Побег из ада, или Исповедь паникера

За окном был апрель, а мне 44 года. Те три четверки, которые отец унес с собой. А я их смог пережить. «Может, это какой-то мистический знак или подсказка?» – подумалось мне, когда я пытался уснуть.

Наутро я все-таки смог собраться. Организовал и похороны, и поминки. Все прошло чинно и благородно, короче, все как у людей.

Накануне своего отъезда я просматривал наш семейный альбом, с которого предварительно сдул изрядный слой пыли, и вдруг нашел портрет себя шестилетнего. Я помнил о его существовании, но никогда не пытался отыскать, глубоко зарывшись в своих взрослых проблемах. Какое там детство, с настоящим бы справиться.

Но тут меня неожиданно словно молния ударила в мой закостенелый и рациональный мозг. В нем образовалось какая-то трещина, откуда наружу вылез третий глаз, смотревший на этот мир под другим углом. Правда, при этом наступило ощущение раздвоения личности, но мне к этому не привыкать, я часто разговаривал с самим собой.

Я увидел жизнерадостного и счастливого мальчугана, смотрящего на меня таким пристальным и внимательным взглядом, как будто он проникал вглубь меня, что-то там пытался найти и подсказать.

На голове после летней стрижки под ноль уже начали пробиваться волоски. Ведь был сентябрь, как сейчас помню, накануне моего шестилетия.

Как я выпрашивал у своих родителей 3 рубля на эту цветную фотографию. 3 рубля в то время могли создать огромную дыру в нашем небольшом семейном бюджете, поэтому родители долго не соглашались. Тогда я нашел компромисс: пусть это будет подарком мне на день рождения. Родители сдались и наконец согласились.

Каким я был счастливым, когда нес в своем кармане в детский садик эти три рубля, чтобы отдать их заезжему фотографу и остаться навсегда в своей памяти самым счастливым человеком на свете.

Да, а ведь малой был прав. Такого счастливого человека мне еще не приходилось видеть. И тем более я никогда не находил его в своем отражении в зеркале.

Высокий лоб – признак ума не по годам. И, конечно, этот завораживающий взгляд. А эта улыбка краешками губ, как у Джоконды. И даже лопоухость ему к лицу. И эта красивая матроска с галстуком.

Неужели он, то есть я, пусть будет мы, интуитивно чувствовали, что однажды наступит тот день, когда счастливый взгляд ребенка, обращенный ко мне взрослому с такой искренностью, может растопить лед обид и лжи, открыть нам какую-то правду, которая позволит жить дальше во имя следующих поколений, не позволив им наступить на наши проржавевшие грабли. Пускай они найдут свои и не такие прочные, чтобы на их головах поскорее заживали досадные шишки.

Что же рассказал мне этот взгляд?

Он сказал: «Посмотри на меня. Разве можно было меня не любить, или я похож на не долюбленного ребенка? Меня любили родители, и я любил их. И я помню, как сильные руки отца подбрасывали меня до потолка. Как мы с ним ходили на рыбалку и по грибы. А летом уезжали на целый месяц в деревню к дедушке. А однажды под новый год под елкой я нашел настоящие коньки. И счастливее меня не было человека на Земле, хотя во втором классе я уже не верил в Деда Мороза. И как мы с мамой каждый месяц с ее коллегами ездили в г. Вильнюс на старом автобусе, за разными вкусностями. Я все это помню. И то, как с ранних лет старался быть нужным своей семье и приносить ей пользу. Как с шести лет ходил в магазин и на рынок за продуктами. Бродил с друзьями, а иногда и один по нашим белорусским лесам в поиске грибов и ягод. И считал себя настоящим добытчиком. А не тем ребенком, который пытался завоевать любовь своих родителей. Мне просто нравилось доставлять им радость от моих очередных детских побед. А ты так долго жил в плену заблуждений, что когда-то надорвался в погоне за своими достижениями, чтобы завоевать их любовь».

Я, взрослый мужик, начал оправдываться перед этим пацаном. Ты многое, наверно, позабыл. Ты остался в этой фотографии и замер в том времени. И, конечно, ты позабыл, что в своем детстве очень редко видел маму. И тебя гладила по твоей детской головке, обнимала и держала на коленях другая женщина, которую ты называл просто Нюрой и которая дарила тебе всю свою нерастраченную любовь. Она всегда находилась рядом, когда мамы не было. А это случалось довольно часто.

Я уже и не помню, как эта женщина появилась в нашей семье. Знаю, что она родилась где-то в Сибири, в детстве упала с лошади и всю жизнь была хромоногой. Когда Нюра шла, то каждый шаг ей давался с трудом и, наверное, причинял большую боль. Несмотря на это, она ухаживала за какой-то старушкой, у которой жила, и всю жизнь работала дворником в коммунальной службе нашего маленького городка. И с самого раннего утра весной и летом, осенью и зимой она убирала листья или снег, долбила лед и посыпала его песком, чтобы наши жители, идя с утра на работу, не поскользнулись и не сломали себе ногу. А после обеда, когда я приходил из садика или школы, она всегда меня ждала.

Нюра была моей няней, хотя и не брала денег с родителей. Она была необразованной женщиной, никогда не читала книг и не знала красивых слов. Она просто сидела и смотрела на меня таким взглядом, в котором была только любовь. И я купался в этом взгляде, как в каком-то волшебном облаке. Иногда спрашивая себя: почему же мама на меня так не смотрит. Позже я понял, что так женщина может смотреть лишь на ребенка, пусть не своего, но подаренного ей судьбой, того, кому можно отдать всю свою нежность. И больше она ничего от меня не требовала. Мне кажется, это Нюра научила меня любить.

Когда чувствуешь, что для кого-то ты самый дорогой человек, то, конечно же, ощущаешь себя счастливым. Но настоящее счастье – это любить самому. Понимание этого пришло намного позже. Но даже тогда своим детским умишком я понимал, что на любовь надо отвечать взаимностью. И я никогда не стеснялся, идя с друзьями в школу, увидев Нюру за ее каждодневной работой, помочь ей дотащить ведро с песком или инструменты.

Ты позабыл, как однажды, в очередной наш приезд к деду, я тащил своего отца очень пьяненького после семейной вечеринки домой по каменистой брусчатке. У него после войны остался осколок в ноге, и он всегда хромал. Когда отец падал, я всегда пытался его удержать и был очень горд, что мне это удавалось. Хотя мои ноги скользили на этих камнях, и я чувствовал себя очень неуверенно: вдруг упаду. Но я тащил его около километра, надрываясь из последних сил, но даже в мыслях я не мог допустить, чтобы его оставить здесь, на дороге. Мне было тогда лет десять, а отцу столько, сколько мне сейчас. Мы все-таки дошли.

Спали мы вместе на одной кровати, отец очень быстро захрапел и дышал на меня парами выпитого. А я никак не мог уснуть. Прочитал накануне книгу про шпионов, которые ночью через открытое окно запускали отравляющий газ. И я всю ночь прислушивался к каждому шороху за окном, чтобы не прозевать попытку врагов отравить моего отца, ведь он у меня герой-фронтовик.

Наутро, когда отец проснулся, он пристально посмотрел на меня хмельными глазами и с досадой произнес:

– Ну какой же ты у меня получился – одни уши торчат и нос.

Лучше бы он попросил меня принести ему бутылку пива.

Я выскочил из кровати, на ходу глотая слезы, и убежал в сад, потом сел на берегу реки возле лодки, окунул ноги в воду и просто плакал над своей нелегкой детской судьбой. Я даже не обижался на эти колкие слова отца после моего героического поступка, который он даже не помнил. Я обижался на самого себя за то, что не оправдал его ожиданий, закрепляя в себе комплекс неполноценности. Это был сложный день в моей жизни. Я знал, что не смогу изменить себя, чтобы понравиться отцу. Но ведь как-то надо жить дальше. И если ты ему не нравишься, значит, придется научиться жить без него. Вот так я его потерял.

Да и он меня особо не искал. Но детские обиды, эгоизм и жестокость никогда не сравнятся со своими взрослыми аналогами. Знать бы это тогда.

Как ни странно, но тот день и это место для меня впоследствии стали местом силы. В самые трудные и непростые моменты жизни, обычно перед сном, я возвращался туда и смотрел на себя со стороны, на себя маленького, сидящего на берегу реки, у просмоленной лодки, рядом с баней по-черному. Я всегда ощущал эти волшебные запахи детства и красоту этого места. Но я всегда видел этого ребенка со спины, он никогда не поворачивался ко мне лицом. Но каждый раз я уходил оттуда более сильным. Тайна этого дня никогда не покидала меня и чем-то заряжала, как подсевшую батарейку. Я всегда мечтал, что он все-таки когда-нибудь ко мне повернется и что-то обязательно изменится в моей жизни. Изменится обязательно к лучшему.

А помнишь нашего деда Юзефа? Он был статным, высоким стариком, с аккуратной щетиной и желтоватым лицом. Скорее всего, у него была механическая желтуха, по причине синдрома Жильбера. Это повышенный уровень билирубин в крови. Этот ген, как оказалось, передался и мне. Просто я еще не стар, поэтому пока не желтый.

Юзеф был очень трудолюбив и прижимист, но жил какой-то своей обособленной жизнью, и складывалось впечатление, что ему никто в этой жизни не нужен. Бабка, его дети и внуки были сами по себе, а он сам по себе, словно ходил и что-то про себя думал.

С утра вставал, садился на свой старый велосипед и ехал в местную чайную. Наливал 50 грамм водки в бокал пива, выпивал его медленно, растягивая удовольствие, потом ехал обратно и целый день работал у себя в саду. Ухаживал за яблонями и часто ночевал в своем шалаше, охраняя деревья от местных пацанов. Еще его страстью было пчеловодство. Я помню его в причудливой маске, когда он открывал свои ульи.

Я так тянулся к нему, а он меня словно не замечал. Давал мне в день приезда 15 копеек – крутись, внучок, как хочешь и ни в чем себе не отказывай. 15 копеек хватало на пачку мороженого в местном сельпо, как на огрызок дедовской любви.

Сейчас я даже и не вспомню, что двигало мной тогда, когда я забрался на чердак дедова амбара и увидел там целый клад в виде большого количества бутылок и банок, покрытых огромным слоем пыли. Воспользовавшись отсутствием деда, мы с двоюродной сестрой собрали все это богатство, погрузили в мешки и, взяв его велосипед, увезли на пункт приема стеклотары.

Не важно, сколько мы за все это выручили и как потратили, только на следующий день дед сказал моему отцу в моем присутствии: «Ты больше этого городского жулика мне не привози».

По прошествии многих лет, когда я, будучи офицером, вспомнил за рюмочкой с отцом эту историю, он мне рассказал, что дед не поднимался на этот чердак уже много лет. Когда началась война и в их поселок пришли немцы, первым делом они согнали всех евреев в большой сарай, как раз напротив нашего дома, и там их сожгли. Дед спас семью одного еврея, своего соседа, и всю оккупацию они жили на этом чердаке.

Дед был хорошим ветеринаром, еще в русско-японскую воевал, поэтому к нему часто обращались немцы помочь с их лошадьми. Но каждый раз, когда они появлялись на его дворе, он прощался со своей семьей. Вот такая история из прошлого.

Но все-таки, если этот день обернется для меня благоприятным исходом, в чем пока нет уверенности, и когда-нибудь я увижу своего внука, стану для него самым лучшим дедушкой на свете. Я знаю, каким он должен быть, настоящий дедушка, ведь я его так долго рисовал в своем воображении, когда мечтал быть любимым внуком. Мне хочется стать для него настоящим и преданным другом. Жить его жизнью, играть с ним в игры, рассказывать ему разные истории и, конечно, баловать, реализуя все его детские хотелки. И кроме своего Жильбера я попытаюсь передать ему что-то более полезное и нужное в жизни. Но самое главное – постараюсь оставить для него память о счастливом детстве. Может, она пригодится ему когда-то так же, как и мне. Стоившая целых три рубля фотография лысого и ушастого паренька, который сегодня пытается меня чему-то научить.

Я держал в руках это фото и слушал, что шестилетний паренек пытался рассказать мне своим взглядом.

– Ты разве не заметил, что я уже повернулся к тебе лицом? – сказал он. – Я тоже очень долго ждал того дня, когда ты меня найдешь. Надоело уже сидеть в твоей умной, но слегка забывчивой голове.

В день отъезда я пришел на могилу отца проститься с ним и по-настоящему заплакал. Не заставляйте своих детей часто плакать в детстве, иначе у них не останется слез, которые они должны пролить на вашу могилу, вдруг подумалось мне. Но у меня они все-таки нашлись – в детстве я заплатил за них три рубля. Это совсем небольшая цена за слезы прощения и покаяния, к сожалению, запоздалого.

Я плакал и вспоминал, каким жестоким и мстительным был по отношению к своему отцу за свои детские обиды, вознесенные на пьедестал.

Я старался избегать разговоров с ним и часто уходил из комнаты, когда мы оказывались там одни. Я даже отказался от своей детской мечты стать историком-археологом и поступил в военное училище лишь потому, что не хотел от него зависеть.

И потом приезжал в отпуск только в гражданской одежде, а не в военной форме, чтобы лишить его возможности пройтись со мной по улочкам нашего городка и гордиться своим сыном-офицером.

Да, я плакал над отцом и над собой. Над тем, что не сложилось так, как нам хотелось, как должно быть по-настоящему между отцом и сыном. Над тем, что ты понимаешь только тогда, когда что-то теряешь, дорогое для тебя, и ничего уже невозможно исправить, даже этой душевной росой, текущей из твоих глаз.

Как ты мог упрекать своего отца, цепляясь за его обидные слова в твой адрес, что он любит тебя меньше, чем тебе кажется, и меньше, чем твою погибшую сестру? Как ты посмел из всего этого сделать вселенскую трагедию длиною в твою маленькую жизнь?

Ведь даже если твой отец отдал своей дочери все запасы отведенной на его жизнь любви и вся эта любовь умерла вместе с ней, неужели он в этом был виноват?

Вместо того чтобы ему помочь и быть благодарным за подаренную жизнь, ты просто наслаждался ею до поры до времени и держал в кармане фигу, чтобы при случае ему показать. Хорош сынок, ничего не скажешь.

Меня охватило какое-то невообразимое чувство разочарования в самом себе. Ведь я долгое время считал: в том, что я уже давно живу в каком-то мифическом пространстве между жизнью и смертью, как будто ни жив и ни мертв, виноват мой отец. А он лежит здесь рядышком, два метра под землей, и словно говорит мне оттуда: «Разве может отец пожелать такого своему сыну?» Я его слышу и соглашаюсь с ним. Да, папа, ты ни в чем не виноват. Я уж как-то сам постараюсь справиться с самим собой, но уже без тебя.

Когда я возвращался домой, моя старая трехрублевая фотография ехала со мной в багажнике машины, бережно упакованная. Я уже отдал много тысяч американских рублей различным специалистам в области сознания и подсознания, которые выворачивали мой мозг наизнанку. Но никто не помог мне так разобраться в себе, как этот пацан, протянувший помятую советскую трешку дяде фотографу в далеком 1966 году. И его счастливый портрет лежит рядом со мной, как билет в другую жизнь, куда мы едем вместе уже без страшного греха – обиды на своего отца.

Одно плохо, что это произошло так поздно. Маховик проблем, мешающих мне жить, запущен очень давно и вращается так быстро, что его уже не остановить прикосновением детской ручонки. Это игры для взрослых. Но ничего, малый, прорвемся. Мы уже вместе. Обещаю, скучно тебе не будет.

Я ехал и думал о своей странной жизни, которая уже давно представлялась мне в виде небольшого арочного мостика между бытием и небытием. Большую часть времени я провел на его середине и был сторонним наблюдателем за протекающей мимо меня рекой жизни. Изредка скатывался в ту или иную сторону, но по-настоящему еще не познал ни одну из них, как игрушка-неваляшка, управляемая неведомой рукой.

А тогда, в детстве, в тот злополучный день с отцом я уже решил свою судьбу – стать военным. Старший брат отговаривал меня идти по его стопам. Но он же не знал моей мотивации. Я даже паспорт не получил в 16 лет, почему-то был уверен в том, что моя мечта исполнится.

И я не просто стал курсантом Житомирского военного училища, которое окончил мой брат десять лет назад, но и поступил на элитный инженерный факультет, который открылся в год моего зачисления. Правда, и здесь не обошлось без руки судьбы в виде моего комбата. Когда с большим начальником они сортировали личные дела будущих курсантов, у того уже был свой список: кого в командиры, кого в инженеры.

И хотя я получил высший балл, меня в этом списке не оказалось. Коррупция существовала уже тогда. Не такая, как сейчас, а более примитивная. Но потом со мной учились дети директоров магазинов, областных начальников, генералов, председателей колхозов и прочие мажоры, сдавшие экзамены на тройки.

Я в то время даже и не знал, по каким законам устроена эта взрослая жизнь. Как и того, что мой комбат учился с моим братом и незаметно для своего начальника, увидев мою фамилию, переложил мою судьбу, вопреки его воле, в папку своего инженерного курса. Простое движение руки, даже с небольшим риском, все равно после первого курса будут потери, и Родина не досчитается нескольких бойцов по причине их профнепригодности. Нас в этой папке оказалось сто пять, а через год ровно сто. Как мы гордились своими белыми погонами, когда вокруг нас было несколько тысяч человек с желтыми погонами на плечах.

Когда спустя много лет комбат рассказал, как его рукой решилась моя судьба, я был просто ошеломлен и впервые осознал, что такое судьба и как все странно в этом мире. Ведь все могло сложиться не так. У меня были бы не те друзья, не то место службы, даже не та любовь – без нее я даже не могу представить себя сегодня. Даже тот день, самый драматичный для меня, мог закончиться по-другому, а может, его и вовсе не было бы.

В истории жизни любого человека отсутствует сослагательное наклонение: если бы да кабы. Что есть, то есть, другого быть не может. Плывешь по реке своей жизни, иногда останавливаешься, зацепившись за какую-то корягу на пару дней, а затем, забыв об этом, плывешь дальше. Прошлого уже нет, есть только одно будущее.

И я вспоминаю, как шел к этому дню легкой курсантской походкой, в яловых сапогах и даже не думал, что смогу за что-то зацепиться. Находил даже приятные моменты в своих суровых армейских буднях. Прочитал как-то в умной книжке простое определение жизни: жизнь – это стремление к удовольствию и попытка избежать неудовольствия. Исходя из имевшихся у меня в то время ресурсов и ограниченных возможностей, я пытался следовать этой формуле и не жалел об этом. Грыз гранит военной науки, много читал, занимался спортом, в котором стал училищной легендой, хотя пришел туда тщедушным пареньком, без слез не взглянешь. Благодаря своей начитанности, был гостем и ведущим многих встреч с гражданской молодежью. Подрос, возмужал и даже не заметил, как быстро пролетели эти пять лет.

Время учебы подходило к концу, и неожиданно со мной случилось то, что я называю КАРТИНА МАСЛОМ. Этот, на первый взгляд, незначительный эпизод в моей курсантской биографии я, скорее всего, уже давно бы позабыл, если бы он не стал началом моей мистической жизни и прологом того страшного дня, который я впоследствии не мог забыть и тем более исправить. Зато он изменил меня и поставил перед выбором, с которым я столкнулся сегодня. Один от бога, а другой от дьявола.

Глава 2.4. Картина маслом, или История одного стихотворения

День 7 ноября 1981 года в городе Житомире выдался необычно теплым и дождливым. В прошлом году в это время уже был мороз, который затянул льдом наш училищный плац. А сегодня с утра зарядил мелкий и противный дождь. Он медленно превращал наши шинели и фуражки в мокрую и тяжелую ношу.

Но разве может такой каприз погоды испортить настроение молодым парням. Тем более курсантам Житомирского Краснознаменного училища радиоэлектроники имени Ленинского комсомола, будущей элите Вооруженных сил Советского Союза. И тем более в такой праздничный день – 64-ю годовщину Великой Октябрьской революции. Конечно же нет.

Каких-то десять километров от училища до центра города и триста шагов торжественным маршем с равнением на партийных боссов, стоящих на праздничной трибуне, и праздник, на котором мы были главными героями, подошел к концу.

За кинотеатром «Жовтень» наша колонна мгновенно растворилась в толпе горожан. У всех курсантов выпускных курсов в кармане были увольнительные. У женатых – до утра, у холостяков – до 23.00.

Мимо нас проходили колонны младших курсантов, которые с завистью поглядывали на нас. В военной молодости хочется ускорить бег времени, мало ценится то, что есть сейчас.

Их ждал праздничный обед в училище, а нас – полдня свободы, которые делали нас старше не на год или два, а на целую вечность. Такая вот странная особенность двадцатилетних людей в военных шинелях.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.