Дом с золотой дверью

– А у меня совсем не высокий тариф. Пять процентов в месяц. И еще пять процентов сверху, если сумма не выплачена за три месяца.

Метелла кивает, но по ее лицу заметно, что от слов Амары ей отнюдь не радостно.

– Идет, – отвечает она.

Амара подходит к двери и открывает ее в знак того, что Филос может войти. Он влетает еще до того, как Амара садится на место. Когда Филос наклоняется, чтобы положить на стол восковую табличку, она шепотом сообщает ему сумму. Амара очень удивилась, когда Филос отказался брать процент за составляемые им договоры. Она бы никогда не отказалась от денег, кто бы их ни предложил.

Пока Амара с Метеллой беседуют, Филос составляет договор. Затем подает документ на подпись. Метелла не сразу решается поставить отметку на воске. Пять процентов не сравнятся с баснословными тарифами, которые раньше заламывал Феликс, но ведь и у Амары нет таких суровых покровителей, которые станут вышибать из клиентов платежи. Амара даже не может вообразить, что когда-нибудь ей потребуется такая помощь. Все ее клиенты – женщины, а с ними, как известно, куда надежнее иметь дело.

Договор подписан, и Метелле явно не терпится уйти. Амара знает, что в этом нет ничего необычного. Она ведет Метеллу через атриум и, не упуская возможности поразить ее садом, затевает разговор о нарциссах, лишь бы гостье все происходящее казалось простым дружеским визитом.

– Какая изумительная фреска! – отмечает Метелла, с сомнением разглядывая жестокую сцену охоты.

– Дом был отделан еще до того, как я здесь поселилась, – с улыбкой отвечает Амара.

Обменявшись парой неловких реплик о фонтане, Амара с Метеллой расстаются. Провожая гостью до дверей, Амара делает вид, что не замечает старуху в лохмотьях, сидящую у лестницы в атриуме. Сгорбленную фигуру легко принять за пожилую рабыню, не стоящую внимания.

Распрощавшись с Метеллой и убедившись, что она скрылась за углом, Амара поворачивается к старухе. Та распрямляется и отбрасывает капюшон с лица. Это Фабия, служанка из борделя, бывшая проститутка и старейшая рабыня Феликса.

– Спасибо, что пришла. – Амара берет Фабию за протянутые руки. – Я по тебе скучала.

Глава 3

А ведь несчастным рабам нельзя раскрыть рта, чтобы сказать хоть слово, не то чтобы поесть. За малейшим шепотом следует взмах розги; наказываются даже нечаянные звуки, как то: кашель, чихание, икота.

Сенека. Нравственные письма к Луцилию

Амара и Фабия сидят в саду; на столике перед ними вчерашнее рагу и горка ломтиков хлеба. Обе едят с волчьим аппетитом: Фабия ненадолго вырвалась из полуголодного существования, а Амара – из самовольно наложенных запретов. Амара понимает, как они с Фабией смотрятся со стороны – шлюхи, старая и молодая, с измазанными соусом подбородками набивают животы, – но ей плевать.

– Какая же вкуснятина! – Фабия еще раз проходится куском хлеба по и без того вычищенной тарелке. – Повар у тебя что надо.

– Я передам Марте, что тебе понравилось, – отвечает Амара.

– Надо же, – произносит Фабия, слегка отклонившись и окинув Амару взглядом. Теперь, когда голод терзает ее не так сильно, она наконец может сосредоточиться на беседе. – Как хорошо ты устроилась! Даже не верится!

Портрет Дидоны оказался у Фабии за спиной – к счастью для Амары, которой вовсе не хочется повергать гостью в уныние.

– Как вы там поживаете? – спрашивает Амара. – Как дела у Виктории? А у Бероники? Она все так же с Галлом? Британника пошла на поправку?

– Все по-старому, – отвечает Фабия, взяв еще один ломтик хлеба и отпив из бокала. – Бероника надеется, что Галл женится на ней. Может, так и случится, кто знает. А хозяин только недавно нашел вам с Дидоной замену. Двух греков, девушку и парня. Мой Парис не нарадуется: ему в борделе достается меньше. Но как по мне, новеньким бы еще подрасти. Вдобавок они наступают Виктории на пятки.

– Феликс по-прежнему держит ее наверху по ночам?

Фабия кивает.

– Чего ждать от этого выродка? Иногда он по целой неделе прячет ее у себя, словно она ему жена, а потом отправляет обратно в бордель. Виктория сильна, но любой сломается от вечного крушения надежд. Феликса этой уловке научил… – Фабия замолкает на полуслове.

– Отец? – спрашивает Амара.

– Ты знаешь, я не могу об этом говорить, – тихо произносит Фабия.

Амара наливает гостье еще вина.

– Клянусь, Феликс не смог бы подослать сюда шпионов.

– Верю. – Фабия залпом осушает бокал. – Да, этому он научился у отца. Так старый господин обошелся с матерью Феликса. С Феликулой.

При звуках этого имени у Амары по коже пробегает холодок. Оно высечено на стенах борделя: «Здесь я имел Феликулу».

– Как эта дурашка любила старика! – вздыхает Фабия. – Вечно придумывала ему жалкие оправдания. Она была крохотной, но клиенты ее обожали. Я так и не смогла это понять. Видно, ума не хватает.

– А где в то время жил Феликс?

– Там, где оказывалась его мать, – отвечает Фабия. – Все висел на ней, как белка на дереве. Знаю, сейчас он мерзкий тип, но в детстве был прехорошеньким. Как вспомню его огромные карие глаза! – Фабия отставляет пустой бокал, и Амара наполняет его вновь. – По правде говоря, он был даже краше моего Париса в том же возрасте.

Амара знает, что если Фабия увлекается разговором о своем сыне Парисе, то сменить тему почти невозможно.

– Что стало с Феликулой?

– А рагу еще осталось? – Фабия многозначительно смотрит на Амару, и та все понимает. Это не просто встреча старинных подруг. Все имеет свою цену.

– Конечно, – отвечает Амара. Сняв крышку с кастрюльки, которую оставила Марта, она накладывает Фабии третью порцию.

– Феликс не должен узнать, что я тебе все это рассказала, – произносит Фабия, наблюдая, как наполняется тарелка. – Я могу поплатиться жизнью.

– За тобой не было хвоста?

– Нет, – отвечает Фабия. – За этим я всегда слежу. Да и кому может быть дело до того, куда ходит старая кошелка?

Фабия принимается за еду, и беседа останавливается. Амара рассматривает гостью. Неутолимый голод Фабии напоминает Амаре, какой была бы ее жизнь, если бы не Руфус: безобразная нищета проститутки, потерявшей былую красоту. Амара помогает старухе, чтобы не забывать, что ей крупно повезло и что все они живут на острие ножа. И конечно, не будь Фабии, Амаре неоткуда было бы узнавать, как дела у подруг или что замышляет Феликс. Амара понятия не имеет, зачем ей все эти сведения о бывшем господине, но чувствует, что лишними они не будут.

Проглотив остатки бобов, Фабия выскребает дно тарелки, чтобы не пропустить ни капли соуса.

– До чего вкусно! Я теперь всю неделю продержусь, – произносит она, бросив взгляд на Амару. – Давно я не вспоминала о Феликуле. И почему тебя так волнует далекое прошлое?

Амара пожимает плечами.

– Что же стало с Феликулой?

– Если ты считаешь злодеем Феликса, то это потому, что ты не знала старого господина. – Фабию передергивает. – Бедный малыш столько лет видел, как отец бьет мать, а может, кое-что похлеще. Она умерла у него на глазах.

Амара понимает, что произошло, еще до того, как успевает спросить. Фабия кивает, заметив, как исказилось лицо подруги.

– Вряд ли господин хотел ее убить, но она была такой хрупкой. Он сломал ей шею.

В воображении Амары возникает образ Феликса, стоящего на коленях и неотрывно смотрящего на отцовский стол. Амара вспоминает, что он говорил о матери: «Она умерла, когда мне было десять». Потрясенная, Амара не может сказать ни слова. Она переводит взгляд на фонтан в надежде, что тихое журчание перекроет звон в ушах. Жалость – последнее, что Амара испытывает к Феликсу, но у нее сжимается сердце при мысли о том, как он страдал в детстве и как, вероятно, мучится сейчас.

– Мне казалось, он станет другим. – Фабия сама наливает себе вина, поняв, что Амара еще не скоро придет в чувство. – Это я про Феликса. Его мать была просто прелесть, и он в ней души не чаял. Ходил за ней по пятам. А потом за него взялся отец. Может, совесть загрызла, не знаю. Он-то и сделал из Феликса свою копию. Не удивлюсь, если он выколотил из мальчика всю доброту. И теперь все повторяется с Викторией.

От этих слов Амара вздрагивает.

– Думаешь, Феликс может навредить Виктории? В смысле по-настоящему навредить?

Фабия явно встревожена.

– Мне кажется, он стал бить ее чаще, чем раньше, – признаётся она. – Он стал еще более жестоким после того, как ты ушла. И еще более непредсказуемым.

– После того, как я ушла? – удивленно переспрашивает Амара. – Но почему? Ему же заплатили целое состояние!

– Я не знаю, что происходило между вами двумя наверху. – Фабия подносит ко рту последний кусок хлеба. – Ты же проводила там уйму времени. Но это не мое дело.

– Ничего не было. Я помогала ему вести счета.

Фабия недоверчиво приподнимает брови.

– Может, конечно, все дело было в Дидоне. Но мне всегда казалось, что Феликс влюблен в тебя. – Роняя крошки, она тычет ломтиком хлеба в Амару. – И ты меня о нем без конца расспрашиваешь! Я была уверена, что вы с ним любовники или что-то в этом роде.

Слова Фабии переносят Амару в красный кабинет. Она вновь видит Феликса, его голос звучит у нее в голове: «Я скучал». Амара всегда изо всех сил отказывалась понимать, что он хотел сказать на самом деле.

– Между нами никогда не было ничего такого, – произносит она, отгоняя воспоминания и пытаясь заглушить чувство стыда. – Не хочешь ли поесть фруктов? А затем расскажешь, как дела у Париса.

Фабия всегда просиживает в гостях у Амары по несколько часов. Так что хозяйке рано или поздно приходится использовать предлог, чтобы отправить ее обратно, и врать, что скоро придет Руфус. Желая сохранить хлипкую видимость того, что эти встречи – лишь проявление милосердия, а не дружбы, Амара просит Филоса проводить Фабию до дверей. Из атриума до нее доносятся возгласы старухи, которая пытается задержаться еще хотя бы на минуту, и снисходительный шепот Филоса. Эконом всегда безупречно вежлив с Фабией: он даже называет ее госпожа, словно перед ним почтенная женщина. Всякий раз, когда Филос произносит это слово, Фабия принимается восторженно хихикать, будто забывая, что она уже давно не миловидная кокетка.

Амара остается наедине с Дидоной. Она смотрит на подругу, но взгляд той устремлен на умирающего оленя. Дидона уже никогда не взглянет Амаре в глаза, даже если явится бесплотным духом. Еще до собственного освобождения Амара поклялась сделать все, чтобы выкупить Дидону и поселить ее в этом доме. Теперь Дидона мертва. Но Виктория еще жива.

– Твои подруги в добром здравии? – приветливо спрашивает Филос, вернувшийся, чтобы убрать посуду. Фабии всегда удается его развеселить. Амара невольно встает, чтобы помочь Филосу, но тот резко отстраняется, когда их руки соприкасаются.

– Прости. – Амара опускается на место. – Мне не… – она осекается. Не так-то просто объяснить Филосу, почему ей становится не по себе, когда он прислуживает.

– Если тебе станет от этого легче, знай: я всего лишь выполняю приказания Руфуса. – Филос складывает тарелки стопкой. По невозмутимому лицу невозможно догадаться об его истинных чувствах. – Ты ведь тоже живешь здесь по его желанию. Нам с тобой не о чем рассуждать. И не о чем беспокоиться.

Все, что говорит Филос, – правда, но Амару это не обнадеживает.

– Тебе, наверное, интересно, почему я до сих пор вижусь с Фабией?

– Вовсе нет, – отвечает Филос, поднимая взгляд на Амару. – Почему бы не помочь старухе? Она голодает не по своей вине. И что может быть понятнее дружбы?

– Да, это так, – произносит Амара. Слова Филоса лишь подтверждают правильность недавно возникшей у нее мысли. Она делает нетерпеливый жест в сторону подноса. – Не мог бы ты отвлечься? Я хочу обсудить с тобой одну покупку.

– Сейчас? – Филоса пугает такая смена настроения.

– Да, мне нужен твой совет, – взволнованная, Амара снова вскакивает с места. Она решила, что нужно сделать, и больше не может ждать. – Прямо сейчас.

Амара взбегает по лестнице в кабинет, Филос торопится за ней.

Стоя в дверях, Филос смотрит, как Амара достает из ящика коробочку с деньгами. Откинув крышку, Амара принимается перебирать монеты, пересчитывая их, хотя заранее знает конечный результат.

– Что такое? – тихо спрашивает Филос. Оставшись с Амарой с глазу на глаз, он ведет себя менее скованно. – Что ты делаешь?

– Фабия сказала, что Феликс все хуже обращается с Викторией. Ненадолго уводит ее наверх, а потом снова отправляет торговать собой. Его отец поступал точно так же с его матерью. – Амара вертит в руках подаренные Руфусом сережки, прикидывая, сколько они стоят. – Отец Феликса убил его мать на глазах у сына. Ты знал об этом? – Амара бросает взгляд на Филоса. – Только представь, на что он способен, на что он готов пойти.

Не дожидаясь приглашения, Филос садится на сундук – при Руфусе он бы никогда не позволил себе такой вольности. Он совершенно спокойно всматривается в тревожные глаза Амары. Это приводит ее в ярость.

– Мне очень жаль Викторию, – произносит Филос. – Но я сомневаюсь, что Феликс ее убьет. Ему далеко до отца.

– Да он же треклятое чудовище! – Амара переходит на крик. У нее слишком трясутся руки, чтобы дальше пересчитывать деньги. Вспомнив крепкую хватку Феликса, она прикладывает ладонь к шее. – Ты не знаешь, каково это – принадлежать такому человеку.

И только произнеся эти слова, Амара понимает, что ошиблась. Филос многое испытал, когда его хозяином был Теренций, дед Руфуса.

– Ты больше не принадлежишь Феликсу, – отвечает Филос. Он так печально смотрит на Амару, что ей хочется разрыдаться. – Теперь ты здесь. Под защитой. Он больше тебя не тронет.

– Но он может навредить Виктории!

На это Филосу нечего возразить.

– Ты в этом не виновата. И ничего с этим не поделаешь.

Амаре не легче от того, что Филос понимает всю плачевность положения Виктории. Она отворачивается, чтобы успокоиться. Сейчас нужно убедить Филоса, а не плакать из-за него.

– Я обязана Виктории жизнью, – произносит Амара почти бесстрастным тоном. – Если бы не она, я бы погибла. Нас связывает кровавый долг. У меня нет выбора.

– Нет, – отвечает Филос, обо всем догадавшись. – Ты не можешь этого сделать.

– Почему же? Я сказала Руфусу, что хочу нанять музыкантов. Он мне не отказал. А у Виктории отличный голос!

– Речь шла о флейтистах.

– Ты подслушивал?

– Я вам не дверной косяк, – раздраженно отвечает Филос. – У меня есть уши.

– Руфус слушает меня не так внимательно, – произносит Амара. – Он и не вспомнит таких подробностей. Да и какое ему дело? Какая разница, кто перед ним: певец или флейтист?

Филос хмурится, и Амара, вспомнив предостережение Друзиллы, чуть слышно добавляет:

– Не сочти это за неуважение…

– Не волнуйся, – перебивает Филос, слегка поморщившись от ее слащавого голоса. – Я не стану на тебя доносить. Неужели ты держишь меня за надзирателя?

– Значит, ты согласен, что Руфус не будет против?

– Дело не в Руфусе, – отвечает Филос. – Хотя самовольничать и не кажется мне разумным. Он это не слишком жалует.

– В чем же тогда дело?

– В тебе! – рассерженно выдыхает Филос. – Вспомни, сколько усилий ты приложила, чтобы освободиться от Феликса. А теперь ты хочешь стать его должницей. – Филос обводит рукой рассыпанные по столу деньги и украшения. – С Феликсом нельзя договориться о разумной цене. И что ты станешь делать? Каждый месяц являться в бордель, чтобы выплачивать долг? Зачем так рисковать?

– Руфус заплатит, – нерешительно произносит Амара.

– Боюсь, ты не сможешь даже назвать Руфусу цену, которую заломит Феликс.

– Может, попросить у него половину?

– Прошу, не делай этого.

– Но я люблю Викторию! Неужели ты не понимаешь? Чего стоит моя свобода, если я не могу спасти любимого человека?

– Ты не можешь выкупить всех, кто был дорог тебе, когда ты была рабыней.

– Всех – нет. Но я могла бы помочь Виктории. Разве нет человека, которого ты выкупил бы, если бы был свободным? Должен быть кто-то, кого ты безумно любишь.

Во взгляде Филоса появляется такая тоска, что Амара тут же жалеет о сказанном.

– Есть. Сестра, – отвечает Филос.

– У меня не осталось родных. Дидона умерла. Моя сестра – Виктория.

Амара и Филос вглядываются друг в друга. Филос первый отводит глаза.

– Мне все же кажется, что это дурная затея, – говорит он. – Сейчас Феликс тебе ничем не угрожает, но что случится, если ты снова впустишь его в свою жизнь? Если задолжаешь ему столько денег? Ты можешь лишиться всего. Подумай, как он опасен.

Амара проводит по монетам пальцами, но привычное чувство успокоения не наступает. При мысли о том, что ей придется расстаться с этим утешающим богатством – пусть даже ради Виктории, – ей хочется срочно сложить все до единой монеты в коробочку и захлопнуть крышку.

– Ты считаешь меня трусихой?

– Нет! – восклицает Филос. – Что за чушь! Будь Феликс моим господином, мне было бы страшно. Думаешь, я не боялся Теренция? Думаешь, страх прошел после его смерти?

Амара вспоминает о ночных кошмарах, о вечной боли, о грузе, которым наградил ее Феликс. Она чувствует, как ослабевает ее решимость.

– Это проходит?

Феликс не спрашивает, что Амара имеет в виду. Они никогда об этом не говорили, разве что намеками, когда Филос, отшучиваясь, рассказывал о своем прошлом. Но Амара понимает: Филосу знакомо полное бессилие перед человеком, который тебя использует. Его молчание служит ей ответом.

– Я все обдумаю сегодня, – говорит Амара, поднимаясь со стула. Она зла на Филоса, который напомнил ей, как она уязвима. – А завтра сообщу тебе о своем решении.

Глава 4

Мы знаем, что она была в борделе – она низкопоклонничает.

Сенека Старший. Контроверсии, 1.2

В феврале темнеет рано. Не желая коротать вечер в пустом доме, Амара решает уйти в спальню. Она обходит сад стороной, чтобы не видеть погруженный в тень портрет подруги. Сегодня ей мучительно не хватает Дидоны. Скорбь утраты всякий раз обрушивается на Амару неожиданно. Сидя в постели, Амара обнимает колени руками, будто может удержать горе внутри, не дать ему растечься мерзкими, как нарисованные оленьи кишки, струями.

Жаль, что Руфус так быстро ушел сегодня. Амара знает, что ей было бы намного легче, вернись он вечером. Если бы они чаще виделись, то, возможно, одиночество не было бы для Амары так мучительно. Решено: как только у Амары появится арфа, она будет просиживать за ней часами, лишь бы заманить к себе Руфуса и наполнить жизнь смыслом. Но даже если бы Руфус приходил каждый вечер, он не смог бы занять и половины того места, что в сердце Амары занимала Дидона. Амара воображает себе подругу в их бордельной каморке. Стоит позвать Дидону – и она обернется: широкая улыбка, нежный взгляд. Она по-настоящему любила Амару – в этом нет сомнений.

«“Волчье логово” в прошлом, – мысленно произносит Амара. – Ты свободна! Цени, что имеешь». Она ложится и долго еще следит за отсветами на яблоневом цвете, которые отбрасывает единственная зажженная лампа. Амара не гасит ее на ночь, чтобы рассеять тьму. У Амары щедрый любовник: можно не скупиться на масло. В спальне прохладно и тихо. Дверь заперта, но это совсем не обязательно, ведь никто не посмеет вломиться и начать приставать к Амаре, как это бывало в борделе. Сколько ночей она провела в думах о свободе, горячо мечтая оказаться доме, подобном тому, где она живет сейчас. Так почему же теперь все ее мысли занимают подруги, оставленные в прошлом?

Амаре нетрудно представить, что волчицы здесь, в ее доме, и что они все вместе смеются, наполняя голосами сад. Она переворачивается на другой бок. Амаре хочется освободить Викторию не только из чувства вины, каким бы тягостным оно ни было. Когда Амара мысленно переносит Викторию в свой дом, ее наполняет радость, по силе сравнимая со страхом, что ей внушает Феликс. Амара уверена, что Филос все понял, хоть и пытался ее отговорить. Это было написано во взгляде Филоса, когда он вспомнил о сестре. Глядя на танцующие по потолку тени, Амара представляет, что Филос тоже лежит в одиночестве и думает о родных – как Амара о Виктории. Она надеется, что не ранила Филоса, напомнив о потерях. А может, он и без того думает о них каждую ночь.

Отбросив жаркое одеяло, Амара снова садится в постели. Ее будоражат мысли о Филосе, который совсем рядом. Он куда худощавее Руфуса, но его невозможно не заметить; Амара всегда знает, где его можно найти. «Мне просто одиноко, – думает она. – Только и всего».

Амара выдыхает и закрывает глаза. Пытается думать о Руфусе. В уме она пересчитывает его благодеяния, словно монеты из коробочки. Подарки, которые он ей дарил, дом, который он снял для нее, и, главное, свобода, которой он ее наделил. Амара хочет зацепиться за мысль о свободе, но вспомнить о Сатурналиях, о ночи, когда кончилось рабство, ей удается с трудом. Лицо Руфуса, образ Дидоны, напускное сочувствие любовника. И Менандр.

Той ночью Амара видела его в последний раз. Воспоминания о Руфусе туманны и обрывочны, а все, что связано с Менандром, ее память, напротив, сохранила ясным и чистым, словно стекло. И таким же острым. Все видели, как Амара жестоко унизила любимого, не желая потерять богатого патрона. Даже теперь от этих воспоминаний ей хочется провалиться сквозь землю. Она убеждает себя, что у нее не было выбора. Менандр – раб; им с Амарой нечего было дать друг другу, а Руфус способен изменить ее жизнь. Но Амара знает, какова цена этого решения, и от этого она чувствует себя старше и немощнее Фабии.

Амара откидывается в кровати. Она уже очень дорого заплатила за свободу. И не готова лишиться всего, ведь иначе она полностью потеряет себя.

Даже не оборачиваясь, Амара знает, что у нее за спиной Филос с подносом в руках. Утро выдалось довольно прохладным, чтобы сидеть в саду, но Амаре в этой части дома спокойнее, чем в любой другой. Она кутается в дорогой красный плащ, подарок Руфуса.

– Ты решила? – спрашивает Филос, выставляя еду на стол.

– Да.

– И тебя не переубедить?

– Нет.

Амара думала, что Филос станет спорить, но он лишь вздыхает, словно ровно этого и ждал.

– Тогда нужно подумать, как нам быть.

Они садятся на скамью и, разделенные подносом, начинают составлять план. Ночью Амара решила быть сдержаннее в присутствии Филоса, но это не так-то легко. Филос складывает руки на груди, и Амара понимает, что ему, должно быть, холодно в одной тунике. Жаль, она не предложила обсудить все в кабинете.

– Важно, чтобы ты как можно больше рассказала Руфусу, – говорит Филос. – Чтобы ты была с ним честна. Мне кажется, стоит попросить у него разрешения.

– Но если он откажет, я не смогу пойти против его воли.

– Зря ты так говоришь.

– Что именно? – Амара наклоняет голову и расширяет глаза, копируя подсмотренную у Бероники позу. – Что не посмею ослушаться?

– Ты знаешь, что я имею в виду. – Филос отворачивается, чтобы скрыть улыбку. – Иначе тебе придется надеяться, что он поверит в историю о любви и верности и что эта вера окажется сильнее досады на то, что с ним ничего не обсуждали. Полагаю, это вполне возможно. Если Виктория и вправду хорошая певица.

– Ему непременно понравится, – кивает Амара.

– А она не слишком… груба?

– Нет, – отчего-то смутившись, отвечает Амара. Хочется верить, что Филос ее такой не считает.

– Прежде чем торговаться с Феликсом, нужно понять, до какой суммы ты готова дойти.

– Я уже решила.

– И сколько же?

– Лучше тебе этого не знать. Если я скажу, ты станешь меня отговаривать. Но, клянусь, у меня есть эти деньги.

Лицо Филоса каменеет. На нем застывает недовольное выражение.

– Ты уверена, что именно так хочешь потратить свои сбережения?

От равнодушия в голосе Филоса Амаре становится не по себе. Она вспоминает о спрятанной наверху коробочке с монетами. Чем она тяжелее, тем Амаре спокойнее. Все так же оживленно звенят струйки фонтана, все так же беспечно возлежит на краю бассейна каменная Венера. В воздухе разливается аромат первоцветов. Все это – тишина, покой – принадлежит Амаре. Может, она поступает опрометчиво, рискуя всем ради Виктории.

Она чувствует на себе проницательный взгляд Филоса.

– Ты не обязана это делать, – говорит он.

– И все-таки сделаю, – отвечает Амара. – Если хочу и дальше жить в ладу с собой.

Филос молчит, и Амаре кажется, что он, вероятно, заботится не о ней, а боится за себя.

– Я скажу Руфусу, что ты ничего не знаешь, – произносит она. – Скажу, что соврала тебе, будто он мне разрешил. Если так будет проще.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».