Дорога к дому

Я уже почти ничего не соображал. Пить хотелось неимоверно. Я не знал, что может существовать такая жажда. Губы обветрились, покрылись коричневыми корками. Сквозь их изломы проступали бисеринки густой алой крови. Они моментально высыхали и превращались в новые чешуйки – наросты, которые ломались от малейшего движения губ, и в трещинах снова проступала кровь. Язык распух до колоссальных размеров. Внутри рта он уже не помещался, и его кончик вываливался наружу. Слюны не было, и я старательно отгонял мучительные позывы сглотнуть плотный комок в горле.

Перед глазами поплыли миражи. То ли галлюцинации, то ли действительно какие-то странные явления природы, происходящие в столь горячем воздухе.

Отслоившись от горной гряды в небесах, повис белоснежный город, утопающий в зелени. Мне показалось, что я слышу шум, который заполняет его улицы. Слышу крики глашатаев на высоких башнях. Бряцание оружия и скрип повозок.

Кто-то говорил, что мираж (мираж – та же галлюцинация) от галлюцинации отличить просто – нужно нажать на глазное яблоко, для того чтобы сместился оптический фокус восприятия. Если изображение двоится, то сомнений в его реальности быть не должно. Если нет, то все что ты видишь – плод твоего воображения. Я остановился, посмотрел прямо на струящееся, колыхающееся изображение города, висящего в небе, и с силой надавил на левый глаз. Скалы помутнели, раскололись на два неясных контура, прихватив с собой и веселую картинку в небе. Значит, мираж настоящий. А что мне с того? Можно предположить, что в расслоенном разницей температур воздухе образовался зеркальный слой, в котором отражается реальное поселение. Так бывает, когда едешь в авто по раскаленному асфальту. Лужи в жаркий день – тоже мираж. Но даже если он существует на самом деле, то до него мне все равно не добраться. Он может быть в сотнях километров отсюда. Я двигаюсь сейчас со скоростью раненой улитки.

Я остановился. Вытащил из-за пояса флягу и трясущимися от изнеможения пальцами вытащил пробку. Воду придется выпить всю. Иначе я просто упаду в обморок и до следующего дня просто недоживу. Вода скользнула в пищевод, омыла сухой как наждак язык, немного утолив боль, вернула каплю бодрости и сил. Я встряхнулся и зашагал дальше. Слишком горячий воздух приходилось цедить сквозь зубы, для того чтобы не пропустить его в легкие слишком быстро, иначе он обжигал гортань, и я заходился тяжелым кашлем, который отнимал последнюю влагу.

Полтора часа бодрого пешего марша на подпитке из двух глотков пропахшей кожей воды я все-таки выдержал. Дальше дела пошли хуже. Движения стали замедленными, словно во сне. Сердце бухало в висках, выбивая в глазах красные бисеринки – признак малокровия. Да и откуда ей быть в избытке, если я давно уже ощущал себя лежалым черносливом, потерявшим от своего былого великолепия добрую половину массы.

Какой же все-таки гад всунул меня в этот мир? Неужели нельзя было придумать речушку, скажем, вон там на осыпи? Лужу, на худой конец! Ах, у вас здесь суглинков нет, почвы водопроницаемы! А мне что прикажете делать? Подыхать?

Я двигался, похожий на зомби, в полшаге от выбитой в каменной брусчатке колеи, матерился тихо, изощренно, отчаянно и тешил себя надеждой, что прольется дождь, что я найду ручей, колодец, что вдруг из-за поворота наконец выкатит какая-нибудь колымага, и возница не даст мне подохнуть на этой дороге.

# # #

– Как мне это надоело! – Гремлин повернулся в седле, пошарил под попоной и вытащил из-под нее плоскую стеклянную бутыль темного стекла. Опрокинул ее донышком вверх над губами, вытянутыми в трубочку. На язык упала тяжела жгучая капля. Одна. Вторая. Грем тряхнул бутылку раз, другой– тщетно.

– Дьявол! – Ругнулся Грем и сразмаху швырнул бутылку о скалы.

Она брызнула блестками в стороны, лишь горлышко, крутанувшись, подскочило вверх и, перелетев через тропу, тихо тренькая, исчезло в пропасти. Грем проводил его взглядом и горестно опустил голову. Патрули выматывали до полного изнеможения. Ему,человеку порывистому, общительному,сторожкая тишина и безлюдье горных троп были не по душе.

– У-у-у-у!– Тоскливо завыл Грем, и эхо подхватило его голос и понесло от скалы к скале. Утащило в ущелье и оставило там. Лошадь повернула голову, скосила лиловый глаз на всадника и сочувственно всхрапнула.

– Много ты понимаешь… – Презрительно вытянул губы Грем. Лошадь отвернулась.

– Нет! – Настаивал Грем. Остановил лошадь и поводом развернул так, чтобы видеть ее морду.

– Ты думаешь, только тебе тяжело?

Лошадь поскребла зубами удила. Мотнула головой.

– Да откуда тебе знать?! – Рявкнул Грем. – Я тоже устал! Мне тоже эти горы вот уже где! – Грем рубанул ребром ладони себя по горлу. – Во-о-о-от они у меня где!

Он ослабил повод, и лошадь, опустив голову, принялась вынюхивать камни в поисках случайно пробившегося зеленого ростка.

– За то, что ты меня возишь, я тебя кормлю, пою, от дождя и мороза укрываю. Нет ты скажи! – Снова потянул повод Гремлин. – Скажи мне прямо! Плохо тебе живется?!

Лошадь недоуменно молчала, лишь смаргивала осторожно, когда мелкая мошкара слишком настойчиво забивалась в глаза.

– Чего молчишь? А-а-а, да пошла ты… – Разобиделся Гремлин.

Соскочил с седла и пошел пешком вдоль тропы. Брошенное хозяином животное привычно потянулась следом. Грем ускорил шаги, но лошадь не отставала. Грем, набычившись, развернулся и заорал что есть мочи.

– Нучто тебе от меня надо? А? Что?

Лошадь мотнула мордой и преданно уставилась в глаза хозяину.

– Стыдно? – Рявкнул Грем.

Лошадь опустила голову. Чутко застригла ушами, заперебирала копытами. Кто-то приближался, но Гремлин расценил поведение своего боевого товарища иначе.

– Так–то вот!

Он лихо вскочил в седло и сжал пятками бока лошади. Она встала на дыбы, но не сдвинулась с места. Сильно потянула удила и снова опустила голову к тропе. Теперь забеспокоился и всадник.

– Что? Что там такое?

Гремлин рванул из чересседельника меч, воткнул его в ножны. Отцепил щит и перекинул за спину. Поскольку лошадь идти отказывалась, спешился и двинулся по тропе пешком до ближайшего поворота. Перекинул на ходу из-за спины щит. Вытащил из ножен оружие. Кто бы там ни был, лучше быть готовым к самому худшему.

Но, в природной нетерпеливости, дожидаться появления чужака он не стал. Вышел навстречу и пропустил неожиданную атаку. Незнакомец, словно ожидавший Грема, ринулся вперед, готовый в замахе разрубить зазевавшегося вояку надвое.

Удар пришелся на левый наплечник. Он был сделан из обычной меди и не выдержал. Рассеченный узким клинком с начертанными на нем какими-то древними рунами, он не смог достойно защитить руку, удерживающую щит. Из косой раны брызнула кровь. Но все-таки наплечник сделал рану не столь значительной, и Грем еще мог владеть щитом. Он парировал удар и отскочил на полшага. Вскинул щит и отбил нападение снова. Враг был силен и необычен. Странные доспехи. Странное оружие. Таких Грем еще не видел. Его короткий римский меч, такой удобный в бою на короткой дистанции, на той дистанции, которую ему предложил этот страшный воин, мало что значил.

Жутко оскаленная кожаная маска закрывала его лицо. Высокий треугольный кожаный шлем, простеганный железной проволокой, был гораздо легче бронзового колпака Грема, но защищал его голову от ударов меча не менее эффективно. Короткая кольчужная мантия, свитая из блестящих колечек величиной с булавочную головку и поэтому похожая на маленький водопад, защищала его шею. Широкие прямоугольные наплечники, не стеснявшие движений. Прочный кожаный панцирь с нашитыми пластинами защищал грудь и живот. Фехтовал он тоже необычно, и поэтому был опасен вдвойне. Его движения были мягки и вкрадчивы, атаки стремительны и молниеносны. Удары точны и беспощадны. И у него не было щита. Щитов не имели только одиночки. Вечные странники, доверившие жизнь судьбе и полагавшиеся только на свое мастерство. Даже нанявшись к какому-нибудь правителю в войско для того, чтобы заработать себе на хлеб, такие воины не вставали в строй. Они терпеть не могли ходить фалангами, повинуясь окрикам командиров подразделений. Они дрались мелкими группами, чаще подвое, но иногда и в одиночку, почти в тылу врага. Никогда не отступали, никогда не сдавались. В своей ледяной непостижимой храбрости, какой-то абсолютной самоотверженности, причиняли противнику просто страшный урон. Гремлин вспомнил о том, что когда-то давным-давно он служил наемником у одного из византийских военачальников. В армии этого правителя были воины с севера. Голубоглазые великаны с длинными светлыми волосами, стянутыми на лбу кожаным ремешком. Россы – они называли себя Берсерками – ходили в бой обнаженными по пояс. Смерть и разрушение сеяли они вокруг. Мало кто решался вступить с ними в единоборство. Доспехами и стилем фехтования противник Гремлина походил на воинов из-за Великой Стены, которая тянулась от Нижних Пределов к подножию гор Вершины Мира и уходила к самому краю Земли, к Геркулесовым Столпам. Наверное, он был Берсерком Великой Поднебесной Империи, огромной, как океан, и древней, как сама земля, оградившей себя от внешнего мира Великой Стеной.

Воин был Мастером. Не просто хорошим фехтовальщиком, а именно Мастером. Великим Мастером, и Гремлин это чувствовал. Берсерк дрался без злобы. Создавалось впечатление, что он решил просто позабавиться. Грем допустил как минимум четыре ошибки, и, воспользуйся Мастер хотя бы одной из них, Гремлин давно бы уже валялся в пыли, разрубленный надвое острым, как лезвие бритвы, мечом.

– Ну что же, – подумал легионер. – Тем хуже для него. Слишком высокое самомнение обойдется ему дорого.

Грем пригнулся, прикрыл щитом грудь и горло. Сделал стремительный шаг вперед. Коротко выдохнув – к-к-кха… – выбросил руку с зажатым в ней мечом, целясь в стыки панциря и наплечников.

Удар не достиг цели. Странный воин легко повернулся на левой ноге вокруг своей оси. Клинок его легкого узкого двуручного меча с рукояткой, перетянутой кожаными ремешками, описав широкую дугу, опустился на бронзовый шлем Грема. Грем, почувствовав опасность, за миг до удара успел наклонить голову, и поразительно острая сталь лишь отсекла его ярко-алый султан из крашеного конского волоса, не причинив никакого вреда.

Грем опешил: «Замешкайся я на секунду, и у меня бы уже не было головы. Действительно опасная техника».

Воин описал полный круг вращения, сверкнул клинком и, ухватив его за рукоять двумя руками, выставил перед собой. Затем мягко переступил. Отвел меч к правому плечу, поставив его почти вертикально. Он выставил вперед левую ногу и, как будто нащупывая дорогу, стал по дуге приближаться к Грему.

Грем решился атаковать первым. Он громко крикнул. Метнулся навстречу Странному Воину. Ударил его щитом в грудь. Противник легко откинулся назад. Мягко кувырнулся через голову и встал на ноги в метре от Грема как ни в чем не бывало. Гремлин снова ринулся в атаку. Выбора у него не было. Единственно правильный способ ведения боя со столь сильным противником – постоянное нападение с максимальным использованием щита. Гремлин старался войти с Мастером в плотный контакт, сократить дистанцию, на которой катана, самурайский меч, терял свои преимущества. Грем подбадривал себя криками. Делал странные, по его мнению, трудно предсказуемые движения, пытался отвлечь внимание противника взмахами красного плаща, но тщетно. Его противник был невозмутим. Он уходил от ударов изящно и мягко, и, казалось бы, безошибочные атаки Гремлина позволяли едва коснуться кожаных доспехов Мастера.

Грем начал выдыхаться и был уже не столь активен. Он сделал несколько шагов назад и встал чуть полуприсев, выставив вперед левую ногу, защищенную бронзовым наколенником и прочными щитками, привязанными к голени кожаными ремешками. Спрятался за большой круглый щит и, готовый молниеносно контратаковать, приготовился к глухой обороне. Ему нужно было восстановить дыхание, иначе дальше вести поединок с той активностью, которая просто позволяла ему пока оставаться в живых, он бы просто не смог.

Мастер не спешил атаковать. Он крутанул несколько раз мечом и, поворачиваясь то одним, то другим боком, подходил ближе и ближе. Наконец за полшага до дистанции, на которой Грем был досягаем, Мастер вдруг присел, выставил вперед левую ногу, перенес на нее тяжесть своего тела и нанес, казалось, абсолютно не парируемый удар под нижний срез щита. Меч двигался настолько быстро, что образовал сплошную зеркальную поверхность, в которой Гремлин на долю секунды увидал отражение белого пушистого облачка, которое с нескрываемым интересом поглядывало с небес на странные танцы мужчин. Серебристый клинок звонко ударился о щит и отсек добрый кусок бронзовой полосы, пущенной по его краю оружейным мастером. Если бы не кожаная юбка до колен с нашитыми на нее кусками металла, то через секунду Грем уже лежал бы поверженный, с разрубленными ногами.

– Черт!!! – Выругался Гремлин. – Он пробивает любую оборону. Его бы в гладиаторы.

Он быстро переместился назад и, в момент завершения приема, атаковал сам. Прихватив край плаща, широко махнул правой рукой. Плащ взметнулся алым крылом, на секунду скрыв от восточного воина приготовления Грема к атаке. Легионер атаковал, как и раньше, другого он пока ничего придумать не смог. Он ринулся вперед, выставив щит. Мастер, похоже, разгадал его намерения и легко ушел с линии атаки, пропустив Гремлина вперед.

«Господи, даруй долгую жизнь тому, кто ковал мой панцирь»,– мелькнуло в голове у Грема, когда катана обрушилась на его доспехи сзади. – «Сколько работы будет портному, если я останусь жив. Такой меч, наверное, делает просто ужасные прорехи в одежде».

От столь достойного удара плащ Гремлина действительно пострадал. Гремлин не поспешил развернуться, поскольку знал, что это будет стоить ему головы. Он сделал несколько шагов вперед настолько быстро, насколько смог, и только потом развернулся через левое плечо, поскольку в этом случае на линии атаки первым появлялся щит, спасая от возможного нападения.

Берсерк, как ни странно, оказался совсем рядом. Он повел меч по широкой дуге, разворачиваясь всем телом и готовясь к рубящему удару сверху. Грем был удивлен. Использование контратакующего приема при нападении на противника, который абсолютно готов к любым неожиданностям – ошибка, причем грубейшая ошибка. Это могло стоить Мастеру жизни. Он, описывая полный круг вращения, на миг повернулся к своему противнику спиной.

– К-к-кха… – Времени для замаха не было. Грем метнул руку вперед и рванул меч снизу вверх, рассекая не защищенную броней спину от ягодицы до плеча наискось, благо меч легионера был обоюдоострым. Отскочил. Прикрылся щитом и ждал еще миг, пока воин из Поднебесной завершит свою атаку.

Противник, казалось, не заметил столь страшной раны. Он отступил на полшага. Сменил позицию. Перехватил меч каким-то непостижимо стремительным образом в правую руку так, как обычно берут кинжал – клинком вниз – и тот засверкал бликами отраженного на стали солнца. Такой атаки Грем не видел никогда. Казалось, что у противника не одна, а десять рук. Не один, а сотня мечей. Странный воин наступал, спрятав себя в неприступный кокон из атакующих разящих ударов.

Сверкающий вихрь надвигался, и противопоставить ему что-либо Грем не мог. Он отбивал выпад за выпадом, с каждым разом убеждаясь в том, что какой-нибудь из них все-таки достигнет цели. Грем отступал. Шаг за шагом, к узкой расщелине в скале для того, чтобы стеснить врага. Не дать ему возможности использовать свою удивительную технику. Бликов становилось все меньше. Похоже, что Мастер начал уставать. Он потерял много крови. Все-таки римский меч – превосходное оружие на короткой дистанции. Раны, которые он наносит, смертельны. Отточенный, как бритва, клинок рассек не только слабые на спине доспехи противника, но и вонзившись глубоко, поранил правую почку, позвоночник, рассек мышцы спины.

Грем, отразив еще один удар, снова отступил. Спрятался в тень скалы. При столь ярком солнце, в черной тени он стал почти невидим. Странный Воин вдруг на секунду замер. Грем услышал его тяжелое клокочущее дыхание– похоже, что задето еще и легкое.

Мастер пошатнулся и упал на одно колено. Попытался встать. Это у него получилось, он даже смог принять боевую позицию. Но простояв в ней секунду, вдруг упал навзничь, раскинув руки, и остался лежать. Ремешки маски порвались, и она, отлетев в сторону, открыла лицо молодого мужчины, совершенно не восточного типа. Широко открытые, зеленые с золотым глаза смотрели в небо. На губах застыла улыбка. Из угла рта, пузырясь, толчками текла струйка крови. Сердце еще билось, но Мастер уже не дышал. Минуту спустя перестало биться и сердце. Грем подошел к распростертому телу и накрыл ладонью его глаза.

Выпрямился, постоял еще минуту, разглядывая небеса. Отдавать тело воина падальщикам было не в его правилах. Пусть он и враг, но враг достойный. Гремлин бросил щит на землю. Стащил на край дороги несколько валунов и спрятал под ними тело. Положил сверху на импровизированную могилу меч и положил на рукоять шлем. Теперь все.

– Покойся с миром,– произнес он то, что обычно произносили в таких случаях, и прислушался к собственным ощущениям. Горячка боя отпустила, и теперь ему было жаль этого воина. Он его жалел и немного завидовал. Веб не мог породить столь совершенного Фантома. Мастер, наверняка, был Оборотнем. У Оборотней всегда оставался еще один шанс. У Грема его уже не было. Он не смог преодолеть пути. Пройти через десять смертей-жизней и вернуться в реальный мир, чтобы снова попытаться полюбить его. Теперь он Двеллер. Двеллер Зеркала Махаон и хранитель Пути. Одного из его Волоков. Второго Волока пути бесконечно-конечного кольца Перевоплощений.

Грем протяжно свистнул, и из-за скальной гряды, цокая подковами, вышла гнедая поджарая тонконогая лошадь. Он легко вскочил в седло, посмотрел в последний раз на могилу Странного Воина и дал коню шпоры.

# # #

Ноги перестали слушаться. В глазах плыли красные круги. В груди гулким набатом колотилось сердце. Кровь, теряющая свою текучесть, уже не могла донести кислород до каждой клеточки моего измученного тела. Я упал на колени. Немного отдышавшись, пополз вперед. Нужно было двигаться. Как угодно, но двигаться. Идти, ползти. На коленях, локтях– как угодно, но двигаться. Потеря ритмики движения – смерть. Однажды остановившись, я уже не смогу сделать шага. Нужно было дождаться, когда это проклятое солнце наконец скроется за горизонтом, и тогда будет легче. Но оно, похоже, не собиралось покидать эти раскаленные небеса. Как приколоченное, оно торчало в небе, едва перевалив за отметку зенита.

Я закашлялся. Мучительно. Тонкая пыль с дороги, поднятая моими движениями, забила горло.

– Ну еще шаг. Еще, – я упрашивал себя. Умолял. Материл последними словами. Нужно было идти. Идти вперед.

Я не знаю, прошел ли я более ста метров по этой трижды проклятой дороге, но настал миг, когда я понял, что больше двигаться просто не могу. Я упал лицом вниз. Вспомнил, что вверху, в вышине, все кружатся и кружатся грифы, дожидаясь моей смерти.

Первое за что они возьмутся – это глаза.Я представил себя распростертым на брусчатке, с кровавыми пустыми глазницами, и мне стало по-настоящему дурно. Я упал ничком. Закрыл лицо ладонями.

«Что угодно. Но только не это»,– наверное, это была последняя сознательная мысль. Я провалился в вязкое, не спасающее от мук беспамятство. Я грезил. Мне снилась вода. Много воды. Целые океаны прекрасной, пресной, прохладной воды. Реки и озера. Ручейки и омуты. Струйки родников и недопитый сто лет назад стакан газировки в городском парке.

Вода. Живая, прохладная вода. Она струится по моим губам. Подбородку. Глазам. Вода. Кто-то перевернул меня на спину и льет тонкой струйкой воду на мое лицо.

Пи-и-и-ить… Струйка, капля за каплей, стала наполнять черную щель с вывалившимся языком. Я мучительно сглотнул. Ледяной комочек побежал по пищеводу и не достиг желудка, моментально рассосанный на миллионы молекул в которых – жизнь. Струйка продолжала литься. Я сглотнул второй раз. Третий. Затем открыл глаза.

Пропыленный тусклый бронзовый шлем, сдвинутый на затылок, с остатками отсеченного острым, как бритва, лезвием султана из крашенного конского волоса. Панцирь весь в царапинах. Разбитый наплечник из простой меди. Запекшаяся кровь на левом плече. Алый плащ, грязный и рваный. Поджарая гнедая лошадь немного в стороне, переминающаяся с ноги на ногу, горячая, ждущая своего всадника.

Легионер. Да, он очень похож на легионера. Я начал понемногу оживать. Он перестал лить воду мне в рот. Заткнул свою флягу круглой пробкой и сдвинул на поясе за спину. В этом пекле самое страшное – остаться без воды, и он понимал это прекрасно. Вода должна всегда находиться рядом. Лошади нельзя доверить столь драгоценный груз. Она может убежать, испуганная клекотом ястреба. Упасть в пропасть, оступившись на острых камнях. Без воды – смерть. Легионер ждал, когда я наберусь сил и смогу произнести хотя бы слово.

Я прохрипел:«Ты кто?»

– Я – Грем, Двеллер Зеркала Махаон, хранитель второго Волока Пути.

Я даже не удивился тому, что у Фантома есть имя, и что передо мной стоит самый странный в этом мире Фантом – Двеллер. Двеллер, о которых в Сети ходит столько легенд, и которых никто никогда не видел. Я видел Двеллера, и я понял, почему я его видел. Понял, почему на этой дурной дороге, вымощенной столетним камнем, мне повстречался Двеллер, Фантом, который когда-то был Оборотнем, и имел пусть и единственный, но все-таки шанс вернуться в тот мир, из которого он пришел, но решивший, что здесь ему будет все-таки лучше.

Вустер не обманул меня. Он действительно привел меня к Зеркалу. Но оно не имело воплощения: ни реального, ни виртуального. Это Зеркало – моя душа, и для того чтобы понять свою истинную суть, увидеть личину, с которой я был рожден, нужно пройти путь. Этот путь. Путь, который идет через все Перевоплощения. Мои Перевоплощения. Пока я знал только это. Наверное, было что-то еще, самое главное, но, может быть, я пойму это позже. Может быть.

– Кто ты? – Спросил Грем.

Говорить было трудно, но я сумел выдавить из себя имя. Имя, которое я носил в этом Перевоплощении.

– Я – Пилигрим.

– Я слышал о тебе. Ты принял личину на моем Зеркале. Ты пришел из северных стран, в которых даже на равнинах с неба падает снег.

Я согласно кивнул. Теперь я знал, кто закрепил мою личину Пилигрима. Но я не был в обиде на Гремлина. Я выбрал новую телесность сам, и мнение Двеллера Зеркала совпало с моим.

– Я знаю, что ты ищешь Путь.

Странно, что он сказал Путь. Путь, а не Зеркало. Да и какая разница. Я шел правильной дорогой, и мне нужно было идти. Идти вперед. Дальше.

– Тебе будет непросто.

Я знал, что мне будет непросто. Отторжение плоти Оборотни переносят очень болезненно. Перевоплощения не бесконечны, и генная память, забитая прошлыми, однажды откажется принять новую личину. Какое-то из Перевоплощений должно стать последним. Я это понимал. И я понимал, что начал поиски Зеркала вовремя. Ресурс Перевоплощений истощался. Если бы я принял новую личину еще несколько раз, у меня уже не хватило бы сил для того, чтобы преодолеть Путь. А хватит ли у меня их сейчас? Этого я тоже не знал.

– Ты покажешь, куда идти дальше?

Я сумел сесть. Голова все еще кружилась, но мысли уже не путались, и прошла дрожь в руках.

Похоже, что я снова начал жить. Я не представлял себе, чтобы произошло, не попадись мне навстречу Грем. Двеллер Грем. Я бы умер. И мне пришлось бы начать все сначала. Или я бы не смог вернуться в свой мир? Этого я тоже не знал.

– Ты сможешь влезть на лошадь? – Грем заглянул мне в глаза.

– Я попробую, – я засунул за пояс катану. Сдвинул ее за спину, как ее носят Ночные Воины, и попытался встать. В глазах стало темно. Разноцветные искорки замелькали вокруг. Я пошатнулся. Грем придержал меня.

– В часе ходьбы отсюда родник. Ты сможешь напиться и наполнить флягу. Врата, ведущие к Третьему Волоку, недалеко. Я довезу тебя.

Грем помог мне подняться на лошадь и усесться на ее круп за седлом. Гнедая зафыркала, заперебирала тонкими ногами. Всадник был чужим. Грем придержал ее за повод. Погладил шею. Она успокоилась. Грем вскочил в седло. Лошадь, немного присев от тяжести двух седоков, все-таки выправилась и, повинуясь твердой руке Грема, легкой рысью поскакала вперед.

– Кто тебя так? – Прошипел я ему в ухо, разглядывая рану на левом плече.

Хранитель промолчал. Только неопределенно покачал головой. Мне казалось странным, что Гремлин, по всему человек веселый и легко идущий на контакт, не хочет говорить о только что состоявшейся битве или поединке. Если он победил, то этим не зазорно похвалиться.

– Патрулирование – не всегда безопасно,– наконец, выдавил из себя Гремлин и снова замолчал.

Я решил не беспокоить его больше, да и времени на разговоры по душам уже не было.

Родник действительно был недалеко. Скрытый в скалах, он тонкой струйкой стекал по куску гранита и пропадал в расщелине. Рядом не росло ни кустика. Сам бы я никогда не нашел эту узенькую струйку жизни. Я слез с лошади. Долго умывался и пил. Наконец наполнил свою флягу доверху и снова влез на лошадь позади Гремлина. Гремлин по-прежнему молчал. О чем-то думал. Наверное, я не первый, кого он провожает дальше. Может быть, он вспоминал о том, как сам пытался пройти Путь, и как у него не хватило сил завершить его. Может быть.