Место под звездами

– Тут есть два варианта, – по-профессорски заявил Одиссей, подойдя к расписанной формулами доске.

Он перевернул её на чистую сторону, взял маркер в руку и со скрипом принялся писать каждое своё слово.

– Вариант первый: ты наконец-то откровенно говоришь, что Максим тебе безразлична.

– Она разрыдается, – я не преувеличивал, ведь Максим принимает всё близко к сердцу и любая мелочь способна довести её до слез, а уж мое безжалостное признание – тем более.

– Я знал, что ты так скажешь, – хмыкнул шатен, написав на доске большую цифру два, – поэтому вариант два: ты притворишься, что уже занят.

– Не понял?

Одиссей вздохнул, вернувшись за своё место, откусил большой кусок бутерброда.

– На выходных братья-близнецы Диккенсоны опять устраивают вечеринку. Все придут. Ты мог бы разыграть сценку.

– Делать мне больше нечего, играть с её чувствами, – отказался я.

– Для негодяя ты слишком порядочный. Может, поэтому ты ей и нравишься?

– Ты действуешь мне на нервы, чувак.

Одиссей шуточно пнул меня и закинул в рот картошку, наконец-то перестав говорить о девочке, которой я симпатичен.

***

В пятнадцать я созрел. В том смысле, что я уже твёрдо понимал и знал весь масштаб катастрофы, пусть это и было поздно. Это тоже самое, если бы люди знали о приближении огромного, размером с гранд каньон, астероида, ничего не делали, а уже когда до конца света оставались сутки, запустили в космос ракеты с ядерными боеголовками.

Я решил, раз уж это случилось и время не повернуть вспять, а машины времени не существует, то можно хотя бы найти таких же несчастных жертв, как я. Интернет легко выдал анонимные истории, только за все семьдесят пять статей и шести ссылок, я не наткнулся на домогательство к мальчику. Жертвами были то и дело исключительно женщины разных возрастных категорий, этноса, происхождения и расы. Когда я читал эти статьи, пятнадцатилетний мальчик, я поражался жестокости мира, в котором мы живем. Сексуальное насилие, верно подметила Сьюзи Бокс, одна из рассказчиц, это то, что происходит по всемирно и ежечасно, но не освещается из-за страха быть осуждённым. Я с ней согласился тогда и согласен теперь, когда мне восемнадцать. Я боялся собственной тени, меня терроризировала паранойя: может, мама догадывается о происходящем между мной и дядей и считает, что это я желал совокупления? В уме я часто становился сценаристом своей жизни, представлял и придумывал реплики, но каждый мой сюжет сводился к одному – виноватым оказывался я.

«Если ты не хотел, то мог закричать или рассказать правду», – голосом мамы говорил я самому себе.

Кричать? Что вы, я даже пикнуть не осмеливался, будучи запертым в клетке из паники, а вы думаете, что жертвы могут звать на помощь? Не каждый полон осознанности, тем более страх влияет на реакцию по-разному: кто-то отбивается и даже способен на убийство в целях самозащиты, а кто-то застывает статуей в чужих руках и выполняет каждый приказ.

Мне кажется, я был слишком молод, чтобы знать о таких вещах в восемь лет. Возможно, я себя оправдываю, себя и свою беспомощность, только легче почему-то не становилось. Я хотел плакать.

Так сильно, как бы плакала самая отчаивавшаяся девчонка, готовая потерять голос от рыданий.

Некоторые мои друзья убеждены, что плакать мужчинам не подобает. Слёзы, всем известен этот трюизм, – проявление слабости, эмоций, чувств, а представителей сильного пола это ни в коем случае не красит. Скорее наоборот, позорит.

Я поддался мнению большинства и больше не плакал. Мне и без того стыдно жить, а слёзы как будто закрепляли образ жалкого неудачника.

Но теперь, сидя за одним столом с Ним, меня вновь подрывало на сухие рыдания.

– Утка вышла нежнейшая, – мама не скупая на комплименты, особенно, если ей правда что-то нравится.

Она из тех, кто предпочитает говорить о заслугах, а не делать никому не нужные замечания. Миранда, моя тетя, сдержанно улыбнулась. Я заметил её пустой взгляд, она улыбалась фальшиво и выглядела, мягко говоря, задумчивой. Уверен, до нашего приезда в доме что-то произошло, к тому же Пейдж не выронила ни одного слова за весь вечер, а ей только дай повод поговорить. Потом не успокоишь.

– Мистер Найтли пригласил меня на рыбалку. Я предложил взять тебя с собой, Джош. Он был впечатлён, услышав о тунце, которого ты выловил в прошлом году, – Элвис сменил тему.

Я ковырялся вилкой в салате, выстраивая из гороха смайлик. Чарли, видимо, тоже было скучно, он заметил мою игру с едой и нажаловался маме, зная как она не любит подобные действия. Пришлось сесть ровно.

В этот момент я и взглянул на понурую Пейдж. Она сидела слева от своей матери, одетая в широкий красный свитер с горлом. Красотой кузина пошла в нашу бабушку: такие же тонкие чёрные брови, глаза выразительного разреза и маленький острый носик. Собираясь все вместе в доме стариков, мы пересматриваем фотоальбомы их молодости. Так вот, Пейдж не отличить от нашей бабушки в юности.

– Я с удовольствием. Рыбалка лучше всякой психотерапии, – пошутил папа.

– А тебе нужен психиатр? – подстегнула мама, отпив вина, на что папа ей ответил, якобы в браке помощь психиатра не будет лишней.

Взрослые засмеялись, а Пейдж и я даже ухом не повели.

– Наша Пейдж удивила жюри своей работой, – неожиданно быстро обратила внимание на дочь Миранда, из-за чего кузина резко подняла голову и улыбнулась. Наигранно.

– А что за работа? Мы можем посмотреть?

– Я назвала его "Метафора Вечного двигателя". У меня есть фото, – Пейдж поднялась со своего места и, включив мобильник, встала между моими родителями, демонстрируя снимки проекта.

– Она умнее тебя, – шепнул мне на ухо Чарли.

Этот мальчик… Ах, он никогда не устанет издеваться надо мной.

– И тебя тоже, – усмехнулся я нарочно, предугадав реакцию брата: сейчас он разозлится.

– Мне десять, я имею право быть глупым.

– Согласен. Ты очень глупый, потому что только дурак оправдывает тугодумство возрастом.

Чарли хотел было завизжать от возмущения и в очередной раз закатить истерику, однако громкий голос Элвиса его попытку оборвал. Дядя, под предлогом открыть новую бутылку вина, подошёл к кухонному столу и взял штопор, затормозив рядом с выпрямившийся Пейдж.

– Я очень горд своей дочерью. Для девочки она чрезвычайно талантлива и умна, – и после своих сомнительных похвальных слов, Элвис опустил руку на плечо кузины, слегка сжав его.

Я почувствовал дискомфорт. Перед глазами, как ночной кошмар, отрывок из прошлого: каждый раз, стоило ему закончить свои делишки моими руками, он хлопал меня по плечу и сжимал кости. Я не понимал зачем он так поступал, мол, хорошая работа, сынок. Я, судя по всему, был для него собакой, которая верно служила хозяину и получала всякий раз одобрение. Противно!

Пейдж заглянула отцу в глаза и улыбнулась. Снова наигранно. Такое ощущение, будто вся их семейка это картонные персонажи, играющие по написанному сценарию.

– А ты, Ной? Как твои дела? – дядя нередко заводит разговор со мной, словно мы близки.

В принципе, этот долбанный извращенец так и считал, я голову дам на отсечение. И всё-таки, как ему удаётся сохранять непоколебимость и спать спокойно ночью? Черт возьми, я впервые за столько лет задал себе этот вопрос. Раньше меня интересовали только собственные чувства, а теперь вдруг любопытно заглянуть в голову ублюдка. Он правда живет безмятежной жизнью без угрызения совести? Ну да, конечно. Я вдруг снова сделал для себя открытие: если бы у меня была тетрадь смерти, я бы, скорее всего, смог записать в неё его имя.

– У меня всё хорошо, – глядя в тарелку, ответил я.

– Вы с Пейдж гордость нашей семьи, – вкрадчиво произнёс Элвис, будто это секрет. Он долил каждому в бокал немного красного вина и сел на место.

– А я что? Я кто тогда?! – Чарли сурово сдвинул брови к переносице и требовательно посмотрел на каждого. – Почему вы считаете, что я глупый?

– Кто тебе такое сказал, сыночек? – мама нервно засмеялась, засмущавшись перед дядей и тётей. – Ты у нас талантливей всех. Твои рисунки так красиво смотрятся на нашем холодильнике!

Ещё немного, и я бы точно захохотал, поэтому пришлось извиниться и тайком выйти во двор, чтобы покурить. У Элвиса стояла лавочка на крыльце, я сел на неё, достав полупустую пачку.

Признаться честно, курение не приносило мне большого удовольствия и если бы я захотел, то бросил курить на раз-два, как нефиг делать. Но, как я говорил раньше, курение мне нужно для того, чтобы казаться нормальным подростком, поэтому я выкуриваю по одной пачке в день, для пунктика. Типа, вот, смотрите, я подымил, значит, я такой, как все.

– Можно мне тоже?

Я даже не услышал как открылась входная дверь. Пейдж стояла ко мне всем телом, пряча руки в рукавах свитера. Я изучал её слегка растерянными глазами, потеряв ориентир, но сохранив молчание.

– Я никому не скажу, – наверное, она имела в виду то, что я баловался сигаретами.

Без слов, я вытащил из пачки одну соломинку и протянул возвышающейся надо мной Пейдж. Она не ожидала, что я соглашусь поделиться, поэтому с паузой приняла сигарету и неуклюже присела рядом, дождавшись, пока я чиркнул зажигалкой.

– Не знал, что ты куришь, – не лукавил я.

Пейдж впервые улыбнулась искренне. Она смотрела на соломинку между двумя пальцами и не спешила брать её в рот.

– Я и не умею. Просто хочу попробовать. Научишь?

– Зажми фильтр губами, втяни дым, только не сильно.

Пейдж повторила за мной, вставив сигарету между зубами.

– Вот так? – невнятно уточнила она.

Я кивнул.

– Теперь втяни дым и задержи его на секунду во рту. А потом вдохни дым и выдохни.

Кузина напряглась, однако все же не отступила от идеи закурить. Она робко затянулась, не переставая смотреть на меня в ожидании наставлений. Я ей поддакивал, чтобы поддержать, закурил одновременно с ней. Она выдохнула дым спустя секунды через нос и, держась за ноздри, с укором, словно я её обманул, смотрела на меня. Её глаза начали слезиться.

– Почему ты выдохнула через нос? – мягко поинтересовался я, наблюдая с какой усидчивостью она трёт его.

– Я растерялась и это получилось само по себе. Боже, как ужасно жжет! Я думала, курить приятно.

Мой хохот сбил кузину с толку.

– Это твой первый раз, чего ты ждала? Затянись ещё раз, только выдыхай через рот.

Пейдж неуверенно нахмурилась.

– А когда именно нужно выдыхать?

– Ты сама поймёшь.

Пейдж повторила все тоже самое, однако на этот раз у неё получилось лучше. Она, одержав ещё одну победу, засмеялась и, приняв уверенную позу, курила.

В детстве мы с кузиной были не разлей вода, всегда вместе и рядом. Мы не ссорились, делились игрушками, а играя, переносились в волшебные миры. Пейдж рассказывала мне сказки, сидя на горшке. К сожалению, из-за её отца мы вскоре стали реже видеться. Я избегал и её тоже, чувствуя вину. Уверен, узнай она правду, то возненавидела бы. С другой стороны, иногда мне очень хотелось поделиться с ней со своей ношей, но не из эгоистичных побуждений, а в целях безопасности. Предупредить. Потому как, скрывать нечего, я ни один раз приходил к мысли, что Элвис мог принуждать и свою дочь делать мерзости. А почему нет, исходя из его логики? Если он домогался племянника, что ему мешает домогаться родной дочери? Эта мысль одновременно пугала и вынуждала блевать. Насколько нужно быть прогнившим, чтобы опуститься до педофильства? Тем не менее, я надеялся, что мои подозрения насчёт Пейдж это последствия паранойи. Может, я его первая и единственная жертва?

– Я рада, что ты тоже приехал. Мы так мало общаемся теперь, не правда ли? Даже в школе. Ты делаешь вид, будто не видишь меня, – Пейдж грустно ухмыльнулась, стряхнув пепел на свои тапочки.

Из-за холода её нос покраснел и сопел. Она сидела ссутулившись и выглядела такой одинокой… Для меня одиночество не является чем-то отрицательным, я люблю одиночество, но Пейдж оно не подходило. Тот, кто не умел наслаждаться уединением, больше страдает от него.

– Неправда, – вообще-то, она права. Я везде стараюсь избегать её общества и чувствую теперь себя за это мерзавцем.

– Правда.

Я совершенно не знал, что сказать в своё оправдание и пытался выдавить нечто стоящее и достойное, но что именно, если сама ситуация глупая? Я был пристыжен, причём заслуженно, но объяснить истинную причину моего поведения, значит, разбить сердце сестры. Я не хочу причинять ей боль.

– В субботу, я слышала, будет вечеринка. Ты пойдёшь?

– Тебя пригласили? – дурацкий вопрос, если принимать во внимание, что на вечеринки не нужны приглашения, потому что это не официальное мероприятие, а сборище пьяных обезьян.

Пейдж посмотрела на меня, догадливо сощурив блестящие глазки. Она широко улыбнулась, обнажив ровные зубы.

– Ты даже на вечеринке не хочешь меня видеть.

– Я не это имел в виду. Просто, обычно ты на них не ходишь.

– Тут ты прав, – бросила недокуренную сигарету под ноги кузина и потушила подошвой, – девочки говорят, что я зазнайка, а значит не должна любить вечеринки. Сплошной стереотип.

– Тебе не с кем идти? – предположил я.

Но Пейдж отрицательно цыкнула.

– Меня пригласил составить компанию Льюис. Ты же знаком с ним?

Льюис красивый, и потому имеет репутацию сердцееда в нашей школе. Несмотря на это, у него чистая слава и общался он только с одной девчонкой, увы им пришлось разбежаться из-за её переезда.

– Он неплохой парень.

– Да. Ещё он пригласил меня на свой выпускной. И я собираюсь согласиться.

– Дерзай.

Пейдж подобрала окурок и бросила его в кусты, а затем расправила плечи, разглядывая полумесяц на звёздном шатре.

– Холодно. Давай вернёмся внутрь?

Я взглядом указал на сигарету в своей руке, кузина поняла и ушла домой одна, напоследок бросив:

– Было здорово поболтать с тобой как раньше. Я скучала.

Из-за реплики Пейдж я осунулся только пуще. Она, наверное, считает меня гордецом, который отказался от общения из-за своих принципов. Как бы я хотел с ней, не испытывая дискомфорта, проводить время, ведь Пейдж тот человек, с которым можно обсудить любую тему. Она хорошая, а её отец нет. Глядя на неё, я вспоминаю Элвиса.

Рядом с Пейдж мне трудно притворяться нормальным.

3. Вакханалия

Кто мало бывает на вечеринках, тот наверняка не в курсе, что нужно иметь при себе в подобных местах. Бутылку пива? Однозначно. Хорошее настроение? Безусловно. Но важнее вышеперечисленного, это – компания. Если ты придёшь в чужой дом без сопровождения, тебе будет неловко и трудно найти друга, с которым ты мог бы отдохнуть. В сериалах и фильмах показывают абсолютно беспечных (наверное, потому что пьяных) подростков, им нет дела, кто ты такой и чем дышишь и поэтому они с радостью подружатся с тобой, примут в свою тусовку. Это не так.

У человечества куча проблем, и одна из них – доверие. Может быть, я слишком строг к своим сверстникам, поскольку сужу ситуацию по себе – мне всегда было тяжело завести новые знакомства. Впрочем, я особо не напрягался с этим, ведь был занят мероприятиями и хобби, изображал «нормальность», позабыв, что друзья – это главный признак «нормальности».

Но у меня был и есть Одиссей. Тот, кто везде способен приспособиться и вылезти сухим из воды. Иногда я ему завидовал, наблюдал со стороны и задавался немым вопросом «как?». Как ему легко удаётся рассмешить девчонок? Как ему так просто удаётся выпросить у здоровяков последние сандвичи? Одиссей обаятельный малый, однако не каждый обаятельный человек добивается своего. И я решил, что Одиссей колдун. Чародей. В конце концов, заклинатель человеческих сердец. Может, именно по этой причине мы с ним и подружились?

Сейчас, глядя на то, с какой непринуждённостью он обнимается с каждым, кого видит, я убеждён в своей антинаучной теории.

Одиссей передал мне кружку с чем-то шипучим и, пританцовывая, вошёл в большую, набитую людьми, гостиную с камином, где на полу собралось куча подростков. Они сидели в кругу: кто-то нашёл пристанище на чужих коленях, другие на спинах, третьи вовсе улеглись у чьих-то ног. И все они играли в бутылочку. Среди толпы однотипных лиц я смог узнать многих своих одноклассников. Они любезно приглашали нас с Одиссеем присоединиться к игре, только мой друг дал четко понять, что пока трезв, играть отказывается.

Мы с ним вышли на кухню, откуда девчонки выносили всякие закуски.

– Всё-таки я горжусь тобой, но если бы ты не пришёл сам, клянусь, мне бы пришлось перенести вечеринку к вашему дому.

– Ты слишком боишься мою маму, чтобы сделать это, – бросил пачку сырных палочек в руки смеющегося парня я и перестал улыбаться, когда нашёл глазами направляющуюся прямо к нам в короткой джинсовой юбке Максим.

Она заколола челку разноцветными шпильками и заплела хвост. Я не дурак, чтобы отказываться от очевидной правды о её красоте, но Максим своим сегодняшним образом напоминала мне куклу Барби, которыми я играл вместе с кузиной в детстве.

– Одиссей, Ной, привет, – она встала напротив меня, потянув уголок смазанных блеском губы вверх.

Одиссей незаметно для неё подмигнул и, откашлявшись, попятился к холодильнику. Всякий раз поступает подобным предательским образом: стоит Максим найти меня, как Одиссей капитулирует, подобно французам в тысяча восемьсот двенадцатом году.

– Здорово выглядишь, – кивнул на цветочный топик я, – а тебе не холодно?

Она была без бюстгальтера. Я смущённо отвёл взор к спине Одиссея, изображая заинтересованность в его поисках еды. Максим поправила юбку, любуясь собой сверху вниз, а после хихикнула.

– Спасибо. Вообще-то да, прохладно. А чего спрашиваешь, ты хочешь одолжить мне свою куртку?

Я смотрел на неё странно. Почему я должен давать ей свою джинсовую куртку?

– Нет, – мой честный ответ не пришёлся по вкусу Максим и в тоже время вызвал смешок со стороны холодильника.

– Может, потанцуем? Ты пробовал начос? О, кстати, ты знаешь, ну, может, Одиссей передал тебе, что я для тебя кое-что вяжу? – в этом вся Максим – перескакивать от темы к теме, а потом кокетливо тыкать в мою грудь маникюром и кусать губу, будто она героиня дешевого фильма начала восьмидесятых.

– Я, конечно же, передал твои слова. Точь-в-точь, – облокотился локтями на стол Одиссей, доставая из открытой банки маленькие консервированные грибы.

Я уколол его неодобрительным взглядом, но ему все равно. Он открыто смеялся мне в лицо, наслаждаясь зрелищем.

– Так давай потанцуем? Я ждала тебя, чтобы потанцевать.

– У меня нет особого желания, Максим…

– А если я тебя за это угощу обедом в кафе?

Это что, она пытается затащить меня на свидание? Пора бить сигнал sos. Я ещё раз перевёл многозначительный взгляд на красного от приступа смеха Одиссея и мысленно молил его помочь.

– Прости, Макси, но Ной мне нужен сегодня самому и я не могу одолжить его тебе ни на минуту, – шатен оказался за спиной погрустневшей девушки, опустив руки на её голые плечи.

Брюнетка вздрогнула, ни сколько от страха сколько от холодного прикосновения. Одиссей ей утешительно лыбился, моргал глазами, мол, без вариантов. Максим обиженно надула щеки, и я понял по её ссутулившейся спине, что она расстроена.

– Я… – выпалила она, когда мы с Одиссеем выходили обратно в гостиную. Я приостановился. – Ты мне очень нравишься, Ной.

Вот так, не уверяю, что легко, призналась она мне в чувствах. Я попробовал представить какую внутреннюю борьбу переживала Максим, а в итоге ей хватило смелости сказать мне всё как есть. Я восхищён и одновременно растерян. Прежде мне не признавались в симпатии, поэтому теперь, когда катастрофа все же наступила, я принял решение быть искренним. Максим вовсе неплохая девчонка. Никто не заслуживает, чтобы его чувствами игрались и тем более обращались как с мусором.

Одиссей выпучил шокированно глаза, да ещё так, что они чуть ли не выкатились подобно бильярдным шарам. Брюнетка не обращала на него внимания, смотрела исключительно в мои глаза, застеленные пеленой алкоголя.

– Не отвергай меня, – добила Максим.

Отчаянная, даже не просьба, а мольба. Я оказался в невыгодном положении. Возможно, из-за точных наук я не способен на глубокие чувства, ведь подобная сентиментальность больше присуща гуманитариям, людям творческим, отдавшим свою душу искусству и Музам.

Я тщательно подобрал слова, не имея никакого желания ранить наивную одноклассницу. Не хочу быть злодеем.

– Ты прости, но я вижу в тебе только подругу.

Ложь подобна кислотному дождю – от него нет спасения. На первый взгляд, ложь кажется не таким серьёзным пороком, но её явно недооценивают. Вот и я сейчас враньем рою яму другому, чтобы выбраться самому.

– Я не хочу быть тебе подругой! Я тебя люблю, – настаивала на своём Максим, нервно играясь с подолом своей юбки.

Я насупился.

– Не любишь.

– Тебе ничего неизвестно о моих чувствах! Это так несправедливо! Почему ты не хочешь дать мне хотя бы один шанс? – Максим подбежала ко мне и обвила торс руками, уткнувшись носом мне в живот.

Одиссей повертел пальцем вокруг виска, надумывая вмешаться.

– Макси, не надо унижаться. Найдёшь себе парня покрепче Ноя, – старался отшутиться тот, тем не менее девушка непреклонна. Она заупрямилась.

В такие моменты я очень хочу обратиться в ничто. Сколько бы усилий я не прикладывал, чтобы отцепиться от назойливой Максим, она отказывалась говорить. Прицепилась намертво. И меня заклинило. Я ненавижу назойливых людей, которые, даже не спросив, лезут ко мне обниматься. Не люблю, когда кто-то трогает меня – слетают триггеры.

– Эй, ты глухая? – честное слово, мне не хотелось грубить ей, но по-хорошему она не понимала. Я больно оттолкнул Максим под локоть и недобрым видом смерил её взглядом, не требующего возражений. Судя по выражению заплаканного личика брюнетки, она испугалась. – Ты мне неинтересна. Хватит бегать за мной, как собачонка на привязи. Мне это надоело, прилипала!

– Ной…

– Ты не поняла меня? – наступал я, а Одиссей наблюдал, время от времени вмешиваясь, боясь, что я слишком вжился в роль. – Не лезь в мою жизнь! И никогда меня не трогай.

Я чудовище в её глазах. Она смотрела так разбито, будто я нанёс ей удар по лёгким. Мне не нравятся жестокие люди, но сегодня мне пришлось примерить роль одного из них. Разбить сердце одноклассницы? Это так… по-нормальному?.. Я вдруг просиял от этой мысли. Понятное дело, мой поступок нельзя назвать добросовестным, но я, честно признаться, рад сделать что-нибудь подростковое. Наверное, я все же зациклен на «нормальности».

Максим убежала со слезами на глазах, и Одиссей, провожая её негромким свистом, скривил рот.

– Ты превзошёл самого себя. Вот это шоу!

– Ты мне не помогаешь, – забрав из его руки кружку пива, я отхлебнул и поспешил выйти на свежий воздух, чтобы отдышаться.

– Я не группа поддержки, чтобы успокаивать твою совесть. Ты обидел, нет, даже не так. Ты растоптал нашу милую Максим Паркинсон, ц-ц-ц, как не стыдно! – Одиссей глумился над моим кислым выражением лица и, неожиданно оперевшись на мои напряженные плечи, запрыгнул мне на спину.

Я сделал одну попытку сбросить его, только Одиссей, вытянув руку, как супермен, боднул коленом в бок и велел бежать в гостиную.

– Ты же соскочить хотел, – недоумевал я.

– Хотел и перехотел. Кончай языком трепать, они там в «правда или действие» играют.

За считанные секунды мы с Одиссеем уже сидели в кругу знакомых и не очень ребят, которые, громко барабаня по паркету, выпытывали ответ на вопрос у розоволосой девочки с косичками. Она, под чужим давлением, сдалась и визгнула, признавшись, что в тайне от родителей курит марихуану.

После этого выполнял действие какой-то парень, после него шла снова девушка, затем азиатка из моей школы и так по цепочке. Я закурил, решив, что место более подходящего, чем пустить дыма на вечеринке в кругу подростков, не сыскать. Я пускал кольца в потолок, наблюдал как они рассеивались и параллельно опустошал банку хорошего темного пива. Вот так выглядит жизнь многих подростков. Это немного сбивает меня с толку, словно я живу двойной жизнью: одновременно хороший ученик, послушный сын и мозг школы, с другой – я употребляю алкоголь, тушу сигареты о спинку чужого кресла и рассматриваю длинный вырез кофточки ведущей игры. Я её не знаю, но она привлекательная. Длинные волосы, а если еще и натуральные, это мой нокаут. У неё как раз они довольно длинные и на вид шелковистые. Скорее всего, она тратит уйму денег на средства по уходу.