МНВ для СССР

Сергей Ростовцев

МНВ для СССР

Предисловие

Когда-то, раздосадованный современной политикой, я придумал и написал книгу о попаданце «Беседовал со Сталиным».

Нужно сказать, что в то далёкое время я не был в этом смысле образован. Я то, в своём невежестве думал, что до меня об этом (прогрессорстве в прошлом) писал только Марк Твен – «Янки при дворе короля Артура».

Я даже предлагал в соцсетях организовать конкурс или диспут о том, какие ошибки, если их исправить, могли бы в 1941 всё изменить. Как спасти десятки миллионов советских граждан?

Конечно, я бы не так заморачивался этими вопросами, если бы какая страна послала посылки максимальной мощности по адресам в указанные на карте места.

(на карте территория между Канадой и Мексикой, по берегам которой точки для действия «посейдонов», а внутри – покрывающие территорию действия «посылок» «Сармат» и Воевода)

Но пока можно об этом только мечтать.

Дал почитать написанное товарищу. А он мне вывалил на голову десяток других авторов о попаданцах.

И я начал читать.

Я неожиданно обнаружил сотни людей, которые, как и я, хотели бы спасти СССР и пишут об этом рассказы повести и романы. Некоторые, в своих мечтах посылают прогрессоров даже в девятнадцатый век.

Болит же!

А я читал и читал.

Вообще-то я только притворяюсь писателем. Я учёный. И как учёный сразу начал анализировать прочитанное, с точки зрения статистики.

Оказалось, что кроме одной книги, в которой тоже пытались спасти СССР, все авторы или убивали Н.И. Хрущева, если попаданец попадал во время до взятия им власти в стране, или очень ругали его, попав в СССР после него.

Вот уж действительно, монстр. Не попади он в нашу политику, и даже ничего больше не меняя, всё пошло бы совсем по-другому. Лучше? Думаю намного лучше.

Вот и решился я ещё на одну книгу о попаданце в прошлое.

Но начав описывать, происходящее вдруг заметил, что мой прогрессор не желает этим МНВ ограничиться. Он начал действовать, наплевав на мою задумку.

Не мог я ему мешать.

Н.И. Хрущёва убил я. А остальное на совести моего героя-попаданца-прогрессора, Александра Юрьевича Роснянского.

Все претензии к этому парню.

МНВ – минимально необходимое воздействие. Из романа «Конец вечности».

Капсула

Александр Юрьевич Роснянский, а это я, сидел в своём инвалидном кресле и сладко дремал. Я любил подремать днём. Это осталось ещё с той поры, как я работал программистом. Пользуясь тем, что я работал в отдельном кабинете, я включал на компьютере программу, загружавшую файлы библиотек и менявшую операторы в муляже старой программы. Если кто-то заглядывал через окно, которое было за моей спиной, он видел что на экране вроде процесс идёт. А я дремал.

Но уже почти двадцать лет я со своими больными ногами на пенсии и теперь за компьютером просто читаю, смотрю фильмы, политические шоу… Политика в нашем 2022 году становилась всё интересней и интересней. Особенно, если смотреть на этот бардак из Украины. А жил я, в неказистом доме, в Подгороднем, Днепропетровской области. Дом был так себе, но было в нем всё. И вода, и газ и даже канализация.

Пока не начали бомбить. А чего русские будут бомбить наш населенный пункт? В нём никакой инфраструктуры. Беспокоился за сына. Он жил в Днепре. Не в реке, конечно, а в городе. Упоротым идиотам пришло в голову именно так «декомунизировать» название, превратив жителей в русалок и водяных. Екатеринославом его не назвали, поскольку на самом деле, «декоммунизация» была дерусификацией.

Мой телевизор был подключён к интернету, и сын настроил его так, что я смотрел всё что захочу, а не только местные упоротые программы. Сын мой тоже был программистом. Но в отличие от меня, программировавшего на фортране, паскале, СИ, сын занимался сетевым программированием.

Я всё время беспокоился, чтобы его не мобилизовали.

Упоротые воевали для того, чтобы не один мужчина восточной Украины не остался жив. Они же понимают, что мы мечтаем о том, чтобы Россия пришла. Россия тоже не СССР. Но Россия хотя бы не упоротая. Там педерасты парадами не ходют.

Но сын успокаивал меня тем, что если он не введёт пару цифр в течение последующего дня, вся сеть области упадет, и без него её не поднимут. Но это секрет.

Обычно я смотрел телевизор, лёжа на кровати. Слушал с наушниками. Ну, чтобы ни кто из соседей не слышал, что я смотрю запрещенные упоротыми каналы. Но сегодня, в 14.00 должен был прийти мастер по ремонту нагревателя в ванной. А потом в 16.00 или чуть позже, она всегда опаздывала, придёт Аннушка, соседка, которая за незначительную суму, уделяла два раза в неделю по паре часов, чтобы чуть убраться и приготовить мне какой-нибудь суп. Раз в неделю приезжал сын и привозил продукты. Со всем остальным, хорошо ли или нет, справлялся сам. Хорошо – не хорошо, по хрену. Ругать меня, после того, как двенадцать лет назад я похоронил жену, было некому.

Вот сегодня был «приёмный» день. И я сидел у компьютера, и в который раз слушал аудиокнигу «Три мушкетёра». Её пока не запретили, хотя она была и на русском.

Память стала хуже. Вот сегодня я забыл выпить все свои лекарства. Он давления, холестерина, против сахарного диабета, пищевые добавки с йодом, магнием, ещё какие-то китайские таблетки для похудения. Я, ещё с утра, положил всю сегодняшнюю дозу на крышку из-под майонеза, которая выполняла функции блюдца и забыл. И вот вспомнив, сгрёб их все в ладонь и отправил в рот, запил столовой ложкой отвратительного Линетола. Линетол это от склероза. Какая всё это гадость. Запил стаканом чая без сахара и с облегчением подумал, что на сегодня отстрелялся.

Выключил лампу ультрафиолета. Таблетки нужно было пить, предварительно облучив ультрафиолетом.

Опять чуть не дотронулся до оголённого провода на лампе. Надо ее, наконец, заизолировать. Сын обещал принести изоленту. Обещал уже две недели. Теперь лампа смотрела чуть в сторону и выполняла роль бактерицидной. Я же ожидал чужого человека, который мог нести инфекцию. Придёт, включу. Вот пусть и будет побольше озона.

Вообще я мнительный. Старый я и кроме здоровья мне и беспокоиться уже не о чем. И я беспокоился.

До прихода техника оставался ещё час, когда в дверь позвонили. Странно. Я включил ультрафиолет и пошол открывать.

Открыл. Не открывать было глупо. Богатств, у меня никаких не было, а если бандиты и не открыть сразу, они подумают что есть и даже пытать могут начать. Украина.

За дверью стояли два парня, лет по тридцать.

– Здравствуйте дедушка. Мы представляем фирму «Трисно». Это современная медицина. Нам в поликлинике сказали, что у вас больные ноги. Мы можем предложить вам современное нанолечение.

– И сколько ваше нанолечение стоит? – Вообще трудно найти старика, у которого ноги совсем не болят, подумал я.

– Сначала мы хотим, чтобы вы убедились в его действенности. А потом обсудим цену.

– Но у меня может не быть этой суммы.

– Это небольшая сума и вряд ли вас затруднит. Но в благодарность вы скажите, у кого ещё из ваших знакомых болят ноги. А если наше лекарство поможет, сделаете нам рекламу. Хорошо?

– Давайте попробуем.

Они вошли, и я проковылял в комнату.

– Садитесь в своё кресло.

Я сел.

– У вас где основная боль?

– В коленях. В правом колене.

Парень присел, и не дотрагиваясь до колена, несколько раз провёл рядом с ним тыльной стороной руки.

Не знаю, стало ли колено болеть меньше, но я что-то почувствовал.

– Что-то ощущаете?

– Что-то ощущаю.

Парень достал пузырёк с капсулами.

– Давайте ладонь.

Я протянул руку.

Парень выщелкнул из пузырька мне на ладонь одну капсулу.

– Выпейте.

Я выпил.

Парень опять стал водить рукой рядом с коленом, а я поплыл. Почувствовал, что вот-вот потеряю сознание. Дыхание перехватило, в глазах потемнело.

– Ты уверен, что на него подействует? – услышал я голос откуда-то издалека. – Видишь, дёргается.

– Обычная агония. Начинай искать заначки.

Превозмогая навалившуюся на меня тяжесть, я взмахнул рукой и тут же почувствовал удар тока.

«Оголенный провод» – было последней моей мыслью, и я выключился.

Молния

Какие-то ощущения проникли в моё тело. Я осознал что лежу. Лежу на чём-то твёрдом. Сил открыть глаза не было. Где-то издалека я слышал какие-то звуки, но пошевелиться не мог. Я даже не мог понять дышу ли я, но сознание возвращалось. Я попытался пошевелиться и опять выключился.

Следующий раз, когда чьи-то голоса проникли в моё сознание, я продолжал лежать на чём-то твёрдом, и моё сознание было уже не таким запутанным.

Я всё вспомнил. Я жив, а значит этих двух гадов я опознаю. Придётся воспользоваться старыми связями, но я их прикончу. Отравители хреновы. Ничего, ещё покувыркаемся. Подумал я и попытался открыть глаза. На этот раз получилось. В глаза ударил яркий свет. Надомной был белый потолок и это был потолок явно не моей комнаты.

– Валентин Павлович! Он очнулся.

Надо мной склонилась симпатичная девушка лет двадцати. На её голове была белая косынка. Пошевелить головой, чтобы повернуться у меня не получалось. Тело было, как парализовано.

Лицо девушки исчезло, а вместо него, появилось лицо мужчины, неопределённого возраста в белой тюбетейке.

– Ну что, очнулся товарищ пострадавший.

Я попробовал открыть рот, но не губы не язык не слушались.

– Ничего, ничего. Уже хорошо, что живой. – Сказал мужик. Постепенно придёшь в себя. После такого мало кто вообще выживает. Повезло тебе.

И тут я этого мужика вспомнил.

Это был 1946 год. Лето. Мне было тринадцать лет. Уже три года я учился в Астрахани – в Сталинградском суворовское училище.

Когда началась гроза, мы играли в футбол. Я стоял на воротах. Потом была эта клиника и этот Валентин Павлович. Потом мне сказали, что в меня попала молния.

1946? Я что, перед смертью вспоминаю всю жизнь? Нет, на воспоминания была картинка не похожа.

Я попытался пошевелиться, напряг мышцы и опять выключился.

В следующий раз, я пришёл в себя уже сидя. Сидел я на кровати, упираясь спиной в подушки. А девушка, другая девушка, а не та которую я видел в первый раз, вынимала из-под меня утку.

Оказалось я уже могу шевелиться.

– Можно попить? – спросил я с трудом.

– Конечно. – ответила девушка и куда-то вышла.

В палату, где стояла моя кровать, вошёл Валентин Павлович.

– Вот видишь, – сказал он, обращаясь ко мне. – и трёх часов не прошло, а ты уже разговаривать стал. Как ты себя чувствуешь?

– Пить хочется.

Насколько я помнил, тот, прошлый удар молнии, когда я очнулся мне сказали что я двое суток был без сознания. Значит это точно не воспоминания.

– Открой рот. – сказал Валентин Павлович. – Сглотни. Ну что же есть шанс, что не захлебнёшься.

Он налил треть стакана воды и протянул мне.

Я сделал усилие и поднял руку.

– Совсем молодец. А ведь сначала думали, что ты умер.

Я взял стакан и выпил воду.

В остальном, всё было именно так, как я помнил.

Выпив воды, я окончательно убедился, что это реальность.

Так что же, всю последующую жизнь я нафантазировал.

Это можно проверить.

Тело моё слушалось ещё слабо, а вот мозг заработал как вычислительная машина.

Службу в армии можно нафантазировать. Я об этом долго мечтал. Но программирование, инвалидность? И как проверить?

В свои тринадцать с половиной, я совершенно не разбирался в политике. А что теперь?

Я проверил свою память. Я слабо помнил всех своих товарищей по учёбе. Их имена.

Я сказал Валентину Павловичу, что я не всё помню.

Сказал, что не помню, как мы играли в футбол. Хотя это я помнил хорошо. Но решил перестраховаться. Но Валентин Павлович сказал, что всё это не страшно и что всё вспомниться.

Хорошо, что он не знал, как это было в первый раз, с тем Сашей Роснянским. Тогда были проблемы с ногами, но с памятью не было никаких проблем.

– А долго мне ещё тут лежать?

– Не торопись. Футбол уже закончился.

– А можно мне что-то почитать. А то скучно.

– Да тут кроме газет и нет ничего.

– Ну, хоть газету.

Валентин Павлович усмехнулся.

– Принесите молодому человеку газету. – уходя, сказал он санитарке – Выздоравливай!

Газету девушка мне принесла.

Правда № 131 Понедельник 3 июня 1946 г.

С первых строчек мне стало понятно, что читаю газету я, почти девяностолетний Александр Юрьевич Роснянский. Не мог Саша Роснянский знать, что такое чистые пары. В его голове, в голове городского мальчишки чистые пары, были равны чистым двойкам, и ни как он не мог согласиться, что эти двойки залог высокого урожая озимых.

Да и не попросил бы Саша почитать. Просто лежал бы и мечтал.

И было ещё много такого, в чём я видел предпосылки будущего, которых я в молодости видеть не мог.

Значит или это какой-то уж больно реалистичный сон умирающего меня в 2022 году, либо я попаданец.

Попаданец? Ни хрена себе! Вся жизнь впереди. Счастье! Мечта!

Сердце бухало так, что хотелось сорваться с кровати и танцевать буги или ламбаду. Может всё-таки сон. Ни буги, ни ламбады тогда не было.

Но хотелось надеяться на лучшее. Очень хотелось. Вдруг не сон?

И тут до меня дошло. Как ещё одной молнией ударило. Если это июнь 1946 года, то до 12 сентября, чистого четверга, ещё три месяца. А я помнил, что тогда случилось. И если это не сон, то это мой шанс изменить историю страны и прожить другую жизнь, или умереть.

Пусть даже во сне. Пусть этот сон будет прекрасен.

4 сентября у нас в училище срочно проведут отбор лучших по математике. Это я хорошо помнил. А 12 сентября наша группа будет уже в Харькове. Туда соберутся лучшие в математике кадеты (тогда я и слова этого не знал) нашего суворовского, Харьковского Краснодарского Новочеркасского, Воронежского, Курского, Орловского, Калининского и Ставропольского суворовских училищ. От каждого училища будет по шесть суворовцев. Я займу восьмое место среди всех курсантов, а наше училище займёт четвёртое место.

И вот тогда случиться эта туалетная встреча.

Ну что же, есть время подготовиться.

Тут, как говориться, пан или пропал.

Но первое событие произойдёт через месяц. Нас в летние каникулы повезут в Сталинград посмотреть, что фашисты сделали с городом.

Это была страшная экскурсия. Нас водили по улицам, где было написано «Мин нет» и подпись, какого-то сержанта или старшины.

До сентября мне нельзя никак изменять историю. Иначе туалетной встречи не случится.

Тогда я еле попал в шестёрку лучших математиков училища. Это можно чуть поправить, потому что до июля, а если по симулирую, то и дольше, я буду освобождён от физической и строевой. Вот и возьмусь за математику.

Конечно, я программист и математика моя специальность. Но эта математика, по которой будет проходить конкурс совершенно другая. Вот и выучу.

Тут в палату вошли двое подростков.

Костя Петриченко, высокий парень с чёрным «ёжиком» на голове, капитан нашей команды, и Мишка Тритьяков. Мишка был на полголовы ниже меня, и пожалуй единственным, с кем я по-настоящему сдружился. И Костя и Мишка были с Украины, и были там во время оккупации. Костя, тогда, жил в пригороде Донецка, а Мишка в Днепропетровске. Земляк.

Не знаю, правду ли говорил Мишка или привирал, но он говорил, что весной, в сорок втором, иногда ему поручали разведку. В Днепропетровске стояла рота РОА – власовцы. Стояли итальянцы. А друг его деда, просил наблюдать, сколько их, где они стоят, и кто из жителей полицай.

В сорок втором немцы не зверствовали. Мишка свободно говорил на украинском и патрули, когда это не комендантский час, его не трогали.

Мать Мишки погибла, когда они пытались эвакуироваться, а отец был на фронте.

В сентябре сорок второго, они перебрались с дедом в Ростов к двоюродному брату деда. А в январе сорок третьего, дед Мишки умер.

Но, когда Ростов освободили, начали освобождать, Мишка оказался на территории наших войск и его отправили в тыл. Так он и оказался в суворовском.

Костя эвакуировался с родителями в самом начале войны, но мать погибла при бомбёжке, а об отце тоже не было ничего известно. О том, что отцы и Мишки и Кости погибли, они узнали уже в детдоме Саратова.

Вообще, я попал в суворовское училище по блату. Мой батя, Юрий Кириллович, сапожник, гитарист и художник-копировальщик, в сорок третьем году работал в какой-то секретной группе. Да такой секретной, что домой его вообще не отпускали. Жили мы тогда в Перми. Нас эвакуировали из Днепропетровска с каким-то авиазаводом.

После эвакуации нас с мамой поселили в квартире Елены Владимировны. У нас с мамой была комната. А когда у мамы нашли туберкулёзную палочку, я оказался в контакте. У меня палочки Коха (ТБЦ), не обнаружили. Меня и хотели забрать в детдом.

Вот тогда, когда мы с мамой пришли к бате на свидание, я и сказал, что хочу в суворовское. Тогда их начали организовывать для сирот.

Разговаривали мы в присутствии какого-то лейтенанта, и батя сказал, что поговорит с начальством.

Как он сумел это начальство убедить не знаю, но проверив мою физподготовку и знания по математике, меня приняли.

Начальство бати, озаботилось судьбой сына очень нужного работника. Что там отец им рисовал, я даже близко не представлял.

На меня, сначала, все смотрели косо. Я не был сиротой. Меня приняли «по знакомству». Хотя какое это знакомство?

– Привет! – сказал Мишка. – Как ты?

Я и Мишку и Костю хорошо помнил. Но потом наши пути разошлись. По окончанию суворовского я вернулся домой, а что было с ними, я не знал. Мы не переписывались.

– Как доиграли?

Летящий в сторону ворот мяч, было последним, что я тогда запомнил. И я запомнил, что потом над этим посмеивались. Дескать, попал под молнию, потому что испугался, что пропущу банку. Банкой называли гол.

Ребята засмеялись.

– С ним всё в порядке. – Сказал Мишке Костя.

– Счёт не изменился. Все испугались и понесли тебя в медпункт. Думали с тобой всё. Кажется, мяч пролетел мимо ворот.

– Повезло. – улыбаясь, сказал я.

– Когда тебя отсюда выпустят?

– А где моя форма?

В футбол мы играли в трусах и майках, сложив форму на траве, в виде штанг ворот.

– В казарме. На твоей кровати.

– Тогда можно от сюда сдриснуть.

– А вдруг тебе станет хуже. – сказал Мишка. – полежи до вечера. Перед отбоем мы будем ждать тебя у входа. Лежать ведь всё равно, здесь или в казарме.

– Ладно. Скучно здесь. Вот газету читать начал.

Ребята опять рассмеялись.

– Гляди-ка, как молния помогла. Ты ещё математику начни учить. – смеясь сказал Костя.

– Вот, как раз думаю начать.

– Ну всё. Уморил. – смеясь сказал Мишка.

По математике я был, наверное, лучшим, но любви к ней не испытывал. Просто она мне тогда легко давалась.

Тут в палату вошла нянечка.

– А вы что здесь, сорванцы делаете? Спрашивать у врача нужно. Бегом отсюда!

Мишка и Костя, подмигнув мне, ушли.

Несмотря на нормальные ощущения в теле, ходить я самостоятельно смог только через день.

А вот теперь обложившись учебниками по математике, я и вспоминал, что и как меня учили решать. Ни матрицы, ни дискретную математику или сферическую геометрию, здесь использовать было нельзя. Да и привык я использовать компьютер. Тригонометрия? А школьную я почти не помнил. Так что нужно переучиваться. Отбор 4 сентября.

И я начал.

С ногами действительно были проблемы. Ходил я как пингвин. Но учится это не мешало. Тогда, в первый раз, я в основном ворон считал и мечтал, как стану генералом на следующей войне.

В этот раз всё было по-другому.

Учить грамматику я по-прежнему не любил. А вот читать книги по программе, было интересно. В прошлой жизни я их так и не прочёл.

С ребятами из училища мне тогда сдружится по-настоящему так и не удалось. Я был чужаком. У меня оба родителя были живы. Моей тогдашней эмоциональной чувствительности, не хватало. Не мог я тогда осознать, что такое быть сиротой.

Футбол тряпичным мячом, был верхом моей социализации в коллективе. Я стоял или на воротах, или защитником.

Мишка и Костя? После сентябрьского конкурса по математике, я был в суворовском ещё месяц. Потом работа бати закончилась и он, забрав маму и меня, переехал в Днепропетровск. Было голодно.

Поселились мы у его брата. В полуподвале 16 квадратов на две семьи. До 1950 года еле сводили концы с концами. Варили мыло. Переваривали туалетное мыло со щёлочью. А баба Ира, мать моего бати, продавала его на базаре.

Потом брат бати строил себе дом в Амур-Нижеднепровском районе. И через год, он перебрался туда, оставив полуподвал нам.

К этому времени, я окончил 10 классов, после суворовского это было не сложно, и поступил в университет, на физмат. Там и начал интересоваться программированием. Ассемблер, Алгол и Кобол, стали первыми языками моей программисткой работы. Потом я выучил фортран и понеслось.

Батя с мамой построили себе квартиру, как самозастройщики, от кроватной артели, где батя был председателем профсоюза. Полуподвал оставили мне с молодой женой.

Потом с женой мы разошлись. На мой подвал супруга не претендовала. Я стал работать в вычислительном центре и получил однокомнатную квартиру.

Жизнь завертела меня, не слишком балуя, но и не слишком огорчая. Хотя…

В 1962 умер батя. В 1989 умерла мама. А в 1991 умерла моя страна.

Но это будущее, страшное будущее, было в прошлом. А пока я, пользуясь, сначала освобождением по болезни, а потом окончанием занятий полностью переключился на математику.

Я зубрил её и всё что я старался сделать, так это не вызвать какого либо изменения, которое могло бы изменить ход событий.

К экскурсии в Сталинград, среде 24 июля, я был уже вполне здоров.

Экскурсия прошла обычно. Я видел в хрониках и более ужасные кадры. Во-первых, я старался на всё реагировать той своей реакцией, которую я помнил, а во-вторых, учитывал то, как на ситуацию реагировали другие курсанты.

На обратном пути, после того, как мы покинули Сталинград, мы остановились у хвойного перелеска для оправления естественных надобностей. В Сталинграде общественных туалетов не было. Ничего кроме развалин там не было. Как и в прошлый раз, я взял газету и прошёл чуть дальше остальных.

Немец лежал там, где я нашёл его в прошлый раз. Труп немца. В прошлый раз я позвал командира группы.

Думаю, что это изменение, на общей истории до сентября не скажется. Потому что в этот раз я никого не звал.

Я вытащил из кобуры убитого пистолет. Кобура была закрыта плотно, и оружие не заржавело и выглядело совершенно работоспособным.

Люгер Р08 с номером 793.

Я открыл магазин. Там оставалось пять патронов. В стволе патрона не было.

Патроны я высыпал в карман. Пистолет засунул за пояс брюк сбоку, и заправив сверху рубаху, пошёл к машине.

До училища добрался без приключений.

За прошедшее время все уже привыкли, что я не хожу играть в футбол, а занят математикой. И когда днём я шёл в класс, в казарме даже во время каникул мог находиться только дневальный. И ни кого моё поведение не удивляло. Врач называл это – «психологическая травма».

В классе я был один. Я научился разбирать и собирать свой пистолет. Проверил его работоспособность, взводя и стреляя без патрона. Я надеялся, что в нужный момент он не подведёт.

Летом учил математику и ловил рыбу. Рыбу ловили все. А по вечерам рыбу жарили на костре. Голодным было тяжело заснуть.

Наконец пришёл сентябрь.

В училище 4 сентября я оказался лучшим, что было вполне естественно и утром 11 сентября мы поехали в Харьков.

Ехали мы в грузовике, переделанном под небольшой автобус.

Дорога была ещё та. В Харьков мы приехали уже ночью 12.

Спать нас разместили вместе с группами других училищ. Это был класс на третьем этаже. Спали на матрасах, лежавших вдоль стен. Несмотря на мандраж перед задуманным, дорога так меня вымотала, что я сразу уснул.

Утром, в 6.00 нас подняли и погнали на зарядку. Свои книги и разобранный люгер, я оставил под матрасом, положив на матрас свой сидор и форму. Как и все.

Бегали мы в сапогах и трусах.

После зарядки нас отправили в баню.

После бани получили чистые трусы и портянки. Потом оделись и уже со своими сумками отправились в столовую.

В 9.00, нас отправили в класс второго этажа, дав полчаса на подготовку. А я отправился в туалет для учителей, на третьем этаже.

Зайдя в кабинку, я собрал, лежащий в кармане, люгер Обмотав его ствол тряпкой, отправился на первый этаж, тоже в учительский туалет.

В своём первом существовании я сразу отправился туда.