Колхозное строительство 3

– Марк Янович, давай звони Тишкову! Ругаться буду!

Шабуров был зол до предела. Просто до точки закипания.

– Марк Янович, давай звони Тишкову! Ругаться буду!

– Вениамин Иванович, вы успокойтесь, вон водички хлебните. А может водочки? Есть у меня. Вам сейчас и не помешает, а то инфаркт, какой заработаете.

– Водочки? Нет, сначала набери мне министра этого. Заманил, гор наобещал, навозных. И где тот навоз? – Шабуров снял очки и сунул их в нагрудный карман потрёпанного пиджака с засаленными рукавами.

Рабочий костюм? Кандидат наук и один из самых известных селекционеров страны в будущем? Да, нет. Единственный костюм. Фанатик и бессребреник. Уезжая, Пётр Миронович строго наказал Макаревичу, присматривать за ним и помогать в меру способностей. Вот, видать недосмотрел. Плохо. Так, попробуй, за всем уследи. Одних пчеловодов уже без малого семь десятков. А ведь с трёх начиналось несколько месяцев назад. А если считать не пчеловодами, а пчёлами? Ну, ладно ульями. Почти три тысячи. А в следующем году в июне начнётся роение и их станет ещё больше. И ларчик просто открывается. Приезжайте – построим дом и дадим защиту от дураков. И всё, еду и едут.

Так-то Шабуров ни коим боком к колхозу «Крылья родины» не относился. Работал в питомнике. Занимался своими ивами, привезёнными из Свердловска, а ещё получил несколько сотен пакетиков семян. Из-за кордона. Теперь пытается вырастить. Тут недавно хвалился, что и семена уже с многих цветов собрал. Хорошо, не зря перстень самого шаха Абаза отдали. Жалко до сих пор. При запасе времени и должной проработке вопроса цену могли и вдвое поднять.

– Вениамин Иванович, что случилось-то у вас? – вдруг обойдёмся без звонка министру.

– Две женщины сегодня написали заявление об уходе по собственному. Переходят в подсобное хозяйство. В картофелеводы. К героине нашей. Ольга Михайловна Чесноко́ва – Герой Социалистического Труда. Лично убедился, что за дело дали. Не женщина – трактор. Когда бы мимо её поля не проходил к питомнику, она там ползает. То одна, а то и со всей бригадой. Ведь нашла себе под стать. Ты в курсе, Марк Янович, что она тракториста чуть не избила, когда он приехал картошку окучивать. И вся бригада под колёса бросается. Потом директор подсобного хозяйства приехал. Второй наш Герой. Она на Чистякова с кулаками. И кричит: «Сами всё сделаем, не лезь к нам Константин Николаевич. Что у тебя полей мало? Пусть там пашет, а мы по-дедовски с тяпочкой».

– Не слыхал. И чем закончилось? – Макаревич улыбнулся и всё-таки сходил к сейфу, достал начатую бутылку водки и две рюмочки маленькие, – для нервов.

– Уехали «механизаторы», а Ольга Михайловна со своими татарками с утра до ночи три дня с поля не вылазила. Тьфу! Сбил ты меня, Марк Янович! Ей Чистяков разрешил на два человека бригаду увеличить. Так эта землеройка сразу к моим девчонкам. Из четверых двоих сманила. А у меня ведь гектар почти как у неё. У неё десять, а у меня семь. И как я семь гектар буду с двумя женщинами обихаживать. Всё звони министру! – но водочку взял и, ухнув, выпил, потом снова ухнул, – Звони.

– Ты думаешь, Вениамин Иванович, что Тишков тебе людей из Москвы пришлёт? – Макаревич выпил без уханий и прочих соплей, лишь чуть сморщившись. Тёплая. Но и в груди сразу потеплело.

– А где взять? Объявление в газету два раза давал и на всех стендах в городе расклеил. Не идёт народ. Хватает и полегче работы в Краснотурьинске.

– Нда. Ладно. Наберу.

Тишков выслушал жалобу селекционера. Макаревич подслушивал, взяв трубку параллельного телефона.

– Марк Янович, ты на проводе? – он что, видит через две тысячи километров?

– Слушаю, Пётр Миронович.

– Я сегодня позвоню во Францию, договорюсь с Биком о покупке ещё двух автобусов. А ты пока один выдели Шабурову. И скатайтесь вместе в Карпинск и Волчанск. Там объявление в газету дайте и на стендах расклейте. Можно ведь утром посылать в Карпинск автобус, а вечером туда людей увозить. Думаю, у них с кадрами попроще. Такого масштабного строительства не ведётся. Я ещё Романову позвоню. Может и он к вам подключится. Городу ведь не только две работницы сельского хозяйства нужны, без сомнения и в других местах кадровый голод.

– Понял тебя, Пётр Миронович. А автобусы не хуже будут?

– Марк Янович, а ты не еврей случайно? – посмеялись.

23

Режиссёр напрасно обдумывал второй акт. Молодая актриса не согласилась и на первый.

Режиссёр театра актёрам:

– Ну, сколько можно повторять, что не «Я – драчистый изумруд», а «Ядра – чистый изумруд!»

Марсель Бик глянул на расписание сегодняшних встреч. Нет, в общество «Красного Креста» он уже точно не успеет. Проигнорировать нельзя, заклюют потом, придётся послать Элен. Пусть ей на мозги капают.

Вот с представителем компании в США Сержем Виверсом нужно переговорить обязательно. Дела за океаном идут вполне. Успех стратегии, по внедрению на рынок США, стал виден уже к середине 1967 года, когда продажи BIC в США выросли до 50 миллиона ручек в месяц. Компания покорила рынок, ещё недавно бывший враждебным.

На обед назначена встреча с представителем компании Conté. Сам Бик и не думал заниматься карандашами. Идея друга Петьи. Посмотрим, послушаем. Биг взял приготовленную секретарём справку. После англо-французской войны (1778–1783), которая являлась частью войны за независимость США, Англия прекратила поставку графита во Францию. Парламент королевства запретил вывоз графита, который очень высоко ценился. За нарушение этого запрета следовало суровое наказание, вплоть до смертной казни. Но, несмотря на это, графит не перестал поступать в страны Европы – это было делом рук контрабандистов. Только вот, это привело к быстрому повышению цены. Именно поэтому и был изобретён современный карандаш: нужда заставила.

Живописец Никола Жак Конте нашёл выход из сложившейся ситуации. Он всего-навсего догадался подмешать к дорогому графитному порошку глину и таким образом придумал новый способ изготовления рисовальных карандашей. Ему удалось достигнуть высокой прочности стержней и найти такое соотношение ингредиентов, которое положило основу современной классификации карандашей по твёрдости. Получив патент на своё изобретение в январе 1795 года, Конте основал одноименную карандашную фабрику, с которой началась история знаменитой фирмы.

Интересно. Чуть не два века компании. А вот на грани банкротства. Так и не оправилась после кризиса 1957–1958 годов. Марсель признался себе, что боязно ему влезать в это новое и совершенно не профильное производство. Да, в планах освоить производство автокарандашей. Нужен стержень. Но вот покупать всю фирму? Практически убыточную, с устаревшим оборудованием? Что ж, доверимся русскому партнёру. Пьётр пока ни разу не ошибся. Одна идея с именами звёзд на зажигалках чего стоит. А стоит это многих и многих миллионов долларов. И самое смешное, что за рекламу платят не он звёздам, а они ему. Ох, уж эти русские. На западе этот ход никому бы в голову не пришёл.

Начал Марсель с восходящей звезды французского шансона Мире́й Матьё (Mireille Mathieu). Пришёл к ней лично и уговорил за смешные десять тысяч франков нанести на розовые зажигалки её имя. И это была первая и последняя трата. Буквально на следующий день, после начала продаж новых зажигалок с ним связался продюссер Джо Дассена и предложил уже сам десять тысяч. Сошлись на пятидесяти, и не потому, что деньги были нужны, а потому, что о торге станет известно. Дассен выбрал синий цвет. Ещё через день, как говорит Пьётр, «нарьисвьялась» Далида. Изображала из себя убитую горем. Кто же не слышал эту историю. В 1966 году Далида познакомилась с итальянским автором и певцом Луиджи Тенко. В январе этого года на фестивале в Сан-Ремо певица вместе с Луиджи исполнила его песню «Прощай, любовь, прощай» (Ciao amore ciao), но песня не была одобрена публикой и не прошла в финал. В тот же вечер, узнав о результатах голосования, Луиджи застрелился в гостиничном номере.

Марсель сжалился над несчастной, взял с неё всего сорок тысяч и договор о рекламном ролике. Иоланде (настоящее имя) понравился зелёный.

Потом нарьисвьялась, нет «нарьесовалься» Але́н Дело́н. Шестьдесят тысяч и ещё один ролик. «Чёрный тюльпан» выбрал красный цвет.

Ещё через неделю нашёлся желающий на чёрный цвет. Сам Мохаммед Али зарезервировал. Та ещё личность. В апреле Али официально отказался от прохождения военной службы. Спустя всего час Спортивная комиссия штата Нью-Йорк лишила его боксёрской лицензии, а также отказалась признавать его в качестве чемпиона мира и это сделали до официального предъявления обвинения, а позднее к ней присоединилась WBA. 19 июня этого года состоялся суд, на котором рассматривалось дело Али. Юристы уверяли, что у стороны защиты нет законных оснований для того, чтобы Мохаммед не мог проходить службу. Газеты кричали, что тысячи членов «Нации ислама» приедут в Хьюстон, где проходил процесс, чтобы устроить массовую демонстрацию, но Али выступил с речью, где просил их не делать этого. 20 июля был определён состав присяжных – шесть женщин и столько же мужчин, все белые, спустя девять часов слушаний присяжные удалились для обсуждения, всего через 21 минуту они вернулись в зал и объявили вердикт – виновен.

Бик хотел отказать – неоднозначная одиозная фигура, даже не так – отказал. На следующий день боксёр удвоил сумму, а потом и ещё раз. Итог четыреста тысяч долларов США. И естественно тоже рекламный ролик.

Потом заняли и серый цвет, увековечить себя в пластмассе решил Марсе́ль Марсо́. Французский актёр-мим отделался двумя роликами и ста тысячами франков. Один ролик в гриме, второй без.

На сегодняшний день в папке заказов уже шестнадцать имён звёзд. Вот сегодня приходил продюсер Мишель Мерсье. «Анжелика» хотела не только надпись, но и профиль чудесной головки. Конечно. Как опьять говорьить Пьерт: «Льюбой каприс за вьяшьи деньгьи».

А может предложить красавице Мишель обсудить условия за ужином в кафе Le Procope? Наполеон Бонапарт оставил там в залог свою треуголку, когда у него не хватило денег расплатиться за обед. Теперь на неё можно посмотреть через стекло витрины. Уж у него-то денег хватит. Он не император. Он, по словам русского друга «Король шариковых ручек».

Отвлёк от предвкушения поедания деликатесов за одним столиком с «Анжеликой – маркизой ангелов» звонок как раз от друга «Петья». Эх, какую мечту загубил. Или нет?

– Марсель. Мне нужно чтобы ты снял фильм, – после приветствия выдал «друк».

– Ало. Ти перьепьюталь всих. Я – Марсель. Щёлк, щёлк, – изобразил Бик рекламу своих зажигалок.

– Нет. Я попал по адресу. Ты – снимай. Моя – показывай.

– Петья, ти добралься до последний бутьилка арманьяк? – предположил барон.

– Хорошо, Марсель пойдём длинным путём.

– Давай, подъём, – согласил Марсель.

– Подъём. Ты находишь хорошего режиссёра. Это можно?

– Льеххо.

– Ты находишь самую красивую французскую актрису. Это тоже можно.

– О! Уже ньяшёл. Мишель Мерсье подьедет, – вот и повод образовался для более плотного общения с «Анжеликой».

– Анжелика? Лучше и не придумаешь. Я двумя руками за. Теперь осталось найти сценариста.

– Тьи письятель.

– Нет. Нужен португалец, – уточнила бежевая трубка телефон.

– Таракан?

– Что таракан? В голове?

– В головье? Почём в головье? Португалец (portugal) – у испаньцев названье и португальцев, и тараканов.

– Да, тогда нужен таракан.

– Найдьём. А что за фьильм?

– Смотри, рассказываю сюжет. Анжелика приезжает на съёмки фильма в Лиссабон. Там её уговаривают совершить экскурсию вместе с группой других французов по достопримечательностям Лиссабона. Её узнают на улице и пристают с просьбой дать автограф. Пока всё понятно?

– Поньятно. А гид? И другой экскурсант?

– Вот, молодец, Марсель. Вся группа уходит и не замечает, что Мишель отстала. Она раздала автографы и попыталась догнать группу, но пошла не туда и очутилась в трущобах. Понятно?

– Трусьёбах. Что это?

– Бедные бандитские районы. Помойки, наркотики, Писают прямо на улице, подростковые банды. Так понятно?

– Чьё не поньятно, как район Сен Дени и кварьтал Гаре ду Норд в Парижь.

– Наверно. Не был. Надо бы к тебе в гости съездить.

– Приехать?

– Нет, потом, попозже.

– Карош, так чьё с Мишель? – напомнил Бик.

– Она бегает по этим трущобам и боится, за ней даже погналась банда подростков. Потом она забегает в тупик и там трое бандитов, они снимают с неё украшение и даже успевают сорвать юбку, но тут прибегает эта подростковая банда и начинается драка из-за Мишель. Стрельба, поножовщина. Понятно?

– Ужасно. Бедьяна Мишель.

– Это же кино, – успокоил Тишков друга.

– Дья, забьил, ты карош писатьель.

– Дальше, она сбегает и опять носится среди этих помоек в одних трусах. Находит обрывок грязной тряпки и заворачивается в него. Опять бегает. Долго бегает. Кругом одни помойки. Огромные крысы. Проститутки стоят. Рожи бандитские. Все дома исписаны. Всё завалено мусором. В нём шарятся старики нищие, дети. И вдруг видит полицейского. Бросается к нему и обнимает, просит помочь. Но полицейский срывает с неё тряпку и начинает расстёгивать ремень и штаны. Она снова убегает и вдруг видит вдали, в конце улицы море и их экскурсию. И она бежит к ним в замедленной съёмке. Всё конец. На экране горят огнём буквы Лиссабон – город контрастов. Карош?

– Бедьяна Мишель. Карош. Я надьют сценарист. Уговарьют Мишель. Я оплатить. Сам буду играть один бандит. Кто хотель полицейский?

– Бельмондо?

– Тrès bien. Отльично. Уже ушёль договьяриваться продьюсер Мишель Мерсье. Пока.

24

Не так страшен Ницше, как тот, кто его прочитал.

Не так страшен звук, как его запах!

Утро теперь начиналось одинаково. В восемь ноль-ноль раздавался стук в дверь, и Тамара Филипповна запускала в кабинет курьера из министерства Иностранных Дел. Хотя, кто сказал, что это был курьер. Солидный дядечка в недешёвом импортном костюме и в очках с золотой оправой. Галстук ещё броский. Широченный. Стиляга, тудыт его.

Дядечка здоровался, с наклоном головы и протягивал Петру листок, на котором товарищу министру нужно было обязательно расписаться в получении пакета. Солидно всё. Потом дядечка расстёгивал чёрный дорогой кожаный портфель и вынимал конверт с сургучными печатями. И не жалко?

Прощался опять с кивком головы и… проваливал. При этом Филипповна всё это время стояла в дверях. Дверной проём был не маленький. Но и вратарь женщина солидная. По этой причине золотым очкам приходилось протискиваться. Упираясь носом в бюст, ну не Сабонисом был дядечка. Замечательная сцена, кто понимает. И всем троим нравилась.

Петру нравилось смотреть за мучениями золотых очков. Филипповне нравилось чувствовать себя глыбой. Дядечке нравилось мучиться, протискиваясь между бюстами. Хорошо начинался день.

Обычно не подводили и конверты. В них были газеты. Когда больше, когда меньше, когда только американские, когда и пару подпевал имелось. В большинстве своём они ругали «Крылья Родины». Как Пётр узнавал? В газете красным карандашом была обведена нужная статья, и был приложен машинописный перевод. И зачем учить английский? А как тогда переводчики будут зарплату зарабатывать. У них ведь дети. У них жёны, которые хотят шубу. (Ну, загнул! Пальто с воротником из чернобурки). Да ещё у кого из продвинутых или озабоченных – любовницы. И им брюлики. (Опять анахронизм. Колечко с янтарём.) А тут все знают язык вероятного противника. Хана любовницам. А нефигь.

Красная обводка натолкнула Петра на мысль о фломастере. Вот нет под рукой википедии. Кто и когда эту полезную штуковину изобрёл? Но из стакашка с карандашами и ручками они точно не торчали. Поговорить нужно с бароном, отметил себе в блокнот Штелле.

Статьи были ругательные в основном. И если их читать будет неподготовленный человек, то по возращению на родную землю всех артистов, по его мнению, должны расстрелять. И не по одному разу. Но Громыко по телефону пару раз хмыкнул и посоветовал читать между строк. И это он попаданцу. А то не ясно. Инноагенты. Коми. Сманивают их порядочную американскую молодёжь. Куда ведут? За собой? В коммунизм с медведями на улицах городов. Ату их.

Так и выходило, нанятые, или на самом деле люто ненавидящие русских, зрители начинали свистеть и улюлюкать. В заключение концертов они пытались забросать девочек и мальчиков (Богатикова и Сирозеева) помидорами. Несколько штук даже и долетало. Но… Настоящие любители рока и хорошей музыки объясняли заблудшим овцам их неправоту. Отдирали доски от скамеек и объясняли. За «правильных» вступалась полиция. Доставалось и им. Потом громили пару магазинов и дружно шли к офису шерифа или его аналогу и требовали выдать им товарищей по борьбе за хорошие песни.

Прошло уже тридцать концертов. Приближались Чикаго, Филадельфия и Нью Йорк. Потом Анаполис и Вашингтон. Огромные города. Быстрее бы всё это кончилось. Маше удалось дозвониться три раза. Устали все говорит, но держимся. Знаем – «Надо». Помогают посольские. Кормят, обстирывают. Охраняют. Треть посольства вокруг вьётся. Ох и заварил ты кашу Пётр Миронович. Бросил детей под каток шоу бизнеса.

Ничего, если выживут – крепче будут. Кто сказал про то, что нас не убивает и делает сильнее? Господин Ницше? Точно! Он же ещё один афоризм придумал: «Большинство людей слишком глупы, чтобы быть корыстными». Целых два придумал? Силён немец.

А что вот сейчас замечательная мысль пришла. Пётр точно знал, что памятник этому товарищу расположен в Гамбурге. Был на экскурсии. Видел. Сидит себе казак усатый, а на него проститутка открыв рот смотрит. Красота!!! Ладно, бог с ней, с дивчиной. А вот Хамбург. Промышленный город, нужно подружиться. Нужно заказать у них копию памятника великого земляка для Краснотурьинска. Немецкий город. А там и землячества подтянутся. Ай, да Штелле, ай, да… Айда-айда.

25

– В СССР свобода слова: любой может рассказать о чиновнике всю правду, и ему за это ничего не будет.

– А тому, кто рассказал?

Изгнанный из рая чиновник становится народом. А народ из ада ещё никто не выгонял.

– Вы, Пётр Миронович, с перепою видно, – вежливо поинтересовался Громыко.

– Нет, я конечно не конченный трезвенник, но сейчас в здравом уме и трезвом рассудке, – Штелле пожал плечами. Сидели в кабинете у Громыко втроём. Была ещё и Екатерина Великая.

И кабинет был величественным. По сравнению с аскетизмом у Петра, так просто номер люкс. Дебильные деревянные панели из карельской берёзы. Шторы на окнах в разных рюшечках. Книжные полки вдоль стен. Он тут книжки читает? Может потому и проиграли холодную войну?

– Андрей Андреевич, вы рьяный противник Ницше, он вам что-то сделал? Или вы не любите немцев вообще? В докладной написано, что в Краснотурьинске живёт более двадцати тысяч немцев. До войны в стране была немецкая республика со столицей в городе Энгельс. Теперь все два с лишним миллиона немцев, что живут в нашей стране вам враги? Их, между прочим, больше в СССР, чем латышей, эстонцев и литовцев вместе взятых, – и брови свести, жаль, очков нет, ещё бы ими сверкнуть.

– Причём здесь немцы? На Западе ведь сразу шум во всех газетах поднимут. Так и вижу заголовки. «Нищие победители просят помощи у богатых побеждённых», – однако, «мистер нет» вот умудряется очками сверкать. Огромные в дурацкой роговой оправе. Сова эдакая. Или филин?

– А кто говорил о помощи и нищете. У меня на счету во Внешторгбанке лежит миллион долларов от продажи моей книги во Франции. И валюта на этот счёт продолжает стекаться. Вы посмотрите на эти газеты под другим углом. «Россия протягивает Германии руку дружбы. Что ответит лидер большой коалиции Курт Георг Кизингер? Мяч на стороне канцлера»! Я эти статьи проплачу.

– Нда, всё время забываю, что вы инопланетянин. А ваше мнение Екатерина Алексеевна? – Громыко подачу отбил.

Фурцева вынула из прострации взгляд и упёрлась им Петру в переносицу. Сейчас выстрелит.

– Я, Андрей Андреевич, сто раз замечала, что товарищ Тишков не ошибается. Обидно бывает. Видишь, что он чушь мелет. А потом – бах. Злость берёт. Из-за этого всё время хочется на него орать и делать вопреки. А потом снова – БАХ. Сволочь он. И на самом деле инопланетянин. Свалился на наши головы. Пётр Миронович, а менее одиозной фигуры чем Ницше в Германии нет? – и улыбается как анаконда.

– Екатерина Алексеевна, да вы гений. Если память не изменяет, то во Франкфурте родился Гёте и там ему стоит очень красивый памятник. В какой-то книге видел. Нужно и в Гамбурге памятник заказать и во Франкфурте.

– Сволочь! Я же говорила! Андрей Андреевич! Я ведь им руководить должна. Как это делать? – и гогочет. Задорно, эдак, по-крестьянски, высоко задирая подбородок.

– Не до смеха, – министра иностранных дел не проняло, – Ладно, допустим. Оплатите вы эти два памятника. И проплатите газеты. Найдутся, конечно, и те, кто шельмовать начнут. Ну, да переживём. А вот с землячествами я категорически против. Принимать помощь от немцев недопустимо.

– Давайте отойдём от лозунгов. Вот у моей приёмной дочери отец – немец. Многодетная семья. Жена умерла давненько, что-то с почками. А у отца туберкулёз. Умер и трое детей осталось. Машу я забрал. А у обоих её братьев туберкулёз. Не тащить же мне их к себе к маленьким детям. Их отдали в детский дом. Я их забрал и поместил в наш Краснотурьинский диспансер. Один, похоже, выздоровеет. А у второго сильно запущена болезнь. Врачи с большим сомнением «долгую и счастливую жизнь» ему прогнозируют. А теперь представьте, что землячества построят в Краснотурьинске современный противотуберкулёзный цент и будут снабжать медикаментами. Наши советские граждане будут не умирать, а выздоравливать и приносить пользу своей стране. Как вам такая мотивация?

– Вы же там уже строите санаторий, мне говорили.

– Не услышали вы меня, Андрей Андреевич. Я совсем про другое говорил.

– Мой ответ – нет. Помощь от немцев неприемлема.

Вот и поговорили. Пусть свои люди умирают. Зато ни в одной газетёнке на Западе не появится статейка о том, что ФРГ помогает СССР. Политика! СССуки. Разваливать страну надо. Или этих валить.

26

Мне кажется, что госнаркоконтроль уделяет мало внимания людям, которые придумывают узоры для ковров.

Жена – мужу: – Вова! Купи мне ковёр! – Пока летай на метле!

– Марк Янович, привет! Как поживаешь? – Пётр проконсультировался у знающих товарищей по одному запущенному делу. Те хмыкнули, сказали, что у кого другого бы могло и плохо закончиться, а ему можно и попробовать. Ещё подумал и плюнул на страх. Позвонил.

– Да вашими молитвами, товарищ министр. Жив, здоров, пополнения семейства ожидаю, – похвасталась чёрная трубка.

– О, как! Поздравляю. Правда, ты мне сейчас карты слегка перемешал. А что у Петра? Он уже приехать должен, а всё нет. Ни звонка, ни письма.

– Дак и у него то же счастье. В смысле то же самое. Жена на пятом месяце. Он как с соревнований приехал, в больницу загремел. Оказалось на двух рёбрах трещины. Не лёгкий видно это хлеб – классическим борцом подрабатывать.

– Не знал, а что он молчит. Забрал бы в Москву в хорошую больницу.

– Ну, и у нас не плохая. Завтра выписывают. Да, Пётр Миронович, ты про два автобуса-то не забыл? – вот, ведь, сущность вылезет.

– Не забыл Марк Янович. Будут автобусы и персонально для председателя колхоза ещё один маленький. Типа рафика нашего. Тоже «Мерседес».

– Нет, есть бог на небе, и зовут его Пётр. Или он только ключник? От погребов райских! – лесть, а приятно.

– Марк Янович, я хотел вам головной боли подкинуть. Не против?

– А навар с той боли будет? – смеётся, гад.

– Честное слово, будет. – Ну, кому-то точно.

– Тогда не томите. Готов выслушать приговор.

– Товарищ Макаревич, есть предложение забрать ковровое производство в колхоз «Крылья Родины». Станки в бывшем бомбоубежище как бы и ничьи, сами ведь делали. Я закажу на завод. Ещё пять сделают. Бомбоубежищ в городе хватает. Займём ещё одно. Все женщины пишут заявление об уходе, а потом к вам на приём. А вы подумайте и о строительстве нормального здания. Нечего по подвалам здоровье гробить. И ещё, вы поспрошайте всех узбечек, и вашу тоже, может там, в Ташкенте, ещё кого переманить можно. Пару дивчуль. Гарем себе организуете.

– Забавное предложение. Понимаю, что времени у меня на размышление – пока спичка горит. Ну, вот, догорела. Задаю ряд вопросов. Нитки? Стрижка? Реализация, не в смысле, где взять покупателей, а в смысле ОБХСС? – Ага. А мы знаем ответы. Подготовились.

– По порядку. Нитки будет сначала присылать заграница. С французским бароном я договорился. Он купит, вам продаст. Потом нужно поискать и у нас в стране. Проблема с окрашиванием. Может, придётся и красильню организовывать. Будем краски покупать опять у буржуя. Со стрижкой проще, тот же Серов и подстрижёт за денежку малую. Вы предприятие, они – предприятие, заключаете договор и всё. Ну, а если будут дёргаться, то найдём на них управу. Не на Марсе живут. Подскажем, откуда ветер дует. По реализации ещё проще. Вы – предприятие! Мёд же будете продавать? Ответил?