Розовый кокон. Следствие ведёт Рязанцева

Розовый кокон

Следствие ведёт Рязанцева

Елена Касаткина

Корректор Галина Васильевна Субота

Обложка Елена Анатольевна Касаткина

© Елена Касаткина, 2024

ISBN 978-5-0059-7331-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Этот город сам себе сумрак. Здесь вчера распяли Иуду.

В. Сатурин

Бог посмотрит, дьявол усмехнётся.

Пролог

Это просто какой-то конвейер историй, судеб, лиц. Историй тяжёлых, судеб трагических, лиц разных. Каким может быть лицо мужчины, на глазах у которого сгорела вся семья? Вся – это жена, сын и дочь с семьями и внуками до года. Мозг не выдержал. А у кого выдержит? И тело тоже. Отказали ноги. Сидит теперь в коляске.

Лицо сумасшедшего – он насмотрелся. Уже сам может ставить диагноз ненормальности. Глаза, мимика, взгляд, упирающийся в стену, которой нет. Но это после таблеток, а до… До – лучше не видеть, не заглядывать.

Погорелец был единственный, кого ему было жаль. Крепкий мужик, мог бы ещё жить и жить. В смысле нормальной жизни. Он и будет жить. Долго и несчастливо. Хотя для него, может, так лучше. Ведь там, за гранью, другая жизнь. И та, другая, возможно, как раз и есть нормальная. А эта…

Он поставил коляску в тень под дерево и вернулся за старухой. Вот уж кого не жаль, так эту бабку. По его мнению, Проня Прокоповна Серкова своё отжила. Восемьдесят с хвостиком – дай Бог каждому. Сюда попала со сломанной в двух местах ногой. Врачи «ремонтировать» не стали. Сказали: «Пусть лежит». И всё. Она и лежала. А у неё боли. Такие, что хоть на стенку лезь. Кололи обезболивающие. Много. От них ей везде тараканы мерещились и кузнечики. Когда он её на простыне в ванную затаскивал, она визжала и махала руками, отгоняя от себя стаи насекомых. Противно визжала по-старчески, словно лягушка квакала. Может, ей болото мерещилось. Хаотично размахивая костяшками рук, Проня Прокоповна попадала ему по лицу. Было больно. Он сжимал зубы, борясь с желанием утопить её тут же в ванной, чтоб и сама не мучилась, и других не обременяла.

Были и особо буйные. Но с теми проще. Накачают транквилизаторами, и они лежат трупами, привязанные к кровати. Спокойные, мирные. Если не знать их историй.

Были и те, что спокойные, и мирные, и совершенно небуйные, даже наоборот, милые и вежливые без всяких транквилизаторов. Как, например, Виктор Иванович Нестеров. На вид мужичок с ноготок, вполне приличный себе интеллигент. Вырубил топором соседей, спрятал всё в холодильник, предварительно расчленив, и питался этим. Долго, медленно, растягивая удовольствие. А посмотришь – обычный, вполне себе нормальный человек. Без заскоков. И поговорить может с тобой о чём-нибудь умном. Но об умном с ним неинтересно. Интересно о том, как это…

– А что? Зато деньги на еду тратить не надо, – говорит не спеша, с ухмылкой. Так же, наверно, и убивал, и разделывал, и ел. Так же медленно, не спеша, тщательно пережёвывая и ухмыляясь. И кто бы мог подумать? Причина – банальный соседский конфликт из-за забора.

Таких не один экземпляр. И всё, как у всех, ровно: родился, рос, детсад, школа, университет. Примерный везде и во всём. Травм не было. Ни физических, ни психологических. Где и когда что-то пошло не так?

Страшно с такими. Страшно не оттого, что они и тебя могут съесть, нет. За полгода практики он научился с ними обращаться и даже находить общий язык. Страшно от того, что, долго находясь среди них, перестаёшь понимать, где грань нормального. И в чём она.

Он читал их дела, диагнозы, назначения, динамику заболевания и лечения. Старался делать выводы, тогда ещё смутно представляя, зачем ему это. Где и когда полученные знания пригодятся и сыграют решающую роль в его жизни.

Ничто не происходит просто так. То, что поначалу кажется бессмысленным, неожиданно может открыть новые горизонты возможностей. Оказаться определяющим и судьбоносным. Надо только последовательно и чётко двигаться в выбранном направлении, улавливая и впитывая всю подбрасываемую тебе информацию. Переваривая, осмысливая и делая выводы. Это так интересно. Раньше он думал, что открытие – это внезапное озарение, но нет, он ошибался. Это планомерное осмысливание всего, что происходит, тех законов, по которым развивается жизнь. И в первую очередь твоя собственная. Кто-то сверху ведёт, подсказывает, направляет. Что требуется от тебя? Быть внимательным и вдумчивым. История с Флемингом, забывшим помыть чашку Петри, лишь доказывает его вывод: ничто не случайно, всё закономерно. Может, и ему удастся изобрести свой пенициллин. Своё лекарство нормальности.

Часть первая

Глава первая

Ключ проблемы. Так говорят, когда не могут понять суть происходящего, не знают, как выйти из трудного положения. А он знает!

Или вот ещё – к любому можно найти подход. К каждому есть свой ключ. Есть в этом что-то криминальное, вроде как из лексикона домушника-медвежатника, но на деле это правильно. Ключ можно подобрать к любой двери. Просто не все знают, как. А он знает!

Знает и применяет эти знания. И у него получается. Опыт – великое дело! А опыт, помноженный на знания, – это… верный путь к успеху, к достижению поставленной цели и тому, что к успеху прилагается.

Итак, конференция! Есть ли благородней задача у воспитателя, чем защита детства? Да! Пожалуй, именно с этой фразы он и начнёт своё выступление.

Теперь немного развить эту мысль красивыми фразами.

Он вынырнул из-за стола и подошёл к зеркалу. Нужен костюм. Но без галстука. И ворот расстегнуть, чтоб не слишком сухо, не слишком помпезно выглядело. Но и не чересчур фамильярно. Скажем, по-свойски, но в рамках. Вроде как он и тут, и там. Промежуточное звено между воспитанником и педагогом. Нет, промежуточное звено – звучит не очень. Он не «между», он «над».

Но ничего, кроме звена, в голову не лезло. Ладно, над определением надо будет поработать.

«Я сумел полюбить их и дать им столько… Столько… И они смогут дать мне… Нет… „Мне“ – плохо. Дать обществу».

Он быстро вернулся к столу, схватил ручку и записал пришедшие в голову слова. Насчёт «столько» потом додумаю и вставлю.

Снова вернулся к зеркалу. Нет, не годится, лицо слишком напряжено, надо расслабить, чтоб выглядело так, будто ты не на конференции с докладом выступаешь, а делишься опытом с приятелями. Чтоб располагало и вызывало доверие. Можно ещё слегка улыбаться в паузах.

«Я сумел превратить учебный процесс из обычной зубрёжки в игру».

Да, так хорошо. Про зубрёжку звучит весело, по-детски, по-школьному. Это должно понравиться, не дать им уснуть.

«Я разработал собственную методику по обучению отстающих детей, детей со сложной психикой, детей, которые были не в состоянии освоить программу средней школы, детей, на которых махнули рукой даже собственные родители». Очень хорошо. Трогательно. И благородно.

Так. Что дальше? Можно немного подробностей, например, про дополнительные занятия, и вообще деталей должно быть достаточно, чтобы создать впечатление научного подхода к вопросу. Его метод – это синтез дисциплины и психологии, теории и практики, медицины и образования. Это будет самая объёмная часть его выступления. Тут он развернётся.

Ладно, что в конце? В завершении надо рассказать о достигнутом результате. А результат такой: даже самые безнадёжные из его воспитанников благодаря выработанной им методе в короткие сроки успели догнать своих сверстников. Отстающие стали вровень с успевающими. Эксперимент удался! Виват! Он автор прогрессивной методики обучения трудных детей.

***

Круглый зальчик с выходом в зимний сад. Назвать это зимним садом язык не поворачивается, но у заведующей учебной частью школы-интерната для трудных подростков повернулся. Три кадушки. В одной – фикус Бенджамина, в другой – бесплодный лимон, «если листочки потереть – пахнет» – звучит убедительно, в третьей – огромная диффенбахия с листьями-лопухами. Стоящий в углу на футляре баян выглядит устрашающе. Может, потому, что сам футляр напоминает гроб. На стене доска с фотографиями воспитанников, над ними чьё-то высказывание про открытые, любящие сердца, про жизнь, которая никогда не кончается. Совершенная ахинея.

Заведующая учебной частью Мириам Авесаломовна усаживается в квадратное, местами истёртое до дерева кресло, рукой предлагает гостье такое же рядом.

– А это не опасно? Диффенбахия – ядовитый цветок, после него надо руки мыть, а у вас детки… Ну, такие… – Алёна Одарёнова подбирает определение потактичней. – непослушные. – Они знают, что он ядовитый?

– Нет, конечно. Если я им скажу, что он ядовитый, то они тут же это проверят. Начнут обдирать, жевать и друг другу в еду подкладывать.

– А если случайно… Кто-нибудь лист сорвёт… – Одарёнова тоскливо посмотрела на плотно закрытую форточку. – «Эта старая кошёлка нафигачилась дезодорантом, будто ассенизатор. До такой степени, что даже запах собственных любимых духов раздражает».

– Ой, я вас умоляю, ну даже если сорвёт, даже если руки после этого не помоет, ну что случится? Живот поболит и перестанет. Наука будет. Да и не так уж он ядовит, как говорят. У меня дома кошка его ест постоянно, и ничего, носится по квартире, как угорелая. – Заведующая сунула руку в карман, порыскала, не нашла, сунула в другой. – Очки… Чёрт возьми! Надо было взять их с собой. Без них я слепа, как крот. Ну да ладно. – Поправила вырез синего кардигана, пригладила жиденькие немытые волосёнки. – Хотите знать, что это было? – продолжила начатый ещё в коридоре и прерванный диффенбахией разговор. – Зависть! Вот что это было. Натуральная зависть!

– Кого?

– Коллег, разумеется. Менее одарённых, менее удачливых.

– Но ведь выводы сделала медицинская комиссия, они провели обследование и предоставили отчёт…

– Ну вы-то журналист, вы же прекрасно знаете, как это делается. Заказ! – взвизгнула Мириам Авесаломовна и поперхнулась. Прокашлявшись, продолжила: – Сальцов – выдающийся человек, учитель от Бога. Он поставил уникальный эксперимент. А главное – удачный. Но, видимо, не всем это понравилось.

– Вы кого-то конкретно имеете в виду? Можете назвать фамилии? – Алёна откинула обложку блокнота, отцепила от неё ручку, приготовилась записывать.

– Ну нет, фамилии я называть не буду. Во-первых, мне ещё здесь работать, во-вторых… Впрочем, и первого достаточно. Вы, пожалуйста, если будете освещать эту информацию, не ссылайтесь на меня. Я только наводку вам даю, подсказываю, откуда могло исходить недовольство, где и в каком направлении вам дальше искать, а так-то доказательств у меня нет.

– А что, собственно, произошло, можете рассказать?

– Ну, как это бывает? Неожиданно нагрянула комиссия, обследовалА детей, у восьмерых выявили отклонения с задержкой в развитии, всех их настоятельно рекомендовали перевести в соответствующее заведение для умственно отсталых детей. Всё! Эксперимент сорвали. Чего и добивались завистники! Мало того, ещё и сплетни распустили.

– Какие сплетни? – Алёна заёрзала в предвкушении горячих фактов, которые всегда просачиваются в народ в виде слухов.

– Ну… А что у вас в сумочке? – насторожилась Мириам Авесаломовна.

– В смысле? – растерялась Одарёнова.

– Вы случайно наш разговор не записываете? Может, у вас в сумочке диктофон?

– Нет. Ну что вы. Нет у меня диктофона. – Алёна поспешила распахнуть сумочку и продемонстрировать её содержимое. – За кого вы меня принимаете. Мы же договорились, что разговор конфиденциальный, тет-а-тет. А я своей журналистской репутацией дорожу. Не бойтесь, всё, что вы скажете, останется между нами. Я провожу журналистское расследование и мне нужны факты, но мне надо знать, хотя бы в каком направлении рыть.

– Понятно, тогда вот что я вам скажу, а вы уж там дальше сами разбирайтесь, мой вывод таков: молодого, талантливого, успешного педагога из зависти хотят очернить. Им мало того, что они поставили под сомнение его преподавательские способности, теперь они обвиняют его в том, что он имел с учениками недозволенные отношения. И всё из-за того, что он бросился их защищать. Да. Пусть они в чём-то отстали от сверстников, но теперь они будут просто выброшены на помойку. А этого нельзя… Эти дети и так изуродованы жизнью. Никто не имеет права отделять одних детей от других. Никто, слышите. Больше я ничего не скажу.

– Хорошо. Спасибо! Всего хорошего! – Алёна поднялась и направилась к выходу. Выйдя в коридор, она вынула из кармана телефон и отключила диктофон.

***

Это что, закон жизни такой? Как горный хребет. Взбираешься на него, ломая ногти, срывая кожу на руках и ногах, сбиваясь дыханием и теряя силы, а когда ты почти дополз до вершины, откуда-то сверху срывается камень или ледяная глыба и падает тебе на голову. Скатываясь вниз, ты только и успеваешь понять, что весь пройденный тобою путь – коту под хвост.

Борис заглянул в пачку, слегка помяв её перед этим. Последняя. Бросить, что ли? Как раз и повод подходящий. С деньгами совсем швах. Ну, тогда хоть выкурить с наслаждением. С долгими глубокими затяжками, медленно выпуская тонкую струйку, смакуя во рту горьковатый дымок.

Он щёлкнул зажигалкой, прикурил и вышел на балкон.

Когда не ладятся дела, то даже хороший, солнечный, тёплый и безветренный день раздражает. Потому что входит с тобой в диссонанс. А был бы дождь, ветер и ещё какая-нибудь хмурь, то это вроде как соучастие, солидарность с твоим настроением. Да и бабки бы не сидели, как курицы на насесте, и не бесили бы своим внешним и внутренним спокойствием.

Из-за угла с повизгиванием вырулила белая иномарка и, сделав по двору вираж, остановилась напротив подъезда. Из приоткрытого окна машины доносилась усиленная децибелами суперпопулярная в этом году песня «Музыка дождя».

– О! Валерик принцессу свою привёз! – прокряхтела отличавшаяся особым саркастическим взглядом на вещи баба Фаня. – Звязда!

– Свадьба у них в субботу, – сообщила осведомлённая во всём баба Нюра, поглаживая развалившегося на коленях дворового кота Русю. Нюра была уверена, что кот лечит её. Именно так она объясняла тот факт, что он всегда и неизменно выбирает только её измученные застарелым артритом колени. Объясняла и верила, и даже находила подтверждающие догадку улучшения. – Готовятся, наверное.

– Молодец, Валерик, сумел деваху увести из-под носа ихних певунов, – похвалила, причмокивая из чашки кефир, баба Ира.

– От уж достижение, в этих ихних бомондах мужиков-то и нет совсем, только что одно название. – Баба Фаня недовольно покосилась на отхлёбывающую кефир соседку. – Ты бы ложку-то из чашки вынула, не ровен час, глаз себе проткнёшь. Ложка-то тебе зачем?

– Так сахар размешиваю.

– А дома выпить не могла? Сюда свой кефир притащила.

– Тебе-то что? Что ты к моему кефиру привязалась? Знаешь же, что у меня проблемы с кишечником. Только кефиром и спасаюсь.

– Ты же говорила, у тебя диабет, – нахмурила жёлтое лицо баба Фаня.

– Ну и диабет тоже.

– Так чего же ты сахар в кефир добавляешь, если у тебя диабет?

– Так кисло без сахара, – обескураженно посмотрела на соседку баба Ира.

Музыка резко умолкла, оглушая тишиной. Из автомобиля вышел высокий молодой человек с длинными, собранными в хвост волосами. Как по команде, старушки натянули приветственные улыбки на расчерченные морщинами лица.

«Ни дать ни взять ковбой», – услышал Борис восхищённый шёпот бабы Нюры и подивился простоте и точности сравнения.

Тем временем Валерик обошёл автомобиль и раскрыл дверцу с пассажирской стороны. Из машины выскочили и опустились на дорожку красные лакированные туфельки на высоких двенадцатисантиметровых шпильках.

– М-да… Настоящий кавалер. Галантный! – с трудом выговорила баба Нюра труднопроизносимое для вставной челюсти слово.

В подтверждение сказанного Валерик протянул пассажирке руку, и та, возложив маленькую ладошку на его запястье, грациозно выбралась из машины. Миниатюрная брюнетка с кукольным лицом, короткой стрижкой и тонкой фигуркой приковывала к себе взгляды. Короткая чёрная юбка и люминесцентно-красная блузка выгодно обтягивали юное девичье тело. Даже увалень кот, дремавший на коленях бабы Нюры, приоткрыв одно веко, рассматривал в хитрый прищур неожиданно нагрянувшую красотку.

– Здоровеньки, – пропела баба Фаня, приветственно-заискивающе кивнув головой.

Девушка посмотрела на старух мягким доброжелательным взглядом и улыбнулась.

– Здрасти, – нежный, бархатистый голосок дрогнул на последнем слоге, и неожиданно по лицу девушки пробежала судорога. Даже с высоты второго этажа Борису было видно, как расширились ярко-синие, словно сапфиры, глаза, а тело задёргалось, будто по нему прошёл разряд тока. В поисках поддержки девушка вцепилась в руку кавалера с такой силой, что нежно-розовые пальчики вмиг стали синими. Странные конвульсии напугали Валерика, тараща на суженую круглые рыбьи глаза, он выдернул руку и отскочил на шаг назад. Оставшись без поддержки, девушка рухнула на дорожку. Её руки при этом так и оставались согнутыми, словно закостенели в локтях, она запрокинула голову и приподняла спину, изогнувшись в мостик. Красные туфельки чечёткой отбивали бетонное покрытие.

Первым опомнился Руся, он истошно взвыл и, вздёрнув хвост пистолетом, унёсся в неизвестном направлении.

Из губ девушки вырвался гулкий, похожий на мычание стон, а вместе с ним вспенилась и потекла по щеке кровавая слюна.

Вслед за котом очнулась баба Нюра.

– Падучая! – взвизгнула старуха и, забыв про артрит, кинулась к девушке.

– О-хо-хо! – проскрипела баба Фаня, тяжело отрывая зад от огромной красной фланелевой клубнички, нашитой на войлок сидушки. – Надо ей в рот что-нибудь всунуть. – Фаня оглянулась, выхватила ложку из чашки бабы Иры и, тяжело передвигая отёкшие ноги, пошлёпала к бухнувшейся на колени бабе Нюре. – Разожми ей зубы и всунь ложку, только осторожней, а то она в припадке может пальцы тебе откусить.

– Стойте! – крикнул с балкона Борис. – Не суйте ничего. Я сейчас. – Пульнув в палисадник недокуренную сигарету, он перелез через кованое ограждение балкона. Держась за трубу, перебрался на козырёк подъезда, а оттуда соскочил на крыльцо. Пробегая мимо лавки, он молниеносным движением схватил войлочную сидушку и в несколько шагов добежал до бьющейся в конвульсиях девушки.

– Отойдите, вы загораживаете воздух! – Борис растолкал старух и присел рядом с девушкой. Её тело продолжало беспорядочно дёргаться, а лицо с растёкшейся по щеке кровавой пеной посинело. Он скрутил сидушку в рулон и просунул под шею девушке, повернув при этом ей голову на бок, чтобы она случайно не захлебнулась собственной слюной.

– Может, ей таблетку какую дать? – предложила подоспевшая с кружкой баба Ира.

– У меня нитроглицерин есть, – баба Нюра полезла в карман и загремела таблетками пластикового контейнера.

– Не надо ничего! Сейчас пройдёт, – успокоил старух Борис.

Секунд через двадцать конвульсии действительно прекратились.

– Слава Богу! Слава Богу! – закрестились старухи.

Сапфировые глаза прояснились и благодарно уставились на спасителя.

– А Валерка?.. Куда Валерка делся? – заквохтала, оглядевшись, баба Нюра.

– Сбежал, – глотая кефирную слюну, чуть слышно пробормотала баба Ира.

– Вот тебе и ковбой!.. – покачала головой баба Фаня.

***

Бывают дни, как кофта, застёгнутая сикось-накось. У неё сегодня именно такой. Пришла с работы, вместо «муси-пуси» сказала кошке: «брысь». На милого не посмотрела, кинула сумочку и, не разуваясь, направилась в комнату, мимоходом глянув в зеркало. Кошмар… Ещё эта дурацкая складка между бровями. Даже цветы на столе в вазе не порадовали. А ведь он помнит, что сегодня День журналиста. Но вместо того, чтобы реабилитироваться, Алёна включила телевизор. Местные новости ртом главы города вещали:

«Мы сделали всё возможное, чтобы открытие состоялось. Нашли спонсоров и покровителей. Но главное – город выделил помещение и микроавтобус, а также помог средствами».

Глава администрации с красным от собственной авторитетности лицом докладывал об учреждении первого в стране частного детского дома.

Козёл в мятом костюме. Подогретый важностью и значимостью своего положения. Зелёный крокодиловый галстук. Да и контингент на заднем плане ему под стать. Те, кому за сто. Мордастые тётки в платьях с рынка.

«Мы, город, спонсоры, покровители, помогли, выделили…». Да где вы все были, когда она, Алёна Одарёнова, проворачивала эту тему, бегала, писала, стучала во все двери, рассылала статьи во все газеты, звонила нужным людям, билась головой о стену, пока её не услышали, пока не напечатали, пока не обратили внимание на проблему. А что в результате? Её просто отодвинули в сторону, и лавры достались всем, кроме неё. Про неё ни строчки, ни упоминания, даже спасибо не сказали. Спасибо ей не нужно, пусть они засунут его себе…

Алёна с раздражением бросила пульт на кровать, а сама так и осталась стоять в двух шагах от экрана.

Картинка сменилась.

«Просыпаюсь и думаю: сон? Явь? И не верю». Худощавый мужчина с приятным лицом, мягким тёплым взглядом и извиняющейся улыбкой на кончиках губ обращался к той, что протягивала микрофон. К её конкурентке. Сопернице. Дуре в платье из эйчендема. Ни вкуса, ни стиля. Чучело!

«Хочу поблагодарить всех людей, что приняли участие в этом безнадёжном деле… К сожалению… Я пытаюсь что-то делать… Спасибо за дом». Мужчина сбивался и растерянно вдавливал пальцы в кулак одной руки ладонью другой.

Господи! Ну кто так берёт интервью! Даже не подготовила…

Алёна плюхнулась на диван.

И этот! Этот! Всем спасибо! А про неё? Ни словечка! А ведь это она… Она сделала его звездой! Благодаря ей была уволена распускающая сплетни заведующая учебной частью бывшего интерната, благодаря ей ему было присуждено звание «Лучший учитель года». Такой труд! Такие тектонические сдвиги ей удалось произвести! Ради чего?

– Так в чём секрет успеха? В чём суть метода Сальцова? – будто бы издевалась над ней репортёр телеканала.

– Всё очень просто! Мы семья. Семья по нашим взаимоотношениям, где главные принципы – хозяйственность и самодисциплина.

***

Узкий зал, малиновые кресла, люди. Странные. Счастливые. Лица, одухотворённые до экстаза, до высшей степени безумия. Так ему показалось. Громкая, очень громкая музыка. Она оглушает. Мощный, неистовый драйв. Им пропитан каждый метр зала, даже воздух, немного удушливый, искрит эмоциональным напряжением. Чрезмерно восторженным.

– Проходи вон туда! – Орлицкий подталкивает его вперёд. Сам следует за ним.

Музыка резко стихает. Теперь из динамиков льётся тихая, расслабляющая мелодия.

Седой человек в сером костюме говорит вкрадчиво и проникновенно. Короткая чёлка открывает низкий морщинистый лоб. Глаза смотрят ласково и безмятежно.

– Пусть все горы понизятся… – голос седого человека мягкий, приятный. – Пусть все долины наполнятся, – говорит, словно елей в уши вливает. – Пусть все кривизны исправятся, – прибавляет громкости. – Пусть саван укроет нашу землю, – почти кричит.

Застывший в одном на всех вдохе зал ждёт кульминации. Короткое громовое «ау» встряхивает зал, и он взрывается восторженными аплодисментами.

– Ты на пути к успеху, – кричит на ухо Орлицкий одновременно с разрывающим микрофон седовласым тренером.

– Да! – оглушает хор голосов. Все хлопают, выплёскивая напряжение. Эти аплодисменты не похожи на театральные, хотя всё действо очень напоминает срежиссированный мини-спектакль. Они хлопают в одном определённом ритме, который заводит и затягивает. И вот уже и он хлопает вместе со всеми, и раскачивается в такт, и выкрикивает вместе со всеми «да», и верит, что он нашёл свой путь к успеху, что осталось сделать всего ничего…

– … Две с половиной тысячи баксов.

– Чего?! – Наваждение вмиг улетучилось. – Откуда?! Ты говорил, что поможешь мне, что есть надёжный источник…

– Ну да! Это и есть источник! Ты вкладываешь две с половиной баксов, приводишь десять друзей, которые также вкладывают, и через месяц получаешь огромную сумму. Это же математика.

– Ну да, математика… Только откуда мне их взять, если у меня их нет?

– Давай я тебя подвезу. – Орлицкий распахнул дверцу белого "Мерседеса". – Ты думаешь, как я машину купил? А вот так…

Пока ехали, Орлицкий продолжал агитировать, рисуя радужные перспективы и не менее радужные возможности. Он изредка отрывал взгляд от дороги и поглядывал на своего старого знакомого.

– Надо тебе ещё раз сходить, чтоб ты понял…

– Да понял я…

– Не до конца, мы опоздали, надо с самого начала… Когда увидишь всё на схемах, тогда уверуешь. Сейчас такое время… Деньги вот они, под ногами валяются. Бери, если хочешь, бери сколько хочешь, главное захотеть. Я понимаю, ты пока сомневаешься, но вот тебе пример – я. Мне хоть ты веришь? – тарабанил Орлицкий, выкручивая одной рукой руль. Другая вальяжно возлежала на рамке бокового окна, острым локтем выпирая наружу. Весь его вид демонстрировал успешность. «А у меня всё схвачено, за всё заплачено», – очень кстати неслось из динамика. Прохладный воздух врывался в салон, освежая затуманенную голову Бориса.