Однажды под Новый год

Елена Венская

Однажды под Новый год

***

Когда-то, когда меня еще не было на свете, мой папа впервые поцеловал маму. Лучше бы он этого не делал, так как, спустя десять лет, под Новый год, пришло моё время явить себя этому миру. Помню только одно, что не очень-то хотел выходить на этот грешный свет, видимо предчувствуя свою нелёгкую долю.

В утробе матери я намеренно затянул пуповину на своей шее.

– Вам срочно нужно делать кесарево, иначе есть угроза удушения младенца, – решительно заявил врач женской консультации, тем самым поставив моих родителей перед фактом. Мать, не раздумывая дала своё согласие на хирургическое вмешательство и в тот же день её положили на операционный стол. Так, благодаря кесареву сечению, на свет появился я.

Мне пришлось начинать всё сначала, как и всем душам умершим и родившимся заново. Как же мне это было в облом. Всё сначала! Ведь ещё совсем недавно я сидел на своей трёхпалубной яхте в Антибах, попивая Пина Коладу и наслаждаясь всеми прелестями обеспеченной жизни. У меня была своя охрана, свои вертолёты и самолёты, многомиллионные счета в крупнейших банках мира. Всё, чего я так добивался в лихие девяностые в одно мгновение вдруг испарилось, исчезло из-за пули-дуры, так нелепо оборвавшей мою жизнь! Не поладил с партнёрами по бизнесу и вот тебе на – всё сначала?!

Моё новоиспечённое тело, всё в крови и слизи, хирург вынул из матери и передал на руки операционной сестре, которая тотчас произвела со мной все необходимые процедуры. Я приоткрыл один глаз и испуганно осмотрелся. Осознав, что только что родился заново, я заорал, дрыгая своими непривычно крохотными конечностями, на основании чего было вынесено твёрдое решение: “Ребёнок абсолютно здоров”.

– Поздравляю, у вас мальчик! – радостно объявил врач, поднося меня к раскрасневшемуся, распухшему лицу довольно неприятной женщины, сразу после того, как она пришла в сознание после наркоза.

Женщина, называющаяся теперь моей матерью, скривилась. По-моему, она никак не ожидала, что у неё вообще может родиться сын.

– Вы, наверное, ошиблись?! Я заказывала девочку! Узи показывало девочку! Это не мой ребёнок! – завопила она, скорчив кислую гримасу. – У меня не может быть такого страшного ребёнка! Верните мне мою дочку! – билась она в истерике.

Глядя в лицо этой злобной дамочке, я заорал.

– Господи, я же так верил в тебя! Я всегда, прежде, носил большой нательный крест и даже читал Отче наш перед сном. За что? – твердил я мысленно, конечно же, – За что ты избрал мне матерью именно эту толстую бесчувственную корову? Не может быть, чтобы я родился у своей бывшей домработницы, которую уволил за ее неприлично пышные формы буквально за месяц до своей скоропалительной кончины!

– Хочу назад, – вопил я, – Родите меня немедленно обратно! Иначе я всё равно покончу с собой!

Спустя какое-то время матери всё-таки втолковали, что у неё родился именно сын, и она с отсутствующим взглядом принялась кормить меня своей противной …грудью это, конечно, было сложно назвать, в силу необъятных размеров. Скорее это напоминало коровье вымя нежели спроектированную Всевышним эстетическую женскую грудь.

– Боже мой, уберите от меня это! – запаниковал я, когда женщина силой втиснула в мой маленький ротик свой огромный сосок и противная жидкость потекла мне прямо в горло.

– Не хочу! – вопил я, корчась словно в агонии. – Дайте мне лучше козье молочко, которое я потягивал по утрам в Куршевеле, после очередной попойки с многочисленными друзьями и «подружками». Хочу в Куршевель! – подумал я и забывшись на мгновение даже улыбнулся, вспомнив о всех прелестях былой жизни. Но реальность быстро вернула меня обратно. Я по-прежнему ощущал противную жидкость у себя во рту. Не в силах переносить эту гадость я намеренно прикусил своими дёснами огрубевший сосок матери, отчего та заорала так, что в палату тут же влетели медсёстры. Довольный своими достижениями я впервые улыбнулся.

Мой новоиспечённый отец в роддоме нас не встретил. На радостях, что у него родился сын, он ушёл в запой, потому, спустя три дня, поймав маршрутку, мать сама повезла меня домой. В маршрутке какой – то грязный бородатый мужик в облезлой кроличьей шапке показал мне козу.

– Ути-пути, – произнёс он, склоняя свою красную от мороза морду прямо надо мной. Я истошно завопил.

***

– Ну вот мы и дома, – произнесла мать, открывая дверь ключом.

– Дома? – подумал я, – испуганно озираясь по сторонам, оглядывая обшарпанные стены явно непригодного для цивилизованной жизни жилья. Кругом валялся какой-то хлам, вроде старых велосипедов, самокатов и прочего барахла. Несмотря на Новогодний праздник, в квартире было как-то не по-взрослому тихо, словно ее обитатели вовсе не намеревались ничего праздновать.

– Да это какой-то клоповник, а не дом! – дрожь пронзила не только моё тело, но и сознание.

– Теперь ты будешь здесь жить! – с гордостью заявила мать, направляясь в ближайшую комнату.

– Нет, что ты делаешь? Это же коммуналка! Я не хочу здесь жить! Верни меня в мой замок под Парижем! Не хочу! – отчаянно вопил я, всеми силами пытаясь распеленаться, но пелёнки настолько сильно сковывали меня по рукам и ногам, что как я ни пытался, выбраться из них было невозможно. Ко всему прочему эта противная женщина словно издевалась надо мной. Она хладнокровно уложила меня под ёлкой возле валяющегося на полу в стельку пьяного мужика.

– Вот, держи, алкаш, подарочек тебе на Новый год! – буркнула она моему, по всей видимости, новоиспечённому отцу. От страха я заистерил.

– Да когда ж ты, наконец, заткнёшься! Вот уж родила на свою голову. – рявкнула мать, злобно бросив взгляд в мою сторону, после чего как фурия вылетела из комнаты.

– Ты это что, со мной? Это ты так про меня сейчас сказала? – возмущался я, вопя что было сил, всё ещё пытаясь высвободиться из сковывающих меня пеленок, – Да я тебя! На годик бы назад и я размазал бы тебя по стенке, что б ты не успела стать моей мамашей! – восклицал я, но вместо слов наружу вырывался лишь мой отчаянный вопль.

Мужик, видимо от такого оглушительного крика, наконец продрал свои соловьиные глаза и заворожённо уставился на меня словно увидел перед собой не обычного человеческого детёныша, а залетевшего в его захолустье инопланетянина. По крайней мере так тщательно меня ещё никто никогда не разглядывал.

– Сынуля, – наконец вымолвил он в экстазе чувств, и не доведя мысль до конца, тут же вырубился.

Так, я впервые увидел батю, встречая свой первый Новый год, лёжа под новогодней елкой и разглядывая разноцветные игрушки. Надо же, прежде я никогда не обращал никакого внимания на то, какими красивыми могут быть эти волшебные шарики. Наконец-то, подумал я, нашёл время подумать о жизни, полежать, отдохнуть. А то всё суета сует! Всё время, куда-то бежишь, что-то делаешь, там урвать, там – схватить, одному на лапу дать, другому подсобить. Боже мой, оказывается, не всё так было хорошо, как на первый взгляд казалось. Не об этом ли я мечтал всю свою прошлую жизнь, как в Новогоднюю ночь лежать под ёлкой и разглядывать разноцветные шары? И вот теперь наконец появилось время отдохнуть и подумать о жизни. С этими тёплыми мыслями я и уснул.

На следующий день мать принялась меня купать. Недолго думая, я устремил струю прямо ей в лицо.

– Ах, ты ж, сволочонок маленький! – заорала она.

– Ничего, я подпорчу тебе существование, чтобы жизнь мёдом не казалась, – подумал я и дерзко ухмыльнулся. Уж что что, а ухмыляться я умею.

***

Прошёл один год.

– По-моему я достоин лучшего! – думал я, глядя на своих уж точно неидеальных родителей.

Мать носилась по коммунальной кухне, в то время как я, сидя на холодном полу в одних колготках держал в руках куклу. Да, вы не ослышались, именно куклу, потому что всё в этом жутком захолустье ещё до моего рождения было приготовлено для девочки. И спал я тоже в ненавистной мне розовой кроватке с мерзкими рюшками и бантами.

Мать усадила меня за стол и стала кормить овощным пюре, запах которого вызывал у меня дикое отвращение.

– Ну, давай, съешь ложечку за маму, – она запихнула в мой рот огромную ложку.

Скривившись, я отрыгнул всю смесь прямо ей в лицо.

На следующий день после купания, мать взяла меня на руки и понесла в комнату:

– Моя ж ты, маленькая! Сейчас мы тебя оденем, причешем наши волосики, и будешь как настоящая принцесса.

Она стала натягивать на меня розовое платьице.

– Подожди, что ты делаешь?! Стой! Я же мальчик! Стяни с меня это тряпьё! – – закричал я, конечно же, мысленно, в то время как мать уже повязывала на моей голове добротный бант.

– Коова! – воскликнул я, пытаясь утихомирить эту несносную бабу, размахивая руками, припомнив свой чёрный пояс по карате.

Она замерла, хлопая своими лупоглазыми зенками, отчего по ее реакции я тотчас осознал, что наконец-то смог высказаться вслух. Таким образом, “корова” стало первым, произнесённым мною в этой жизни, словом.

***

Прошёл ещё один год моей жизни.

Мать усадила меня за стол и поставила передо мной тарелку с перловой кашей.

В ужасе я зажмурился.

– Что это? Неужели это действительно происходит со мной? Я живу в какой – то коммуналке в Мухосранске, в тысячах километрах от знаменитой Рублёвки, где по-прежнему стоит мой огромный дом на десяти гектарах земли, в котором проживают мои бывшие родственники,где ездить на занюханном мерседесе просто не прилично, где горничные банками подают мою любимую чёрную икру, где рекой льётся шампанское, где девочек столько, что … стоп, стоп, – подумал я, – Хватит! Иначе от подобных мыслей можно просто сойти с ума. Всё, сейчас я крепко зажмурюсь, а когда открою глаза, то весь этот кошмар рассеется и всё снова станет как раньше. Я буду красавцем-мужчиной с ослепительной улыбкой и с “бриллиантовой” кредитной картой в кармане малинового пиджака.

– Жри, сволочь! – услышал я пронзительный рёв и открыл глаза.

Передо мной по-прежнему сидела всё та же жирная баба, и тыкала мне прямо в рот ложку каши.

– Жри! – злобно повторила она.

Я понял, что волшебства не случилось и я всё ещё её маленький уродливый сынок. Мне стало настолько обидно, что я заплакал.

– Да сколько же это может продолжаться?! – истерично завопила она, давая мне подзатыльник, – Ни ребёнок, а выродок какой – то! За что же мне это наказание?! – ревела она, как какое-то чудовище.

– А мне за что? – думал я, – Дала бы мне оладьи с вареньем, блинчиков с чёрной икрой или пирожных, которые я так любил, вместо этого пичкает меня всякой дрянью, да ещё и удивляется, что я ничего не ем.

– Коова! – повторил я вслух своё теперь уже излюбленное словцо.

– Ах, ты ж, гадёныш маленький! Так говорить на мать?! – рявкнула она, подпрыгивая на месте.

– Да какая ты мне мать?! – возмущался мысленно я, – Ты себя в зеркало видела? У меня красивая, интеллигентная, добрая мама… была, по крайней мере. А ты прямо чудовище лупоглазое какое – то.

– Газила с Тагила! – вдруг вслух вырвалось у меня словосочетание, которое неоднократно разучивал со мною мой отец. Думаю, он так тешил своё больное самолюбие.

– Что? – она выпучила на меня свои глупые зенки. – Что такое? – после чего как ошпаренная выскочила из кухни.

– Отец, ты слышишь? Ты слышишь, что он только что сказал? Говорила же, не смотреть при ребёнке такие жуткие фильмы! Он как губка всё впитывает! – истерила она.

В кухню, неспешно, почёсывая своё волосатое пузо, вошёл отец.

– Ты слышал, что он на меня только что сказал?! – не унимаясь, вопила мать.

– Ну что ещё? – буркнул тот в ответ, безразлично поглядывая на меня сверху вниз.

– Что ты тут мамулечке нашей такое сказал? – с издёвкой произнёс он.

– Он сказал: “Годзилла с Тагила!” – взвизгнула мать.

– Да ты что?! Правда, что ли? – отец довольно улыбнулся, – Мой сынуля! – с гордостью заявил он, смачно чмокая меня прямо в лоб своими противно мокрыми губами.

– Придурок, так только жмуриков чмокают! – скривился я, вытирая свой обслюнявленный лоб.

– Вот и я говорю – ребёнок весь в тебя! Была бы девочка, – закатив глаза к потолку, мать с сожалением вздохнула, будто коря Всевышнего за свои страдания.

Я с грустью оглядел себя с ног до головы. На мне по-прежнему красовалось девчачье розовое платьице с безвкусными рюшками.

– Девочка? Тебе что, сынули мало?! – возмутился, нахмурившись отец, словно получил удар ниже пояса.

– Раз тебя всё устраивает, то сам его и корми! – Мать в гневе швырнула ложку на стол, так что та с визгом доковыляла до края и со смачным звоном брякнулась на пол, в точности копируя поведение истеричной женщины, выскочившей из кухни, круша всё на своём пути. Отец с невозмутимым видом поднял ложку с грязного пола, словно игнорируя очередную истерику супруги, и зачерпнув в тарелке немного каши, нарушая все санитарные нормы, аккуратно поднёс ложку к моим губам. Я зажмурился.

– Давай-ка ложечку за папу, – произнёс он, оглядываясь по сторонам, словно боясь, что мать снова вернётся, – А то нам с тобой не поздоровится.

Я снова скривился.

– Как же я ненавижу перловку! – думал я, – В ранней юности переел её так, что всю последующую, то есть теперь уже прошлую жизнь к ней не притрагивался. А тут, на тебе! Отец по-прежнему глядел на меня своим влюблённым взглядом.

– Ну давай, сынуля, покушай, а то наша мама накормит тебя рыбьим жиром. Ты ведь не хочешь этого, правда? – стращал меня он, зная моё отвращение к подобной дряни.

– Рыбий жир, – пронеслась мысль в моей голове. – Да это прямой шантаж! Так скотину не кормят, как кормите меня вы! – возмущался мой внутренний голос.

– Ну давай, сынуля, – терпеливо твердил папаша, настойчиво втискивая огромную ложку в мой крохотный ротик, – А то наша мамочка нас с тобой сожрёт.

Я тут же представил себе картину, как мать вырастает в размерах и, взяв вначале моего отца за ногу, кладёт его себе в рот, а затем дело доходит и до меня. От страха я поёжился. Чтобы меня не сожрали заживо, представив, что ем чёрную икру, я открыл наконец рот и проглотил ненавистное месиво.

– Вот и умница! – на радостях воскликнул отец.

Я с отвращением пережёвывал кашу, в то время как мать, судя по грохоту в соседней комнате, суетливо собиралась на работу.

– Ну что, ест? – она снова влетела на кухню, надевая пальто, которое явно не сходилось у нее на животе.

– Ещё как ест! – гордо объявил отец, словно только что получил известие о присуждении ему Нобелевской премии.

– Ну, вот и хорошо! А ты, – она погрозила мужу пальцем, – смотри мне, ни капли! Узнаю – прибью! И когда ты, наконец, образумишься? Все мужики как мужики, а ты – тряпка! Работу бы, что ли нашёл! Самому не надоело у меня на шее сидеть? Я ишачу, а он… – она покачала головой, – Приду, чтобы всё мне здесь прибрал. А ребёнка надо вывести погулять.

– Хорошо, погуляем, раз надо, – отец кивнул в знак согласия, лишь бы скорее отделаться от очередных упрёков и наставлений.

Мать снова выскочила из кухни. Через мгновение послышался хлопок входной двери, отчего я сразу же понял, что на этот раз она ушла.

Я выдохнул дикое напряжение из своих лёгких и мысленно перекрестился.

– Ну, наконец-то чудовище оставило нас одних, – прозвучала фраза отца, озвучивая мои мысли вслух, отчего я наконец понял, что скорее пошёл в него, нежели в мать.

– Гадзила ушла, – подытожил отец и потрепал мои и без того взъерошенные от стресса волосы.

– Да, это уж точно. В этом я полностью с тобой солидарен, но только в этом, – возмутился я, увидев, как отец, воспользовавшись отсутствием супруги, тотчас потянулся за бутылкой, припрятанной в нижней полке шкафа.

– Брось, немедленно брось! – мысленно заистерил я. – Тебе же со мной ещё гулять!

Не обращая на меня внимания, отец стал хлестать водку прямо из горла.

– Нет, только не это! – подумал я и зажмурился.

Отец же, как ни в чём не бывало снова принялся меня кормить, мастерски удерживая в одной руке ложку с кашей, а в другой – бутылку.

– А теперь – ложечку за маму.

– Нет, – я отвернулся, – За неё уж точно есть не буду. Лучше бы дал чего-нибудь сладенького!

– Ладно, не хочешь за маму, тогда за меня, хотя, погоди, за меня ты уже ел! – он будто читал мои мысли, – Хорошо, теперь ложечку за сладкую жизнь. Съешь кашки, а я тебе за это шоколадку дам.

– Он угадал мои мысли! – восхитился я, отчего тотчас засиял от счастья, – За сладкую жизнь – с превеликим удовольствием! – я тотчас заглотнул очередную ложку, забыв про отвращение, погруженный в раздумья над данным мне обещанием, – Шоколад! Обожаю шоколад! Помнится, ел его килограммами.

– Ишь ты какой! – улыбнулся отец, продолжая в перерывах хлестать водку. – Будешь так кушать, станешь вторым Шварценеггером.

– Нет, только ни Шварценеггером! Терпеть не могу таких качков! – поморщился я.

Съев ещё несколько ложек каши, я с нетерпением ждал обещанной награды.

– Ну вот, поели, теперь можно и телек посмотреть, – довольно заявил отец и в очередной раз почесал своё волосатое пузо.

– Нет, только не это! А как же на счёт погулять? И где обещанные сладости?!

Я вытянул ладошки вперёд, требуя награды за свои адские страдания.

– Что, ещё кашки? – будто издеваясь, поинтересовался он.

– Нет! – воскликнул я и поморщился.

– Нет? Тогда что? – иронизировал он, явно понимая на что я намекаю.

– Соколад! – громко закричал я.

– Ух ты какой орёл! Действительно на ходу всё схватывает. – он похвально взъерошил мои волосы, направляясь к шкафу.

Достав из ящика заветную шоколадку, он протянул ее мне.

– Только смотри, матери не говори, а то нам с тобой влетит.

Я кивнул, хватая долгожданную награду и развернув, с наслаждением засунул плитку в рот, словно удав, пытаясь заглотить ее целиком.

– Боже мой, как же давно я не ел шоколад. Наверное, с тех пор прошло года три или четыре, а может и того больше. Впрочем, я не считал.

Пока я наслаждался вкусом, отец заключил меня в объятия и понёс в комнату. Устроившись перед телевизором, он усадил меня рядом.

По телеку шёл художественный фильм. На экране мелькала красивая блондинка.

– О, я её знаю! – затрубило моё нутро. – Сализ Талон! – указав пальцем на экран, заголосил я.

Отец удивлённо покосился на меня.

– Да, Шарлиз Терон. От даёт! А у тебя губа, парень, не дура!

– Ещё бы! Я же спал с ней, до того, как переключился на Монику Белуччи. А может та тёлочка всё же была не Шарлиз, а ее двойняшкой? – засомневался вдруг я, – Кто их теперь разберёт. Ведь с кем я только не прелюбодействовал в девяностые. Как ни крути, а всё же есть свои прелести в холостяцкой жизни, – размышлял я, перебирая в памяти все свои прошлые беспорядочные связи.

Так мы с отцом просидели перед телеком ещё часок, подумывая каждый о своём, пока тот не захрапел, вырубившись от очередной убойной дозы алкоголя.

Воспользовавшись ситуацией, я стянул с себя ненавистное розовое платье и, оставшись в одних колготках и майке, соскользнул с дивана вниз. С перепачканным от шоколада, но довольно гордым лицом я вышел из комнаты. В коридоре стояла соседка по коммуналке – Сонечка. Ох, уж мне эта Сонечка! Был бы я постарше. Да что уж теперь говорить. Здесь надо видеть!

– Привет, малыш, – сказала она, приседая на корточки возле меня.

– Пливет, – ответил я, кокетничая, и мой взгляд тут же скользнул на её роскошную пышную грудь.

– Опять один? А где мама?

– Мама на лаботе, – смущаясь от ее пристального, невероятно сексуального взгляда, ответил я.

– А папа?

– Спит.

– Понятно, – Сонечка вынула платок из кармана и заботливо, прямо по-матерински вытерла мое перепачканное лицо, – Ну, тогда пойдём ко мне, раз ты совсем один? – она взяла меня за руку и повела в свою комнату.

– О, да! – с восторгом подумал я. – Знала бы ты меня раньше! Впрочем, вряд ли. При иных обстоятельствах, я никогда бы не заглянул в это захолустье. Хотя вовсе был бы не прочь познакомиться с тобой поближе.

– Ну, проходи, – она толкнула дверь, и я оказался в ее просторной светёлке, – Чем же тебя угостить? – произнесла она, шаря по полкам.

– Соколад, – громко крикнул я, в надежде заполучить очередную порцию сладкого.

– Шоколад? Ты хочешь шоколад? – улыбнулась она.

Я кивнул.

– А тебе не много будет? Ты вроде уже полакомился сегодня сладеньким.

Я покачал головой, давая понять, что могу самостоятельно принимать подобные решения.

Она достала из заначки плитку шоколада и подошла ко мне.

– Ну хорошо, а мама точно ругаться не будет? – она недоверчиво взглянула на меня.

– Нет, – уверенно соврал я, хотя точно знал, что за это меня будет ждать очередной подзатыльник.

– Ну, тогда держи, – она протянула мне шоколадку, – Что надо сказать тёте?

– Пасибо! – ответил я.

– Правильно, – торжественно вручив мне шоколадку, Сонечка усадила меня к себе на коленки, покачивая ими то вверх, то вниз. Я улыбнулся.

– Да, да, ещё! – радовался я, хлопая в ладоши.

– Синицына, к тебе пришли! – раздался из прихожей голос бабы Веры – соседки по коммуналке.

Соня поспешно сняла меня с колен.

– Есё! – возмутился я, требуя продолжения.

– Побудь здесь, я сейчас приду, – сказала она и вышла из комнаты. Я тотчас сорвал фольгу и с жадностью стал поглощать очередную плитку шоколада.

В этот момент Сонечка снова показалась на пороге, но на этот раз не одна. Её сопровождал какой-то высоченный бугай.

– Толик, проходи, – жеманно произнесла она, кокетничая с ним.

– Опа! Ты не говорила, что у тебя сын! – Толик был настолько удивлён моему присутствию, что я на мгновение почувствовал некую ущербность под натиском его презрительного взгляда.

– Это не мой ребёнок. Так, соседский мальчик. – отмахнулась тут же Сонечка.

– А я уж было подумал, что твой. – бугай выдохнул с таким облегчением, словно с его груди только что сняли стокилограммовую плиту.

– Ну что, наверстаем упущенное? – он бросил вожделенный взгляд на мою соседку.

– Я только за, – произнесла Сонечка и загадочно улыбнулась, распыляя перед ним флюиды. – Давай ка, Женечка. Теперь взрослые должны побыть одни. Увидимся позже, – Сонечка бесцеремонно выставила меня из комнаты, захлопывая прямо перед моим носом дверь.

– Я тоже взрослый! – подумал я, и глянув на своё отражение в большом настенном зеркале, тут же понял, что это вовсе не так. Пока я разглядывал своё отражение, из комнаты Сонечки послышались стоны. Испытывая дикое любопытство, я подкрался ближе, слегка приоткрывая дверь, которую второпях похоже забыли закрыть на ключ. То, что я увидел было выше всех описаний. Даже за всю свою многолетнюю практику я не видал ничего такого, что вытворяли эти двое.

– Круто! – подумал я и закрыл дверь. – Да, век живи, век учись и дураком помрёшь! – Я оттянул резинку на колготках и уныло взглянул на своё мужское достоинство. – Да уж, хуже не бывает, – подумал я и тяжело вздохнул. Походу я ошибался, потому как худшее было ещё впереди.

***

Прошёл ещё один мучительный год моей безрадостной жизни.

Стоя на пороге яслей, мне почему-то стало невыносимо скучно. Мать держала меня крепко за руку, разговаривая с воспитательницей, по всей видимости, чтобы я никуда не делся за это время. Я же, тем временем, озирался по сторонам, словно маленький волчонок, не в силах устоять на месте.

– Ну и дела, – думал я. – Ещё один сплошной концлагерь. Здесь не разгуляешься, хотя…

Воспользовавшись моментом, когда матери всё же пришлось выпустить меня из своего поля зрения, чтобы ознакомиться с договором о моем зачислении, мне таки удалось улизнуть от нее. Так, оказавшись в просторной детской комнате, где было полно малышей вроде меня, я сразу же направился к игрушкам.

– Вот тебе на! – думал я с восторгом, пялясь на разные машинки, стоявшие у стены. Вот теперь оторвусь на славу! Это вам не розовые девичьи платьица и куклы, вручаемые мне уже третий год подряд в День моего рождения, отчего я даже возненавидел свои дни рождения, предвкушая очередное унижение. При том, мать изощрялась надо мной подобным образом только на территории квартиры. В люди же, Слава Богу, она выводила меня как истинного джентльмена в подобающей моему полу одежде. Итак, оказавшись в игральной комнате, я поспешно ухватил ярко-красный грузовик и тут же покатил его по полу, как вдруг ко мне откуда ни возьмись подлетел незнакомый мальчишка и попытался вырвать машину прямо у меня из рук.

– Это моя машина! – закричал он.

От негодования я тут же дал ему сдачи, нанося стремительный удар в область груди. Удар по всей видимости оказался настолько сильным, что мой противник тут же отлетел в сторону, ударяясь головой о тумбочку, отчего кровь мгновенно заструилась по его лбу. От боли мальчишка завопил да так, что в комнате тотчас нарисовалось сразу несколько воспитателей, включая мою мать, которая тотчас смекнула кто здесь виновник «торжества».