Консультант

– Э-э-э!!! Что такое, брат? – раздалось сзади от кого-то входящего. Буфетчица тоже что-то залепетала, но он уже не разобрал что именно.

В ответ он только помахал рукой, что типа всё нормально. За эту руку его несильно и взяли, чтобы поднять, но он поднял вверх указательный палец, прося ещё мгновение подождать.

– Падавилса наверна…

– Постучите ему по спине! – раздался совет из-за прилавка.

Постучать не успели и Лёха начал подниматься в полный рост. Прикрывая одной рукой рот, чтобы продышаться и откашляться, он другой рукой показал на пирожное, и, как только смог, сказал «Сахар в горло попал. Всё уже прошло. Всё нормально». А сам подумал «Чертова сахарная пудра! 2:0 в твою пользу. Ну, может быть, и не 2:0, но второй раз так именно с пудрой. Несколько раз подобное было с мёдом.» Он взял с самого края столика стакан и глотнул. А в прошлый раз я ещё и горячим кофе нёбо обжег и потом с полчаса языком трепал свисающий за зубами тоненький лоскуток кожи, пока тот не оторвался. Или это не кожа даже, а такая живая ткань с обратной стороны десны.

Участливая публика разошлась. Продавщица занялась своим прилавком и посетителем.  Посетитель, отзывчивый таксист с южным акцентом, стучал пальцем по стеклу витрины с выпечкой, объясняя «что и сколько». Лёха вернулся к своему уведомлению. Сто семнадцать семьсот восемьдесят. Димыч! Предупреждать надо! Или хотя бы выразиться чуть яснее. Премия… Полторы штуки! Есть идея!

Выйдя из кафетерия, он выдохнул в морозный воздух густую струю пара, от повышенного настроения добавил негромко шутливое «Ту-ту-у-у!» для большего сходства с паровозом и энергично пошел к метро.

На пороге его встретили люськины сапоги, опустошенные пакеты и синяя куртка на тумбе с оторванной вешалкой.

– Привет, апельсинчик! – с порога он крикнул в сторону кухни.

– Хорошо, что не «мандаринчик»! А то бы я задумалась. – раздалось в ответ вместе в «пш-ш-ш» открываемого лимонада. Люсик самозабвенно наполняла холодильник, переставляя всё с места на место и наводя одной ей понятный правильный порядок.

– Чем завтра-то займёмся?

– Что-то я притомилась. Вторая кассирша уволилась, а от остальных помощь небольшая и не часто. Куда-нибудь пойдём погуляем, а там видно будет. Я бы даже белочек покормила в измайловском, а ты поснимаешь. Как тебе?

– Себе только не забыть взять покормиться. Желательно горяченького. Чайник полный?

– Да. Только что вскипел.

– Я заварю шиповник в термосе.

– Может кофе?

– Можно и кофе, но его мы и по пути ещё попьём. В общем, прикинь, как тебе хочется, а я сделаю.

– Насыпай шиповник, но немного сахара не забудь.

Ещё один вечер прошел тихо и сладко. Пока Люся выбирала фильм, что посмотреть перед сном, Лёха, стараясь не скрипеть морозилкой, вытащил из нижнего ящика «колбаску» пломбира и ягоды черной смородины. Да как ей не заскрипишь! На звук этой «сигнализации» прилетела Люська (А то как же! Почти проникновение со взломом в её хозяйство!) и сюрприз потерял часть неожиданности. Рецепт был ей знаком. Ведь именно так они угощались мороженым при знакомстве. Он всё взял, что было нужно, только пару пластиковых ложечек пришлось зайти спросить в случайное заведение. Размятое мороженое выложить в пиалы или вазочки, посыпать слегка подтаявшими в тёплой воде ягодами и влить в каждую порцию грамм по 60 кагора. Вот то  удовольствие, которое не купить в готовом виде в магазине, что бы там ни было распрекрасно и вкусно написано и нарисовано на упаковке. А рестораны и пафосные кафе их обоих не особо привлекали. Разве что «Иван да Марья» на Невском в Питере. Оба раза в обед там было довольно тихо и эти большие окна на проспект очень запомнились.

Подкрепившись на фудкорте, они собирались по мелочи зайти в продуктовый этаж, посмотреть кое-что для дома и для прогулки по парку.

Леха сбавил шаг у очередной стеклянной двери и начал поворачиваться вправо. Люська, не отпуская его локоть, сделала по инерции ещё пару шагов и оказалась лицом к витрине.

– А здесь нам чего?

– Зайдём?

– Зачем? Это же …

– Ну и что? Вон на то посмотри!

– С ума сошел? Так мы в Питер не едем на майские?

– Летим!

– Нет, боюсь!

– Ну, ладно. Летим, но очень низко. На «Сапсане». Зайдём! Весна скоро. Какой смысл норку брать? Да пошли уже! Не бойся.

– Это я лететь боюсь, а зайти – нет. Хоть к вампирам.

Видя в этом предложении очередную авантюрную, или просто прикольную идею в лёхиной голове, Люся согласилась. В конце концов, что такое авантюра? В переводе всего лишь «приключение», а приключения с её приятелем никогда не были настораживающими, тем более опасными.

Обитательницы салона окинули взглядом посетителей, уделив кажется больше внимания не им самим, а крышке термоса, торчащей из лёхиной сумки через плечо, и продолжили свой разговор, теперь только уделяя залу чуть больше внимания в ожидании их скорого ухода. Видимо, термос сказал им более, чем достаточно, чтобы прерывать разговор.

Обойдя индивидуально подсвеченные шубы, каждая из которых была вывешена в отдельной нише тёмного дерева, в тон меху, как в гробике, они дошли до осенне-весеннего ассортимента. Черные, белые, бордовые цветные варианты прошлись мимо сами собой, а следующим в ряду был зелёный рукав, по недосмотру продавцов выбивающийся из общего ряда, словно он ловил такси. Цвет замши был цвета того мха, из которого по осени вытаскиваются рыжие подосиновики. Никогда не знаешь, какого размера нога у гриба. Иногда она просто в несколько раз толще шляпки. Мандариновая шляпка размером с пробку от обычной пластиковой бутылки, а ножка сантиметров двадцать, и едва охватишь ладонью. Замша, или не замша, на этот счет могла бы замолвить весомое слово Люська, но она слегка подвисла. Приключение зашло дальше, чем «зайти посмотреть», а Лёха уже делал знак ладошкой поверх обстановки салона продавцам. Одна из них неторопливо, а скорее лениво направилась к ним.

– Здравствуйте.

– Немного запоздалое, но тоже «Здравствуйте», – спокойно и почти бесцветно ответил он ей. – Девушка интересуется посмотреть размер, фасон и примерить.

– Да, конечно. Очень молодёжная и романтическая модель. Тёплая, легкая, свободная внутри.

Изделие оказалось по росту и крою чуть-чуть выше колен. Огромные широкие рукава, широкий откладной воротник, пояс с застёжкой, имитирующий узел, чтобы не завязывать и не изнашивать ткань трением.

– Зона примерки у нас там.

И все трое, обогнув экспозицию, прошли к широкой нише между шуб с тремя зеркальными стенами. Куртка со свежепришитой вешалкой-петелькой легла на двухместный диван, а люськин взгляд, такой же смешанный, как взболтанный компот с сухофруктами, скользнул по её приятелю, как бы говоря «Шутки – шутками, а так дразнить уже чревато последствиями».

Покрутившись так и сяк, помахав руками, играя с широкими рукавами, начинающимися почти от пояса, Люська теперь уже игриво и вопросительно посмотрела ему прямо в глаза. Что дальше?

– К этой модели прилагается берет из такой же ткани. К этому цвету волос подойдёт превосходно!

– Я тоже так думаю. Покажите и берет, пожалуйста.

– Жанна! Принеси пожалуйста аксессуары к этой модели.

Последовала молчаливая пауза, а потом появилась Жанна с коробкой, словно в ней была огромная кукла. Из шуршащих обёрток извлекли берет и не представившаяся по имени продавщица и Жанна стали вдвоём выравнивать его на светло-рыжей прическе Люси.

– Челку лучше оставить снаружи, а сбоку выпустить пару локонов. Вот так.

– По ходу в парке мы будем фотографировать не белочек. – улыбнулся Лёха. – Апельсинчик, тебе нравится?

– Может быть хотите выбрать шарф или платок?

– Спасибо, нет. У нас уже есть.

Повлажневшие глаза Люськи сверкали в отражении как ювелирная витрина. Последних слов она, казалось, не слышала. Она начала расстёгивать кнопки, потом молнию, а когда опустила взгляд на поясок, то увидела сбоку на коробке стикер, одна из цифр на котором, приписанная маркером между штрих-кодом и итальянским словечком, очень похожа на цену. По лицу у ней пробежала тень пасмурного дня и разочарование, но Алексей не заметил этой перемены и моросящего внутри Люськи холодного октябрьского дождичка. Глядя в потолок, он как буром сверлил глубину нагрудного кармана своей куртки, затем вынул руку из кармана,  развёл обеими руками слегка в стороны и мельком глянув на бэйджики на рельефных фасадах продавщиц, определил Жанну как старшую и кивнул:

– На кассу? Мы пойдём сразу так, а не затруднит завернуть это?

– В пакет или фирменную коробку?

Люся посмотрела вокруг себя. Коробка была сама по себе достойна её недавнего содержимого, но что-то ей подсказывало, что в этот момент даже такой красивый картон не должен быть удостоен слишком пристального и хозяйского внимания. Прикусив губу, она легко, насколько смогла, отмахнулась от коробки, поправила челку и снова оглянулась на зеркало. Картина «Незнакомка» в сравнении с ней сейчас бы выглядела блекло и обыденно.

Или так получилось случайно, или какой-то червяк недоверия всё ещё шевелился внутри торговых душ, поэтому к кассе покупатели проследовали под бдительным конвоем из продавцов, или с зорким почетным караулом.

– Пятьдесят семь девятьсот девяносто, пожалуйста. Наличные или карта?

Видимо маркетингом салона и его ценообразованием занимались те же специалисты, что и в «Пятёрочке», подумалось Лёхе в момент оглашения цены.

– Карта.

Люся перед самым прилавком взяла его под руку и теперь он явственно почувствовал, как она внутренне икнула. Ещё через минуту они вышли из стеклянной двери, где воздух был в более приятном слабом движении. Люська что-то хотела сказать, но слова слипались с мыслями и этот клубок не хотел распутываться. Алексей поставил пакет у интерьерной пальмы, обхватил её за талию, левой рукой взял её правую руку и покружил по пустующей блестящей напольной плитке несколько оборотов в вальсе. Наконец она не выдержала, остановилась и прижалась к нему губами и солоноватой щекой, которой мгновенно вернулся оттенок грудки снегиря взамен бледности. Она поцеловала его долгим поцелуем а потом сбивчиво выговорила:

– А что это сейчас такое было? С нами что-то случилось и мы сейчас будем выходить из под наркоза?

– Мы сейчас будем выходить из этого молла. Мы же шли покормить белочек?

– Да.

– Ну, вот! Двух уже накормили! Теперь в парк.

При этой шутке Лёха расплылся в улыбке. Сколько лет ему приходилось шутить только для себя, а теперь юмор имел цель и адрес, а не почтовый штамп «Вернуть отправителю» или «До востребования». А Люся быстро привыкла к его ежедневным юморным замечаниям и измышлениям, иногда странным, но он с самого начала попросил любые его шутки воспринимать как юмор, какими бы непонятными они ни были. И оба соблюдали это соглашение: он никогда ранимо не шутил, а она никогда сразу не обижалась. В крайнем случае, шутка признавалась недостаточно удачной и забывалась.

Проходя мимо очередного тонированного стекла витрины, Лёха сбавил шаг. Люся прочитала вывеску и уже с видом надвигающегося на сознание «привета» пристально посмотрела ему в глаза. Слов у ней уже не было.

Он мягко взял её за плечи, которые ещё нужно было заново найти в этих зелёных волнах, повернул к себе и начал медленно вытаскивать из своего рукава индийский шелк. Шарф показался Люське бесконечным, как анаконда.

– Люсик, миленькая, очнись! Я же его не стащил. Я по дороге всё расскажу! Как это носится?

– Наверное, средне между платком и шейным платком.

Но мудрить особо не пришлось. Полтора оборота вокруг шеи, потом освободить попавшие в плен шелковой анаконды рыжие локоны, а остальное шарф, кажется, сам знал, что ему делать. От избытка впечатлений и чувств Люська даже чуть подпрыгнула, обнимая его, на этот раз так плотно, что он сам почувствовал себя подосиновиком в глубоких зелёных мхах.

Через минуту они вышли в холл, затем в морозный воздух субботнего дня, который только начинал разгуливаться, неуверенно обещая к полудню показать солнце в узких просветах облачности, а потом и совсем затерялись среди москвичей, спешащих в любой день недели по делам дела, безделья или по заботам отдыха.

Далеко позади осталась наполовину полная стоянка перед продуктовым гипером, с посетителями которого они так и не встретились, а орешки и семечки купили где-то по пути к метро. Позади и в уже чужом параллельном прошлом остались две продавщицы модного итальянского бутика, из которых та, что носила бейджи с именем Жанна, одну за одной доставала бумажные салфетки и заботливо подавала их второй.

– Вик! Ну ты что, Вик! Что случилось-то? Ты что, этой рыжей лохушке позавидовала? Чему? У тебя же всё есть и лучше! Армен у тебя же совсем не жадный, хороший. Ты и сама себе можешь позволить…

Вика сидела на краю диванчика, склонившись от камеры за рукав чего-то бежевого на вешалке, одной рукой стирая слезы, а другой водила использованной салфеткой по хромированой трубе вешалки.

– Я ничего не чувствую. Живу и не чувствую. К нам на примерки и за покупками кто только не приходил. Это не из-за вещи, не из-за вещей и не из-за денег. Может они их выиграли. А даже если заработали… Не то.. Я не об этом… Я вот такой день прожить хочу. Как у неё. Просто такой день. И вроде всё есть, и настоящее, а не получается.

– Ну, я прям не знаю…

Часть 2.

В метро оба молчали. Люська, вопреки обыкновению, не сидела с закрытыми глазами, а смотрела куда-то поверх двери и реклам, где было световое табло с остановками. Они оба не любили заходить в парки, если была другая возможность, через центральные ворота с общим потоком, поэтому доехали до остановки Шоссе Энтузиастов, несколько остановок проехали на трамвае и начали углубляться в заснеженный лесной массив. Лёха обернулся и показал на три прямоугольные высотки с серыми пустыми полками балконов, которые не принадлежали квартирам, а были частью внутренних лестниц. В год, когда ночью полностью выгорела лифтовая шахта, Лёхе приходилось по паре раз в день подниматься до цифры «10» на стене, чтобы оказаться дома, встреча по пути остальных жителей. Кому постарше, он часто помогал поднять сумки. Встречались и грузчики доставки в поясах как у штангистов, поднимавшие на широких оранжевых ремнях холодильники и мебель. С такого балкона он смотрел и на пожар на Останкинской башне. Едва досмотрел он в тот вечер очередную гонку Формулы-1 и начал щелкать по другим каналам, вместо которых в телеящике шипели только серые окна, вышел покурить и остолбенел от длинного, с километр, дымного флага на московской телеигле.

– А вон оттуда я стрелял пробками шампанского иногда, когда жил один.

Они прошли ещё метров сто, и когда шум с дороги окончательно стих, Люся потеребила его за локоть.

– Ну, так и.. ? Рассказывай!

– Да всё же просто! Я же теперь в списке Форбс… на два миллиарда стотыщ пятьсот одиннадцатой строчке. – начал он заготовленной в трамвае шуткой, вытягивая термос.

Люська прыснула в варежку искристым, как снег смешком.

– А серьёзно?

И Лёха рассказал, прерываясь только на дымящийся на морозе кофе и разбрасывание по сугробам оранжевых шкурок мандаринов. Из рассказа за ненадобностью исчезли некоторые описания оборудования, которое на него произвело впечатление, но могло вызвать подозрения и ревность подруги. Вдруг это будет причиной его более долгого и частого отсутствия дома! В общем, минут за пятнадцать, он поведал о новой интересной компании, с которой познакомился и о том, как пара удачных слов к почти подслушанному разговору, стечение обстоятельств, превратились в те цифры на счету, из-за которых почти провалилась простая идея полакомиться бисквитом.

Потом они часа полтора посвятили фотосессии в заснеженном лесу. К их совместной фантазии и изобретательности мало бы кто смог что-то добавить, и карта памяти фотоаппарата стремительно заполнялась выразительными портретами, с которых обильно лились белый и зелёный цвета, золотисто-рыжие локоны и веснушки. Веснушки и рыжесть им обоим нравились, но фотографироваться осенью было труднее. Немного мешала, мягко говоря, яркость осени, и было непросто сделать кадр так, чтобы крикливые краски фона не отвлекали от модели. Снег был сыпучий и сухой, поэтому несколько раз Люська даже прилегла на высокий сугроб, как на подушку. В кадр попало лицо крупным планом под волнами берета, челка, открытая улыбка и блестящие на солнце большие снежинки на варежках. Увидев результат, Люська потребовала немедленно повторить кадр на телефон, чтобы уже по пути домой телефон поминутно вздрагивал в кармане от уведомлений Инстаграма. Но они сделали ещё лучше. Телефон был установлен на селфи-палку в снег прямо напротив лица Люськи, снова устроившейся на снеговой подушке. Её задачей было смотреть неподвижно, и только по команде, когда сверху посыпется небольшой рукотворный снегопад, перевести взгляд в сторону и вверх. Получилось не с первой попытки, но очень хорошо. Камера телефона в режиме скоростной съёмки перехватила движение глаз и на замедленном видео запечатлелся беззаботный красивый момент:  блеск в глазах и блик от медленно кувыркающейся плоской звёздочки снежинки, упавшей на варежку.

Наконец они отряхнулись, подогрелись ещё порцией настоявшейся в термосе арабикой, вернулись с узкой боковой тропинки на аллею и направились к елям, где обычно дети и родители менее изощрённо направляли камеры телефонов на нетерпеливых детишек, протягивающих семечки и орешки проворным обитательницам с серыми пушистыми хвостами. Здесь можно было нередко наблюдать, как заканчивается одна часть детства, в котором в мультфильмах и на картинках белки и лисы одинаково ярко рыжие, а на этой новой ступени взросления рыжая белка чаще всего не более рыжая, чем ржавая железяка из гаража. Но разве это главное? Эта подвижность, осторожное доверие и выпуклые круглые глаза – вот от чего трудно оторвать взгляд.

Не зная как подобраться к этой галдящей суете и привлечь к себе внимание одного из двух мимишных грызунов, они постояли под руку друг с другом, а потом у Лёхи из кармана начала доноситься мелодия звонка «Blue Cafe» Криса Ри. Над круглыми кнопками зелёного и красного цвета светились две заглавные буквы «ДП». Телефон Дмитрия он записал, но по телефону они ещё не общались.

– Слушаю.

– Алексей, привет. Сегодня не приезжай.

Внутри у Лёхи что-то ёкнуло, но следующие слова развеяли неприятное предположение.

– Ты завтра-послезавтра свободен с утра до двух? Покажу тебе попутно своё производство, а потом встреча. Может быть будет полезно. Что скажешь?

– Думаю, да. У меня работа то удалённая, то по вызову, если нельзя решить из дома. Но вызывают не часто. Куда приехать?

– Мне бы на Новом Арбате было бы удобно тебя встретить часов в десять-одиннадцать. Поеду с Западного округа. Заходи в Шемрок или ещё куда-нибудь. Я позвоню, когда подъеду.

– ОК.

Он убрал телефон обратно, присвистнул молнией кармана и полез в сумку за орешками.

– Может отдадим белке орехи прямо с пакетом? Тут и дырочка штампованная есть, как ручка у сумки. Был бы прикол снять, как белка возвращается в дупло с сумкой орехов из маркета.

Шутка, вдогонку к кофе, ещё раз согрела их, но пакет всё же надорвали и одна из белок отреагировала на этот шум с большим интересом, чем даже на прочие призывы и протянутые руки. Прямо как коты дома бегут на звук открывания холодильника или звон посуды.

А Лёха прикусил губу и старался побыстрее растворить в новых положительных эмоциях осадок от первой фразы Дмитрия. Не приезжать снова по купол совсем не хотелось, а сама по себе фраза больно напомнила эпизод из его работы несколько лет назад. Скорее даже лет пять-семь назад. Начальник компьютерного цеха тоже звался Дмитрий, а по производственной необходимости («необхоДИМОСТИ», как мысленно Лёха пошутил, конечно же не вслух), нужно было заткнуть вакансию на упаковке. Куда ушел или за что выгнали предыдущего сотрудника он так и не узнал, да и не старался узнать.

Осваиваясь на новом месте и видя, что крутиться приходится довольно не слабо, начал адаптировать своё рабочее место так, чтобы сократить число движений и время на упаковку одного изделия. Каждое изделие требовалось снабдить ворохом бумаг,  наклеек, брошюр и документов, поэтому он придал им новый порядок, разложил на импровизированных полочках на уровне своих плеч, чтобы не ходить ни за чем ни одного шага, а всё иметь в радиусе досягаемости не далее вытянутой руки. С обычного стола переместил процесс упаковки на четыре склееные скотчем бракованные коробки, после чего ему уже отпала необходимость высоко поднимать изделие, чтобы поместить его в коробку. Постепенно он так освоился и увлёкся процессом, что стал напевать что-то своё, уже не беспокоясь, что отстанет от конвейера или утомится. Работать стало спокойно и просто.

И вот, однажды, когда он работал в своём ритме, из-за спины раздался вопрос «Тебе так удобно?»

– Да, всё под рукой и…

Но спина с телефоном около уха уже, кажется, не слушала, удаляясь за угол. Было это часов в 10 утра, а потом был обед, ещё немало работы, а когда Лёха уже посматривал на часы и освобождающиеся места на конвейере, предвкушая окончание дня, то есть около 15:00-15:30, сзади снова спросили. Спросили внятно, почти без эмоциональной окраски, едва придавая фразе оттенок вопроса.

– Тебе до каких пор ноги отрезать?

Позади стояли Дмитрий и ещё пара человек из руководства следующего уровня. Первая мысль, трезвая как ведро ледяной воды на голову, была о том, где можно было так накосячить, чтобы услышать такой вопрос? Но из-за угла появились пара рабочих в комбинезонах, заносящих стол из металлического профиля с уже обклеенной новой резиной столешницей. На столе покачивалась «болгарка». От головы отхлынуло и снова потеплело, хотя шум от внезапной тревоги ещё оставался. Один из «грузчиков», не дожидаясь указаний, замерил коробки, посмотрел на Лёху, добавил пару сантиметров на рулетке, отчеркнул маркером метки на ножках и вопросительно поводил вилкой «болгарки», как локатором. Место расположения розетки ему подсказали, стол перевернули на бок и через минуту четыре ножки стола стали короче почти вдвое. С обрезков сбили пластиковые стаканчики и надели их на укороченные. Зрители с радиотрубками в руках оставались, пока стол не поставили на место и рабочий процесс не возобновился. Закрыв пару новых готовых коробок, Лёха заметил, что рядом больше никого нет, пол вытерт, а руководители уже выходят из цеха, о чем-то говоря, что наглухо перекрывал шум вентиляции и музыки с участка сборки. Ещё недели через две Лёха заметил, что его зарплата выросла в полтора раза.

Уже много позже, когда с коллективом и с начальством дистанция сократилась за годы ежедневного знакомства, рабочего общения и взаимодействия, в узком кругу по поводу дня рождения одного из сотрудников, на столе стояли грузные стеклянные стаканы виски со льдом, фрукты и не обильная, но даже вполне изысканная закуска и деликатесы, Дмитрий прикрывал глаза рукой, вытирая слезы от хохота и голосом, полным искреннего смущения и вины говорил «Прости! Сколько же седых волос тебе это стоило в тот день? Прости, не подумав так сказал… Спросил… Бывает же!» И слово перешло к кладовщику для новой байки или тоста, и тяжелые толстостенные стаканы снова лязгнули, встряхивая густую коричневую жидкость между звонкими кусками льда. Тяжесть воздействия вискаря оказалась убойнее джина с тоником и на этом напитке он поставил жирный красный крест. Это наркоз для ковбоев.

Воспоминание отвлекло от звонка и теперь в сознании повис лёгкий туман неопределённости и ожидания. Что-то завтра изменится, но в какую сторону? Он обнял Люську и они ещё минут десять просто грели щёки друг об друга, чтобы не целоваться на морозе и не обгрызать потом две недели трескающиеся губы со вкусом гигиенической помады. Пусть что угодно изменится, лишь бы мы оставались вместе. Эта мысль повторялась как навязчивое напоминание с мобильника ещё несколько раз за следующие два дня, а жила она в нём постоянно, как предохранитель в электрической цепи. Зря говорят, что когда находишь свою любовь, то находишь свою половину. Когда находишь свою любовь, то помещаешь в неё всего себя. Иначе нельзя объяснить ту пустоту при потере любимого человека. И любимого принимаешь в себя целиком. Или это будет любовь только наполовину.

Во вторник Лёха приехал с Дмитрием в мебельный цех. За спиной рабочие вопросительно перемигивались, гадая, кого Димыч привёл: родственника, знакомого или нового сотрудника. Сотрудницы возрастом 35+ уделили ему внимания не больше, чем лотерейному билету, оказавшемуся без выигрыша.