Дневник из преисподней

Какое-то время милорд молчал, затем кивнул мне и завершил наш разговор:

– Мой отец безразличен мне, Лиина, и я не нуждаюсь в его пристальном внимании. Рекомендую и вам поступить точно также.

Я смотрела на милорда какое-то время, всего лишь несколько секунд, чувствуя, как в моей голове с огромным скрипом крутятся шестеренки. Я ничего не знала об отношениях Магистра и правителя Ночных земель, но негативная реакция милорда на возможное сотрудничество с ним была слишком явной. Я давно не видела милорда столь обеспокоенным, но почему-то не подумала о последствиях моих последующих слов:

– Эти рекомендации касаются моей безопасности или вашей, милорд?

Его ответный взгляд – напряженный и острый, словно бритва, готовая срезать локон моих волос или распороть кожу на щеках, попросту застал меня врасплох. Горячий огонь полыхнул в глазах милорда, а мне стало очень холодно, словно меня окатили ведром ледяной воды. Ощущения были настолько неожиданными, что я инстинктивно остановила Огонька и застыла в седле, не в силах справиться с охватившими меня чувствами.

Милорд ненамного опередил меня, но тоже остановил коня, а затем вернулся, вынуждая меня продолжить беседу.

– Это вопрос моей безопасности от него и вашей, миледи, от меня самого. Я не рассчитываю на вашу преданность, и мы оба знаем почему, но состоявшаяся помолвка позволяет мне хотя бы надеяться на ваше дружеское расположение.

И я сказала ему о моем отношении, которое он, безусловно, заслуживал:

– Я никогда не лгала вам, милорд, и не собираюсь лгать в будущем. И я не сделала ничего, что могло бы навредить вам.

Он кивнул мне в ответ после этих слов, словно признался в том, что верит мне безусловно. И за весь оставшийся день не проронил больше ни слова. Он снова вернулся во главу нашей маленькой колонны, оставив со мною Анжея, а мой неуемный язычок, явно не желая успокоиться на сегодня, избрал для себя новую жертву.

– Как ты думаешь, Анжей, почему милорд полагал, что для меня посещение Города Теней могло оказаться полезным? Признаться, ничего полезного для себя я не извлекла. Возможно, вы с милордом и неплохо провели это время, но о себе я не могу этого сказать.

Анжей слегка удивился моему вопросу и даже переспросил:

– Разве милорд не сказал вам о своих намерениях?

– О каких намерениях ты говоришь, Анжей? – Я посмотрела на его удивленное лицо, сменившее свое выражение на легкую задумчивость через секунды кратких размышлений.

– Возможно, милорд желает лично сообщить вам о них. Я не хотел бы опережать его новости своими предположениями! – Он сопроводил свои слова энергичным кивком, и я подумала, что эта новость не затрагивает моей жизни или безопасности, поскольку на подобные вещи Анжей всегда реагировал несколько иначе, даже, если осознавал, что непосредственная угроза для меня исходит от милорда, обладавшего абсолютной властью и привилегиями в решении вопросов, касающихся моего пребывания в Элидии.

Поскольку долг Анжея передо мною оставался неизменным, несмотря на его преданность милорду, такая реакция успокоила меня и в определенной мере сняла любопытство.

Дальше мы продолжали путь к заставе, перебрасываясь лишь короткими и малозначительными фразами, и время от времени я невольно бросала свой взгляд на спину сэра Гаа Рона, за которой тянулся живой черный шлейф. Тьма за его спиной принимала причудливые формы, то обволакивая сэра Гаа Рона и его коня, то расстилаясь по земле, как воздушное покрывало. Иногда тьма исчезала, гонимая ветром и жарким полуденным солнцем, но неизменно возвращалась на свое место.

Наше прибытие на заставу не осталось незамеченным, но лагерь продолжал жить своей жизнью и по своему расписанию. У милорда, как всегда, нашлась очередная куча дел, и я вынуждена была следовать за ним и сэром Гаа Роном, с трудом подавляя откровенное нежелание приближаться к Гаа Рону ближе, чем на пару-тройку метров.

Моя неприязнь была слишком явной, чтобы не замечать ее, и милорд несколько раз бросал на нас обоих свои задумчивые взгляды, но к разговору не приглашал. И все же, несмотря на усталость, меня не тянуло в дом сэра Гаа Рона. Я вообще не хотела переступать порог его жилища, особенно ночью. И поскольку милорд все еще не закончил осмотр одной из восточных башен, требующей капитального ремонта или сноса, я играла роль незаметной подставки для бумаг, ибо милорд свалил мне на руки уже изученную техническую документацию по проекту строительства новой башни.

Парочка инженеров в это время что-то увлеченно доказывали милорду, и он внимательно их слушал, а я топталась возле них, пытаясь понять смысл их разговора и даже спора. Никто из присутствующих не обращал на меня внимания, но я чувствовала себя неуютно возле сэра Гаа Рона и не могла избавиться от неприятного чувства слежки за собой.

Мой инстинкт самосохранения был солидарен с моими чувствами, понимая, что не время и не место вступать в единоборство с человеком, способным легко победить лучшего воина сэра Каас Ли. Нельзя назвать трусом того, кто адекватно и объективно оценивает своего противника. Скорее уж трусом можно назвать дуэлянта, поспешно отвечающего на оскорбительный выпад мастера клинка лишь потому, что страх показаться трусом в глазах общества становится сильнее его собственного страха перед неминуемой гибелью.

Я согласна с тем, что нанесенное оскорбление не должно оставаться безнаказанным. Вопрос лишь в способе наказания, который зависит от времени, в котором мы живем; мира, в котором родились, и нашего собственного выбора. В конечном итоге, выбранный способ во многом зависит от нас самих. Предъявляемые к нам требования, исходят ли они от общества, в котором мы живем, или от нас самих, порой заставляют даже труса поступать так, как поступает храбрец, победивший собственные страхи. Человек, опасающийся суда общества за собственную трусость больше, чем самой дуэли, торопится не восстановить свою честь, а спешит потерять собственную жизнь. «Мудрец» же не снесет оскорбления, однако выберет способ восстановления чести, достойный его самого и его противника. И время не имеет значения там, где нанесено оскорбление, но время – не приправа к холодному блюду по имени месть, ибо отмщение восстанавливает не нашу честь, а утоляет нашу жажду избавления от боли. Правда лишь в том, что, даже реализуясь, она не утолит ее. Восстановление чести – это достойный отпор тому, кто покушается на нее. Достойный в том, что не содержит в себе ни действий, способных оскорбить в ответ, ни слабости, способной свести на нет все предпринятые усилия.

И все же в вопросах чести всегда очень много нюансов, незначительных на вид, но приводящих к серьезным последствиям, в том числе со смертельным исходом. Слепой гнев или слепая ярость – не самые хорошие советчики для поиска путей восстановления оскорбленного достоинства, ибо наша честь не может быть отомщена, но может быть восстановлена и очищена от оскорблений, как очищаются грехи, смываемые кровью или раскаянием. Разница лишь в том, что свои грехи мы смываем собственной кровью и собственным раскаянием, а оскорбленную честь очищаем кровью оскорбившего нас врага.

В этом мире последствия даже никчемного на вид оскорбления и несущественной на первый взгляд обиды могли привести к кровопролитным войнам между целыми государствами, что уж говорить о взаимных разбирательствах двух людей. Но следует отдать должное этому миру, ибо в нем не оскорбляли на каждом шагу и слова, произносимые в чей-то адрес, как и действия, реализуемые в определенных интересах, были продуманными и взвешенными от начала и до конца. И это относилось как к мастеру клинка, так и любому из простых горожан и жителей этого мира.

Кровь проливалась редко, ибо принести извинения за собственные слова и действия не считалось оскорбительным для своей чести, особенно при наличии вины. Подобные извинения не являлись чем-то уничижительным, ибо не каждый способен покаяться в собственной несдержанности и принести искренние извинения, но каждый понимал, что для этого требуется не меньше мужества, чем для принятия решения о вызове на поединок или положительном ответе на вызов. Ничто не гложет и не разъедает душу и сердце так, как понимание, что ты убил человека, которого оскорбил. В мире милорда поединок был способом восстановления своей чести, а не убийством невиновного.

И все же я могла ошибаться, ибо собственные рассуждения – не аксиома, а формула, требующая доказательств. Я всегда забываю о мотивах – вечном двигателе наших поступков. Порою намеренное оскорбление – всего лишь способ достижения поставленной цели, и честь не разлетится на сотни осколков, словно фарфоровая статуэтка. В то же время оскорбление не намеренное, а случайное, подразумевает наличие возможности извиниться и данная ситуация не затрагивает чести и достоинства, а касается лишь нашего умения прощать. Так что же из этого следует? Все наши дуэли – это способ восстановления своей чести или способ достижения цели?

Мои размышления совершенно не касались того, что происходило под небольшим искусственным шатром в самом центре заставы, куда, в конечном итоге, направились милорд, я, сэр Гаа Рон, пара его инженеров и их начальник сэр Ли Ан Ри. Но милорд принял задумчивость на моем лице за усиленное размышление над дилеммой, стоявшей перед всеми присутствующими, – сносить башню и строить ее заново, или укрепить фундамент, сэкономив кучу денег.

Его вопрос был совершенно неожиданным и прервал нить моих рассуждений, одновременно ввергнув меня в замешательство, которое еле удалось скрыть от присутствующих, но не от милорда.

– Что вы думаете по этому поводу, миледи? Предпочитаете понести финансовые затраты и построить новую и хорошо укрепленную башню, или сделаем попытку устранить имеющийся дефект, приняв предложение сэра Ли Ана? – Он умышленно сократил имя Ли Ана Ри, копируя мою манеру сокращения имен, и для тех, кто близко знал милорда, стало очевидным, какой выбор предпочел бы Магистр.

Я попыталась осмыслить все, что здесь говорилось, и за недолгую минуту, которая лично мне показалась еще более краткой, нежели состоящей из шестидесяти секунд, выдала как можно более нейтральный ответ:

– К вопросу об обороне, милорд. В любой линии обороны есть уязвимые места. На мой взгляд, опытный военачальник реализует способы их устранения, а не способы уменьшения их уязвимости. Однако есть крепости, совершенно не предназначенные для длительной обороны. Какой смысл тратить огромные финансы на укрепление одной из стен такой крепости, предназначенной лишь для временного размещения войск?

Милорд улыбнулся мне одними глазами и одобрительно кивнул в ответ, а затем поставил точку в затянувшейся дискуссии:

– Думаю, мы примем предложение сэра Ли Ана Ри и поручим ему лично проследить за всеми строительными работами.

На этом небольшое совещание завершилось, и меня наконец-то избавили от роли подставки для бумаг. Когда все разошлись, милорд присел на небольшой деревянный стул, жестом приглашая меня последовать его примеру. Он явно устал, но не желал, чтобы это видели его подчиненные.

– Ты права, Лиина. Северная застава не предназначена для длительной осады. Хорошо укрепленный военный объект – да, но слишком уязвимый, чтобы стать неприступной крепостью. У меня достаточно городов, чьи стены толще и выше и способны выдержать длительную осаду. Они нуждаются в финансах намного больше. А еще они нуждаются в умных правителях, достаточно мудрых, чтобы обеспечить их жизнь и развитие.

Он сделал долгую паузу, во время которой оценивающе смотрел на меня, словно покупатель на приглянувшуюся вещицу, и продолжил:

– Я доверил сэру Гаа Рону город Дрэа и ничуть не сожалею о своем решении. Ты видела город и знаешь, сколько сделано им и сколько предстоит еще сделать. Но Гаа Рон не только правитель города. Его ум и талант полководца необходимы мне здесь. Сэр Гаа Рон нуждается в помощнике, как нуждается в нем и Город Теней. Я хочу подарить этот город тебе, Лиина. Назначить тебя соправителем, обладающим равными с Гаа Роном полномочиями. Ты будешь управлять жизнью города в отсутствие сэра Гаа Рона, и помогать ему в решении возникающих проблем.

Я вдруг поняла, какую новость имел в виду Анжей, отказавшийся отвечать на мои вопросы. Милорд сообщил о ней лично, и моя реакция была абсолютно предсказуемой – меня эта новость нисколько не обрадовала. Напротив, она усилила не только мой страх, но и резко повысило мое давление. Горячая волна прошлась по всему лицу, а мои виски заломило от боли. Я медленно проглотила свой страх, гнев, горечь и черт знает что еще прежде, чем они выплеснулись в одном отчаянном крике: «Нет! Только не это!». Я совершенно не представляла себе, как буду объяснять свой отказ милорду, как не представляла себе и саму возможность отказа. Слишком хорошо я помнила условия нашей сделки относительно моей безопасности.

При данных обстоятельствах милорд обеспечивал мне абсолютную неприкосновенность, обоснованно полагая, что Город Теней – намного более безопасное место, как для меня, так и для его собственной чести. В конце концов, никто из нас уже не мог игнорировать тот факт, что с каждым днем становится все труднее относиться друг к другу, как к деловому партнеру. Мы заключили сделку, но границы наших отношений оставались нечеткими и размытыми. Если даже я предпринимала определенные усилия, чтобы не перейти эти условные границы, то какие же усилия, черт возьми, предпринимал милорд?! И о чем интересно он подумает, если я заявлю, что не желаю с ним расставаться?

Нарастающая головная боль подействовала на меня раздражающе. Никогда прежде она не посещала меня так часто, как в этом мире, и никогда не была столь настырной, абсолютно не желающей покидать меня, несмотря на все лекарства и усилия.

Вслед за ней всегда приходили легкое недомогание, слабость и боль в суставах и мышцах. Я начинала подозревать, что подобная реакция на сильный стресс – нечто вроде болезни, возникающей спонтанно и существующей лишь в этом мире. А еще я понимала, что сказать милорду мне тоже нечего, но и молчать было нельзя. Так что я попыталась ответить ему, подбирая слова, как редкие камни с галечного пляжа с рисунком, известным и понятным лишь мне.

У меня было ощущение, что я балансирую на краю пропасти, но их целых две. Две пропасти с каждого края моей тропинки, по которой я несусь на велосипеде с отказавшими тормозами. Малейшая ошибка – и я взлечу, но не вверх, а вниз – к острым и не знающим жалости серым камням.

– Вы предлагаете мне больше, чем желаете сами, милорд. Возможно, даже больше, чем требует от вас ваша честь. Непросто ответить «нет», если единственным правильным ответом будет «да». И в этом замкнутом круге я не вижу выхода, милорд. Ответив «да» или ответив «нет», я в любом случае могу лишиться как вашего терпения, так и гарантий моей безопасности. Ваша честь – единственное, что разделяет меня и вас, и делает мою жизнь безопасной. Вам стоит удалить меня в Город Теней и решить тем самым разногласия между вами и собственной честью, но это не решит вопросы моей безопасности, милорд. В Городе Теней я буду в такой же безопасности, как рядом с вами, но без вашей чести…

Слова были произнесены, и милорд мог потребовать от меня объяснений, но почему-то не сделал этого. Боюсь, мы оба устали, чтобы выяснять сейчас все подробности и детали. И все же милорд закончил за меня:

– Вы хотите вернуться, Лиина, но не потому, что желаете остаться со мной…

Затем он встал и махнул рукой, слишком устало, чтобы понять скрытый смысл его жеста. Милорд ушел, а я осталась, не в силах пошевелиться. Головная боль одолела меня, и голова рухнула в сложенные на столе руки. Она заняла все мое тело, и окружающий мир перестал существовать – ни звуков, ни запахов, ни ощущений, кроме невыносимой боли, раскалывающей на части мои виски и затылок. Медленно подползали тошнота и слабость и кое-кто еще, чье присутствие я обнаружила слишком поздно, чтобы позвать на помощь…

Когда ваши глаза закрыты, а в висках пульсирует тоненькая голубая жилка, по которой бегут кровь и боль, ночь, скрытая за мягкими и пушистыми ресницами, перестает носить черный траурный цвет, и окрашивается яркими огнями, вспыхивающими, словно фейерверк. Их цвета меняются от желтого и огненно-рыжего до синего и фиолетового, словно цветы азалий и ириса у подножия холмов возле изумрудного моря моего мира, названного Черным.

Иногда огни гаснут не сразу, изменяя свой цвет на ослепительно белый, словно молочные чаши цветов шафрана и жимолости. Эти цветы растут на серых камнях и раскрывают свои бутоны навстречу жаркому солнцу и безжалостному голубому небу, лишающих их влаги и награждающих лишь ветром, спускающимся с холмов. Но они умеют выживать и дарят миру свою красоту, а мне они подарили яркие огни в ночи, которые пожирала несокрушимая боль. Я утопала в волнах этой боли, как в соленых водах изумрудного моря, не подозревая о черной смерти, протянувшей свои щупальца из подводных глубин.

Сэр Гаа Рон появился из ниоткуда. Просто возник среди гаснущих огней и мгновенно заполнил собою все свободное пространство, наполненное и светом и мраком. Он прикоснулся ледяной рукой к самому сердцу моей боли, взорвав и расколов ее на миллионы осколков, вонзившихся в мозг и глаза. А потом сжал мои легкие, пытаясь раздавить их, словно спелые персики. Грудь сомкнуло железным обручем, не позволяющим сделать вдох, а легкие задохнулись от нехватки кислорода.

Меня словно ударили в солнечное сплетение – я не могла добраться до воздуха и не могла нанести ответный удар. Я каталась по земле в тщетной попытке загасить боль и восстановить дыхание. Никогда прежде глоток воздуха не казался мне самой жизнью, а боль – живым существом, терзающим плоть, и убивающим мой мозг.

Через какое-то мгновение жажда жизни победила и я закашлялась, чувствуя во рту привкус собственного желудочного сока. Холодный пот выступил на шее и висках, а вчерашняя еда решила больше не задерживаться внутри меня. Краешком сознания я отметила ее внешний вид и через секунду почувствовала, как реальный мир вокруг меня исчезает, расплываясь среди голубых облаков, сливающихся на горизонте с морскими волнами. Я почувствовала, как они качают меня и мою лодку среди бескрайних водных просторов, а сотни тысяч огненных шаров пляшут на поверхности воды под ослепительным солнечным светом. А затем я открыла глаза и поняла, что отключилась всего лишь на секунды, поскольку сэр Гаа Рон так и не приблизился ко мне на расстояние, позволяющее нанести последний и окончательный удар.

Я приподнялась с земли, чувствуя мгновенное, невыразимо приятное облегчение, сопровождающееся быстрым приливом сил, а затем нанесла ответный удар всем своим существом, вложив в него черную ненависть и огромную ярость, не принадлежавшие мне, но переполнявшие меня, словно горькая желчь, не желающая больше оставаться внутри. Ночь захотела вырваться на свободу из самых темных лабиринтов моей души и никакими усилиями воли я не смогла бы ее сдержать. Да я и не хотела…

Огромный антрацитовый шар вырвался из моей груди и за один вздох преодолел разделяющее нас расстояние. Он ударил Гаа Рона прямо в голову, но не рассыпался, а смялся, как раздутый мяч. Затем выпустил тонкие щупальца и совершенно неожиданно для меня вцепился ими в лицо и грудь сэра Гаа Рона, не успевшего ничего предпринять. Щупальца вспыхнули желтым сиянием, и я вдруг поняла, что они забирают его жизнь прямо на моих глазах. Пьют ее, как люди выпивают через трубочку сладкий апельсиновый сок.

Колени Гаа Рона подогнулись и коснулись земли, и он упал прямо возле стола, перевернутого мною во время собственного падения. Меня затошнило от зрелища пульсирующего шара, набиравшегося сил и лишающего их моего противника. Что-то во мне воспротивилось этому. Что-то, не принадлежавшее этой тьме, но такое же целостное и сильное, такое же яростное, но любящее в своей ярости жизнь, а не смерть. Оно подняло с земли мое слабое тело и кинуло его к сэру Гаа Рону. Руки сами сомкнулись вокруг шара, вновь изменившего свой цвет, и сжали его в попытке оторвать от своей жертвы. Это оказалось на удивление легко, и щупальца сами оставили сэра Гаа Рона, став податливыми и безвольными. Шар растекался по моим предплечьям и ладоням, струился по запястьям тонкими ручейками и через минуту исчез в моем теле, словно его истоки – это мои кровеносные сосуды. И я вдруг подумала, что рано или поздно мы все возвращаемся к своим истокам…

Тело Гаа Рона обмякло, и я попыталась привести его в чувство, похлопав по щекам. Собственные действия рождали во мне смутные воспоминания, что где-то я уже это видела. Сэр Гаа Рон был жив, только очень бледен и тяжело дышал, а когда открыл глаза – в них отразились лишь усталость и безразличие, испугавшие меня сильнее, чем ненависть и боль.

Я сняла свою куртку и аккуратно подложила ее под голову сэра Гаа Рона, так и не закрывшего глаза. Я позвала его, но он не реагировал ни на звук моего голоса, ни на прикосновение моих рук к его волосам. Такими нас застал Анжей, даже не попытавшийся скрыть своего удивления. Через считанные минуты сэр Гаа Рон был доставлен в свой дом и к нему вызвали доктора, служившего здесь же на заставе, а милорд в прямом смысле вызвал меня «на ковер».

– Что произошло между вами? – Тон милорда не оставлял никаких сомнений – он желал слышать правду, только правду и ничего, кроме правды.

Я честно сказала, что не понимаю, ибо, действительно, не понимала ни того, что произошло, ни природы самого нападения, ни механизма защиты. Я даже не понимала, кто из нас и на кого нападал и кто, в конечном итоге, защищался.

Милорд сжал губы, отчего они стали похожими на тонкую и горько изогнутую нить:

– Я должен охранять его от тебя или тебя от него, Лиина?

Я снова покачала головой и искренне признала, что не вижу необходимости ни в том, ни в другом. И только разозлила его еще больше.

– Сэр Гаа Рон дорог мне, миледи. Если он умрет, я не прощу вас никогда! – С этими словами милорд развернулся по направлению к двери и уже готов был покинуть комнату, но ему навстречу вошел доктор, и судя по его лицу, с хорошими новостями.

Это остановило милорда и он кивком дал понять, что готов его выслушать.

– Физически сэр Гаа Рон здоров, но ему нужен покой и отдых. Что бы ни случилось с ним, это повлияло на его разум – такое я видел у некоторых воинов, прошедших через весьма тяжелые бои. Сэр Гаа Рон – очень сильный молодой человек, и я уверен, что подобное состояние долго не продлится! – Седой доктор слегка поклонился милорду и мне и вышел из комнаты с видом человека, оставлявшего нас заслуженной судьбе.

Спустя мгновение милорд стремительно проследовал в покои своего военачальника, а я фактически побежала за ним – таким быстрым был его шаг.

Сэр Гаа Рон спал, но его нездоровая бледность наводила на мысль, что доктор приукрасил свое заключение. Никогда еще я не чувствовала себя такой виноватой при виде болеющего человека, и никогда больше не поступала так глупо и так по-человечески при виде умирающего врага, которого пыталась убить.

Знание того, как помочь сэру Гаа Рону, пряталось глубоко в моем подсознании. Оно всегда все знало, но в отличие от разума совершенно не различало понятия добра и зла. Я попросила милорда оставить меня наедине с его военачальником, и он даже не возразил мне. И я сделала то, о чем однажды пожалела, хотя после всего произошедшего совершенно неожиданно для себя приобрела в лице Гаа Рона если не друга, то уж точно не врага. И мои пальцы сами собой прикоснулись к его рукам, а желания поделиться силой не пришлось долго ждать…

Жизнь Гаа Рона возвращалась к своим истокам, перетекая с кончиков моих пальцев к внутренней поверхности его ладоней. Мне было холодно, но не больно до тех пор, пока глаза сэра Гаа Рона не открылись и его ладони инстинктивно не сжали мои пальцы в своих тисках. Идущий сквозь них поток жизни иссяк, но возродился в его голубых глазах, смотревших на меня из другой реальности, готовой поглотить и меня и его. Еще мгновение – и руки разжались, выпуская из плена мои пальцы.

Глаза сэра Гаа Рона потеплели, меняя свой цвет с ледяной голубизны на небесную синеву, и он окончательно вернулся ко мне. Несколько секунд мы смотрели друг на друга, и я склонилась над ним, пытаясь уловить его дыхание, ибо остановившийся взгляд напугал меня своей безжизненностью, но, услышав, что он произносит моя имя, я успокоилась.

Я велела ему закрыть глаза и поспать, и сэр Гаа Рон безропотно подчинился мне, словно маленький ребенок, поддавшись уговорам своей матери. Через мгновение он уже спал, и его дыхание стало ровным и глубоким. Если бы судьба предсказала мне в тот момент наше будущее и сказала, что я спасаю будущего убийцу сотен моих людей, поступила бы я иначе?

Что есть наши поступки и в чем их смысл? И зачем нам нужна мотивация, чтобы совершать определенные действия? И как принять их последствия и результаты, если они было всего лишь предсказуемы, но наши предположения оказались ошибочными?