Вторая жизнь Евы

Ирина Сухарева

Вторая жизнь Евы

Я задумала написать эту историю бережно для всех участников. Показать в ней настоящих, живых людей. Не ради красного словца и бахвальства: «Посмотрите, как умею». Нет. Хотела, чтобы прожитое перестало храниться внутри. Проявилось, стало видимым. Пора отпустить его и лететь дальше.

Часть 1

Глава 1. Детство. Торт-шишка, коньки из Москвы

Шторы в розовую крупную клетку, мягкий вечерний свет. На гобеленовой скатерти круглого стола рядом с шарлоткой поблескивали две чашки. Ева забежала к маме после работы на минуточку, но яблочный аромат не оставил шансов. И вот они уже сидят за столом и болтают обо всем.

– Первое, что помню из детства, как сижу с ногами в глубоком кресле, в руках держу решетку из холодильника. В доме на Зырянке. Дед смотрит телевизор, я в окно. Там все белым-бело. Ничем не примечательный момент. Как фотография.

– А я где была в это время? – спрашивает мама и подкладывает на тарелку еще один кусочек пирога.

– Не знаю, таким вопросом не задавалась, – смеется, пожимая плечами, Ева.

– Значит, тебе было меньше трех лет, потому что Лиза родилась уже в другой квартире.

– Да! Помню крыльцо широкое, еще фотографии с ним остались.

– А как летела с него вниз головой помнишь?

– Не-а, забыла. В два года разве запоминаешь? Потом сразу детский сад, куда остальное-то делось? – улыбается Ева.

– А как подралась в первый день в саду?

– Еще бы, я должна была ему врезать – он меня «дурой» при всех обозвал! Грибняк этот. Зато больше не лез ни разу. Здорово же я тогда ему зарядила, – гордится собой Ева. – Вот тогда я была настоящая. Потом влюбилась в одного… Красивого, но тихого, скромного, не дрался ни с кем, не спорил. Ни в садике, ни в старших классах не разговаривал, представляешь?

– В школе девочки спорили, кто дольше его любит. Но у меня-то с садика чувства! Я всегда побеждала. Чтобы ему понравиться, решила стать как он: не драться, не орать.

– Все равно не сработало, – улыбается мама.

– Да-да, он был молчуном, – соглашается мама. Она вела биологию у класса дочери и знала Олега.

– Какое счастье! Считаю, мне повезло.

Они еще долго вспоминали, смеялись. Так случалось нечасто, оттого теплее казался этот вечер.

Ева вспомнила, как писала Олегу стихи и приглашала на медленные танцы в старших классах. Под звуки Nothing else matters Металлики и Тwo candles Парка Горького волновалась от близости с ним и смущения. Ей казалось, что все замечают, как локоть неожиданно соскальзывает с его плеча. В фильмах такой нелепости не увидишь. Она ухаживала за ним до выпускного в 11 классе, вопреки всем приличиям и мукам стыда…

Как и многие, родители Евы владели приусадебным участком. В честь садовода и селекционера И.В. Мичурина томичи называли его «мичуринский». На шести сотках земли умещались все овощи с ягодами, рябина соседствовала с иргой и фруктовыми деревьями. Там же, за совершенно пряничным голубым домиком, белела теплица, а поодаль, во дворе, разместились удобства и небольшая банька. Рябина красиво наклоняла к крыльцу свои тяжелые ветви со спелыми рыжими ягодами, дети срывали их и разбрасывали по двору, как конфетти. У соседей росла желтая малина, которая казалась Еве и Лизе в сто раз вкуснее своей, красной. Внутри домика стояла печка, которая вечно коптила сажей бока кастрюлям, вдоль стены два дивана-книжки, а между ними у окна – стол. На нем-то и появился однажды, словно по волшебству, торт с шоколадным кремом.

Его украшала огромная кедровая шишка – произведение кондитерского искусства. Еву затопило чувством счастья. Она не могла даже говорить. «Лучший день рождения! Самый хороший день!» – ликовала про себя и обнимала маму, папу, бабушку, дедушку. Улыбка расплывалась все шире, до боли в щеках. Семь лет. Уже большая.

Об этом торте Ева вспомнит в кабинете психолога через 30 лет, когда в беседе с ним будет искать драгоценные моменты детства. Восхитится, сколько душевного тепла, заботы и денег вложили родители, чтобы во времена дефицита девяностых заказать такое сокровище и довезти его летом невредимым. Грунтовая дорога дачного поселка чернела коварными ямами, и проехать по ней без потерь мог не каждый. Вспомнит о катании на раме велосипеда с папой. Счастливые мгновения, забытые под ежедневными хлопотами и вселенскими обидами.

В первый класс Ева пошла в сером пальто с красным яблочком на нагрудном кармашке. С гладиолусами, которые все время распадались, перевешивая самих себя, клонились в разные стороны и портили торжество момента.

Учеба Еву не очень интересовала, поэтому в тетрадях часто гостили красные нули, единицы и двойки от Валентины Игнатьевны.

– Еще 9 лет отучиться осталось в школе, и все! – торжественно объявила девочка родителям после первого класса и так же торжественно забрала золотую медаль на выпускной линейке.

Ева с сестрой Лизой и бабой Любой смотрели по телевизору «Рабыню Изауру», когда мама и папа вернулись из Москвы. Они с другими родителями из класса сопровождали детей в поездке.

Еве привезли первые коньки. Белоснежные. Такие же, как у фигуристок по телевизору. Счастьем было оттолкнуться от одного борта дворовой хоккейной коробки, старательно разогнаться и… врезаться в противоположный борт. Скорость, адреналин, хоккеисты, путающиеся под ногами, – вот это жизнь! Ева так полюбила коньки, что даже гулять ходила в них. Каждый раз надеялась найти кусочки накатанного на дорожках льда, а потом ноги отваливались после двухкилометровых прогулок.

Из Москвы родители привезли и прозрачные чудо-стаканы с яркими «шапочками» со зверюшками и трубочками для питья. Девочки ждали, затаив дыхание, пока баба Люба доставала их из сумки. Каждый стакан лежал в пакете – не понять сразу, что в нем.

– Это желтый цыпленок! – радовалась Лиза.

– А у меня розовый поросенок! – восторгалась Ева.

Любовь. С первого взгляда. В Сибири таких днем с огнем не найти. Алый гребешок, круглый пятачок, ушки с хвостиком, глазки-бусинки.

– А-а-а-а! Мои! – кричала Лиза.

– Не-ет! Это мне привезли! – вопила Ева.

Лиза считала, что оба стакана ее. Каждая осталась при своем мнении.

Глава 2. Из счастливого детства

У Евы есть шрам на лице.

Она даже не помнит, на какой стороне он находится. Больше 10 лет вообще о нем не думала. Мама напомнила: ⠀

– Это был такой ужас! Еле нашли врачей, которые накладывали косметический шов.

– Разве он не такой?

– Его не должно быть видно, а у тебя шрам остался.

– Серьезно? Это самый прекрасный шов из всех на моем теле, – любуется Ева затейливо танцующим паром над чайными чашками.

Круглый стол, тяжелая скатерть, стулья с высокими спинками. Мамины пирожки, булочки, душистый чай и разговоры. Вечер не спешил завершаться.

Ева помнит, как качалась на тумбе швейной машины, а бабушка Люба возилась с маленькой Лизой и предупреждала:

– Не качайся, упадешь.

– Не-е, не упаду, – уверяла Ева. А сама думала: «Я большая, ловкая, умная. Ну как я упаду, если так хорошо сижу?»

Не послушала совет, разошлась, развеселилась и… не удержалась. Губу рассекла об острый угол.

– Бедная бабушка чуть с ума не сошла, – вспоминает мама. – Как она пережила это, не представляю. О чем думала?

Когда вернулись родители, ткани уже сократились, и рассечение вывернуло наружу. Говорят, выглядело страшно. Ева не помнит. Лишь пустой больничный коридор, косые лучи солнца на полу, щебет птиц в открытом окне стоят перед ее глазами так ясно, будто это случилось вчера.

– Там был белый человек, он стоял надо мной… Шил нитками. Мама, я не плакала! Уговаривала себя, что не больно. Я гордилась собой.

– Не знала, – улыбается мама. – Мы ждали в коридоре. Удивлялись тишине на операции под местным наркозом.

Птицы пели, яблони цвели. Хирург размашисто написал в карточке: «Ушибленная рана верхней губы. Ушита шелковым швом».

– Я вообще не страдала! – Ева откладывает пирожок и улыбается воспоминаниям. – Как сейчас вижу, какой высокий омлет ты доставала из духовки, а потом кормила меня с ложечки. И поила только из трубочки. Но это было чудесное время, поэтому и шрам свой люблю. Он из счастливого детства.

– А я переживала из-за этого шва, доченька. Боялась твоей реакции. Что зациклишься и решишь, что некрасивая.

Глава 3. Рыбки

Ева проснулась и поняла, что осталась одна. Неожиданно. Она заболела, родители ушли на работу, а сестру увели в садик. Почему-то испугалась. «Залезть на подоконник и кричать в форточку, пока не придут на помощь!» – озарила спасительная мысль.

– Ма-ма-а! – оглушительный крик разрезал городской шум, ударился об асфальт и смолк. Ответа не последовало. Одинаковые черные фигурки на улице скользили по мокрому асфальту, не обращая внимания на ребенка, который звал маму.

Ева напрягала глазки, стараясь разглядеть в силуэтах кого-то из своих. Бесполезно. «Пойду слушать лифт, вдруг она уже поднимается», – надежда загорелась теплым огоньком.

Лифт то равнодушно молчал, то бессердечно хлопал дверьми на другом этаже.

– Ну где же вы все? – плакала Ева. – Почему бросили меня одну? Я же боюсь.

Она всерьез распереживалась: вдруг что-то случится, взрослые не вернутся, и ей придется остаться в запертой квартире навсегда. Только когда Лиза выросла, оставаться дома вдвоем стало спокойнее.

Мама вернулась и долго обнимала, утешала пятилетнюю девочку с охрипшим голосом. Больше Еву не огорчали: отводили к соседке Людмиле, когда уходили.

У той дома находилось целое сокровище – аквариум с рыбками. Еву давно манили их блестящие бока и порывистые движения. Она долго боролась с собой, кружила вокруг, заглядывала через стекло, но… в один момент сдалась. Даже не заметила, как ловко подставила стул и сунула руку в воду…

Рыбки оказались проворными. Моллинезии, скалярии, они выскальзывали из детских пальцев. Пришлось повозиться. Вся мокрая, но довольная Ева вытащила свою первую добычу.

– Ой, ай, фу, – и бросила ее рядом с аквариумом.

Рыбка прыгала по столу в безуспешной попытке спастись. Ева смотрела и забавлялась, потом снова опустила руку в воду… В этот момент и вошла в комнату тетя Люда.

Она на миг застыла в дверях, увидев лужи на полу, вырванные с корнем водоросли, взбаламученную воду, притихшую рыбку, – и резко рванула к столу. Та уже не прыгала, лишь слегка шевелила хвостиком. Женщина опустила мученицу в воду, посмотрела на ребенка и прорычала:

– Что же ты делаешь?

– Я… я просто хотела… ее подержать, – тихо и сбивчиво пробормотала Ева.

– Чтобы больше я этого не видела, – процедила Людмила.

С тех пор у соседей детей не оставляли.

Глава 4. А вы пиехали?

Дедушка и бабушка продали дом с крыльцом на Зырянке и купили в центре города квартиру в подвале трехэтажки, предназначенной под снос. Надеялись, что скоро получат благоустроенную квартиру. Бабе Любе нестерпимо хотелось забыть про волнения о дровах и наконец-то пожить «в благах» с водопроводом.

Застряли они там на долгие годы. Печное отопление, сырость в каждом миллиметре. Верхние края окон всего на 20 сантиметров возвышались над тротуаром. Светлый лен занавесок с размашистыми маками окончательно скрывал жителей от любопытных глаз. Летом улицу заметало белым снегом тополиного пуха. Вокруг стояли такие же трехэтажные деревяшки, одинаковые и неприметные. Ева несколько раз терялась среди них, но каждый раз чудом находила дорогу обратно. Там прочитала первые слова:

– «Крас-но-е зн… зна-мя». – Давно знала, как читаются названия газет, сложенные в отдельные аккуратные стопки. Дедушка с бабушкой произносили их каждый раз, когда получали.

– «Правда» еще не пришла?

– «Известия» принесли и «Труд».

Ева сопоставила звук и буквы. Для нее открылся новый мир. На каждом номере сверху синела написанная от руки цифра 3 – номер их «квартиры».

– Ева! – Баба Люба всплеснула руками. – Ты что, читаешь?! Петя, иди сюда!

– Золотушечка наша! А прочти это еще разок… – с восторгом просил дед.

– Красное знамя, – с гордостью и уже уверенно повторяла шестилетняя девочка.

– Не зря читали тебе крошечке! – восхищалась бабушка и прижимала теплой ладонью голову внучки к груди.

Вспоминали, как двухлетняя Ева, по-детски картавя, читала стихи про бычка и зайку. Как поправить могла, если взрослые перепутывали строчки.

Ева чувствовала себя в подвале чудесно: вставала поздно, играла в пуговицы, ела бабушкин густой суп харчо, пироги с мясом и капустой, гуляла с маленькими сестрами в Лагерном саду, кормила белок. Малышкой она крутила бигуди и носила босоножки на каблуках, которые тетя хранила в подвале, а чтобы не спадали, поддевала шерстяные носки.

А еще осталось письмо. Ева писала его много позже, но оно вместило в себя важный период…

«Здравствуй, это я.

Мне 6 лет. У меня есть подружка Лена, и мы с ней встречаемся каждое лето на мичуринском. Некоторые взрослые говорят, что у нее задержка в развитии, я их не понимаю. Советуют перестать с ней дружить, только я не могу. Нам очень весело. Она такая добрая.

Каждый раз, когда мы приезжаем, она бежит ко мне и спрашивает:

– А вы пиехали?

При этом видит и понимает, что приехали, но взрослые так не думают.

Я с ними не соглашаюсь. Мне нравится, когда Лена так спрашивает. Это звучит необычно и весело. Никакая она не странная – она моя подружка. Лучшая.

Дедушка Мороз, мама с папой сказали, что на дачу мы летом не поедем. Вообще в Копылово больше не поедем, потому что они там все продали. Голубой дом, высокое дерево ирги и рябину, которую мы рвали, вставая на цыпочки. Папе тоже приходилось дотягиваться, на иргу он взбирался по лестнице. А еще у соседей росла желтая малина. Мы ели свою, красную, а на соседскую поглядывали. Дедушка Мороз, я знаю, что воровать плохо, но те две ягодки были такие вкусные. Прости меня. Наверное, я теперь никаких подарков не заслуживаю.

Мама и папа сказали, что теперь у нас будет дом в деревне. Мне и радостно, и грустно. С Леной больше не поиграю.

Дедушка Мороз, сделай так, чтобы она для всех взрослых стала нормальной, как для меня. Пусть у нее все будет хорошо, пожалуйста».

В 1990 году вместо мичуринского родители купили землю и старый дом в деревне. Ева и Лиза прожили там счастливое время. В начале лета – золотые моря цветущей сурепки, белые бескрайние ромашковые поля, а в середине – россыпь клубничных полянок да колючая лесная малина. Девочки обрели свободу. Теперь можно спокойно исследовать все вокруг! После закрытой городской квартиры дышалось просторно. Родители были все время заняты стройкой или огородом. Дом находился в плохом состоянии, просил ремонта и заботы. Жили первое время у маминой тети – Нюры.

– Как же красиво у вас! – ахнула Ева, когда впервые вошла в ее дом.

– Проходи-проходи, – ласково ответила хозяйка.

Русская печь показалась Еве размером с маленький домик. Белые занавески в мелкий красненький цветочек обнимали печку со всех сторон аккуратными трогательными драпировками. Со скрытой за тканью плитой, лежанкой и закладкой для дров печь стояла в середине дома, как любимая куколка в нарядном платье.

Обстановка была новой и необычной. После небольших городских квартир Ева и Лиза с восторгом окунулись в деревенскую жизнь. Вставали рано, катались на телеге с настоящей лошадью, собирали молоко в 40-литровую флягу, чтобы сдать в колхоз на переработку. На солнечных полянах ждала девочек пузатая ягода, пахучие цветные поля казались цветочным океаном среди лета, грибы-дождевики, что взрываются, когда наступишь, вызывали приступы хохота.

И здесь текла речка! Быковка. Она оказалась совсем мелкой, купались без взрослых. И никого не смущало, что вместе с коровами.

Перед школой мама обнаружила у детей вшей.

– Как угораздило вас купаться с коровами? – ругалась она, прочесывая головы девочек частым гребнем.

– Мы не зна-али! – отпирались Лиза и Ева.

– Зато теперь знаете! – негодовала мама и намазывала проборы на головах средством от паразитов. – Если не поможет, налысо побрею.

– Нет, пожалуйста, только не э-это!.. – заревела Ева. – Я не могу в школу лысая прийти. Все смеяться будут.

– Уже случилось, отрастут, – отрезала мама.

«Боженька, пожалуйста-пожалуйста, пусть подействует лекарство! Только не налысо, только бы не побрили», – горячо молила Ева про себя. Слезы ужаса и надежды обжигали щеки.

К ее огромному облегчению, мазь, мамин кропотливый труд и детская вера в чудеса сработали идеально. Вши у сестер больше не заводились. Заодно и желание купаться с коровами как отрезало, чему родители несказанно обрадовались.

Ева пошла во второй класс с блестящими волосами до лопаток и снова светилась счастьем.

Глава 5. А могла бы стать великой

Труды и английский в школе радовали, остальное – удручало. Ева не любила вставать в 7 утра и идти в снег или дождь целый километр в одну сторону, а потом обратно. Она просыпалась, предчувствуя леденящую черноту этой дороги. Каждое утро с сестрой выходила в открытый космос.

– Ненавижу школу! – кричала Ева.

– Чтоб она сгорела! – вторила ей Лиза.

Как все это 10 лет выдерживали родители, остается загадкой. Лишь когда Ева сама стала мамой, а ее дочь – школьницей, вдруг осознала, как изводила всех вокруг ежедневным недовольством. Она по полной программе получила ответную порцию утренних протестов, нытья, слез и криков от дочери. Правильно говорят: любите внуков, они отомстят вашим детям.

В 11 классе Ева подсчитала, что потратила на дорогу в школу и обратно целый месяц жизни. 30 ежедневных минут каждые 9 месяцев на протяжении 11 лет.

Мама вела биологию. Задачи по генетике, проверка знаний зачетами, билетами, никаких подсказок дочери, даже когда та подмигивает уже двумя глазами… Так по-взрослому.

Ева все детство училась танцевать. Безрезультатно. В пару всегда ставили не тех. Это бесило. Весь первый класс на ритмике мечтала скакать польку с кругленьким черноволосым мальчуганом. Не сложилось. С бальными танцами в пятом классе вышла нелепость: Ева никуда не собиралась, но мама все решила сама и нашла ей партнера. Антона. На год старше, маленький, молчаливый, угрюмый, он все время ходил в одном и том же зеленом свитере с синими ромбами. Хотелось закричать: «Ааа-аа! Помогите!» – и убежать. Зато подруге партнер достался – закачаешься. Красивый, белокурый, глаза голубые, ресницы длинные. Вот бы с ним и венский, и чарльстон. Ходила, чтобы любоваться.

Завидовала.

– Ча-ча-раз-два-три… Колени до конца выпрямляйте! – разливался учитель по школьному актовому залу легким корейским акцентом.

– Слоу-слоу, квик-квик. Наоборот! Слоу – медленно, длинно, квик-квик – быстро, мелко, – пытался спасти пару Евы преподаватель.

– Дваа-трии-четыыре. Не торопимся.

Квикстеп нежно любила, румбу не понимала, ча-ча-ча не выносила. Что делала в зале? Сама не знала.

Вторник, четверг. Потеющие ладошки, неловкость, его колючий свитер.

Узкие черные брюки, вечно натянутый носок туфли преподавателя скользил по полу и демонстрировал движения, которые невозможно повторить.

Ева танцевала чуть лучше дерева, забывая все сразу же. Антон страдал молча. Его бесила Ева и свитер, но другого не имел. «Зря согласился», – думал с досадой.

Промучились целый год.

Пришел день, когда учитель кореец назначил дату конкурса.

Ева впервые натянула на себя чужое полуголое платье для латины и, вздохнув, пошла позориться.

Антон нарядился в голубую рубашку и брюки.

Костюмы не спасли. Если бы присуждали приз «Самая нелепая пара на паркете», они бы победили.

«Ненавижу бальные. Больше ни-ког-да в жизни!» – пообещала себе девочка.

Прошло лето. Мама снова привела Еву на танцы и ушла, не подозревая, что дочь розовой пантерой из мультика крадется за ней к выходу и хихикает.

На этом непослушании позорище в ее жизни кончилось.

Антон же отучился и уехал в Германию. От греха подальше.

 В школе страсти кипели не меньше.

– Ну, знаешь! – задохнулась Элеонора Ивановна. – От тебя шпаргалок не ожидала. В журнал двойку поставлю. Уходи, Ева.

Пунцовая отличница вылетела из класса. Дверь хлопнула. Сквозняк.

Учитель математики успела отодвинуть стул, ноги подкосились. 20 лет опыта, пиджак гусиная лапка, строгая высокая прическа, только очки не помогли скрыть боль разочарования.

11 «А» замер.

Обычно уверенная учительница выглядела растерянной. Почувствовав неловкость, она пожалела, что не сдержалась. Треснувшим голосом произнесла:

– Годовая контрольная, решайте.

Где-то на лестнице беззвучно плакала Ева. «Чем я только думала, когда положила шпоры на стол? Под корочкой дневника не видно что ли? Я же все дома прорешала. Два в журнал! Не видать мне золотой медали». – Лицо исказилось ужасом. Жизнь рухнула.

Дома решили попросить прощения.

На следующий день Ева подойти не осмелилась. И через неделю. Опускала голову, входя в кабинет, и мечтала провалиться сквозь землю. Напряжение не спадало. Каждый день ждала свою двойку.

Прошло две недели. Не в силах больше это выносить, тихонько подошла на перемене:

– Элеонора Ивановна, простите меня… пожалуйста. – Она даже дышать не могла, но такой ответной реакции учителя никак не ожидала… Женщина заплакала:

– Я давно простила. Главное, не делай так больше, – и обняла опешившую девчонку.

Глава 6. Ты как?

В детстве случалось много неоднозначного и опасного, о чем родители даже не подозревали.

Еве исполнилось 7 лет. С родителями она пришла в гости и там вышла на улицу посидеть на лавочке.

– Скучаешь? Пойдем покажу что-то интересное, – предложил незнакомый мужчина несвежего вида.

Сейчас родители озабочены безопасностью детей, а в 1989 году не задумывались, что этому нужно учить. Возможно, Ева растерялась или постеснялась отказать, но

они зашли в подъезд. Там мужчина достал все, что считал заслуживающим внимания маленькой девочки. В одно мгновенье ее ладони покрылись липким потом, к горлу подкатил комок, и даже мысли оцепенели в голове.

– Ну-у, а теперь ты. Мне тоже интересно, – начал наседать он.

Маленькая Ева от страха уменьшилась до точки, отчаянно хотела, чтобы это прекратилось и ужасный, некрасивый человек исчез. Она отступала назад, пока не уперлась в стену. Дрожь, шок.

Из соседней квартиры вышла женщина.

– Ты опять к девчонкам пристаешь?! – закричала она. – А ну, проваливай отсюда, алкаш! Сейчас милицию вызову.

Негодяй рванул с места, громко хлопнув дверью.

– Ты как?

– …

Ева не могла говорить, только смотрела на спасительницу сквозь пелену поднявшихся откуда-то слез.

– Не бойся, он безобидный, иди домой, – неуклюже успокоила женщина и ушла.

Ева побежала наверх, к своим. Никому не сказала о том, что случилось. И только во взрослом возрасте, в кабинете психолога узнала, что это называется – «насилие».

Одно из окон их квартиры выходило на подъезд, около которого постоянно играли мальчишки. Ева и Лиза, хоть и учились в средней школе, в этом плане оказались абсолютно дикими: в городе не гуляли, ни с кем не дружили, а общаться, конечно, хотелось. Один раз, проходя мимо компании девчонок во дворе, услышали, что на 8 этаже живут два брата, старший из которых не очень хороший человек, редиска. Ева не смогла это просто так оставить:

– Пацан с восьмого этажа – дурак! – пронеслось эхом по двору.

Она быстро вытянулась стрункой на подоконнике и отодвинулась от форточки, уверенная в том, что со двора ее не заметили. Пятый этаж как никак. До конца, правда, не понимала, зачем так поступила. Поддалась порыву. Или думала, что зло нужно наказывать, ну или хотя бы изобличать. «Может, кто-то из его друзей не знает, с кем играет», – размышляла маленькая активистка.

Прошло несколько дней после разоблачительной операции. Еву отправили в магазин. Неожиданно выход из подъезда перекрыла тонкая мальчишеская рука.

– Я знаю, что это ты кричала из окна, – услышала она совсем близко голос с холодным металлом. – Еще раз такое вытворишь, пожалеешь. Поняла?

– Поняла, – прошептала почти беззвучно, – я больше так не буду.

Несколько часов после этой встречи прошли как в тумане. Она еще долго боялась ходить одна и на всю жизнь запомнила, что разоблачения так не делаются. Хорошо, что мальчишка ограничился единственной угрозой. Инцидент был исчерпан.

Глава 7. Море или нет? Египет

Перед кризисом 1998 года Ева и Лиза первый раз в жизни отправились отдыхать на море. Родители долго откладывали деньги, выбирали варианты и выслушивали бесконечное нытье о том, что «обеща-а-ли и не выполня-я-ете!». Условия казались самыми выгодными: 6000 рублей (6 000 000 до деноминации, если быть точнее) с человека, 21 день, детская группа, взрослый сопровождающий.