали шли за кулисы. Джои не прекращал смотреть на стул, который остался на сцене и который вскоре убрали, но он продолжал настойчиво смотреть в одну точку. Из далекого состояния нашего героя вывел Цуль щелчками пальцев перед носом:

–Не спи. Наш выход. Готов?

Джои вздрогнул, отвлеченный от чувственной задумчивости, и как-то боязливо посмотрел на Цуля. После опознание своего лучшего друга нервно вздохнул.

–Да,– тихо ответил барабанщик.

–Точно?– ухмыльнулся беловолосый парень.

–Наверно,– робко сказал наш герой.

–В любом случае,– Цуль положил руку на плечо Джои,– этот конкурс- проверка наших сил, а ты вообще гость, приглашенный в последний момент, так что успокойся и не переживай. Все будет хорошо.

–Надеюсь…

–Пошли,– товарищ пошел к своему инструменту, чтобы вместе со стулом и пультом с папкой выйти на сцену.

Джои встал. Многие уже расставили стулья, пюпитры с нотами и инструменты на сцене, выход оркестра был не таким грациозным, как хора, однако и размах у музыкантов больше. Наш барабанщик посмотрел на весь свой инвентарь и решил начать с бочки. Взяв ее, он пошел на сцену, от которой его отделяли несколько шагов. На встречу Джои бежали несколько ребят, они прихватили оставшиеся инструменты и так же быстро поставили все на пол. Герой посмотрел на эту беготню, и в груди у него что-то сжалось от огромного давления, появившегося именно в этот момент. Руки дрожали. Колени подкосились, дыхание участилось, сердце снова било все тело изнутри, холодные капли пота непослушно падали на одежду. Сделав волнующий вдох и выдох, Джои вышел из-за кулис, ослепленный многочисленным и разноцветным светом. На деревянном полу, покрытом сверху серым лаком, было холодно. Здесь бушевал свой особенной сквозняк, моросящий выступающих. Зала не было видно, словно больше ничего не существует, кроме этой сцены, ничего, кроме этих людей, вышедших из-за кулис, за которыми существует тот привычный мир, но на сцене… его нет. Джои обходил всех сидящих, волнующе смотрящих на барабанщика. Он поставил бочку, сел на уже поставленный стул и стал щериться в уже приготовленные ноты. Паника. Паника охватывала несчастного новичка, впервые очутившегося на холодном полу пред границей мира, за которой пустота. В голове бардак. Ноты расплывались перед глазами, погрузившись под жидкость непонятного происхождения. Дрожащие руки взяли палочки, растерянные глаза посмотрели на дирижера, стоявшего прямо на границе конца реальности. Андрей поднял руки. Все приготовились. Сейчас оркестр будет играть свою музыку для никого.

Взмах. Игра началась с четкого вступления Джои. Руки его дрожали, но по уже выработанной технике не подводили своего хозяина. Ноты расплывались перед глаза еще из-за яркого света прожекторов. Остальные инструменты вступили вслед за ударными. В голове нашего героя стали кружиться разные мысли, мешающие к полному сосредоточению: «Какой темный зал… Что же там дальше в партии? Точно ли у меня есть ноты? Как странно, что я здесь, хотя час назад был дома. Руки дрожат. Успокойтесь! Спокойно! Ты отыграешь этот номер и уйдешь, забыв обо всем…» Вдруг Джои вспомнил незнакомку. Невозможно забыть ее черты… Ее пение убрала окружающую музыку на второй план. Он потерялся. Не слышит мелодии, только ее голос, и руки начинают подыгрывать не тому. Джои замечал раздраженные взгляды музыкантов, они были чем-то недовольны. Он понял, чем… Но он не мог прекратить играть, слышать ее пение, слышать то, что он слушал обычно, не мог убрать какофонию в своих ушах, закрыть их. Шум не отпускал его, яркий свет не отпускал его, незнакомка не отпускала его… Руки Джои не останавливались, он взглядом осматривался в поисках хоть какой-нибудь помощи, но встречал лишь злобные, раздраженные, печальные глаза своих коллег. Вдруг он встретился с растерянным Цулем, который продолжал играть, но опечаленно и непонимающе смотрел на своего друга. Шум в голове Джои только усилился, подпитываемый стыдом и страхом. Он не мог смотреть на грустное лицо своего лучшего друга и продолжил осматриваться. Тяжелый, строгий, угрожающий взгляд Андрея полностью сломил Джои, и он прекратил играть. Руки, наконец, остановились творить хаос, а голос незнакомки стих, оставив нашего героя в несправедливом и жестоком одиночестве. Шум предательски исчез. Осталась лишь играть оркестра, продолжавшего пытаться скрасить выступление концовкой, но без барабанов все было пусто…

Как только прозвучал последний аккорд, Джои встал и убежал. Убежал со сцены, убежал от границы перед пустотой зрительского зала, который его не принял, убежал от тех взглядов, которые он предал, убежал от шума в ушах, убежал от ее голоса, убежал от барабанов. Коридоры пытались остановить его, но внезапно открывающиеся двери слишком коротки, чтобы дотянутся, а поворот предсказуемы, чтобы загнать героя в угол. Вновь удивленные глаза ловили лишь бегущий силуэт, а слезы незаметно падали на пол, и кто подумает, что это слеза, а не какая-нибудь вода, случайно пришедшая из приоткрытой бутылки неаккуратного человека. Кто поймет незнакомца, если он сам для себя является незнакомцем?

Предательский, быстрый топот бегущих туфлей привлекал лишнее внимание к горю несчастного. Джои хотел исчезнуть из этого мира, появившись в спокойном рае, где его слезы обретут смысл, ведь их никто не будет сдерживать от стыда, страха и одиночества. Конечно, все это преувеличение чувств, но как же оно мучительно.

Быстро забежав в кабинет и взяв свои вещи, наш герой быстро помчался прочь от этого здания, где он ощутил что-то новое, которое всегда хотелось почувствовать ему, но странные стуки, ставшие подло нервными, все испортили, омрачив первый опыт игры на сцене. Позади слышались топота догоняющих ребят, поэтому Джои ускорился, надеясь, наконец, выбраться отсюда. Многие коридоры были уже позади, кабинеты остались неизученными, а прохожие так и не удостоились скромного и разочарованного взгляда паренька, стремительно искавшего свободы. Джои бежал к парадной двери, большой и стеклянной, минуя колонны, преданно сдерживающие тяжесть всего здания на себе и оберегающие просторный вестибюль, красивый и мраморный. Послышалось прощальное закрытие двери. Теплый ветерок шевелил еще голые ветки. Небо было ясным, и лишь небольшие облака выстраивали свой рельеф на небосклоне, постоянно меняющийся и уникальный. Солнце слепило всех, кто решил насладиться голубым чудотворцем, оставляя слегка вытянутые тени на Земле. Расстегнутый пиджак Джои вдруг с кем-то столкнулся. Слезы мешали видеть что-либо, и наш герой упал на теплый асфальт. Протерев свои глаза, расстроенный юноша еще больше застыдился и виновато посмотрел на свою жертву. Обомлел. Напротив него так же сидела та самая незнакомка, причина суеты его мыслей и души. Она была все в том же платье, обтянутом в области талии ремешком. Ее лицо удивленно смотрело на героя, и какое же оно было красивое. А глаза… Они темные, словно самое черное в мире, и глубокие, будто в них и есть весь этот мир. Девушка смотрела этими прекрасными глазами на неуклюжего юношу и спросила:

–Ты тот барабанщик из оркестра?

–Д… да,– скромно и стыдливо ответил Джои.

–ты видел мою репетицию в комнате?

–Да…

–Ты так прекрасно играешь!– незнакомка приблизилась к сидящему на асфальте Джои.– Твоя игра- это настолько удивительно и прекрасно! Жаль я не смогла посмотреть твое выступление с оркестром. Уверена: ты был великолепен!

Джои опустил голову.

–Как тебя зовут?– неожиданно спросила девушка.

–Джои…,– тихо промолвил герой.