Миллефиори

С тех пор они всегда дружелюбно болтали, встречаясь. А когда Наташа дала Даниле почитать сборник стихов своего любимого Бродского, оказалось, что они любят одни и те же стихи.

Через неделю Громов пригласил её в театр на оперу «Садко», где он пел арию индийского гостя:

Не счесть алмазов в каменных пещерах,Не счесть жемчужин в море полудённом —Далёкой Индии чудес…

Они провели приятный вечер в театральном кафе.

Завораживающая красота, редкий цвет и внушительный размер – это всего лишь поверхностное описание этого печально известного «прóклятого» камня. Словно серийный маньяк, он убивал своих владельцев многие века. Началась его кровавая история в XVII веке в Индии. Синий бриллиант с фиолетовым отливом сразу же привлёк внимание путешественника и торговца драгоценностями Жан-Батиста Тавернье. В 1668 году он привёз камень во Францию, где продал королю Людовику XIV.

Впоследствии Жан-Батист был растерзан собаками, а король Людовик XIV встретил свою смерть от гангрены, которая развилась оттого, что он наступил на ржавый гвоздь. Алмаз «Надежда» перешёл к другому правителю, Луи XVI, который подарил великолепный камень своей возлюбленной – МарииАнтуанетте. Как известно, жизнь этой женщины оборвалась на гильотине 16 октября 1793 года. По слухам, во время казни на груди у Марии-Антуанетты висела подвеска с алмазом «Надежда».

Затем таинственным образом прóклятый камень пропал из поля зрения общественности на два десятилетия. Обнаружился он (вернее, его часть) в 1813 году в одном из ювелирных магазинов Лондона. Там его купил англичанин Генри Фрэнсис Хоуп, который впоследствии завещал драгоценность своему племяннику Генри Томасу. Но долго наслаждаться роскошным наследством у Генри Томаса не вышло: он скоропостижно скончался практически сразу же после того, как бриллиант стал принадлежать ему. Затем обладателем камня стал лорд Фрэнсис Хоуп, который подарил его своей невесте Мэй Йохе. Через год после их свадьбы мужчина обанкротился, и они были вынуждены продать камень. Однако проклятие камня не оставило их семью. Как только финансовое положение пары стало более стабильным, Мэй открыла гостиницу и назвала её «Голубой алмаз». Не прошло и полугода, как она сгорела дотла. Сама женщина умерла в нищете.

Впоследствии владелицей камня стала американка Эвелин Уолш МакКлин. Она так любила этот красивый алмаз, что хранила его под подушкой и любовалась им при каждом удобном случае. Сын Эвелин погиб в автокатастрофе, а муж спился и попал в сумасшедший дом. Женщина так и не смогла оправиться от горя и в скором времени сама скончалась.

Любопытно, что вторая часть знаменитого индийского бриллианта была куплена английской влюблённой парой. Десятого апреля 1912 года новые владельцы камня поднялись на борт лайнера в порту Саутгемптона. Это был «Титаник». Согласно одной из версий, именно этот прóклятый алмаз виновен в трагической судьбе легендарного судна и гибели полутора тысяч человек на нём.

Сегодня уцелевшая часть бриллианта «Надежда» хранится в Смитсоновском музее. Однако многие считают, что кровавая история камня не закончится, пока он не будет возвращён на свою родину, в Индию.

Наташа отложила книгу и обвела взглядом комнату. Она всё чаще думала о Громове и ничего не могла с этим поделать. Что-то в нём заставляло Наташу становиться другим человеком, не таким чётким, сухим и жестковатым, каким она обычно была на работе. Она боялась признаться себе в том, что Данила ей очень нравится. Надоедливые мысли долго не давали уснуть. Подушка казалась жёсткой, как камень. Наконец она забылась тяжёлым сном…

Наташа опять собиралась в театр. Она сидела у туалетного столика и примеряла украшения. Сегодня ей хотелось быть особенно красивой. Но вдруг…

– Тсс, – шепнул Данила, поглаживая указательным пальцем её мягкие губы. – Кажется, я знаю, что нужно делать.

Он крещендо запел арию индийского гостя «Не счесть алмазов в каменных пещерах…», а затем схватил мигающий ярким светом кровавый алмаз и швырнул его в зеркало. Осколки посыпались ей на голову, на плечи, на туалетный столик. И вдруг она услышала настойчивый и очень громкий мамин голос:

– Сделай то, что должна. Всё зависит от тебя. Сделай это сейчас… Доченька!

Наташа открыла глаза. Над кроватью стояла Людмила Павловна. От неё привычно пахло витаминами, йодом и ещё какими-то лекарствами.

– Тебе, видимо, снилось что-то нехорошее, Таточка. Пойдём, ужин готов.

А в пятницу грянул скандал. Из комнаты балерин пропали старинные драгоценности. В коммуналку зачастили следователи, нудно допрашивали жильцов, снимали отпечатки пальцев, о чём-то вполголоса переговаривались с сёстрами Ефимовыми, стойко пахнущими валерьянкой. Среди жильцов царили разброд и шатание. Все как-то притихли и подозрительно взглядывали друг на друга, встречаясь на кухне. Поползли слухи, что грабитель вынес ювелирные украшения с изумрудами, сапфирами и бриллиантами общей стоимостью около ста восьмидесяти тысяч евро, а также пятьдесят тысяч долларов, которые сёстры копили на новую отдельную квартиру и приготовили для первого взноса.

На пальце у Наты много лет тускло поблёскивало старинное кольцо с жемчужиной, подаренное родителями на совершеннолетие. Вдруг эта жемчужина за один день почернела, и мама, суеверно боявшаяся приворотов, наговоров, сглазов и прочей колдовской дребедени и внимательнейшим образом ежедневно проверявшая коврик перед входной дверью на предмет заговорённых иголок, убеждённо заявила, что украшение приняло на себя особо сильный сглаз, направленный на Таточку злостными министерскими завистницами. Сегодня Ната по многолетней привычке зачем-то надела его вновь.

Низкорослый лысоватый следователь, который по очереди обходил все комнаты, внимательно уставился на злополучное кольцо.

– Следователь Аникушин Степан Геннадьевич. Проведённые следственно-разыскные мероприятия показали, что в четверг в квартире в полном одиночестве длительное время находились только вы, Наталья Петровна. И похоже, именно вы хорошо знали, где и какие драгоценности хранятся в комнате Ефимовых. Так что попрошу до выяснения всех обстоятельств город не покидать. Ваш паспорт!

Наташа попыталась пошутить:

– К сожалению, быть красивой в новом паспорте у меня тоже не получилось.

Но следователь строго сказал:

– Беру с вас подписку о невыезде, гражданка Киселёва. Вызовем на допрос повесткой, ждите.

Наташа вспыхнула от негодования, но молча всё подписала. В четверг она действительно брала отгул, но всего лишь затем, чтобы он не пропал. В этот день она сделала генеральную уборку и наслаждалась своей любимой книгой «Одержимые блеском» Аджи Рейден о драгоценных камнях. Так, похоже, сон в руку. Вот попала как кур в ощип!

После ухода следователя нужно было хорошенько подумать. Итак, спокойно, Наталья Петровна. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Рассмотрим подозреваемых. Начнём от двери. Дядя Коля Никаноров. Денег нет, а выпить любит. Дверь в его комнату – напротив Ефимовых. Заскочить и взять то, что плохо лежит, – дело трёх минут. Да и детективов он начитался.

Шурик. Трусоват, конечно, паренёк. А вот повод у него тоже есть. Сейчас все пересдачи платные. Даже Тамару с её слепой материнской любовью исключать нельзя. Подождите-подождите… Вспомнилось, что в четверг, когда Наташа мыла пол, хлопала дверь. Как она могла забыть! Она ещё выглянула посмотреть, кто это. И увидела Шурика! Он широкими шагами промаршировал к себе, прижимая к груди коробку с новой микроволновкой. И да, Наташе показалось, что она совсем не тяжёлая. А что на самом деле было в этой коробке? Позвонить Альке? Опасно, ведь ключи от коммуналки могли остаться и у Шишковых, и у Гальпериных, и даже у Морозовой. Конечно, Алька в последнее время сюда зачастила… Господи, о чём это я? Нет, только не она!

Коммуналка странным образом сплачивает людей. Они много лет живут вместе, видятся каждый день. Коммуналка учит верить и не верить друг другу, ссорит и сдруживает, заставляет ненавидеть и любить.

Тата всем сердцем любила свою коммуналку и людей, её населяющих. Гальперины, Шишковы, Ефимовы, Малашуки, дядя Коля – да все они почти родные. Невозможно было даже на минуту подумать о ком-то из них как о преступнике.

Тогда кто вор? Странным образом заселившийся прямо перед ограблением Данила Громов? Не похоже, он такой открытый, милый и обаятельный. Нет, нет и нет!

Думай, Наташа, думай! Расстроенная, Ната решила выпить чаю и ещё раз хорошенько поразмыслить над ситуацией. Распахнув дверь, чуть не наткнулась на дядю Колю, который вдруг старательно и суетливо стал отряхивать свои видавшие виды брюки.

– Что это вы здесь отираетесь? Денег в долг не дам!

Увидев серьёзное лицо и нахмуренные брови Киселёвой, дядя Коля по-своему подбодрил её:

– Да брось грустить, Ната, будет и на нашей улице мордобой и попойка! Всё найдётся, наши это сделать точно не могли.

Поставив чайник, она попыталась зажечь огонь, но электрозажигалка почему-то не работала. Подумала: «Папа придёт нескоро. У родителей сегодня вторая смена. Кто б мог починить? Схожу к Даниле!»

Громко стукнув в дверь с номером четыре два раза, Наташа решительно ворвалась в комнату и застыла. Дверь сама захлопнулась от сквозняка с пушечным выстрелом.

Дверцы голландки были открыты. Данила согнулся у печки в странной позе. Растерянное лицо было измазано сажей, а в руках он сжимал железную старинную шкатулку с вензелями.

– Это не то, что ты подумала…

Наташа рванулась с места и через полминуты была в своей комнате.

Когда вечером в дверь постучали, она была уверена, что это он. Данила в новом тёмно-синем костюме выглядел очень презентабельно.

– Ты позволишь мне снять пиджак? Сможешь увидеть мои подтяжки. – Он многозначительно поднял брови и улыбнулся.

Наташа покраснела и вздёрнула подбородок:

– Да пожалуйста!

Данила прошёлся по комнате, взял раскрытую книгу, лежавшую на тумбочке.

– «Помолвочные кольца Виндзоров: прóклятый рубин, кармический сапфир и порочный изумруд». Хм… На тему дня, как говорится.

Наступила неловкая пауза.

Наташа подошла к окну. Звёзды поблёскивали, как сверкающие грани драгоценных камней. Щемящее чувство тоски не покидало её. Мир – яркий, радостный, счастливый – рухнул в одночасье. От него ничего не осталось. Разочарование – самое сильное из человеческих чувств. Не обида, не ревность и даже не ненависть. После них хоть что-то остаётся в душе, после разочарования – только пустота. Неужели его обман оказался камнем, лежащим на их дороге к счастью? Ну что ж, придётся расстаться с мечтой. Вздохнув, она решительно повернулась к молодому человеку.

– Видишь ли, Данила, я успела рассмотреть шкатулку, которую ты хотел спрятать. Я всё поняла, там драгоценности. И я должна рассказать об этом следователю.

– Та-а-ак, Хичкок на один бок. В этом дурдоме болеют даже санитары. Этого-то я и боялся.

Наташа горько усмехнулась и посмотрела ему прямо в карие выразительные глаза.

– Ну и что ты будешь сейчас делать? Вырубишь меня, уложишь в ванну и зальёшь кислотой? Так у нас здесь коммуналка…

– Да я и сам не знаю, что делать. Я в полном отчаянии. Такие совпадения бывают, может быть, раз в столетие. Дурак, просто дверь забыл закрыть.

А потом резко схватил Наташу за плечи…

* * *

Собирая грибы, Громов думал: «Всё проходит, но всё остаётся. Ничего не уходит совсем, ничего не пропадает, а где-то и как-то хранится, хотя мы и перестаём это воспринимать. И разные случаи, хотя бы о них все забыли, всё-таки дают свои плоды. Вот поэтому-то хоть и жаль прошлого, но есть живое ощущение его вечности. Без него жизнь стала бы бессмысленной и пустою».

Размышляя, Данила подошёл к огромному полутораметровому муравейнику и стал наблюдать за его суетливой, но в то же время упорядоченной жизнью. К нему вела благоустроенная сеть проторенных муравьями троп и дорог. По одной из них несколько крупных муравьёв-носильщиков тащили добычу – зелёного, почти изумрудного, с перламутровой блестящей спинкой жука. Это зрелище напомнило Даниле события семилетней давности, так изменившие его судьбу.

Он не знал, кто пишет сценарий его жизни, но понимал, что чувство юмора у него определённо есть. Как можно ожидать встретить большие чудеса в космосе, например, если наш собственный мир полон самых удивительных чудес?! И улыбнулся, вспоминая.

…Он резко схватил Наташу за плечи. Он влюбился в эту серьёзную, строгую и нежную девушку с невероятным апельсиновым цветом волос с первого взгляда и намеревался бороться за своё счастье.

– Так ты подумала, что я… Как же ты могла?

Наташа попыталась вырваться.

– Подожди. Дай мне десять минут, послушай, и ты всё поймёшь. Когда я получал ордер в эту коммуналку, тётка в исполкоме пошутила, что в непростой дом меня заселяет. Мол, жил там до революции богатейший купец Елизаров и прославился тем, что скупал драгоценности. Он собрал такую коллекцию, что ему завидовали все богачи города. Ну а в революцию драгоценности экспроприировали, самого его, естественно, арестовали и сослали к чёрту на кулички, где он и пропал навсегда. В двадцатые – тридцатые годы многие пытались найти здесь остатки знаменитой коллекции: и полы взламывали, и подоконники отрывали, и стены простукивали, а потом всё затихло, забылось.

И вот лежу я в пятницу, о краже у Ефимовых размышляю: сапфиры, рубины, изумруд… И как-то параллельно, по ассоциации, что ли, думаю: «А вдруг и вправду где-нибудь лежат они, камешки купеческие, улыбаются?» Вскочил, стал комнату осматривать. Понял, что с 1917 года здесь ремонт делали как минимум раз восемь, всё заменили. И только печкаголландка со старинными изразцами осталась с тех времён. «Чем чёрт не шутит?» – подумал и стал аккуратно каждый изразец простукивать. Слух у меня отличный, музыкальный, ты знаешь. И вот показалось мне, что один изразец по-иному резонирует. Ну не рушить же печку из-за этого! Решил с фонариком внутрь заглянуть, а там рассмотрел кольцо стальное. Значит, что-то действительно изнутри в изразец вмуровано! Здесь такой азарт мной овладел, что схватил я кочергу, зацепил за это кольцо и рванул со всей дури! Шкатулка выпала! Именно в этот момент ты и влетела в комнату.

Я был так ошарашен, что ни о чём, кроме находки, думать не мог, поэтому сначала обтёр шкатулку от сажи и грязными дрожащими руками открыл её. Она доверху была набита перстнями, брошами, ожерельями, цепочками, серьгами. На дне лежали два браслета необыкновенной красоты. Я схватил самое скромное кольцо с изумрудом и помчался к ювелиру, который подтвердил подлинность камня и оценил его в весьма приличную сумму: «Знайте, молодой человек, это шедевр тонкой ручной ювелирной работы. Видите, на нём каждый из шести овальных гранёных бриллиантов окаймляет золотая витая вязь, присоединяя их к изумрудной шапочке, очень похожей то ли на жёлудь, то ли на скарабея. Сейчас таких мастеров уже не найдёшь. Да и камень чистой воды».

Сначала я невероятно обрадовался и почувствовал себя графом Монте-Кристо. Ещё бы: я нашёл настоящий клад! Но затем страшно растерялся, ведь найден он совершенно не вовремя: учитывая похищение у Ефимовых, я со своими камнями сразу же попадаю в число главных подозреваемых. Но потом успокоился, вспомнил, что по закону стоимость четверти клада достаётся нашедшему, и сходил куда следует. Теперь всё в порядке и всё законно.

А сейчас о главном. После развода, выбившего меня из седла, я думал, что недостоин счастья, что его уже не будет в моей жизни, и боялся даже мечтать о нём. Но теперь…

Он достал из кармана кольцо с изумрудом старинной огранки, напоминавшим жука с блестящей спинкой, в таком необычном обрамлении, что от него невозможно было оторвать взгляд.

– Можно, я надену его тебе на пальчик? Я люблю тебя, моя девочка.

Наташа плакала и не могла остановиться. Горечь, неизвестность, облегчение, радость, невероятность происходящего смешались в фантастический коктейль и не давали успокоиться.

Данила заглянул ей в заплаканные глаза:

– А ты знаешь, что слёзы имеют такой же состав, как и плазма крови? Это ценная жидкость, не трать зря. И вообще, мадам, наденьте нужное лицо, изображайте радость. Вам только что сделали предложение. Ну что? Теперь вместе? В горе и радости?

– Да!

– А можно я буду звать тебя Тусей?

Свадьба была шумной и весёлой. Когда пели друзья Данилы из оперного театра, на столе тонко звенели бокалы. Даже дядя Коля храбро спел соло свою любимую:

Всё будет, всё будет:Коньяк, и цыгане,И девки в ажурных чулках…

Ему азартно подпевал хирург Юрий Бранников, нежно приобнимая Алю Гальперину.

Преступников так и не нашли. Украденные у Ефимовых раритетные драгоценности и теперь разыскивает Интерпол. Однако специалисты сомневаются, что они будут найдены, так как воры в подобных случаях просто вынимают из украшений камни и продают их.

Через год после описываемых событий у Громовых родилась дочка Арина. Теперь только две семьи – Киселёвы и Громовы – живут в бывшей коммуналке. Однако на Новый год все её прежние жильцы по старой памяти собираются здесь. Наташа оставила работу в министерстве, окончила курсы геммологов при Birmingham City University и стала весьма авторитетным специалистом в этой области. Теперь драгоценные камни – это не только её хобби, но и высокооплачиваемая работа. Недавно к ней обращалась Национальная ассоциация Великобритании по вопросу проверки подлинности камня в короне королевы.

Тринадцать километров

Посвящается маме

Валентина Алексеевна выглянула в окно кабинета и покачала головой: за теплицей курил рослый семиклассник Михеев. Учиться Витя не хотел, учителя еле натягивали ему дежурные тройки, но в жизни мальчишка был расторопным и смышлёным.

Сейчаc директрису занимали другие мысли. Закончилась короткая вторая четверть, начались зимние каникулы. На пятое января она заказала тридцать билетов в цирк. Для сельских ребятишек поездка в город – большая радость. До столицы – сто шестьдесят километров. Немного, но, когда везёшь детей, всегда волнуешься. Валентина Алексеевна сходила к шефам на кирпичный завод, там выделили автобус. Правда, водитель ей не понравился, но директор сказал, что других нет и не будет.

С погодой в субботу не повезло: с самого утра порывистый неуютный ветер нёс крупные хлопья снега. Вместе с пионервожатой Алёной, не поступившей в прошлом году в пединститут, проверили, тепло ли одеты дети. Выехали рано, поэтому успели в музей, пообедали в кафе, а в три часа началось цирковое представление. Поглядывая на акробатов, Валентина Алексеевна озабоченно пересчитывала детей. Лица их светились счастьем. Когда на арене появлялись клоуны, оглушительный хохот простодушного Михеева взлетал под самый купол.

Выехали уже в сумерках. В автобусе было тепло и весело, Михеев изображал укротителя, корчил зверские рожи. Через час усталость взяла своё, все затихли, задремали. Валентина Алексеевна не спала, задумчиво посматривала в окно. Когда до дома оставалось километров пятьдесят, мотор внезапно взревел, чихнул и заглох.

Водитель сплюнул:

– Во цирк! Сломались!

Постепенно автобус остывал, все задвигались, зашушукались, стали застёгиваться.

– Адам! Нужно что-то делать, иначе дети замёрзнут!

– А я при чём? Это ваши дети.

– Ну, знаете! А автобус, между прочим, ваш. И я не умею его чинить! И не ухмыляйтесь, не та ситуация.

– А чё мне – плакать? Оплата у меня почасовая. Часики тикают, денежки капают. Кожух и валенки тёплые, рукавицы меховые. Хоть всю ночь могу сидеть. Да и генератор ремонту не подлежит.

– Адам! Вам придётся пойти за помощью. Двадцать градусов мороза! Пожалуйста, я вас очень прошу. Мы не можем рисковать здоровьем детей.

– Га-га-га! До ближайшего посёлка тринадцать километров. Метель вон разгулялась. Я что, похож на идиота?

– На этот счёт я оставлю своё мнение при себе. Дети! Встали! Давайте попрыгаем! Раз, два, три!

Раз, два, три! Адам, время идёт. Через час мороз усилится, собирайтесь, вы ведь мужчина, в конце концов!

– Сказал, не пойду.

– Вы, конечно, очень продвинутый человек, долго сидели, много о чём думали… Вот и подумайте…

– Не трави баланду. Я ж только год быком отпахал, а потом меня оправдали вчистую!

– Ну вот что! Раз так, тогда за помощью пойду я! Слушайте меня внимательно, Адам. Вы пойдёте в ближайший лесок, нарýбите дров, разведёте костёр рядом с автобусом и будете греть детей. Вы будете следить, чтобы никто из них не обморозился, будете бегать с ними, будете рассказывать им сказки, чёрт побери! И видит бог, если хоть с одним ребёнком что-нибудь случится, я железно обещаю вам второй срок. Как там у вас говорится? Зуб даю! Дети, всем слушать Адама Антоновича! Спать нельзя. Каждый присматривает за своим соседом. Михеев! Витя! Ко мне! Ты остаёшься за старшего. Я вернусь на другом автобусе часа через три.

– Алексеевна! Ты что? Совсем сдурела? Куда ты в таком прикиде собралась? Наклонись, я тебе что-то скажу. Я ж не бездарный фраер. Да я б сразу же пошёл, но я только после операции, грыжу удалили, сетку подшили, стеснялся сказать. Не дойду…

– Всё, тем более не обсуждается. Кожух не возьму: детям.

Итак, двинулась, быстро зашагала в сторону Ворнян, прикидывая, когда доберётся, хватит ли сил и везения. Между тем сумеречные дали с еле различимой полосой смутно синеющего леса сначала заквасились жидким грязным клейстером, как будто занавесились захватанной серой кисеёй, а затем потонули в мутном, медленно зыблющемся желе. В голове вертелись планы спасения. Легче было цепляться за мысли старые и проверенные, чем изобретать новые. Она так и делала, берегла силы и с надеждой глядела вперёд, надеясь увидеть хоть какой-нибудь признак жизни: огонёк, лошадь, избу. Но ничего не могла различить, кроме мутного круженья снежных вихрей. В будний день хоть какая-нибудь машина проехала бы. А так остаётся надеяться только на себя. Позёмка мчалась по дороге, вихрилась и кружила, выписывая замысловатые кренделя. Экономя входящий в лёгкие колючий воздух, стала, подлаживаясь под ритм ходьбы, вспоминать стихи:

Метели летели, метели мели,Метели свистели у самой земли…Мело, мело по всей землеВо все пределы…Гуляет ветер, порхает снег,Идут двенадцать человек…Мёртвое поле, дорога степная!Вьюга тебя заметает ночная…

Тьфу-тьфу-тьфу!

Совсем стемнело. Не было видно ни туч, ни звёзд. Путь в кромешной темноте казался нескончаемым. Вокруг не было других ориентиров, кроме сугробов по бокам дороги высотой в половину человеческого роста. Километров через пять Валентина Алексеевна притомилась, её знобило. Снег толщами косо мчался с однообразной тёмной небесной свободы и устраивал дикую пляску. В поднимающемся водовороте ветер не давал идти, горстями швырял в лицо колючие льдинки так, что перехватывало дыхание. В снежной круговерти слышались только шипящий свист и подвывание, напоминающее волчье.

Старая волчица тяжело бежала по полю вдоль дороги. Час назад она удачно поохотилась, тяжёлый живот с набухшими сосками волочился по снегу. Проследила взглядом за тёмной фигурой, бредущей по дороге, вспомнила своих волчат, заторопилась к норе.

Начался буран. На земле и в небе выло и ревело. Холодный стальной ветер дул всё неистовее, обжигая лицо и дыхание. Кожа рук и ног давно уже стала нечувствительной, модные ботики почти не грели. Ресницы и волосы заиндевели. Усталость от этого бесконечного преодоления была такой, что Валентина Алексеевна уже перестала обращать внимание на холод. Силы оставляли её. Поскользнулась на ледяной колее, спрятанной под снегом, и упала. Вот оно, блаженное состояние покоя. Лень шевелиться, лень думать. Дремота клонила, она проваливалась в тёмную нирвану. Снились подвалы инквизиции. Испанский сапожок, изощрённый инструмент пытки, тисками сжимал левую ногу. В подземелье горел огонь, нестерпимый холод отступил. Спать, спать…

В горнице тихо, только мерно тикают ходики. Во дворе надрывается рыжий петух Генерал. Пора вставать. Сегодня нужно сеять озимую рожь. Стукнула в сенях дверь, послышались лёгкие шаги, звяканье подойника. Мать вошла в избу с молоком. Завязала в тряпицу обед на поле: картошку в мундире, соль, лук, огурцы с огорода, нарезанную черняшку. Хлеб пекут сами – большие ржаные ковриги килограмма на три лежат под полотенцем с петухами. Батя любил такой хлеб.

Память об отце будто тисками сжала сердце, перенесла в далёкий июльский день, когда он уезжал на фронт. Сильный, крепкий тятя сидит на коне, Сонька с Иркой цепляются за его сапоги, плачут, Мишка ревёт белугой на руках у матери.

– Ну вот что, девчата, отставить ето мокрое дело. Скоро побьём немца, и вернусь. А пока что вы мамке помощницы. Валя, ты старшая. Остаёшься за меня.

А в 1944‐м пришёл серый конверт: Филиппов Алексей Дмитриевич в июле 1943‐го пал смертью храбрых на Курской дуге. И всё. Теперь уж не успокоишь сама себя: вот вернётся отец, будет полегче. Не вернётся.