Полная версия
Горюшко от умишка
– Случилось убийство чело… Двух человек… Я во-первыя сообщаю в рабочию милицию, або не ведаю как иныче…
– Правильно сообщаешь… Представься, чьих будешь, при каких обстоятельствах обнаружены убиенные?
– Михей Яковлев из Сухаревых…
– Значит, так, Михей Яковлев, подробности расскажешь в пути…, – перебил комиссар, поднялся и наказал женщине: – Зоя Аркадьевна, мы следуем на выход… Заканчивай на сегодня с бумагами и дверь на замок… Во избежание…
– Теперь уж начеку! – не поднимая глаз, кивнула Зоя.
Чадаев и Сухарев вышли из кабинета, комиссар заглянул в комнату с чистившим наган милиционером – там было уже двое сотрудников – Лещёв и Елсук Крысоеда.
– Лещёв, Крысоеда, за мной! – приказал комиссар подчинённым и обернулся к Михею: – Сказывай, что да как?
Когда они с Чадаевым вышли из здания, Михей указал на ожидавшую карету:
– Товарищ Ким, я просил извозчика дождаться…
– Отрадно, друг мой, едем…
Сели в карету, Лещёв с Крысоедой запрыгивали почти на ходу – один на облучок к извозчику, второй в салон.
***
Экипаж подъехал к дому Скородумовых, все спешились.
– Быстрых результатов не жди, – обнадёжил комиссар, отпуская карету, – К полноценному розыску я ж так, что чаще сам был в сыске, но среагируем и дознание под протокол проведём… Твоё везение, что вообще на месте меня застал…
– Не чаял ужо хоть кого… Вчёра к запертой двери приходил, а на стук и звука никто не подал…
Милиционеры с Михеем вошли во двор.
– Стоп, так то теперешнее происшествие, или всё ж таки вчерашнее? – остановил Чадаев, когда все вошли во дворик.
– С поминок провожал барышню, нашли убиенных…
– Оборот, однако… Из огня да в полымя? – сыронизировал комиссар и, развидев у крыльца тело Демида, скомандовал своим: – Лещёв, с нами в дом, Крысоеда, осмотрись вокруг…
Прошли в покои. Сестра сидела в темноте возле мёртвого брата и тихо хныкала в платок. Михей зажёг керосинку.
– Туся, не страшись, то Михей с милицией прибыли…
Девушка, услышав голос Михея, запричитала, подвывая:
– Совсем одна осталась… Осиротела…
– Не одна… Вместе будем! – приобнял её Михей.
Включив освещение, которое никто не догадался до того включить, Чадаев с Лещёвым осмотрели дом. Позже к ним присоединился Крысоеда:
– На дворках раскардаш, курятник нараспашку, две поленницы завалены наземь… чурбаки разбросаны…
– Здесь тоже всё перевёрнуто…, – поддакнул Лещёв.
Чадаев подошёл к телу Гараньки, осмотрел:
– Побит, вижу, нещадно… Никак выпытывали чего?
– Пошто им Гаранька-то? – всхлипнула девушка, – Чай не хозяйский сын, за душою ни гроша нету, ни горелой свечки? Што с него выпытывать-те?
– А в оном нам и представляется разобраться! Соответственно с полным вашим содействием…
– Што знаем, всё обскажем! – поддержал Михей, указал на тело, – Братец то Тосин…
Лещёв приготовил карандаш и блокнотик:
– Дворника и братца вашего как в миру прозывали?
– Демид чай Смётанин. На Лыковой дамбе домовладение имет… А братец мой Заломов Герасим… был…
– Доктора надо бы доставить для освидетельствования… В доме вашем имеется телефония?
***
Утро следующего дня, в кабинете на участке рабочей милиции Чадаев и Зоя копошатся за своими столами.
– Аким Кузьмич, желаете чаю байхового?
– Байхового? – безучастно переспросил комиссар.
– И сладкая пастила есть… от Абрикосовых…
– Окажи милость… Может, голова прояснится? – поднял глаза Чадаев. – Разбираю сыскной ранжир, недоумеваю: бывал в тюрьме и подвергался высылке, а не думал, что даже шпикам с охранки надлежало сочинять вороха бумаг?
– Вам человека бы грамотного в помощники привлечь, и делопроизводство пойдёт своим чередом? – подсказала Зоя и поставила чайник на примус.
Как Зоя пришла на службу в милицию, никто тут не знал. Знали лишь, появилась всего как с полгода. Дама была грамотная, тактичная, всегда ухоженная – это, надо понимать, устраивало сбежавшее старое, теперь и новое начальство, а копаться в прошлом пригожего человека было пока просто некому.
За семнадцатый год уклад полицейских отделений переменился до неузнаваемости. Во времена царские служба была поставлена чётко и иерархично, с приходом временного правительства половина начальственного состава была отстранена и арестована, вторая разбежалась сама. После октябрьского переворота прошло совсем мало времени, но начальник на место нашёлся в губкоме, к нему был комиссован делегат исполкома губернского отдела РСДРП Чадаев Аким Кузьмич. Ему был поручен уголовный сыск, а когда приступил к работе, бумажным производством дел уже занималась Зоя Аркадьевна.
– Люди покуда опасливы до новой власти! – оправдался комиссар, – Да и губком жалует финансами не особо льготно… А что, у тебя есть кто на примете, Зоя?
– Нет, к слову…, – отнекалась Зоя, подсыпая в заварник душистые травы, – А что там со вчерашними мертвецами?
– Бандитский разбой по первым признакам, Крысоеда с Лещёвым свидетелей ищут… А участок наш и правда требует расширения и обучения новых сотрудников производству дел… Слышала, какое нам название в губкоме прочат?
– Какое же?
– Настаивают, что Участок РППД! То бишь, Участок Расследований и Пресечения Преступной Деятельности!
– Бывших служащих полиции и жандармерии нет мысли привлекать для консультаций? – ненавязчиво вернулась к теме Зоя, – Бумаги это хороший источник, а лояльный человек с опытом уголовного сыска – то иной коленкор?
– Есть в твоих словах здравое зерно… Вот Касьян Лещёв – филёром в охранке служил, как бы классовый враг, а поговорили – обычный человек в житейских веяниях?
– С виду бы и отзывчивый и простоват как ярманошный зазывала, а чужая душа – потёмки всё ж…
– Нам нужны люди для оперативного сыска… Чтиво ему дал, за что партия выступает, тезисы Совета рабочих и солдатских депутатов привёл – так не дурак, принял же, лояльность явил… Крысоеде наставник на первых порах…
Зоя подала чашку чая, Чадаев глянул часы:
– Где их ноги носят, к слову?
***
В парадную милицейского участка входят Туся и Михей. Прямиком в кабинет к Чадаеву, приклонились с порога.
– Благодарствуем вам, товарищ Ким… Кабы не слово ваше?! – обрёкся Михей. Чадаев вышел из-за стола:
– Оставьте эти замашки… Я большевик, состою в РСДРП, направлен сюда полномочным представителем губземства, и к старорежимным преклонениям отношусь крайне нелестно…
Молодые расслабились, Туся затараторила:
– Всё одно благодарствуем покорно… Демида братец забрал хоронить, а Герасима-те моего завтрея земле придадим…
– Дело житейское…, – Чадаев дружески похлопал Михея по плечу, – Доктор не выявил иных причин смерти, кроме как кровоистекания от ножевых ранений, глубже обследовать нету по сию пору возможностей…
Тусе стало дурно от услышанного, она припала к груди Михея. Комиссар подметил волнительное состояние девушки и подался на выход из кабинета:
– Обождите тут…
– Чай не обиделся человек? – переспросил Михей у Зои, женщина не нашлась, что ответить, потому съехидничала:
– Изживать надо сословный этикет! Поклоны, угодничества и прочие заискивания оставьте в прошлом…
Зоя налила чашку чая и предложила Тусе:
– Вам, барышня милая, откушать горяченького напитка скоро надо бы, а то личико вон иссиня в синь?
Туся поблагодарила и приняла чашку. Комиссар вернулся со стульями, но задержался в дверях, наказывая кому-то из коридора прийти к нему в кабинет.
– Зоя, милая, здесь и прежде присесть было не на что? – Чадаев поставил стулья возле своего стола.
– Да как-то растащили… незаметно…, – удивилась Зоя и огляделась, – Тут такие суматохи происходили, когда прежнее начальство низложили, что и концов уже не найдёшь…
– Нет мыслей, как меблишками обставиться? Неудобно же людей на ногах принимать?
– Откажу вам пару канапок, – предложил Михей, – А по удобству, своими руками смастерю приси́дки, экие скажете?
– За сие спасибо! – обрадовался Чадаев, – Садитесь, будем первичное дознание вести, а после похорон жду снова… через недельку… Свидетельства разумно на бумагу положить…
Вскорости в кабинет вошли Лещёв и Крысоеда, расселись на принесённых с собою стульях.
***
После всех мероприятий, связанных с похоронами убиенного, Туся собрала в одной из каморок дома Скородумовых поминальный обед. За отсутствием родственников, народу на похоронах Герасима было немного, а отобедать остались только Михей с матерью и сёстрами, по сути его и не знавшие.
– Не гадала, не допускала к себе мыслей о смерти, а враз с поминок на поминки…, – посетовала Евдокия.
– Никто не чает смертушку, не ведает грядущее…
– Окромя Свишки убогого…, – напомнила сестре Анна.
– Дажа карточки с Гараней не осталось для памяти…, – пробормотала заплаканная Туся, но вдруг воспряла духом: – А ведь верно… Откель ему было знать, што мне навещал?
– Вещания Свишкины гадать нешто, бает и бает… А кады сбыться должно – утаивает! Потому слухают его ухо на востро, а свершись – ужо и не́пошто Блаженному обиды выказывать…
– А я не прониклась, к мурцовке свела… Помню, на́долго без бед потешил, а за горюшко близкое без внимания пустила? – поддакнула Туся Евдокии.
– Всё одно не исправила бы? – утешил Михей. За столом все затихли, Туся замерла в думах, уставившись на Михея:
– Што ж получается? Не разгони матушка Фаина Михаллна прислугу, не уведи меня Михей, так всех ножом истыкали?
– Можа так… а можа Господь отвёл костлявую?
– Не время Господу преставиться…, – ответили сёстры.
– Благодарствую вам за помощь с похоронами Герасима моего, што подле были… Не осилить было одной, горевала бы до седых волос…, – опомнилась девушка.
– Мы люди мирски… Завсегда поможем… И тот жа Свишка навещал держаться купно, тады и беды отступать будут…, – успокоила Евдокия.
– Я што надумал, маменька, да при своих скажу…, – привлёк внимание Михей, – Пойду на милицейскую службу проситься… Отыщу отцовых душегубов, и кто с Гараней бесчинства творил… В сердце запало, не успокоиться…
– Ох и суматошну ты затею примыслил, Михей… Из столяра в филёры? – всхлипнула мать.
– Столяничать бросать и мысли не имел, маменька!
– Гликось сие как…, – неожиданно поддержала Туся, – Коли станется откупиться от Скородумовых, может и мне кое привлечение от новой власти выпадет?
– Нам с Нюшкой тожа терь время чаять наперёд…, – задумалась Алёна, – Времена-те экие грядут?..
***
Морозным днём Михей и Туся прогуливаются по дорожке городского сада. Девушка держится под ручку, на встречных смотрит, сияет, улыбается. Приодета побогаче прежнего, да и жених у неё человек труда – не в босяцких одёжах.
– Дышится легко, аж небо над головою кружит… Кажись бы скорби отпускать не должны, а мне непочайно…, – выводит Михея на беседу Туся, – По Гаране первую ночь в избыток выплакала, на девятины слезинки не осталось… Да ты, Михей, на приглашение смел, а на беседу как язык надкусил?
– Столько слов сказать хотелось…, – оправдывается Михей, – Мечтал прогуляться с тобой, пошептаться о том, о сём неважном, а вышли, и правда, будто язык отняло…
– Можа молча, – жмётся Туся к Михею, – Сколь мне пережить пришлось, с тобою успокоение чувствую… Во саду во-первой с кавалером гуляю, внимаю как барышни оборачиваются, хвалют, завидуют ли, а мне в усладу…
– Ты у меня и личиком приятнейшая особа, цигея по фигурке, треушка лисья, пелеринка да муфточка под неё – как не обернуться?
– Я у тебя? – зарумянилась Туся, – Слова твои сильше цигейки душу греют… А пелерину у Марии выпросила – к прилюдным прогулкам мои одёжи непригожи…
– По одёжке встречают, по уму провожают… Кафтан пошить не сложно, а ум человеку ни за каку монету не заиметь…
– По уму, стало быть, меня любуешь?
– Ой, ненаглядная моя, в тебе всё распрекрасно!
– Мария клюшница-те в неведении была…, – затараторила девушка, – По отъезду Фаина Михаллна отпустила на неделю, Мария и выехала к сестре на Моховы горы… А возвернулась – така бяда в дому грянула! Тожа слезою плакала…
– Дом у Скородумовых видный! Сколькой прислуге содержать покои оные?
– Покамест богослужения, похороны собирала, перемёрз было… А Фёдор появился – отогрели… Голландку два дня жарким огнём топили…, – не слушая, тараторит Туся.
– Фёдор оный кто такой будет?
– Ой, прикащик в хозяйских покоях чай… Матвей Иваныч ежедённо напоминает, а Фёдор и сам по уму правит… Иной раз наперёд, а хозяин расхваливает, кой помощник прозорливый… Он да Марья – муж с жаной, из сенной прислуги мы с Гараней, нёмушка прачка, Демид да наёмник Антип на все руки… Приходящих ишшо человека три наберётся…
– Скородумовская семья большая, судя по всему?
– Ой, да! Скородумовых детей только пятеро… Двое сыновей, не видывала никогда, в чинах военных да службах государевых, старши дочь да сын в имениях бо́льшим прожитием, а в городу Кирила с отцом управляются…
– Туся! – неожиданно остановился Михей, – У меня появилась замечательная мысль… А не зайти ли нам в фотосалон и заказать печатную карточку на память долгую?
Глава V
Дома терпимости во времена дореволюционные явление вполне себе легальное и оттого обычное. Придерживались они строгих правил, зачастую написанных губернскими земствами, и имели строжайший врачебно-полицейский контроль. Сейчас было время, все старорежимные пережитки ожидали своей переоценки, но старых правил существования не нарушали.
В одном ухоженном борделе с гардеробчиком и мизерной сценой, на которой расположился квартет музыкантов, и нечто заунывное подвывала певичка, пировала шайка Дрына. В приёмной зале под это дело был накрыт гостевой стол, сторонних клиентов отваживал специально нанятый амбал.
Бандиты пировали, смеялись, заигрывали с расфуфыренными кокотками, не опасаясь порицания и пренебрегая правилами бордельного этикета. Не было среди них Дрына и Фиксы.
– Мадам Фрайзон, и до коего часа бушует сей фуршет? – преклонил голову амбал, обратившись к проходящей мимо хозяйке элитного борделя, элегантной даме средних лет со светскими манерами – Фрайзон Ольге Дмитриевне.
– До утра, Спиридоша, до утра! – обронила мадам.
Ольга Дмитриевна отошла, облокотилась на жардиньерку, пригубила длинный мундштук с папироской, затянулась и пустила тоненькую струйку дыма.
– Неожиданно расщедрился Авдей Семёныч, да прибудет ли сам-то?! – произнесла она, наблюдая вакханалию в зале.
– Чёловек! – оторвавшись от своей кокотки, поднял руку Сизый, к нему подбежал набриолиненный распорядитель.
– Чего изволите-с?
– Пришли-ка, голубчик, полового…
– Уединиться решили-с? – приклонился человек.
– Хай освежит, да накроет заново, пока мы с Дусей в танце сблизимся, а засим в номере уединимся…
Сизый сунул распорядителю пару пятидесятикопеечных купюр, тот отошёл к музыкантам, отдал одну ведущему, что-то шепнул, ансамбль заиграл танго. Сизый увлёк Дусю на танец.
– Как звать тебя, красавчик? – ухмыльнулась Дуся.
– Так и кличь, душечка! Выводишь, чую, нежно – танцам, привечаю, обучена? – сощерился Сизый.
– Бандура наша кажный раз понукает: дом терпимости, мол, это вам не изба притворная! Вы, научает, и в танце должны клиента возбуждать и парфюмом не отталкивать…
– Парфюм твой и верно сладок…, – принюхался бандит.
Щерба с одной из кокоток пошли в её комнату, за столом остались изрядно подшофе Мыта и Хлыст со своими избранницами. Одна кокотка обратила внимание другой к хозяйке:
– Давненько наша бандура на шпану не растрачивалась…
– Ждёт ешшо кого-то… Ишь, душою мается?
Хлыст похотливо посмотрел на стоящую поодаль содержательницу борделя. Не понимая, что это хозяйка, подошёл к ней и достаточно по-хамски прихватил за талию:
– Где жа прежде скрывалась экая краля?
– Фу… Отольни, пьянь беспардонная! – хозяйка вскинула руки и попыталась отстраниться, но Хлыст прижимал крепче. В этот момент его одёрнул только что пришедший Авдей, и ударом по морде отправил под жардиньерку.
– Схлынь, шкура барабанная… Не по свою харю красотку примеряешь!
– Благодарствую тебе, Авдей Семёныч! Чаяла, облагодетельствуешь ли посещением? – оправилась мадам.
Авдей кивнул на Фиксу:
– Дружку моему кокоток повиднее покажь…
– К тому господа и прибыли, понимаю? – хозяйка дала знак распорядителю заняться новым клиентом.
– Смотри за шпаной… иначе колотить буду нещадно…, – цыкнул Фиксе Дрын, – Попусту меня не дёргать, а поутру ноги их здесь чтобы не было…
– Не кипиши, Дрын… Расчихвостю, коли забузят…
– А к тебе, Ольга Дмитревна, особый вид имею! – Авдей преклонил голову перед Ольгой Дмитриевной, – Распорядись сервировать столик в хозяйских покоях…
***
Отдельная комната. Горят свечи. Остатки еды на столике. Ольга жмётся в кровати к Авдею. Он раскуривает курительную трубку, она с папироской в мундштуке.
– Авдей, дружок прихожий тебя кличет Дрыном, а я так первый раз слышу?
– Язык бы ему подрезать… Мелет чего не попадя…
– С прошлого года о тебе ни слыхивала, а тут как снег на голову… Бордель на сутки выкупаешь, сам же лишь к ночи являешься?
– В силу дурости своей, чуть по миру не пошёл… Утрясал покуда да праведность изыскал, пришлось на тюремных шконцах клопов окармливать… А по тебе соскучился, душа моя… Муки душевные привели…
– Интрижно, Авдей Семёныч… Никак замуж позовёшь?
– Есть у меня верный человек в новой, как ея, бога душу – рабочей, милиции… Кой на язык развязан… Известия такие по миру гуляют, будто упраздняют врачебно-полицейские комитеты, а проституцию будут объявлять вне закона!
Мадам Фрайзон забеспокоилась:
– Намекаешь на бордель… Девок что ли распускать?
– Девки твои и так распутные, куды ж боле? – пошутил Авдей, – А большевики вещают, мол, всяка баба тоже человек, и тоже права имеет! Всех бесправных и угнетённых в профсоюзы зазывают, а смутьянов в начальства возводят…
– Как же бросить единственный доход? Сколь вложено…, – больше перед собой оправдалась мадам, – Девок с младенцев набирала, в терпимости растила, татарчат к этикету приучала, зазывал в манерах упражняла – в шею всех гнать?
– Гони, не твоих забот оказия…
– Зол ты стал, Авдей Семёныч, да бездушен…
– Доброту всю мою тюремные костовёрты повывернули. А за что? Тяжба в мою пользу вышла, а поздно… и государство в тар-тарары… и душа уже охладела…
– Возьми меня в жёны – согрею? – льнёт к Авдею Ольга.
– Подопечные твои, под навет, первые же с тебя шкурки посдирают…, – настойчиво, понятно, что запугивает Авдей, – Собери капитал и зашухарись подальше…
– Как понять оное – зашухарись?
– Поезжай к финнам, их сенат независимость, как пишут, объявил… А лучше в Европы, Париж… Да не тяни – иныче горя нахлебаешься вдосталь! Поразмысли, кто ты для новой власти?
– Кто? – осторожается Ольга.
– Мироед и классовый враг! Обдерут как липку, жакетки не оставят, а то и в камору тюремную закроют…
– За что же? Научи, Авдей, миленький, с чего начать?
– Книжечку податей от своих благочестивых посетителей передашь? Да долговые, кто в заёмщиках числится…
– Всё отдам…, – мгновенно соглашается Ольга, – Пошто они мне в Парижах? Только подскажи…
– Саквояжик пришлю… Не простой – с тайным дном! Поценнее во скрытку уложи, поверху гуньём забей, и в ридикюле оставь мал-мала… Нарвёшься на разбой – лучше малость потерять, чем остаться ни с чем да с голым задом…
– А что ежли…, – заикнулась Ольга, но Авдей поднёс к её губам палец:
– Устроишься, телеграфируй на главпоштамт! Проверну пару денюжных делишек, прилечу на полных кармана́х, а там и свадебку безбедную сыграем!
***
Дом Скородумовых. В кабинете за секретером приказчик Фёдор, где-то в сенях копошится его жена Мария, Туся что-то готовит в небольших чугунках на кухонном камельке.
– Туся, ничего боле не надо в сенях, дворках ли? – не входя, заглядывает через приоткрытую дверь Мария.
– Ничего…
– Коли нет, замкну погребок?
– Замкни… Вас накормлю, опалишки вон с утра нетронутые, а мне внавечёр немного-те и надо-ть…
– Не страшишься в ночь оставаться? – слыша разговор, оторвался от бумаг и подошёл Фёдор.
– Перву нощь жути нажила, ветра в покоях выслухивала, а Паша-нёмушка вернулась, и свыклись как-та… Да и Антип кую ночь в своей каморе похрапывает… Всё присутствие чую?
– Подумай, да рассчитывай. Теснот нам не составит тебя приветить…, – предложил Фёдор и вернулся к секретеру.
В момент распахивается центральная дверь и в гостиную бесцеремонно влетает старший сын Скородумовых, худощаво-моложавый Иван Матвеевич, разодетый в меха. С ним щеголеватые субъекты: детектив Ференц Нодиш, и верный помощник Антоний Гжетский, чуть моложе.
– Кто есть в доме, подь сюды! – зычно проголосил Иван и вальяжно расселся во главе стола. Детективам дал знак тоже присесть к столу.
– Здравствуйте, Иван Матвеич, не ждали мы вас? – удивился вышедший на зов Фёдор.
– Здеся… Иван Матвеич пожаловал? – влетела Туся.
– Фёдор, чёму отворы ветром бьются? Демид где? Родители мои, Кирила где? Дом как повымер…
– Как же? Того дня, что телеграмму отбивал, отбыли они обозом из автомобиля и кареты? – забеспокоился приказчик.
– Не прибывали сродники мои в усадьбу назначено…, – осёкся Иван, – И в Кстове на постой накануне не вставали…
– Молву не вели в Кстове задерживаться…, – выговорил ошарашенный известием Фёдор.
– Куды их пронесло… Ума не приложу, что за оказия… Ни следа с дороги, ни весточки с людской молвой…
– Ай ба… што деется? – запричитала Туся, – Хозяева безо всякой вести пропали и здеся страшенности, словами не оймёшь: Демида с Гараней ножом истыкали до смерти… покои пограбили… Не пожгли хоть, слава Господу нашему…
– О том, что случилось за отсутствием родителей ваших, я подробнейшее письмецо заказной поштой отправил – али не получали? – оправдался Фёдор.
– Разминулись, по всей видимости…
– Прямые совпадения событий! – вступился Нодиш, – Родителей ваших отыскать не сталось возможным… В доме беда… Глядишь, Иван Матвеич, ещё что-то вскроется…
– Та-ак… Пришла беда – отворяй ворота, намекаешь? – ожидая подобного, достаточно холодно выговорил Скородумов и указал приказчику: – Фёдор, подь-ка со мной, а ты, Туська, собери, кто в доме есть, и обскажите, что детективы спросят…
***
Иван завёл Фёдора в отцов кабинет, своею рукой замкнул дверь на замок. Подошёл к угловому шкафчику, малым усилием отвернул в сторону, открыв доступ ко встроенному в стену металлическому сейфу с кодовым замком. Накрутив нужный код, Иван открыл дверцу и удовлетворённо сел напротив:
– Фух, растопчи змею кобыла! Хоть тут не пошарили!
Нижнюю полку занимал красочно инкрустированный пузатый ларец. На верхней полке лежали бумаги, рабочие папки и несколько пачек денежных ассигнаций.
– Не знали разбойники секрета, Иван Матвеич… Перерыли что смогли, а сейф не тронули по неведению…
– Прислуге, что при доме, прытко досталось?
– На день разбоя многие с отпускных, слава Богу, не вернулись… Демида сразу перед крыльцом пырнули, а на Гараньке живого места не оставили… Не знал юродец про тайник хозяйский, вот и запытали до смерти…, – рассказал Фёдор.
– Што ж, божий промысел никому неведом, – выдохнул Иван, – От себя думаю отписать пособие семьям убиенных, а поискам сродичей придаться со всею праведностью… Достань всё с сейфа, Фёдор, да на столе разложи…
Фёдор разложил содержимое сейфа по столу, а на ларчик обратил внимание:
– Дюже лёгок ларчик-то, Иван Матвеич – никак пуст?
Иван забеспокоился, открыл – ларец и правда пуст!
– Эх, не удержался Матвей Иваныч – враз прихватил всё золото с собою…
– И много ль было? – бездумно спросил Фёдор и осёкся, – Ой, извините, Иван Матвеич, за сие любопытство глупое!
– Ты, Фёдор, человек честный…, – без нотки укора ответил Иван, – Наказ мой будет таков: о ларце молчать, покамест сам не буду готов сказать! Всё ли понял?
– Слушаюсь, Иван Матвеич! – приклонил голову Фёдор.
– И дворок держать отныне на засовах! – добавил Иван.
***
Новый день, новые заботы. Ко входу в милицейский участок подходят Туся с Михеем, встают в ожидании. Некий рабочий подвешивает табличку «Милицейскiй участокъ РППД».
– Ох, Мишка, страшенно-те? – жмётся к Михею Туся.
– Топерь уж нечего страшиться? Обсказали прошлый раз как знаем, осталось лишь пером отче́ркнуть…
– Слышь, мил чек, подскажи чай, вровень ли? – привлёк молодых к своему делу рабочий.
– Слева задрано на полвершка…, – присмотрелся Михей.
– Страшенно на службу проситься – примут ли? – тычет в бок Туся, – Хозяйство могу справно держать, а неизвестному делу обучаться надо-те?
– Ты у меня барышня бойкая, на язык не злословная, доверие к тебе потому во всяких чинениях не охульное!