Не время умирать

Марина Геннадьевна заметно нервничала, но старалась этого не показывать. Впрочем, нервничали, в той или иной степени, все.

– Приняты меры… – Свиридова перевернула еще одну страницу. – Отделение РАО взято на карантин, открыто альтернативное отделение из врачей, не участвовавших в осмотре Ширяева. Все, кто входил к Ширяеву не в противочумном костюме, изолированы в РАО. Сейчас идут меры по дезинфекции, Ширяев получает антибиотики и сиптоматическую терапию. Лечащие врачи тоже, и средний медперсонал: постовая сестра РАО, анестезистка и палатная медсестра. В инфекционной больнице номер один расконсервирован корпус на сто коек, туда помещены: бригада «Скорой помощи» 213, то есть фельдшеры Ипатов и Ганичкина, а также водитель Самсонов. Осмотрена и опечатана квартира Ширяева совместно с участковым полицейским, сотрудники санэпидемслужбы РПН, бригада инфекционного отдела.

Пивник кивнул.

– Изъяты личные вещи, одежда, белье, квартира обработана антисептиками, опечатана, – Свиридова читала все быстрее. – Идет работа районного инфекциониста с жителями подъезда. Пока все оформлено как учебно-тренировочные мероприятия. Теперь важное, что касается оперативных перспектив. Связались с диспетчерской службой такси «Желтый дилижанс», получили адреса и телефоны заказчиков с 21.00 вчерашнего вечера до 9.00 сегодня. Всего семь человек, адреса и телефоны есть. Нужно начать карантинные мероприятия. Пока нам неизвестно на сто процентов, что за возбудитель инфекции, откуда Ширяев им заразился. Результаты микроскопии мы получим в течение часа, еще шесть часов нужно на минимальный цикл бактериологического исследования возбудителя.

Дежурный эпидемиолог положила листы на стол.

– Вот пока все. Руководство восемьдесят первой готово расформировать корпус хирургии, но на это нужно время. Вывезти пятьсот человек больных, остановить операции, на это нужно время, и если не подтвердится инфекционность бактериального процесса, то…

– Что значит «то»? – подал голос Олейник. – Давайте всегда исходить из очевидного, что мы имеем дело с самой страшной инфекцией в истории человечества. Только так мы сумеем ее опередить и победить. А сейчас у нас ничего нет, кроме одного больного в тяжелом состоянии. Кстати, он ничего не сказал, где он мог заразиться?

– Нет, – отозвался дежурный врач оперотдела СМП Блинов. – Я немного в курсе ситуации на вызове. Ипатов при мне, то есть я слышал его разговор, расспрашивал Ширяева, контактировал ли тот с больными. Больной ответил, что нет. Но я не уверен во вменяемости Ширяева на тот момент. Он вообще плохо отвечал на вопросы, каждая попытка говорить вызывала кашель.

– Вы консультировали Ипатова? – спросила Наталья Евдокимова.

– Нет, я послушал запись его разговора с дежурным врачом оперотдела. Там не было сделано никаких ошибок.

– Кроме одной, – поморщившись, возразила Наталья. – ТОРС можно было поставить еще дома, и тогда Ширяев не стал бы причиной блокирования целого корпуса в обычной больнице. А сейчас осторожность ваших ребят привела к тому, что хирургический корпус городской больницы в северном округе закроется на две недели минимум. Формально на внеплановую мойку, а фактически на карантин и лечение чумных пациентов. Я не ставлю под сомнение квалификацию бригады, они все сделали очень грамотно, но побоялись заподозрить чуму, перестраховались, что называется, не в ту сторону. И вот результат. Ладно. Это скорее на будущее. Сейчас Ширяева трогать нельзя, как минимум дней пять, чтобы перевезти в специализированную больницу. Конечно, если он не умрет раньше. Марина Геннадьевна, узнайте, пожалуйста, как дела с микроскопией? Что там на стеклах?

– Наталья Викторовна, я лабораторию предупредила. Образцы мокроты доставили сразу из восемьдесят первой, как только доложили нам о ТОРС. Должны принести результаты с минуты на минуту.

Она еще говорила, когда на пороге кабинета появился заведующий бактериологией и, стараясь не отвлекать, положил перед Думченко лист. Тот глянул на запись и рисунки, молча пустил по рукам лист. Когда бумага дошла до Евдокимовой, та встала и произнесла:

– Иерсиния пестис[5], девяносто процентов. Не будем ждать окончательной серологии, нужно запускать протокол по форме «А20.2» и совершенно официально.

– Паника будет, – негромко произнес Думченко.

– Это не самое страшное. Страшно будет упустить хотя бы одного инфицированного. У нас нет ни минуты, пока мы не знаем, кто и как заразил Ширяева. Нельзя исключить теракт. Например, пассажир такси распылил аэрозоль с бактериями в салоне машины. Кстати, где его автомобиль?

Марина Геннадьевна побледнела и ответила:

– Мы ее доставили на санобработку на площадке инфекционной больницы.

– Она работала? Машина стояла или использовалась? Это же стопроцентный очаг инфекции. Все, кто в ней побывал, должны сегодня же быть взяты под карантин.

– Я выясню. – Свиридова направилась к двери. – Ширяев ее отогнал к парку, откуда мы ее и забрали. А вот пользовался ли ею кто-нибудь, надо выяснить.

– Марина Геннадьевна, заодно узнайте, как идет карантинизация всех пассажиров Ширяева за эту ночь. Есть ли проблемы?

Начальники во время доклада и разговоров врачей-эпидемиологов не вмешивались. Генерал Головин делал пометки в блокноте. Когда Свиридова вышла, произнес тяжелым басом:

– Значит, Наталья Викторовна, вы не можете исключить, что возможен теракт? Но почему в такси? Резоннее предположить, что бактериологическую атаку выгоднее произвести в людном месте, в кинотеатре, в супермаркете, ну я не знаю… на каком-нибудь конгрессе. Чтоб сразу человек триста накрыть. А зачем нужен один таксист?

– Я не знаю, почему гипотетический террорист поступил именно так. Возможно, но это лишь предположение, что его целью был некий конкретный человек. Или сам таксист, или второй пассажир, который ехал дальше. Может быть, утечка инфекционного агента произошла в такси случайно? И нам надо поблагодарить Бога, что все случилось так, как случилось, а не так, как планировали вероятные злоумышленники? Допустите только, что один из пассажиров вез контейнер с культурой чумы к месту совершения террористического акта, и она пролилась, или была выброшена в виде водно-воздушной смеси в такси случайно. Это значит, что в ближайшие сутки-двое мы можем обнаружить массовую вспышку чумы среди заразившихся в каком-нибудь людном месте. Вы можете посчитать мои слова абсурдом или наоборот, весьма вероятным сценарием развития событий. Я думаю, из-за несанкционированной утечки препарата вероятные террористы или спрячутся, или, наоборот, в срочном порядке произведут теракт с этим же возбудителем. Впрочем, это больше по вашей части, генерал. – Наталья сделала короткую паузу, ее очень внимательно слушали. Затем продолжила: – Зато я, как клиницист, знаю, что легочная форма чумы может возникнуть, только если человек вдохнет воздушно-капельную смесь, содержащую палочки чумы. А это значит, или кто-то накашлял на Ширяева, или выпустил в салон его машины заранее подготовленный аэрозоль с инфекцией. Например, выходя из машины. Это может частично уберечь распыляющего от заражения. Теперь мы представляем вирулентность чумы, и ее инкубационный период составляет от двенадцати до двадцати четырех часов при воздушно-капельном заражении. То есть инфицирование Ширяева произошло где-то около двадцати двух часов, в воскресенье. Естественным образом подозрение падает на пассажира, заказавшего такси в этот период. Если это вообще был пассажир и мы не ошибаемся кардинальным образом. Нужно выяснить, где был Ширяев все воскресенье. И это должны сделать ваши люди, генерал. Опросить всех, кто знаком или в родстве с больным. В разговоре слово «чума» не употребляйте, говорите… Ну, например, вирусная пневмония, возбудитель не найден, а мы выясняем все возможные источники.

– Что вы думаете насчет вакцинации контактных? – подал голос представитель МЧС. – На складах есть вакцина, по моим данным, порядка миллиона доз…

Олейник крякнул. Наталья поняла причину этой реакции, но не стала вмешиваться, раз уж взял слово академик, пусть он и объяснит.

– Понимаете, Левон Рубенович, вакцина Хавкина не является панацеей. Дело в том, что она не дает гарантии, что инфицированный не заболеет и даже что перенесет болезнь легко. Все, чего можно добиться наверняка, – это удлинение инкубационного периода до недели, более легкого течения и снижения смертности процентов на двадцать. Обычным доксициклином мы за неделю добиваемся успеха в лечении на девяносто пять процентов. – Он обернулся к Евдокимовой. – Наталья Викторовна подтвердит. Вакцину нужно вводить за неделю-две до вероятного контакта, это во-первых. Во-вторых, вакцина повышает гуморальный иммунитет, а инфекция в большей степени гноеродная, и нужно активировать макрофагально-фагоцитарную систему. Этого вакциной, к сожалению, не добиться. Так что если и вакцинировать, то всех медиков, кто будет работать в очагах. Больным и карантинным это не нужно. А сейчас, я полагаю, коллеги, нужно во всех учреждениях проинформировать о повышении внимания ко всем случаям респираторных заболеваний, особенно на атипичное течение, на тщательный сбор эпидемиологического анамнеза. И вот что. Может быть, раз уж восемьдесят первый корпус заражен, использовать его для размещения всех контактных? Оборудовать двери замками, установить посты. Сами понимаете, готовое здание на шестьсот коек на улице не валяется. Стоит ли ему простаивать две недели вхолостую? Давайте подумаем над этим. Если Наталья Викторовна права, то Ширяев первый, но не единственный больной. И количество заболевших будет десятки, а контактных сотни.

– Я более чем уверена в этом, – призналась Наталья. – Если бы речь шла о заболевшем ночном стороже на полузаброшенном складе строительных материалов, то ситуация была бы одна. Мы бы имели возможность отследить и поместить в карантин всех контактных, и было бы их не более пяти человек. Но речь идет о таксисте, отработавшем смену. К тому же клиенты, которых он неизбежно заразил, так же неизбежно вступят в контакт со знакомыми, близкими, уже после поездки. Они не сразу будут заразными, но пока мы о них не имеем никакого представления. Сколько их? Десять, двадцать? Со сколькими они уже вступили в контакт? Где они? Может, уже чихают и кашляют чумной палочкой в вагоне метро…

– Не нагнетайте, – попросил Олейник. – Нервы и так у всех на пределе.

– Я и не думаю нагнетать! – возразила Наталья. – Я обрисовываю картину, с чем нам, скорее всего, придется столкнуться. Для чего? Чтобы наладить оперативную работу через представителя МВД, чтобы подумать, где взять площади, мощности, людей, время. Думать об этом надо сейчас, а не когда отовсюду пойдут сообщения о заболевших. Это чума. И если случай с Ширяевым окажется единичным, по какому-то невероятно счастливому стечению обстоятельств, то мы сможем вздохнуть свободно. А до этого необходимо сохранять предельную сосредоточенность, предельную внимательность, предельную работоспособность. И не надеяться, дескать, авось пронесет. Иван Иванович, вспомните две тысячи второй год, Казань… тогда их ЦМК[6] сработал очень оперативно – и пробирку нашли с культурой холеры. Давайте исходить из наиболее опасных вероятностей и причин. Предлагаю корпус восемьдесят первой больницы перепрофилировать под нужды штаба ТОРС, раз уж так получилось. И приказ об этом отдать немедленно. Отправьте рабочих и техников для организации всего необходимого в корпусе.

Олейник молча кивнул, вспомнив ситуацию с холерой в Казани. Наталья, тогда еще лаборант кафедры микробиологии, предложила профессору пнуть в Казани кого надо, чтобы там смогли допустить не случайность, а злую волю. И нашли ведь эту злую волю, нашли пробирки с остатками культуры в водоохранной зоне! Это был один из многих случаев, в которых Олейник отмечал поразительную и малообъяснимую, для человека с научным складом ума, интуицию Натальи. Иногда казалось, что она что-то недоговаривает, что владеет какими-то дополнительными каналами получения информации, которые не может выдать по каким-то своим, глубоко личным, причинам. Но Олейник слишком хорошо знал Наталью, чтобы всерьез допустить намеренное сокрытие данных. Скорее она сама не всегда понимала, что является причиной того или иного яркого озарения. Олейник предполагал, что ее мозг просто обладает удивительной способностью собирать крайне разрозненную информацию, даже не интерпретируемые обрывки такой информации, а затем вписывать в общую картину и делать выводы.

Из воспоминаний Олейника вывел голос генерала Головина.

– Я тогда, с вашего позволения, откланяюсь и пойду отдавать распоряжения. – Представитель МВД поднялся из-за стола. – Надо узнать в таксомоторной фирме, сколько у Ширяева было клиентов, с каких номеров прошли вызовы, откуда и куда пассажиры совершали поездку. А потом уже посылать по всем адресам участковых. С учетом некоторой, если так можно выразиться, секретности, задача непростая.

Когда он покинул зал, на ходу доставая из кармана мобильник, Думченко негромко хлопнул ладонью по столу.

– Вы правы, Наталья Викторовна. Нужно держать себя в тонусе. Но сейчас ситуация не очень благоприятная. Мы все в подвешенном состоянии. И так продлится все время, пока мы вынуждены ждать информации от оперативных групп и врачей из инфекционной больницы, из восемьдесят первой, и у нас есть несколько минут. Коллеги, я понимаю, что кто-то из вас не успел не только поужинать, но и пообедать, у нас сегодня, по случаю ЧП, буфет будет работать круглосуточно. Если кто-то хочет перекусить – пожалуйста, для работников штаба все даром, то есть бесплатно. Там бутерброды, чай, кофе…

За овальным столом началось движение, несколько человек поднялись и покинули кабинет. Наталья, подумав, последовала за ними. В коридоре было слышно, как Головин отдает по телефону распоряжения подотчетным полицейским чинам. Он говорил отрывисто, но при этом весьма цензурно, надо заметить.

Воспользовавшись небольшим перерывом, Наталья позвонила родителям, узнала, как они себя чувствуют, как прошел день, чем занимались. Выслушала привычное: «Все хорошо, Наташа. Я в огороде, папа в гараже что-то мастерит».

Есть ей не хотелось, к тому же все-время беспокоило ощущение, что происходит что-то, чего они не учли, не увидели, не заметили. Привычно для таких случаев поднялся уровень адреналина, начало немного знобить.

Головин продолжал говорить по телефону, но Наталья слышала не только его приглушенный из приличия бас, но и что ему отвечал собеседник. Разобрать слова, искаженные крошечным динамиком смартфона, было непросто, но, как всегда в таких случаях, мозг Натальи словно переходил на другой режим, улавливая, вычленяя, анализируя.

Отменный слух Натальи не раз ее выручал, а у коллег вызывал удивление, как хороший фокус в исполнении даровитого уличного мага. В экспедициях о ней ходила шутка: «Чумная блоха еще кусает суслика, а Евдокимова слышит, как тот матерится!» Кроме шуток, Евдокимова, например, слышала машину, двигающуюся по степной дороге, задолго до того, как ее крыша показывалась из-за холмов, и безошибочно отличала пустые норки сусликов от заселенных.

«Обстановка такая, что Головин будет искать контактных до бесконечности, – подумала Наталья. – А надо действовать очень быстро. Время работает против нас. Нужен более жесткий подход».

Она просмотрела контакты в памяти телефона, нашла нужный номер и нажала иконку вызова.

Наконец в трубке отозвался знакомый голос.

– Наташенька? Здравствуйте!

– Здравствуйте, Василий Федотович!

– Все нормально? Все здоровы?

Наталья улыбнулась. Ее собеседник всегда производил впечатление доброго деревенского дедушки-священника, а однажды она заметила какое-то едва уловимое сходство профессора Лемеха со святым Серафимом Саровским.

– Не совсем, Василий Федотович. Честно говоря, я, при всем уважении, не имею права рассказывать, что именно произошло. Скажу только, что сложилась серьезная ситуация, и, вы только не удивляйтесь, мне сейчас очень нужен телефон генерала Ковалева.

– Наташа, одумайтесь! Зачем вам этот негодяй? Вы же понимаете…

– Василий Федотович, я все прекрасно помню и ничего не собираюсь прощать, но сейчас обстоятельства его никаким боком не касаются, он мне нужен лишь как один из высших чинов ФСБ с уникальными возможностями. И только. Тем более что он сам предлагал помощь еще тогда. Вот пусть помогает.

– А у меня нет его номера, Наташа. Он же был в старом моем аппарате, который я отдал Мише, и не знаю, где он. Так что, простите, но помочь мне нечем. Я только предостерегаю вас, берегитесь этого человека. Он коварен и опасен. Я бы не доверял ему ни на микрон. Понимаете?

– Понимаю, Василий Федотович. Но ситуация грозит выйти из-под контроля, я не знаю, с кем можно еще связаться, чтобы предотвратить развитие очень опасных событий.

– Обратитесь в ФСБ по инстанциям! Вы же официальное лицо!

– Вот этого бы не хотелось. В первую очередь потому, что у меня нет надлежащих санкций от моего начальства. А во вторую, придется долго объяснять. Мы потеряем время, а именно его у нас сейчас нет.

– Ох… Мне кажется, вы затеяли опасную игру.

– Нет. Я очень хорошо понимаю, что делаю и зачем.

– Да. Наверное. Вы всегда были умницей. Но вы уверены, что Ковалев вам поможет? Что не вывернет опять все наизнанку, как в тот раз? Ведь Миша погиб из-за него.

– Я все помню, – повторила Наталья. – Спасибо. Простите за беспокойство.

Она добралась до своего кабинета в этом же здании, отворила дверь и сняла со шкафа картонную коробку с разным электронным хламом, который выкинуть не поворачивалась рука, а потом становилось не до него. Порывшись, чуть ли не с самого дна она вытянула телефон «Моторола» с четырехстрочным монохромным экраном и зарядное устройство к нему. Включила в розетку.

Первой мыслью было позвонить прямо с этого аппарата. Генерал тогда перепугается до поноса… Звонок от покойничка! Он-то считает Лемеха погибшим. Но, нет, это была бы глупая ребяческая выходка. Тем более что номер уже давно заблокирован за неуплату. Зато в его памяти можно будет найти контакт Ковалева. Ведь это именно тот аппарат, о котором только что говорил Василий Федотович Лемех. Именно тот…

Пятнадцать лет назад Наталья встретилась с Ковалевым. Оба знали, что друг другу верить нельзя. Но, прощаясь, генерал, словно в издевку, дал ей свою визитку и сказал: «Позвоните, когда будет нужна помощь».

Наталья выбросила картонный прямоугольник с телефонным номером сразу, как оказалась на улице. Слишком сильна была ненависть к Ковалеву. Миша тогда мог его убить, но не убил. Чистые руки. Может, зря? Он, подстраховывая Наталью, держал генерала на прицеле снайперской винтовки. Генерал это понял или почувствовал. Очень опасная тогда получилась игра. Да и не игра вовсе.

Наталья принялась перебирать записи в памяти телефона. На зеленом экранчике появилась надпись латиницей «Kovalev» и номер. Переписав его на листок, Наталья сложила телефон и зарядку обратно в коробку. Привычка. Каждой вещи положенное ей место. А вот выкинула бы его?

Старые, давно пережитые эмоции с новой силой нахлынули на женщину, но она вынырнула из них, как опытный серфер выныривает, если его накроет волной. Не время сейчас.

Она набрала номер с листочка, не особо надеясь на удачу. Все же прошло пятнадцать лет. Пятнадцать. Это не шутка. За такое время меняются люди, судьбы, привычки, мировоззрения, а не то что номер телефона. Но генерал ФСБ – случай особый. Да и номер прямой, московский. Недобитое в девяностые бандючье такие номера брало для понтов, но для Ковалева, конечно, это был вопрос удобства. И есть вероятность, что за полтора десятилетия, меняя телефоны и SIM-карты, телефон он сохранял каждый раз. Такая стабильность вполне в его духе.

К счастью, потянулись длинные гудки. Это означало, что номер не снят с обслуживания. Уже хорошо. Долго ждать не пришлось. Для Ковалева ее номер незнаком, если сразу не возьмет, значит, чего-то боится и пробивает звонящего. Если сразу примет вызов – совесть чиста. Хотя в отношении Ковалева это вряд ли. Скорее, ему тогда нечего или некого бояться. Так правильнее.

– Я слушаю! – раздалось в трубке.

Наталья почти не помнила его голос, все-таки полтора десятка лет не общались, и тогда он был моложе.

– Максим Константинович?

– Да, с кем имею удовольствие общаться? – Генерал всегда был не равнодушен к женщинам. В этом он тоже сохранил стабильность.

– Меня зовут Наталья Викторовна Евдокимова.

– Откуда у вас этот номер, Наталья Викторовна?

Вряд ли генерал помнит ее имя, и вряд ли оно что-то ему говорит. Забыл, забыл. Или прикидывается, ждет реакции? Да и голос у Натальи изменился, конечно, жизнь и потери добавили в него хрипотцы и металла.

– Вы мне его сами дали, Максим Константинович. Вероятно, забыли. Мы с вами встречались пятнадцать лет назад, и вы дали мне визитку, добавив: «Если понадобится помощь». Так вот, мне нужна ваша помощь.

Наталья старалась говорить как можно безучастнее, не выдавая своих чувств в отношении собеседника. Это сейчас ни к чему. Это сейчас лишнее. Она вообще старалась выбраться из потока эмоций, который в любой миг готов был подхватить ее, понести и заставить нажать кнопку отбоя. Но она взяла себя в руки, не выдавая себя ни тоном, ни вздохом. Разговор и так предстоял непростой.

Глава 5

В которой генерал Ковалев убеждается в правоте предположений аналитика и без затей сливает своего информатора.

Услышав женский голос в телефонной трубке, Ковалев задумался. Неожиданный звонок из далекого прошлого вызвал у него неясную тревогу. Конечно, встревожила его не Наталья сама по себе, от женщины он угрозы не чувствовал, но звонок мог означать некую угрожающую ситуацию. Впрочем, это надо было еще выяснить. Возможно, просто сработал рефлекс опытного контрразведчика, мобилизующий организм в любой неясной ситуации.

– Чем, по-вашему, я могу вам помочь? – как можно небрежнее поинтересовался Ковалев.

На самом деле любопытство разгорелось в нем, но показывать этого было нельзя.

– В городе чума, – без лишних предисловий сообщила Наталья.

– В каком? – уточнил Ковалев, но тут же осекся.

– В Москве. Форма А20.2, легочная. Передается воздушно-капельным путем. Единственный выявленный заболевший является таксистом. И он, вероятно, уже будучи заразным, отработал полную смену, развез семь человек, которых мы, силами Роспотребнадзора и штаба ТОРС, вряд ли сможем быстро выявить.

– В Штабе ТОРС нет представителей от МВД? – удивился Ковалев.

– Есть. Генерал Головин. Но у нас нет ничего, кроме номеров телефонов, с которых осуществлялись вызовы, и адресов, откуда и куда пассажиры ехали. Есть еще адреса, но вполне вероятно, что они не соответствуют местам жительства, что это могут быть совершенно случайные точки.

– Да, это очень вероятный сценарий, – согласился Ковалев, думая, впрочем, несколько о другом.

Он понял, что звонок не просто так его встревожил и что рефлекс контрразведчика тоже не подвел. Чума! Вот главное слово, услышанное от Натальи. Чума! Это полностью совпадало с предположением Пичугина. Экий же он фрукт! На пустом месте фактически попадает в десятку. И не первый раз. Аналитик от бога, чего уж тут говорить.

– Чего вы от меня хотите? – напрямую спросил Ковалев.

– Я думаю, что у сотрудника ФСБ вашего ранга есть собственный административный ресурс, который поможет выявить зараженных и предотвратить распространение особо опасной инфекции в Москве.

– То есть генерал Головин, по-вашему, справится хуже меня?

Наталья едва сдерживалась.

– Простите, я не для того позвонила, чтобы играть с вами в психологические игры. Вы прекрасно понимаете, что справитесь лучше Головина. Хотя бы потому, что Головин, к примеру, не сможет приказать оператору связи провести триангуляцию номеров без постановления прокурора, а у вас наверняка есть механизмы…

«Подстава, – подумал Ковалев. – Кто-то подослал эту тетку, чтобы дернуть меня за усы. Но грубо, очень грубо. Идиотом надо быть, чтобы повестись на такое».

– Я могу вам дать телефон дежурного по управлению ФСБ, обратитесь к нему в установленном порядке… – предложил он.

– Это займет столько же времени, сколько получение постановления прокурора. А времени у нас нет. Врачи есть. Техника есть. Карантинные помещения есть. А времени нет. И если мы его упустим, то всего, перечисленного выше, нам просто не хватит.

«А может, и не подстава, – продолжал взвешивать Ковалев. – Бражников болен. Пичугин, исходя из опыта и с присущей ему, шельмецу, наблюдательностью, говорит слово «чума». Тут звонит эта дама и произносит то же самое слово. Да и слишком грубо для подставы. Очень грубо. Если бы кто-то из своих или чужих хотел бы меня взять за яйца, он бы нашел более изящные методы. Нет, для подставы невероятно. Куда проще предположить, что перепуганная тетка из штаба ТОРС вспомнила о фээсбэшнике, с которым когда-то пересекалась, нашла визитку и набрала телефон».