Море играет со смертью

Петр об этом не знал и попытался заступиться:

– Мама, если бы я не хотел видеть здесь Полину, она бы ушла. Но я хотел.

Однако это, как и следовало ожидать, спровоцировало лишь вспышку гнева посильнее предыдущих.

– Да? Ты и дальше будешь ее пускать? И когда вы наконец разведетесь? Тебе нужно освободить свою жизнь для хорошей девочки, вот тогда ты поймешь, что такое полноценные отношения. Ну а она что же? Бесполезное, бестолковое, бесплодное создание!

Один удар в крепость все же пролетел, оставил трещину на стене, разбил цветные витражи. Полина поняла, что уходить нужно поскорее.

– Я позвоню тебе, когда назначат время встречи, – бросила она Петру на прощание. – Скоро все закончится.

– Извини…

– Пустое.

– Петенька, за что ты извиняешься перед этой женщиной?!

Дальше она не слушала, позволила скандалу громыхать за закрытой дверью. Полина быстро спустилась по лестнице и окунулась в белые солнечные лучи летнего утра. Мир был приятно теплым, не жарким, свежим и новым. Букет в ее руках заполнял все вокруг тягучим ароматом. Глядя на цветы, Полина мысленно представила, как сгорают, разлетаясь серым пеплом, слова «бесплодное создание».

Она пришла сюда, чтобы отвлечься от работы. Теперь ей хотелось отвлечься работой от собственной жизни. Полина знала, что ждать долго не придется – один звонок, и хаос снова закружит, не оставляя времени смотреть назад.

* * *

В том, что в квартире есть кто-то еще, сомневаться не приходилось – этот человек и не таился. Ходил себе уверенно, гремел посудой на кухне, хотя и не должен был. Тут Марату, пожалуй, полагалось испугаться, потому что он никого не ждал и уж точно никого не впускал.

А страха все равно не было. Во-первых, он плохо помнил, чем закончился вчерашний день – возможно, он и приволок домой какую-нибудь девицу с влюбленным взглядом, хотя сто раз обещал себе такого больше не делать. Во-вторых, голова болела так сильно, что Марат не расстроился бы, и обнаружив на своей территории маньяка с топором. Пусть рубит, лишь бы это скорее закончилось!

Однако до кровавой расправы дело все никак не доходило, и Марат удосужился выглянуть из-под одеяла. Маньяка с топором поблизости не оказалось, зато к хозяину квартиры подошла Катрин и поставила на тумбочку возле кровати стакан с растворяющейся в воде таблеткой.

– Уходи и дай мне умереть спокойно, – простонал Марат.

– Выпей аспирин, станет легче.

– Не станет.

– Тебе сорок один год, – напомнила Катрин. – Поздновато прятаться от своих проблем под одеялом.

– Однако ж я попытаюсь.

– Марат!

– Ладно!

Из-под одеяла вылезать не хотелось, солнечный свет, пробивавшийся в окно, резал глаза. Марату пришлось собрать всю силу воли, чтобы рывком выбраться из укрытия и взять стакан. Помощи хотелось сразу, но пока прохладная вода лишь избавила от сухости во рту. Тошнота и головная боль никуда не исчезли, Марата не покидало ощущение, что его ночью переехал каток. Три раза.

– Что ты вообще здесь делаешь? – хмуро поинтересовался он. – Как в квартиру вошла?

– О, а это занимательная история! Подхожу я, значит, к твоей квартире, прикидываю, как буду тебя будить – хватит звонка в дверь или нужно будет вызывать пожарных? Но не понадобилось ни то, ни другое: в замке гостеприимно торчали ключи. Полагаю, что всю ночь.

– Ну, бывает и так! – развел руками Марат. – Как думаешь, грабанули?

– Думаю, что нет. Вся техника на месте, а где ты хранишь деньги – я не знаю. Но тебе не будет так везти вечно, это тревожный звоночек.

Марат был согласен с тем, что звоночек и правда не слишком мелодичный, однако настоящего страха не чувствовал. Его квартира располагалась в элитном жилом комплексе, попасть в подъезд не так-то просто – это Катрин знала код. Ну каковы шансы, что тут ночью бегали грабители и искали незапертые двери? Статистическая вероятность – на его стороне.

Вот только доказывать это Катрин бесполезно. Она продолжала наблюдать за ним с осуждением, зажгла сигарету, не спрашивая разрешения. Напоминать, что у него в доме не курят, бессмысленно. Обычно Марат просто забирал у нее сигарету и тушил сам, однако пока это было выше его сил.

– Где ты вообще шлялся? – спросила Катрин.

– Понятия не имею.

– На вечеринке у Юрченко.

– Очень может быть, – пожал плечами Марат.

– Это сейчас был не вопрос – я точно знаю, что ты торчал на вечеринке у Юрченко. Оттуда полно фотографий.

– Если знаешь, зачем спрашиваешь?

– Хотела проверить твою память.

– Ну и зря. Я там хоть не опозорился?

– Нет, на фотографиях ты смотришься очень достойно, публика по-прежнему тебя боготворит.

Эта новость Марата не обрадовала и даже не удивила, он знал, что так будет. Он отдал профессии большую часть жизни, правильное поведение перед камерами отработано до уровня инстинктов. Как только рядом появлялись фотографы, он принимал выигрышную позу, выдавал идеальную улыбку и никогда не срывался. Не важно, насколько он был пьян и как много запоминал. Важно, что попадало потом в интернет.

Катрин все это понимала, потому и не громыхала сейчас. И все же беспокоилась она не зря – это Марат тоже признавал. Он давно не срывался вот так, да и не должен был, не планировал, все получилось само собой. Причину он знал, просто думать о ней не хотел – слишком больно было. Даже сейчас, спустя столько месяцев.

– Слушай, я не хочу давить на возраст, а придется, – вздохнула Катрин. – Ты уже не мальчик. Одна такая попойка – не плохо, не критично. Но если это станет традицией…

– Не станет, – прервал ее Марат. – Все под контролем.

Аспирин наконец подействовал, головная боль не отступила окончательно, но утихла, да и мир перед глазами перестал искажаться. Марат позволил себе подняться с кровати и потянуться, разминая затекшие мышцы. Собственная нагота его не смущала, хотя Катрин и не думала отворачиваться. К чему этот ложный стыд? Что она там не видела?

Многие в тусовке считали, что они с Катрин любовники – а напрасно. Сейчас их удерживали вместе многочисленные общие проекты и старая дружба. Занимались сексом они раньше, в самом начале пути. Он был беззаботным и готовым покорять любые вершины. Она была нежной, робкой Катенькой с вьющимися волосами и глазами олененка. Они могли или остаться навсегда такими, или остаться в кинотусовке – одно из двух. Но Марат радовался тому, что они сошлись именно в то время и даже верили, что любят друг друга. Потом, конечно, стали достаточно взрослыми, чтобы препарировать собственные иллюзии, но тогда… Тогда было прекрасно.

А потом он осознал, что цепи и клетки существуют даже для тех, кто очень хочет быть свободным. Она же превратилась в циничную, сухую Катрин, которая выкуривала по двадцать сигарет в день и которую никто не мог сломить. Он невольно пустил свою жизнь под откос, она так и не вышла замуж, но давно уже не подпускала к себе любовников старше двадцати пяти лет. Впрочем, дружили они не вопреки, а благодаря всему этому. С годами людей, которым Марат мог доверять, оставалось все меньше – но каждого такого человека он ценил очень высоко.

– Все еще в форме, – одобрительно кивнула Катрин. – Хорошо. Одутловатых алкашей на рынке и так переизбыток, на них есть спрос, но предложение его превышает.

– Тогда я буду подтянутым алкашом.

– Я тебе вообще алкашом стать не позволю.

– Да я ж несерьезно, – отмахнулся Марат. – Жаль, что ты это увидела, я не хотел. Ты чего вообще вламываешься на частную территорию? Могла бы позвонить.

– Могла. И звонила. Но дозвониться на выключенный телефон даже в наш продвинутый век проблематично.

Сначала Марат подумал, что попросту потерял телефон в клубе, такое уже случалось. Однако аппарат обнаружился на полке, целый и невредимый, выключенный добровольно. Вспомнить, почему так получилось, было несложно, и Марат досадливо поморщился.

Катрин, прекрасно знавшая его историю, мгновенно поняла, что к чему:

– Она опять это сделала, да?

– Да уж…

– Я тебе действительно сочувствую. Если хочешь, я попытаюсь повлиять на нее.

– Не надо, – покачал головой Марат. – Она только этого и ждет. Ксюха поняла, что сама себя загнала в угол с точки зрения закона. Теперь она гадит не просто так. Она хочет добиться хоть какой-то реакции, ей нужно что-то продать журналистам. Даже если ты просто попытаешься с ней поговорить, шепотом и с десятью извинениями, она выставит все так, будто ты прокляла ее детей до третьего колена.

– И что теперь? Терпеть ее выходки?

– Получается, что так. Думаю, ей скоро надоест, да и я привыкаю.

У него получилось произнести это вполне убедительно, будто иначе и быть не могло. Марат не стал уточнять, что еще вчера утром он не собирался идти ни в какие клубы и напиваться там. Но Ксения решила снова развлечься телефонным терроризмом, и иного способа справиться с болью уже не осталось.

– Так же нельзя, – отметила Катрин, затушив сигарету в пепельнице, которую сама принесла в эту квартиру.

– Ну да. Но чем больше у меня получается, тем больше она бесится. Недавно у нее было затишье, но после швейцарцев опять началось.

Вот это как раз правда. Какое-то время от Ксении не было вестей, и он опрометчиво позволил себе поверить, что она угомонилась. Но вскоре с ним заключил контракт поставщик швейцарских часов, фотографии Марата появились по всему городу. Ксении это, видимо, очень не понравилось, а мстить она умела лишь одним способом.

– Думаю, я все-таки способна тебе помочь, – объявила Катрин.

– Прошу ведь: не лезь к ней!

– О, к ней я как раз не полезу, я вообще стараюсь не контактировать с дерьмом в человеческом обличье. Я планирую убить двух зайцев одним выстрелом: использовать тебя по делу, не давая тебе окончательно спиться, и сделать ее попытки связаться с тобой очень дорогими.

– Заинтриговала, – признал Марат. – Продолжай.

– Одни мои хорошие знакомые взялись за масштабный проект – уже под канал, бюджет есть, сценарий есть, команда, об этом даже не думай.

– Что за проект?

– О работе МЧС, – пояснила Катрин. – В нашей стране и в других странах, специфика, разные представители и все такое… Опять же, для этого есть сценарий, уже одобрен, там все учтено. Не хватало только раскрученного лица, чтобы вести это действо. Я предложила тебя, они осознали, что это гениальная идея. Ты подходишь по всем параметрам – уже не щенок, но песок из тебя не сыплется, в меру брутальный, твое имя на слуху.

– Еще немного, и сам собой восхищаться начну, – усмехнулся Марат.

– Зря ерничаешь, ты действительно отличный вариант, потому что у тебя, насколько я знаю, прямо сейчас никаких проектов нет, и это тоже важно.

– Вообще-то, я подумывал согласиться на одну роль…

– Вообще-то передумаешь. Тебе это тоже нужно.

– Даже так?

– И никак иначе, – хмыкнула Катрин. – Дело не в деньгах, хотя, держу пари, за документалку тебе заплатят больше, чем предлагали за ту роль. Ты постоянно будешь при деле, ты окажешься в условиях, когда бухать просто не получится. Ну а главное, ты много времени проведешь за пределами страны. Интернета там, скорее всего, не окажется, а бывшая твоя разорится отсылать тебе видео по мобильной связи. Да и опять же, сменишь обстановку, получишь новые впечатления! Это гарантированно поможет.

Насчет гарантий Марат уверен не был, но признавал, что Катрин права хотя бы отчасти. Он ведь уже многое перепробовал – и ничто по-настоящему не помогло. А это будет встряска во всех смыслах. Марат любил новые проекты, и такого в его жизни еще не случалось.

Аспирин действовал в полную силу, ясность мыслей вернулась, боль отступила, и жизнь казалась совсем не такой поганой, как час назад.

– Ладно, продано! – Марат демонстративно поднял вверх обе руки, словно сдаваясь в плен. – Куда ставить подпись, когда собирать чемодан и куда вообще летим?

* * *

Грозу в тот день никто не ждал.

Синоптики, суровые мужчины на метеорологических станциях и красивые женщины на телеэкране, дружно обещали, что грозовой фронт пройдет стороной. Пошумит возле гор, прольется над несколькими городами и поселками – и все. Ничего страшного. Ничего опасного.

Однако природа отказалась подыгрывать. Гроза пришла черным облаком, глухим рокотом, от горизонта до горизонта.

Она с силой трепала ветви старых сосен, порой ломая толстые прямые стволы. Она обрывала цветы с кустарников, поднимая их в воздух пестрыми смерчами. Она пела и хохотала над землей, и люди прятались, испуганные, издалека заслышав ее голос. Им не нравился этот голос – он был непривычно громким, заранее торжествующим, не сулящим ничего хорошего им, таким маленьким и беззащитным перед распахнутой пастью стихии.

Люди надеялись, что гроза пройдет стороной, а грозе хотелось поиграть – как охотничьей собаке, которую слишком долго держали на цепи, и вот она наконец сорвалась. Гроза била по проводам невидимыми плетями ветра – и рвались провода, и падали на землю. Желтые окна становились черными. Люди, пораженные темнотой, будто ослепшие, сжимались в своих укрытиях и дрожали в дрожащих от урагана домах. Смешные маленькие люди! Разве не знали они раньше, какие они хрупкие? Разве не знали они, что смертны?

Гроза добралась до моря и над ним переродилась в шторм. Шторм был сильнее грозы, и море любило его, как любят победителей. Оно тянуло к нему острые черные волны и сливалось с ним, сотворяя в этом союзе смертоносное чудовище, разозленного Кракена, древнее божество воды.

И снова люди смотрели в ужасе. Они не знали такого моря! Еще вчера оно было мирным и любило их, ласкало, качало на волнах. Оно мягко накатывало на песчаные пляжи, обтачивало для людей разноцветные камушки и дразнило облаками пены детей. Если и хмурилось оно, то все равно без битвы, без гнева – оно капризничало, забрасывая берега мусором, который люди смиренно уносили, и вновь наступал мир.

Но море, объединившееся со штормом, словно забыло про свое прошлое. Оно грохотало, поглощая испуганные крики. Оно бросалось на берег, забирая землю, которая никогда ему не принадлежала. Оно било таранами высоких черных волн по стенам, построенным над его берегами, оно ненавидело их, как клетку.

Оно поднялось высоко над белым зданием – до самой крыши почти – и рухнуло на него потоками воды. Здание выдержало. И снова штормовое море ударило – а здание выдержало. И люди, видя это, боялись моря, но верили в здание, потому что здания всегда побеждали.

Но не сегодня, нет, в этот день многое пошло не так. Когда в сотый раз ударило море, здание застонало и сдалось. Оно не отдавало победу по чуть-чуть, давая людям шанс уйти. Оно рухнуло разом, быстро, плита к плите и колонна к колонне. Внутри кричали и плакали, внутри метались и молили. Но не было больше здания – и не было больше времени. Камень, и дерево, и стекло сомкнулись единым капканом, сдавили, переломали, перемололи – и ничего не осталось, живое так легко и необратимо стало мертвым.

Волны, с триумфом возвращавшиеся в море, кипели алой пеной.

Глава 2

Здания умирают по-разному

За годы работы в МЧС Борису Доронину доводилось видеть гибель многих зданий. Он о таком не болтал, но порой они казались ему живыми существами, по-разному относящимися к собравшимся внутри людям.

Одни здания, даже погибая, старались завалиться так, чтобы никому не навредить – и у них каким-то чудом получалось. Другие, рухнув, создавали пустоты из плит и уцелевших колонн, в которых немногочисленные выжившие могли долгими днями укрываться в ожидании помощи.

Но здесь все было иначе. Корпус отеля просто схлопнулся, как тот пресловутый карточный домик. Основное здание лежало перед спасателями плоской грудой строительного мусора, в которой уже невозможно было опознать величественную в прошлом постройку.

Выживших в этом здании не оказалось. Их еще в первые дни находили в обрушившихся пристройках – среди которых, к сожалению, оказался и игровой клуб для детей. Тогда оставалась надежда, были радостные вести… Теперь уже нет. Руины проверили несколько раз всеми доступными методами. Жизни там больше не осталось.

Однако спасателей все равно ожидала грандиозная работа, ведь под завалами захоронено несколько сотен тел – в основном туристов и исключительно из России. Поэтому бригаду Бориса и направили сюда.

Отель, пусть и расположенный на территории Турции, принимал туристов только из одной страны, потому что львиная доля его акций принадлежала российской компании. Место в прошлом было прекрасное: старый сосновый лес, цветущие аллеи, несколько бассейнов, рестораны, бары, а главное – величественные белоснежные корпуса. Территория вечного праздника.

Теперь-то праздник предсказуемо прекратился. Жизнь продолжалась в уцелевших корпусах – их шторм не тронул, они располагались подальше от моря. Но там, возле обрушившегося здания, все замерло, затаилось, словно придавленное общим горем.

Чем ближе Борис подходил к руинам, тем больше было легкой белой пыли. Она лежала повсюду – на земле, на траве, даже на длинных иголках сосен. Когда корпус отеля рухнул, все было прибито водой. Однако жаркое южное солнце быстро высушило обломки, ветер подхватил строительную пыль и засыпал ею все вокруг. Из-за этого казалось, что в отеле только-только закончилась реконструкция, скоро все пойдет по-старому. А на самом деле белая взвесь означала смерть, и Борис не представлял, у кого хватит совести восстанавливать этот отель, снова строить развлекательное заведение на месте, где пролилось столько крови.

Хотя у кого-то, пожалуй, хватит. Торгаши сентиментальностью не отличаются, они станут думать лишь о том, что это выгодное место. Да и новые туристы, которые приедут сюда в следующие сезоны, предпочтут не знать, что здесь случилось раньше.

Однако хотя бы в этом году траур будет соблюден – и на том спасибо. Борис знал, что те туристы, которых трагедия совсем не коснулась, покинули отель при первой же возможности. В уцелевших корпусах остались только те, чьи родные угодили в больницу – или погибли. Их ожидала незавидная миссия опознания тел.

Ну а Борису предстояло тела доставать. Он готовился к этому в короткие минуты перерыва, прогуливался среди сосен и присыпанных строительной пылью цветущих кустарников, наблюдал за рыдающими людьми, которые все пытались прорваться за ограждение из пластиковых лент, однако охрана и полиция никого не пускали.

А потом его взгляд наткнулся на этих клоунов, и настроение, без того паршивое, рухнуло ниже дна. Борис уже знал, что на территории отеля проходят съемки документального фильма. Это вроде как должно было ему льстить – но не льстило. Он не верил, что такая вот киношка заставит кого-то с большим уважением относиться к работе спасателей или беречь собственную жизнь. Да и как ее убережешь, если на тебя отель падает?

Так что пользы Борис в этом не видел, лишь желание получить прибыль и рейтинги. Создать чудовищную кровавую картинку, за которой зрители будут наблюдать со своих уютных диванов и радоваться тому, что трагедия произошла не с ними.

Если бы выбор остался за Борисом, он бы и вовсе запретил клоунам доступ на территорию. Однако его начальство ко всему относилось иначе, и съемочная бригада тут чуть ли не царями ходила. Они еще актера этого с собой притащили, физиономию которого разве что на утюгах не размещали… Зачем? Какое отношение он имеет к спасателям? Показуха и постановка, не более.

– Ты на них так смотришь, будто выбираешь место, где их лучше прикопать, – прозвучал у него за спиной знакомый голос. – А так не надо. Грех это.

Отвлекшись на съемочную бригаду, Борис не услышал, как к нему подошли, но и не испугался. Хороший из него был бы спасатель, если бы его нервы так легко подводили! Он спокойно обернулся и пожал руку стоявшему перед ним священнику.

На места масштабных трагедий священники приезжали постоянно – в составе группы психологов. Просто встречались люди, которые психологам не доверяли в принципе, зато всегда были готовы довериться служителю церкви. Ну и конечно, там, где вмиг происходило столько смертей, с представителем духовенства проще, он говорил то, чего психологи сказать не могли.

При этом священники попадались разные: Борис работать мог с кем угодно, а вот ладил не со всеми. И отец Гавриил как раз был прекрасным вариантом. Он не только искренне веровал, он получил высшее психологическое образование, постоянно работал над собой, вел популярный канал в интернете и умел найти общий язык с любым собеседником. В священнике не ощущалось ни намека на фанатичность, он спокойно относился к тем, кто не принимал его помощь и даже его религию. Отец Гавриил считал, что рассудит всех Господь, а задача служителей Его – только помогать. Из-за седых волос он порой казался стариком, но Борис знал, что священнику около пятидесяти пяти лет. Впрочем, возраст значил для отца Гавриила не так уж много, он остался активным, подвижным и умудрялся успевать больше, чем от него ожидали.

Вот и теперь он выглядел бодрым, энергичным, хотя и не жизнерадостным – он ведь прекрасно знал, что здесь случилось.

– Не знал, что к нам приставили тебя, – отметил Борис.

– Горюешь?

– Нисколько. Мне уже сообщили, что местные не очень радуются нашему приезду, тут нужен кто-то деликатный.

– Постараюсь не подвести, – улыбнулся отец Гавриил. – Мы с психологами сегодня приехали, так получилось. Гроза все еще кружит, в аэропорту большие проблемы, нервно было… Но добрались – и слава Господу!

– Отлично, психологи приехали сегодня, а киношники – еще вчера! Один я понимаю, что это цирк?

– Может, и цирк. Почему тебя это печалит?

– Разве это не святотатство? Разве тебе как священнику не полагается их презирать?

– Священнику вообще никого презирать не полагается, не наше это дело. Что же до фильма, то от него может быть благо, в зависимости от того, как его сделают. Людям и так показывают достаточно забав. Иногда им нужно напомнить, что в мире полно горя, которое может коснуться каждого.

В этот момент Борис наблюдал, как артист, имя которого он никак не мог вспомнить, выдал на камеру отработанную улыбку. Ну и что этот человек может рассказать, что понять? Очередная пустышка с достаточно гибкой совестью, чтобы пиариться на трупах.

Для себя Борис уже решил, что его в эти съемки никак не втянут. Начальство может хоть пеной изойти – а уволить не посмеют, он прекрасно знал, что его считают одним из лучших.

– Снова злой взгляд, – невозмутимо указал отец Гавриил. – Множить злобу не надо, она и так расползается быстро, как плесень. Думай не о том, что угнетает тебя, а о прекрасном.

– Что может быть прекрасного на месте катастрофы?

– Люди. Люди – лучшее из созданий Божьих.

– И почему у тебя на все ответ готов – никогда не пойму, – вздохнул Борис. – Но пусть эти создания держатся подальше от меня, я здесь не для того, чтобы на них любоваться или с кем-то знакомиться. У меня на это нет ни времени, ни желания.

– Охотно верю. Но знакомиться и не нужно – вот меня ты знаешь, и не я один прибыл с командой психологов из числа твоих знакомых. Полина Розова тоже там. Ты же помнишь Полину?

Вопрос был почти провокацией, не слишком подходящей для священника, но и лишенной истинной язвительности. Борису вообще полагалось на такое не реагировать – потому что Полина вроде как не имела значения, не для него так точно.

А он почему-то оказался не готов. Вот так глупо и наивно – не готов к тому, что она будет здесь, на территории отеля, с которой нельзя уходить. Значит, они обязательно пересекутся, им придется говорить… Сколько они уже не работали вместе? Пять лет, шесть? А вне работы они и не должны были встречаться.

– Рад за нее, – только и сказал Борис. Но прозвучало это слишком поздно, чтобы сойти за банальную вежливость.

– Она уже знает, что ты здесь.

– Мне-то какое до этого дело? Я женатый человек!

Он и сам не понял, зачем ляпнул это, сорвалось, и все. Теперь Борис угрюмо уставился на отца Гавриила, ожидая, как отреагирует священник. Упрекнет его или нет? Должен бы упрекнуть, наверно…

Но отец Гавриил упрекать не стал.

– Я потому и сказал, чтобы для тебя это не стало шоком. Подготовишься – и встреча пройдет как по маслу.

– Да я не… В смысле, я… Короче, это уже не важно. Все, что было раньше, неважно.

– Прошлое не отпускает нас только потому, что нам этого хочется, – указал отец Гавриил. – Но ты все сказал верно, ты женатый человек, никогда не забывай об этом. Сколько там у тебя деток, двое?

– Трое уже.

– О, поздравляю! Это дело правильное и богоугодное. Ты муж и отец, Полина тоже жена, но это не значит, что вы не сможете стать друзьями, если все выстроите правильно.

И только Борису показалось, что он уже успокоился и больше не потеряет контроль, как в груди неприятно кольнуло.

– Она замужем?

– Я видел кольцо на пальце. Что тут удивительного? Полина – замечательная девушка, она действительно достойна счастья. Боря, то, что здесь происходит, коснулось многих людей, которым вы оба должны помочь. Забудьте эгоизм, думайте о них, и тогда все будет хорошо. Люди превыше всего!