Испытания жизни

Хватов не спеша опустился на плохо окрашенную скамейку, примыкающую к стене, ограничивающую соседний парк от двора мрачного, казенного заведения, именуемого городским отделом милиции. Сюда приходили курить на воздухе сотрудники отдела, обдумывая и планируя розыскные мероприятия. Другие сидели и отдыхали, бездумно поглядывая по сторонам и не останавливая взгляд на чем-либо определенном. Мысли о работе временно улетали полностью, далеко-далеко. Голова обычно, освобождалась от различного ненужного мысленного мусора, и нервное постоянное напряжение сменялось привычным рабочим тонусом. Хватов с рассеянным видом скользил, как бы невидящим взглядом, по белой, оштукатуренной стене с темными, неровными разводами. Затем взор устремился на мощные кроны старых лип и развесистых кленов, разноцветные листья которых зависали в прозрачном, сентябрьском воздухе и медленно покружив, плавно падали к ногам Хватова. Нервная внутренняя дрожь, раньше охватившая Эдуарда от всех неприятных для него известий, незаметными, небольшими, но ощутимыми для него некими полосами, стала, как бы угасать и исчезать, словно ее и не было. В освободившейся, опустошенной от всех ненужных мыслей голове Хватова вызревали четкие потоки, складывающихся в уме комбинаций его дальнейших действий.

Булыжная мостовая, выложенная старым, ущербленным от времени камнем, заканчивалась возле двухэтажного домика из потускневшего с прозеленью красного кирпича, с старинными оконными проемами в виде арочных полусводов. По переднему краю, почтенного здания, красовались остатки, когда-то ранее установленной пышной лепнины в виде цветочных розеток и виноградных листьев. Здание явно носило на себе следы былой роскоши, от которой, в послереволюционные годы мало что осталось. На втором этаже заведения располагалась сапожная артель «Большевик». Хватов, в сопровождении сотрудника милиции поднялся по высокой, скрипучей лестнице с облупленными лакированными перилами в эту сапожную мастерскую, где ныне, в качестве мастера по ремонту обуви, трудился бывший настоятель Никольского храма отец Фотий. Нынешняя власть обязывала каждого трудоспособного, заниматься общественно-полезным трудом. Она неукоснительно подвергала различным гонениям и притеснениям, всех «чуждых пролетарской власти», которые старались избегать любой работы. К настоящему, производительному труду власти относили прежде всех тех, кто что-то производил нечто материальное, вещественное, то есть предметы, какие можно было посмотреть, пощупать и потрогать руками и, наконец, можно было, в конце концов, и понюхать для пущей достоверности. Трудом не считались духовные иллюзорные представления в виде духовных служб, молитв и таинств и, поэтому, нынешняя власть, если и полностью не запрещала подобные действия православной церкви, установленные ее канонами, но и не поддерживала и не помогала в содержании храмов и монастырей.

Фотий Игнатьевич Хребтов, некогда, лет двадцать тому назад служил настоятелем Никольского сельского храма и нес в нем послушание до тех пор, пока храм и принадлежащие ему здания большевики не закрыли и не превратили в хозяйственные и продовольственные склады, которые месяц тому назад осматривал Хватов. Хребтов был вынужден переехать в районный город Колково. В нем проживала его племянница Анастасия, незамужняя девушка лет двадцати. Анастасия стала владелицей собственной квартиры после смерти матери, умершей три года тому назад после тяжелого заболевания. Так как в городе, по решению городских властей, были закрыты все имеющиеся храмы, отец Фотий был вынужден оставить регулярное духовное служение и на жизнь зарабатывал сапожным мастерством. Раньше его покойный батюшка, держал собственную сапожную мастерскую. Пытливый и способный мальчик, до поступления в духовную семинарию, успешно мог в свои шестнадцать лет сшить добротные мужские сапоги и сделать полный ремонт всех видов обуви. Сейчас, приобретенное им ранее умение, Фотий в полной мере использовал в повседневной жизни, зарабатывая сапожным мастерством на хлеб и на все остальное. Иногда, его приглашали для отпевания умерших и для крещения малышей местные жители, преимущественно женщины. Обряды, как правило, проводились тайно и без особой, лишней огласки для окружающих. Отец Фотий, никому не отказывал в проведение таинств. О действиях священника знала и местная власть, но все же смотрела на подпольные службы сквозь пальцы. Полностью все православные таинства в стране не были запрещены, хотя и проводилась жесткая, атеистическая пропаганда и ограничения для действующих служителей культа. Сейчас бывший настоятель рассматривался как обычный квалифицированный рабочий, укладывающийся в рамки действующего строя. Когда Хватов подошел к мастеру, Фотий кривым сапожным ножом из куска толстой свиной кожи выкраивал заготовку для подошвы сапога, нуждающегося в основательном ремонте. Работа требовала немалых физических усилий и, поэтому, у мастера вздулись и посинели вены рук от чрезмерного усилия и на широком лбу выступили мелкие капельки пота. В воздухе мастерской носились и витали разнообразные запахи, которые смешивались и соединялись друг с другом, образуя самые причудливые ароматы, начиная от запаха свежей сыромятной кожи и кончая резкими запахами ацетона и сапожного крема. Двое других мастеровых, склонившись над изделиями, пытались сочинить или, по крайней мере, сшить что-либо подобающее из разнообразной, требующей срочного ремонта, обувки. Отремонтированные вещи разместились на больших стеллажах, занимающих значительную часть помещения.

– Гражданин Хребтов, я следователь Хватов. Вам надо пройти со мной для дачи показаний по одному делу, которое я сейчас веду.

Ничуть не удивившись такому повороту вещей, Фотий не спеша отложил в сторону вырезанную заготовку подошвы и спокойно, произнес:

– Я к вашим услугам гражданин следователь. Если вам от меня надо каких-либо объяснений, – всегда готов их вам дать. На все – воля Божья.

Он тщательно перекрестился и внимательно посмотрел на Хватова.

– Может, мы на месте поговорим, гражданин следователь? У меня и у моих товарищей много работы накопилось! Отлично знаете, что на дворе глубокая осень. Известно, что крепкая и надежная обувь сейчас всем требуется.

– У меня тоже работы, больше чем следует, гражданин Хребтов. Так, что Хребтов пошли со мной, иначе мне придется применять силу.

Окинув цепким, профессиональным взглядом рабочий верстак мастера, Эдуард заметил, что один из башмаков, принесенный, для срочной починки, завернут в старую, истрепанную газету. Торопливо развернув подозрительный сверток, он прочитал истертый тусклый заголовок газеты Сталинской правды с испачканным гуталином портретом вождя.

«Газету и башмак мне надо обязательно прихватить с собою. Пусть прокурор знает, как враг обращается с нашими вождями. Улики, как я полагаю, обязательно мне пригодятся». Заодно, выждав подходящий момент, когда Фотий переодевался в повседневную одежду, незаметным для посторонних глаз движением, Эдуард смахнул себе в сумку сапожный нож мастера и куски кожи, в изобилии лежащих на верстаке. Немалый, следовательский опыт давал ему знать, что все вещи могут пригодиться в дальнейшем, при фабрикации дела о так называемых «врагах народа». Вернувшись поздно домой, Анастасия Невзорова, или, попросту, Настенька, как звали ее знакомые и соседи, в своей квартире застала полный разгром. Старые шкафы распахнуты настежь. Повседневная одежда, небрежно вытащенная, раскинута или скомканными грудками лежала, где придется. Все содержимое ящиков было разбросано по уютной двухкомнатной квартире. Часть тарелок и чашек на кухне были разбиты и их осколки усеяли всю поверхность пола. «Батюшки, святы! Что здесь произошло? И где мой дядя? Он должен быть уже дома. Работу он обычно заканчивает после полудня».

Она прислонилось спиной к стене, опустилась на пол и заплакала. «Что же мне делать? Надо идти и сообщить в милицию. Может они, что знают?» В открытую дверь заглянула соседка, тетка Наталья, проживающая рядом, в соседней квартире.

– Ишь, ведь ироды! Что здесь натворили.

Не здороваясь, с порога закричала она Насте, всхлипывающей сквозь слезы, ручейками, стекающими по молодым, крепким щекам.

– Настюша! Слезами горю не поможешь. Приходили сюда сегодня милицейские, все перевернули окаянные, искали что-то у Фотия плохое. А что же может находиться плохого у нашего батюшки? Да, и сказывали они, что арестовали они Фотия за эту самую…антиправительственную деятельность. А наш батюшка такой ласковый, со всеми приветливый. Ну, какой же он враг и вредитель для народа. Так, что девонька, вот такие тут дела у нас творились, пока ты на своей работе за больными ухаживала. А, мне теперь впору, самой за тобою ходить. Погляди, какая ты теперь сидишь, вся скукожилась, да и плачешь. Сейчас же пойдем ко мне домой. Там я тебя чайком попою, да и отдохнешь маленько. А потом мы с тобою наведем здесь порядок. Ну, а завтра с утра, мы с тобою что-нибудь и придумаем: как вызволить из участка нашего Фотия.

Настя не слушала бесконечный поток словесных высказываний словоохотливой соседки, которая, без всякого сомнения, желала ей только добра. Сейчас, у нее в голове прочно засело одно: почему пострадала именно наша семья? Почему не с соседями, не с кем-либо другими, а именно с нашей семьей? Она вспомнила слова дяди, который часто говорил: «На все воля Божия. Все что с нами случается в жизни: и хорошее и плохое идет на пользу нашей бессмертной душе, и часто, все, что нам кажется плохим в нашей жизни для нас, в последующем, вовсе окажется своевременным и необходимым для нашего дальнейшего развития». Вскоре Настя успокоилась.

Отдохнув, они с соседкой быстренько навели порядок в разорённой квартире, и Настя через короткое время спала крепким сном, хотя совсем недавно ей казалось, что ночью она вовсе не заснет, и будет терзаться душевными сомнениями. На допросе у Хватова, отец Фотий не говорил и спокойно смотрел на следователя, иногда, правой рукой проводя по окладистой бороде, словно подобным жестом он успокаивался. Священник отрицал всякую причастность к слесарю Воробьеву, связь с которым старался найти Хватов. Фотий заявлял, что не имеет чести знать данного гражданина и, тем более, вести с ним какие-либо беседы о политике и руководителях страны. Когда же Хватов сказал, что отсутствие знакомства для него не суть важно и у него на руках имеется письменное заявление от Воробьева, в котором последний утверждал, что священник склонял его к антиправительственной пропаганде, Фотий улыбнулся на его высказывания.

– Воля ваша, гражданин следователь. Вы нам, простым гражданам, можете приписать все, что вам угодно, если будет выгодно вам и вашему начальству. Можете объявить меня китайским шпионом, когда сочтете необходимым. Ответственно вам заявляю: я лояльно отношусь к нашей власти, и ни в каких антиправительственных организациях не состоял и не намерен делать подобного. Вы должны понимать, что я имею духовный сан и превосходно знаю как вести перед властями. Любая власть – это власть от нашего Господа. И, по христианским убеждениям выступать против нашей власти я не могу. Вам понятно положение вещей: гражданин или господин следователь?

– Хорошо вы сочиняете ваши поповские штучки, гражданин Хребтов. Но, я нисколько не верю подобным россказням, будто вы чисты перед законом и страной, словно пушистый агнец. Перейдем к следующему эпизоду. Что вы можете рассказать о сокровищах, которые вы спрятали от государства в бывшем Никольском храме, где ранее были настоятелем? Думаете, что нашим органам про сокровища ничего не известно? Ошибаетесь Хребтов. Мы достоверно знаем о кладе из самых разнообразных источников. Вы спрашиваете меня: какие источники? Не скажу, и знать вам не надо. А, что вы сами скажете по этому поводу? При тесном сотрудничестве с органами и, тем более, если укажете нам точное местонахождение барского клада, я обещаю вам содействие в незамедлительном освобождении и прекращение всех следственных действий в отношении не только вас, но и всех членов вашей семьи. Вам понятно, Хребтов?

Эдуард откинулся назад, на спинку старого кожаного кресла и глубоко затянувшись сигаретой, пустил перед собой, чуть ли не в лицо, сидящему перед ним отцу Фотию, сплошную, синеватую струю табачного дыма. Он выжидательно и внимательно смотрел на лицо вражеского служителя культа, как он называл священника за глаза, и приготовился опытным, наметанным глазом замечать малейшие изменения, могущие возникнуть в лице Фотия при упоминании о спрятанном кладе. Но, подследственный и глазом не повел. Он нахмурил лоб, отчего лицо его приняло более серьёзное и строгое выражение, чем оно было раньше.

– Ни о каком кладе я ничего не знаю, гражданин следователь. Скорее всего, это слухи, которые витали среди обывателей в моем бывшем приходе, о якобы зарытом там кладе старого барина Истоминского. Думаю, что и вы повелись на вымыслы, гражданин следователь. Решительно заявляю вам, что слухи о сокровищах, – плоды людей с богатой фантазией, не имеющие под собою никакой реальной основы. В любом случае и положении вещей, я бы ничего не сообщил вам о кладе, так как вы человек не православный и не государственный служащий, а сборщик дани или налогов, радеющий о собственной выгоде.

Лицо Хватова побагровело от нахлынувшего на него приступа ярости. Он не владел собою. Следователь с размаху ударил отца Фотия по лицу, с такой силой, что тот упал на пол, ударившись о пол головой. Вызвав конвойного, он приказал не спускать с него глаз.

– Все что он скажет, запоминайте. Задержанный для нас опасен, и от него можно ожидать всего.

Глава 4

Полковник пришел в ярость, узнав, что Хватов избил подозреваемого и долго и пристально смотрел на стоящего перед ним на вытяжке следователя.

– Ты, что опять учудил? Надо так постараться? Поп заработал у тебя хорошее сотрясение мозга. А, хочешь, я тебе сейчас его сделаю? Он потряс увесистым кулаком перед лицом Хватова. – Пять суток домашнего ареста и…смотри у меня. Никуда больше ни шагу. Затаись как мышь в своей норе, как будто тебя вовсе и не было. Дела незаконченные, возьми домой и работай, работай над ними. Через неделю мне доложишь о выполнении. Понял капитан! А дело Хребтова немедленно передай Ульянову. Я отстраняю тебя от дальнейшего расследования. Понял, скотина! Кругом шагом, марш!

Соколов рассвирепел не на шутку. Ему надо было избегать любых осложнений и недоразумений по службе. Буквально, в ближайшие дни мог состояться долгожданный перевод в столицу. И, поэтому, незначительная ошибка в работе его отдела могла стоить ему дальнейшей карьеры. Завистники и его недоброжелатели, как он считал, зорко наблюдали за каждым шагом полковника и только ждут-недождуться, когда он сделает ошибку. Несомненно, что они постараются воспользоваться промахами Соколова. В этом полковник больше нисколько не сомневался. Во время следственных мероприятий, проходящих при участии следователя Ульянова, отец Фотий вел спокойно и доброжелательно. Он не кричал на следователя, ни бранился вслух и не рвал одежду, как иногда делали многие подследственные от беспомощности и бессилия на изощренных допросах. Фотий спокойно и кратко отвечал на задаваемые вопросы и, чем больше продолжалось общение Ульянова со священником, следователь с каждым допросом убеждался в его невиновности и склонялся к выводу, что Хватов, на скорую руку, сфабриковал наспех сырое дело с неизвестными целями. Появились серьезные основания заканчивать и отпускать священника. Против него не было никаких прямых улик и доказательств о его связях, с раннее арестованным ремесленником, подозреваемым в антисоветской деятельности. Доложив соображения о невиновности священника, Ульянов, сейчас, стоял перед полковником и докладывал о ходе следствия. Соколов небрежно развалясь в любимом кресле, лениво перебирал страницы затянувшегося уголовного дела.

– Ты говоришь, что нет никаких доказательств антиправительственной деятельности попа? А может ты плохо искал, капитан? Наш Хватов утверждал, что правительственные газеты с портретами вождя, поп использовал совсем не по назначению. Не с целью изучения трудов членов Центрального Комитета, а для глумления над ними. А, ты хорошо должен знать, капитан, что все подобные глумления значат для лиц, находящихся вверху. Соколов, протянутой рукой, привстав, показал на знакомый всем портрет, висящий в кабинете. – Вожди предупреждают нас всегда быть бдительными и внимательными. Враг не дремлет и не спит. Он только и думает, как ослабить нашу страну и выставить ее в неприглядном свете перед гидрой мирового капитализма.

«Слишком разошелся полковник сегодня. Не забыл упомянуть и любимую гидру и мне сейчас придется туго. Держись покрепче Ульянов. Что, что? Наш полковник умеет ввертывать в словесные обороты высокопарные слова».

– Да ты улыбаешься Ульянов? Нашел чему радоваться. Пока иди и продолжай работать дальше над поповским делом. Много надо в деле изучить и допросить все окружение Фотия и Воробьева.

Соколов бросил папку на стол и не глядя на Ульянова принялся прикуривать новую сигарету от прежней, совсем не докуренную до конца, давая понять следователю, что он принял окончательное и бесповоротное решение. Ульянов повторно решил допросить Анастасию о жизни и о работе ее дяди Хребтова. Девушка после его ареста, на следующий день, с утра отправилась в районный отдел милиции, где она и познакомилась с Хватовым. Следователь более двух часов допрашивал молодую девушку о взглядах ее дяди на нынешнюю политику и о его отношениях к нынешней власти. Ему не удалось узнать ничего нового от молодой племянницы, но, по большому счету, отсутствие сведений Хватова мало заботило. Необходимые для следователя улики, он всегда мог искусно заготовить и сделать их убедительными для вынесения судебного решения. Подобные вещи он проделывал не впервые, так что определенный опыт в фальсификации уголовных дел у него был большой. И, как правило, все его незаконные действия не имели осечки. Досадный, нелепый промах, совершенный по отношению к подследственному Фотию, не позволил ему закончить раскрытое дело, как он считал, и дал дополнительный шанс его сопернику и коллеге Ульянову сделать стремительный шаг по карьерной лестнице.

Перед Ульяновым сидела молоденькая, хорошенькая девушка, ровесница Марии Истоминой. Манерами поведения и разговора и, пожалуй, своей внешностью, она напоминала ее. Среднего роста, с изящными привлекательными чертами лица, с черными выразительными глазами, она с первого взгляда произвела на Александра благоприятное впечатление. Живое, подвижное лицо, часто меняющееся в своих выражениях в зависимости от чувств, которые в данный момент владели ей, решительно притягивало к ней и располагало проявить к ней подлинную симпатию и порою сочувствие, когда она рассказывала следователю о нелегкой жизни, после смерти матери.

– Сейчас, гражданин следователь, я проживаю совместно с дядей, дело которого вы сейчас расследуете. Он у нас хороший человек и я готова за него полностью поручиться, что он никогда в жизни не сделал и не сделает ничего плохого и, тем, более что он никогда не состоял в каких-либо антиправительственных группах. Он всегда с уважением относился к любой существующей власти. Может быть, нынешняя власть ему не всегда нравилась своими перегибами, но он никогда не роптал и, тем более, не отвергал ныне существующих порядков. Он честно работал, как простой рабочий, и я прошу вас, как честного, опытного следователя, освободить его. Можно считать, что его подставили какие-то завистники, раздув его дело для своей выгоды.

От нахлынувшего волнения, девушка сильнее раскраснелась. Лицо Анастасии выражало энергичный протест и решимость добиваться любой ценою восстановления справедливости против ареста Фотия. Ульянову все больше и больше нравилась Настя. Во время допроса, он не позволял себе проявлять излишнего, личного интереса к ее жестам и манере вести себя, но он был совсем молодым человеком и все сильнее проникался к ней симпатией и желанием помочь девушке.

– Хорошо, гражданка Невзорова. Возьмите пропуск, и вы можете идти домой. Думаю, что через какое-то время ваш дядя будет полностью оправдан и с него будут сняты все обвинения. Но, для закрытия дела понадобится время, так что, пожалуйста, наберитесь терпения.

Он невольно коснулся руки девушки, отдавая пропуск. Кожа была гладкая и теплая и, вдобавок, влажная от излишнего волнения, которое, сейчас, через край переполняло Анастасию. Ульянов снова подумал про себя: «все же мне надо приложить все усилия, чтобы помочь ей. Думаю, что Фотий здесь не при чем. Причиной, почему он оказался у нас, в нашем заведении, являются проделки (хотя с большой натяжкой можно назвать проделками подобные выкрутасы в отношении подследственных) Хватова. Вероятнее всего, он хочет или, по крайней мере, хотел выслужиться перед нашим начальством. Желание отличится у него давно в крови и, я неоднократно указывал ему как другу, что не надо открыто демонстрировать другим подобные качества. Хотя, с другой стороны, его, отчасти, понять можно. Недаром люди говорят, что плох тот солдат, который не стремится стать генералом. Да, мне обязательно следует помочь девушке, тем более что она мне напоминает нашу Машеньку».

Затянувшись папиросой, Ульянов ни о чем не думая, сидел и смотрел, как табачные кольца пытались подняться кверху и как они медленно таяли и рассевались в синеватом мареве, образовавшемся от непрерывного курения. В кабинет, стремительно вошел Хватов. Он, энергично поздоровавшись с другом и спросив его, о деле Фотия, вытянул из рабочего портфеля бутылку коньяка и кусок рыбного балыка, от которого пошел сытный, душистый аромат по всему кабинету, перебивая застоявшийся табачный запах. Эдуард ловко разлил содержимое в стаканы и один из них протянул Александру.

– Возьми дружище! Пора сделать перерыв. На нашей работе ничего путного не наживешь. Периодически получаешь взыскания от нашего начальства, да одни сплошные указания. Ты спрашиваешь меня, по какому поводу поставлена выпивка? Объясняю. Сегодня день рождения моей матушки – Валентины Васильевны. Дело в том, что сейчас я к ней никак не могу выбраться. Наш Соколов всех замучил ненужными приказами. Вспомни, как совсем недавно мы весело проводили время у Истоминских. И зачем я напоминаю тебе о прошедшем? Глядя на твое лицо любой в отделе скажет, что ты влюблен в Машу, да и она, тебе отвечает взаимностью. Наступают долгожданные события, и мы скоро будем гулять на твоей свадьбе. Не забудь пригласить меня и мою матушку.

Крепкий напиток ударил в голову Александра. С утра, он, кроме чашки крепкого чая, выпитого на кухне, второпях, при уходе на работу, ничего не ел и, поэтому, полностью не мог контролировать свои мысли. Заветные мысли и сокровенные желания, о которых он раньше не сказал бы никому, ни при каких обстоятельствах, сейчас, как назло просились наружу.

– Ты прав, Эдик! Мы оба любим друг друга. Я хорошо поговорил с Машенькой в последний раз, когда мы все были у Истоминских. И, ты у меня обязательно, вместе с матушкой будешь на нашей свадьбе. Через неделю Маша должна приехать ко мне для окончательного решения всех возникших вопросов, связанных с нашей свадьбой. И, ты, несомненно, будешь с нами и, поможешь нам все подготовить.

– О чем речь, Александр! Можешь, рассчитывать на меня. Я постараюсь помочь тебе достойно встретить невесту. А, сейчас, извини меня, мне надо идти. Соколов поручил мне срочно выполнить одно задание и, сегодня, к вечеру, я должен ему доложить о ходе дела.

Хватов еле сдерживал себя от злости и негодования на всех, но в первую очередь на Ульянова. «Как судьба благосклонно повернулась к нему лицом. Его ждет повышение по службе и привлекательная девушка с влиятельным отцом и его связями. А, чем я хуже Сашки? Все что требуется у меня, находится на нужных местах, а по уму и изобретательности я ничуть не уступаю ему. Хватит больше раздумывать и философствовать над чужим счастьем. Пора действовать, Эдуард!» Хватов после окончания рабочего дня отправился к старой приятельнице, являющейся дочерью старинной подруги его матери Валентины Васильевны. Воронова Галина Сергеевна, бойкая в своих манерах и привлекательная по внешности, молодая девица лет двадцати с небольшим, была давно знакома Хватову. В некую бытность, в далекой юности, он умудрился влюбиться в нее, когда она приезжала летом в бывшее барское имение, вместе с матерью отдохнуть и позагорать. Но познакомившись с нею поближе и узнав ее лучше, юношеский романтизм и мечтательность стремительно улетучились. На первый план у юной, внешне наивной и непосредственной особы, какой она виделась неопытному человеку, отчетливо выступили и проявились такие черты, как расчетливость и неуемная страсть к расточительству чужих денег и получение различного рода удовольствий. Аналогичными свойствами и качествами, заложенными в нем с ранней юности, обладал и Хватов. И, неудивительно, что сблизившаяся пара всегда превосходно понимала натуру друг друга, и они оба комфортно чувствовали при общении между собою. Оба понимали каждого с полуслова и, иногда, временами спали вместе, испытывая разного рода удовольствия. У каждого имелись собственные дела и планы, что ничуть не мешало хорошо относиться друг к другу. Эдуард выставил на круглый полированный стол, накрытый ажурной скатертью, некогда приобретенной его матерью, несколько изящных бутылок хорошего, дорогого вина и закуски, которых, естественно, было не найти в обычных казенных магазинах и столовых. Он пододвинул стул Галине, до этого сидевшей на мягком, белом диванчике.