Лукавый Шаолинь

Мой беспечный ангел играл не на флейте, а на гитаре. И ездил на мотоцикле. В детстве мне казалось, что на крыльях далеко не улетишь, а хранители обязаны быть шустрыми. Я мечтала встретить своего беспечного ангела и заявить ему в лицо, что он козел. А потом расцеловать. И мы бы поехали на мотоцикле на край света, а Кеша и Гоша оплакивали свою единственную дочь.

Шли годы. И однажды мне показалось, что беспечный ангел все-таки приехал на своем байке. И теперь все будет хорошо.

В то жаркое лето я чувствовала себя почти счастливой. Почти каждый день мы седлали железного коня и ехали куда глаза глядят. Иногда посещали байкерские фестивали, где общались с другими мотоциклистами, слушали рок-музыку и устраивали совместные поездки. То, что у Шадова молоденькая подружка, никого не удивило. Байкеры – это люди, менее всего страдающие предрассудками. После первого шока и я стала воспринимать своего друга более адекватно. Его мудрость и жизненный опыт восхищали.

– Но почему ты мне сразу не сказал, что тебе 41 год?

– Чем старше становишься, тем больше комплексов. Кажется, что я старый, страшный и девушкам не нравлюсь, – вздохнул байкер. – Да и если бы ты сразу увидела мое лицо, то даже на мотоцикл не села. А сейчас ты вкусила романтику движения. Стала героиней асфальта. И это помогло тебе понять.

– А еще не чувствовать себя одинокой.

– Главное, постарайся расстаться со всеми призраками, которые живут у тебя в душе, – посоветовал байкер.

Но тогда я не послушала его и еще долгие-долгие годы культивировала свои ночные страхи. До той поры, пока не встретила их в реальности. Но на несколько месяцев мой друг сумел их отогнать.

Несмотря на тесное общение, Шадов оставался для меня загадкой. Он никого не пускал в свое сердце, лишь показывал каждому желающему красоту мира. Был проводником из жизни обычных людей в среду экстрима и драйва. Думаю, это и притягивало. Беспечный ангел на байке, близкий, но недоступный. Мы много говорили о моей семье. Вайшнавский был, наверное, единственным, кто мог понять, каково это, чувствовать себя одинокой, имея кучу друзей и неплохих по сути родителей.

– Поверь, я испытывал то же самое – отчужденность и непонимание. Тебе еще повезло: вовремя родилась. В Советском союзе всех иных жестко давили. Я в твоем возрасте вообще хипповал. Поэтому приходилось частенько общаться с кгбшниками.

– Что? С кгбшниками?

– Именно. Меня не раз вызывали в это замечательное ведомство. Сейчас причина кажется просто смешной – длина волос и наличие фенечек. Знаешь, Иней, не верь тем, кто будет рассказывать про жуткие пытки. Это действительно были милые беседы. Потом, правда, пришлось завязать с хиппованием. И, скажем так, перейти на другую сторону баррикад. Из того периода моей жизни помню двоих ребят, которые лазали по веренским катакомбам. И что они там искали? Может, старинный клад? Такие наивные молодые люди, почти дети, со смешными именами – Кеша и Гоша.

– С кем?! Какие фамилии у твоих знакомых?!

– Рубежанские. Они потом поженились. Говорят, родили дочь необычайной красоты. И от счастья у них поехала крыша. В белом увидели черное, в гадком – прекрасное, в добром – злое. Отреклись от всего того, что любили. Фактически умерли для неформального мира. Не видел их уже лет восемнадцать.

Но мы говорили о кгбшниках. Никто никого не пытал. Просто задавали стандартные вопросы: «Группу Биттлз слушаете?» – «Есть такое дело». – «И дальше слушать будете?» – «Конечно». «Хоть волосы отстригите. Смотреть стыдно». – «Никогда, и фенечки не сниму». – «Ладно, пишите расписку, что никому не скажете о нашем разговоре». – «Хорошо».

В тот же вечер уже все неформальное сообщество знало о допросах в КГБ. Ничего не добились они и от Гоши с Кешой. Хотя к ним и применялись методы психологической ломки. Но, честно, больше ничего. Никаких пыток. Хотя следовало дознаться, что искали ребята в подземельях. Но это был самый конец восьмидесятых. Ничего больше им сделать не могли. Наступала другая эпоха. И все мы смотрели в будущее с надеждой.

Я молчала, закрыв лицо ладонями. С замиранием сердца думала о своих родителях. Может, все дело в КГБ? Их просто сломали? Чем же еще объяснить их равнодушие и холодность? Или что-то еще случилось много лет назад в городских подземельях?

6

Веренское мотосообщество жило особенной жизнью, отличной от повседневной. Это была сплоченная масса людей, готовых постоять друг за друга в любой ситуации. При встрече мотоциклисты всегда улыбались и махали друг другу.

Если кто-то остановился на обочине и возился с байком, ему обычно предлагали помощь. Дорога сближает, и многие прекрасно общались вне фестивалей или тусовок. Аварии и несчастные случаи с собратьями расстраивали всех. Однажды байкеры решили стать донорами крови. Нет, в то лето не было зафиксировано никаких серьезных происшествий. Просто они поняли, что хотят помочь.

– Почему-то считается, что мотоциклист – это грубый волосатый мужик, который любит только асфальт и свой байк, – сказал мне Шадов. – Но пора развеять этот миф. Мы тоже способны на искреннее сострадание. И хотим быть полезными.

Где-то около пятидесяти байкеров собрались в тот день рядом со станцией переливания крови. Затем, не обращая внимания на ужас медсестер, громко топая берцами, они вошли прямо в кабинет заведующего.

– Что вы ели сегодня? – спросил тот обреченно, искренне надеясь, что сможет отделаться от непрошеных доноров.

– Ничего! – бодро отрапортовал Шадов.

– А не свалитесь? Надо было выпить сладкого чая, – в голосе заведующего так и звучала надежда.

– Мы – как кони, только железные, – усмехнулся байкер.

И они легли на кушетку, а потом с недрогнувшими лицами наблюдали за колбой, в которую лилась их кровь.

Я не отличалась такой стойкостью и вздрогнула, когда мне перетянули руку жгутом, а потом вставили тонкую иголку. Помню, Эля боялась сдавать кровь почти до обморока. Она бы никогда не смогла стать донором.

– Поработай кулаком, – попросила медсестра.

И только это помогло мне отвлечься от той удушающей нирваны, которая накрыла с головы до ног. Расслабление, сладкий холод в венах от физраствора и острое удовольствие от потери крови. Через десять минут я поняла, что не выдержу этого болезненного кайфа.

– Расшнуруйте ее, а то сейчас потеряет сознание, – крикнул Вайшнавский.

Через несколько минут я вышла из забытья, и сама реальность казалась мне болью. Теперь я понимала, почему раньше так популярно было кровопускание. И почему столько людей готовы сдавать кровь как можно чаще. Ради этой слабости, граничащей с космической невесомостью.

Это было так похоже на сладкое удовольствие от вхождения в светлую зону.

Покачиваясь, я вышла в холл. Меня поддерживала медсестра. Она же подала стакан воды и участливо сказала:

– В первый раз так со многими. Или кайф, или слабость. Впрочем, сдавать кровь – очень полезно. Особенно пожилым. Сразу давление приходит в норму. А вы, байкеры, оказывается, совсем не такие, какими вас представляют.

– Мы просто хотим попробовать в жизни абсолютно всё, – тихо сказал Шадов, уже успевший сдать кровь.

От полагавшихся на обед денег байкеры отказались, а шоколадки отвезли в детское отделение онкологического центра. Я с улыбкой наблюдала за этими волосатыми мужиками, которые смущенно протягивали сладости малышам. Ребята смеялись и приникали к окнам, чтобы посмотреть на мотоциклы.

– Вот выздоровеете – покатаем, – пообещал им Шадов.

– Я умираю, – вдруг сказала лысая девочка с голубыми до прозрачности глазами.

И никто не смог ей возразить. Я расцеловала всех детей, чтобы не встречаться с ними взглядом. Да, большинство из них не выживут. Умрут в страданиях, которые лишь немного облегчает светлая зона, в которой находится больница.

И мы не сделали почти ничего, потому что наша кровь – лишь ничтожная капля в море страданий и боли. Байкеры сдавали ее прежде всего для собственного самоутверждения. Чтобы попробовать в жизни все, как заметил Шадов.

И поэтому я не могу смотреть вам в глаза, маленькие люди. И поэтому ухожу в свой мир, где светит солнце и можно быстро ехать на мотоцикле, обняв любимого.

Мы прошли по коридору, пахнувшему мертвечиной. И уже рядом с выходом Шадов вручил мне серебряный набор – браслет, кольцо и серьги. Иней в серебре. Я почувствовала, что, наконец, нашла свое счастье. Мою серебряную иголку в стоге житейского сена.

Наступал Серебряный Самайн. Еще не Черный и не Красный. Но Серебро так и склоняет к предательству. В тот день я поклялась, что буду сама принимать решения. И никогда не предам того, кого люблю.

Тогда я еще не знала, как же быстро нарушу свое обещание.

Случилось это в конце августа, когда становится тоскливо, потому что осень стоит на пороге. Уже похолодало, и я куталась в косуху Шадова. Мы мирно сидели на лавочке у моего подъезда, когда он вдруг спросил:

– Иней, я тебе нравлюсь?

– Конечно, разве ты еще не понял?

– Подумай, почему.

– Наверное, потому что даешь мне ощущение свободы и драйва.

– Это так, но сам я не так свободен, как кажется.

– Ты женат? – мне неожиданно стало скучно. Что-то нечто в этом роде я и предполагала.

Шадов рассмеялся:

– Нет, конечно. Я и не могу жениться.

– Вот и хорошо. Я тоже не собираюсь замуж. Так что же еще такого страшного ты можешь мне рассказать?

– Я лучше покажу. Дай руку и постарайся не закричать.

Но он ничего мне не показал, потому что к нам подошли Кеша и Гоша. Вернее, подбежали. Даже в темноте я видела, какой злобой горят их зеленые глаза.

– Мы очень долго ждали, когда это закончится. Но вы… Вы перешли все границы, – закричал Гоша.

А Кеша цепко взяла меня за руку и оттащила от Шадова:

– Ты с ним спала? – резко спросила она меня.

– Нннет, – ответила я, заикаясь от испуга. Но уже в следующий момент взяла себя в руки. – Успокойтесь. Сейчас всех соседей разбудите своими криками. Что я такого криминального сделала? Мне уже есть восемнадцать, я имею право встречаться, с кем захочу.

– Одного не понимаю: или ты извращенка, или лгунья, или непроходимая дура, – холодно сказала Кеша.

– Его возраст ничего не меняет!

– Моя дочь решила стать гбшной подстилкой! – закричал Гоша.

– Вайшнавский работает в органах. А точнее – в КГБ, сейчас уже ФСБ, не суть, – уже спокойнее продолжила Кеша. – Ты правда не знала? Просто мы не можем понять, это наивность или испорченность. Мало того, что замутить с мужиком– ровесником твоих родителей, так еще и с сотрудником КГБ, который мучил твоих родителей. И был инициатором того, чтобы нас расстреляли за измену Родине.

Какой бы я ни была злой, в тот момент мне стало смешно:

– Господа журналисты, по-моему, вы пьяные. Сегодня в редакции был корпоратив, не так ли?

– Она действительно не понимает, – тихо сказал Шадов. – Иней, девочка моя…

Я молча смотрела на этих троих людей, каждый из которых был старше на двадцать лет.

Они все тяжело больны.

Это ненормальный мир, в котором восемнадцатилетние девушки ненавидят своих родителей.

Это ненормальный мир, в котором восемнадцатилетние девушки влюбляются в сорокалетних мужчин.

Которые совсем не те, кем кажутся.

Я стояла и молча смотрела на его небольшую руку. Руку, подписавшую смертный приговор моему отцу и моей матери. За то, что они спускались в катакомбы и узнали там слишком много. То, о чем могли рассказать миру.

И даже не замечала, что плачу.

Безумьем полон этот мир.

Полна безумьем тьма.

Иного объясненья нет –

Я вновь схожу с ума.

– Я тебе рассказывал, что был хиппи, – начал Шадов.

– Которого мы прекрасно знали, – прервал его Гоша. – И хорошим человеком, к слову сказать.

– Да пошли вы все! – я не могла это слышать.

– Он был очень милым и симпатичным хиппи, – продолжал Гоша. – И при этом двойным агентом. Стучал на своих в госбезопасность, и своим на госбезопасность. Затем с помощью влиятельного родственника устроился на хорошую должность (в двадцать три года-то!) и поменял дреды на форму. И когда… когда мы с Кешей влипли в нехорошую историю, нас привели к нему. И вчерашний борец за мир и любовь с легкостью подписал разрешение на эксперименты с нашей психикой.

– Не так все было, – прошептал Шадов. – Я спасти вас хотел от самих себя. Вы бы таких дел наворотили…

– Заткнись!

– Затем Вайшнавский накатал ходатайство о заключении нас под стражу. Дело вполне могло бы кончиться расстрелом. Якобы мы готовили нечто, подрывающее безопасность Верены. Но, слава Ктулху, СССР рухнул, – продолжила Кеша. – Нас отпустили. А в начале девяностых, когда свободней стало даже в ФСБ, Вайшнавский придумал себе вторую жизнь. Мотоцикл купил, косуху. Мне так-то все равно, я обиды не держу, ведь прошло столько лет. Да только не хочу, чтобы предатель и гбшник спал с моей дочерью.

– А он со мной не спал. Он меня любил. По-настоящему, – мой голос звучал, как будто издалека.

Родители долго молчали.

Затем Гоша сказал, тщательно подбирая слова:

– Иней, ты только подумай, как к тебе будут относиться друзья, однокурсники. Девочка встречается с сорокалетним мужчиной, у которого темное прошлое. Уму непостижимо. Содержанка, подстилка – это самые ласковые эпитеты, которые ты услышишь. Может, лучше станешь лесбиянкой?

Вместо ответа я подошла к Шадову и обняла его.

– Это не мимолетная блажь. Ей теплота нужна. Просто теплота. А у меня ее найти нетрудно, – вдруг сказал мотоциклист и погладил меня по волосам.

– Иннушка, что же это получается, заботы тебе не хватало? Бедная девочка, а мы думали, что у тебя есть все, – сказал Гоша, глядя на меня почти дружелюбно.

Я опустила глаза, чтобы только не встречаться с ними взглядом.

Кеша потянулась обнять меня.

– Маленькая, все будет хорошо. Забудь Вайшнавского. Ты нужна нам! Очень нужна.

И тогда они меня сломали. Ничто не ломает сильнее, чем любовь.

Мне показалось, что в кустах притаился мерзкий карлик с ехидной улыбкой. Я отвернулась и крепко взяла Кешу за руку:

– Да, мама, как скажешь.

Я же хорошая девочка.

Умница и красавица.

Я так хочу, чтобы родители меня любили. И предам кого угодно за их улыбку.

Беспечный ангел уехал в ночь.

А я…

Никогда я не была так далека от своего Шаолиня.

7

Скрещенье рук, мечей скрещенье.

Эля. Девочка с флейтой должна умереть

Я сижу перед писательницей Алиной Ворониной, которая приехала в наш странный городок, чтобы собрать материл для своей книги о людях, нашедших Шаолинь. Она настойчиво просит вспомнить, с чего все началось. Это сложно, ведь прошло много лет. И я бы, наверное, предпочла забыть о тех событиях. Но Алина так хочет узнать правду, и я напрягаюсь и глубоко вдыхаю, как будто сейчас музыкальная разминка перед игрой на флейте. Я должна вспомнить.

Может быть, с той странной встречи в автобусе, когда мы с одноклассницей увидели человека без лица. Думаю, Иней вам наговорила, что ее страх пробрал до костей. А меня – нет! Я почувствовала только агрессию и желание ударить этого странного мужчину. Хотя, конечно, лукавлю… Страх присутствовал, но в смешении со злобой и непониманием. А еще я ощутила холодок, как будто кто-то прошел по моей могиле.

А может, все началось с тех странных экспериментов со светлыми зонами?

Или с той минуты, когда я впервые взяла в руки оружие, чтобы защитить свой город?

Никогда не хотела быть воином… Никогда. О другом я мечтала…

Вообще-то от природы я слабая и неуклюжая. На физкультуре в школе я никогда не могла ни отжаться, ни подтянуться. У меня проблемы с координацией – часто на улице натыкаюсь на людей, постоянно роняю чашки и плутаю в трех соснах. В детстве меня никогда не брали ни в одну команду – ни по баскетболу, ни по волейболу, ни по другому виду спорта.

Я панически боюсь боли. Даже кровь из пальца сдаю с содроганием. Особенно страшит момент ожидания, когда иголка вот-вот воткнется в палец. А еще у меня проблемы с равновесием, но это отчасти от того, что из-за своего маленького роста я хожу на высоких каблуках. В общем, я была просто фантастически неуклюжа и неспортивна, но ничуть не расстраивалась.

Так вот. Что-то было еще в моей жизни, ставшее толчком ко всем описанным ниже событиям…

Вспомнила. Со мной случилось то, о чем мечтает каждая девушка лет этак до восемнадцати. Очутиться в объятьях рыцаря! И чтобы он увез далеко-далеко на белом коне.

Вот я и очутилась, а вернее, упала. Я же говорила, что ношу высокие каблуки и при этом неуклюжа. К тому же была Масленица, гололед. Только-только закончились мои мучения от экспериментов по светлым зонам. Немного поугасла популярность, и журналисты с телевидения уже не дежурили под окнами.

Я была счастлива. Шагала по парку, подражая моделям на подиуме, сосала леденец в форме петушка и мечтала. О сильном накачанном мужчине, который полюбит и защитит от всех проблем. Мне было шестнадцать, и пока попадались другие. Их самих следовало оберегать и защищать.

Итак, Масленица, гололед, высокие каблуки, неуклюжая Эля с петушком… Вообще-то меня зовут Элиза, но это имя слишком вычурное и официальное. И тут я поскользнулась и шлепнулась на снег, да так, что потемнело в глазах. Несколько минут я лежала без движения. Затем открыла глаза и едва не вскрикнула.

Передо мной стоял рыцарь в сверкающих доспехах, правда, без коня.

В общем, где-то с минуту я молча смотрела на него. Что за чудо? Неужели я так сильно ушиблась? Рыцарь повел себя по-рыцарски. Он подал мне руку: «Прекрасная дама, как вы себя чувствуете?»

Я покраснела и встала сама – не люблю галантность, комплименты и ухаживания. К сожалению, рыцарь не прибыл на машине времени из Средневековья, он был обычным реконструктором из клуба «Бастион».

Вы не знаете, кто такие реконструкторы? Я тоже тогда не знала. История никогда не была в числе моих любимых школьных предметов. Если честно, училась я средне, имея твердую пятерку только по музыке. Учителя предвзято относились ко мне. Ведь считается, что у хорошеньких девчонок в голове гуляет ветер.

Так вот о реконструкции… Это движение, которое занимается воссозданием предметов старины – одежды, доспехов, домашней утвари, а также различных исторических реалий – массовых сражений (их еще называют бугуртами), турниров, балов. Все реконструкторы увлекаются историей, на этом и построено их увлечение.

Также они – приверженцы средневековой походной романтики. Дай реконструктору хорошую компанию, гитару и небо со звездами – будет счастлив. Что еще о них сказать? В нашей стране реконы делятся на два лагеря – те, кто воссоздает историю Европы, и те, кто занимается Древней Русью. Многие юноши, которые приходят в клуб, учатся историческому фехтованию, девушкам больше по вкусу шитье одежды и изготовление украшений.

И сегодня военно-исторический клуб «Бастион» как раз давал показательное выступление: историческое фехтование на мечах.

– Меня, кстати, зовут Грин или Гриндерс для друзей, это из-за фамилии Гриневич. Кирилл Гриневич. Да и природу я люблю. Но не волнуйся, я не «зеленый» и не «антифа». Всего лишь реконструктор западноевропейского костюма, – улыбнулся рыцарь. – Не хочешь сходить со мной на турнир? Выручи! А то я там буду один, без дамы.

Я не могла отвести от него глаз и, не задумываясь, пошла бы за Грином хоть на край света, а он вежливо улыбался мне, как улыбался бы каждой симпатичной девушке. Думаю, самым выделяющимся во внешности рыцаря были острые серые глаза, а также зеленое сюрко – тканевой костюм с гербами клуба, надетый поверх доспехов.

Хотелось отвести взгляд. Или, наоборот, смотреть, не отрываясь. «Глаза гармонируют с лезвием меча», – мелькнула мысль. Тогда Грину, наверное, было двадцать два года. Постоянные тренировки сделали его тело мощным, но стремительным. Светлые волосы и прямой нос придавали ему сходство со скандинавами. Но главное, в этом парне я почувствовала ту внутреннюю силу, которую всегда искала. Силу, граничащую с жестокостью.

На турнире мы встали в первом ряду: это самое опасное место, так как воины в пылу битвы могут задеть тебя мечами. Серьезная травма будет обеспечена. Но я стояла, широко раскрыв глаза от удивления и восхищения.

Поединок двух бойцов из «Бастиона» был прекрасен: он напоминал мне слаженный, гармоничный танец, в котором оба партнеры чувствовали малейшее движение друг друга. Их доспехи и оружие полностью повторяли доспехи европейских рыцарей конца XIV века. Грин тоже выступил на уровне, то и дело срывая восторженные аплодисменты. После турнира я подошла к нему. Толпа наадреналиненных зрителей прижала нас другу к другу почти вплотную.

От Грина повеяло снегом и стылым морозом. Такой запах всегда стоял в квартире у Инея.

Мой новый знакомый был доволен своим выступлением и наивными похвалами, которые я расточала. «Как ты его ушатал! Просто вау! Да ты – лучший боец в городе».

Но на самом деле я думала вовсе не о воинских способностях Кирилла: «Хочу, чтобы все эти рыцари меня полюбили. Нет, не все… Мне нужен Гриндерс».

Но потом я вспомнила о своем лишнем весе и ужасающей неуклюжести. «Как может понравиться та, кто даже на своих каблуках удержаться не может?»

В другой день я бы только горько вздохнула. Но турнир пробудил во мне чувства, которых я, в целом добрый и жизнерадостный человек, не знала: злобу, агрессию и какую-то обиду. И я поняла, что хочу стать такой же, как они. Стать валкирией, женщиной- воином.

Я всем сердцем захотела научиться фехтовать, приобрести силу и ловкость, ничего не бояться. Откуда-то из подсознания выплыл образ человека с мешком на голове. Меня передернуло от ужаса и отвращения. Нет, не в этом мой путь к счастью. Не в войне, не в обучении боевым искусствам. Надо уходить домой, где я буду долго пить кофе и играть на флейте. Играть, пока соседи не почувствуют экстаза.

А это я могла им дать… Надо забыть о турнире и сероглазом рыцаре в зеленом сюрко.

И тут Грин положил руку мне на плечо:

– Ты знаешь, в нашем клубе открывается женская группа по фехтованию. Приходи и приводи подруг. Я буду тренером.

Я посмотрела на реконструктора и в который раз мысленно отметила, как он красив: пепельные волосы, серые глаза, доспехи, в которых каждый будет выглядеть настоящим мужчиной. И подумала, что больше не хочу играть на флейте. Девочка с флейтой должна умереть!

Гриндерс расспрашивал меня обо всем, мы даже ненадолго забыли о турнире. Я рассказала, что мне шестнадцать лет, и я серьезно занимаюсь музыкой. Грин слушал внимательно, но его больше интересовало другое. Курю ли я? Нет. Как отношусь к алкоголю? Равнодушно. Как у меня с физподготовкой? Ужасно. Я сразу призналась, что не умею отжиматься и подтягиваться, что обладаю настолько плохой координацией, что при малейшем толчке в автобусе валюсь с ног. Спасибо светлым зонам и церквям с серебряными куполами, которые снимают тошноту. А то бы приходилось ездить с пакетиком. Да и растяжка у меня неважная: даже простые наклоны причиняют боль. Но Грин был настроен решительно: научим.

– Нет плохих учеников, есть бездарные тренеры. Я сделаю из тебя воина, обещаю! Нам нужен каждый, особенно сейчас, в смутное время.

– Ты это о чем? – удивилась я.

Но Грин с улыбкой махнул рукой.

Мы договорились о времени тренировок и о клубных взносах. Заниматься реконструкцией я решительно отказалась: никогда не любила шить.

Домой я дошла благополучно, упав каких-то два раза. Больше рыцарей не встречала, и поднимать меня никто не торопился. Дома я встала перед зеркалом. Мне казалось, что впервые вижу свое лицо: блеклые русые волосы с рыжим отливом, светлые брови, довольно правильные черты лица, полные щеки, пухлые губы и огромные зеленые глаза. Ресницы, как ни странно, были черными и пушистыми. Я подумала, что очень некрасива. Окончательно разочаровывала фигура, похожая на чурбанчик. Талия, бедра и грудь у меня были одинаковой ширины.

– И кто полюбит такое страшилище? – горько сказала я. – Да я его задавлю своим жиром.

Наверное, мне и правда надо заняться спортом, как советовали доктора. Я с завистью подумала об ослепительно красивой Инне, мечте модельных агентств. Вот уж кто делал на «отлично» абсолютно все. Но потом я вспомнила об отмороженных родителях подруги и сравнила их со своими – веселыми, мобильными и еще очень молодыми. Готовыми даже подарить мне сестренку или брата. И зависть куда-то исчезла.

8

С Инеем мы дружили с самого детства, потому что вместе учились. А может, и по другим причинам. Есть вещи, которые действительно сближают. Например, совместно пережитый ужас. Или мечты о Шаолине.

Впрочем, на тренировку я решила пойти с другой своей подругой – Машей. Иней была до невозможности красивой. Слишком. Особенно сводили с ума ее инфернально длинные косы, спускавшиеся ниже спины. Никто бы не смог тренироваться в ее присутствии – такая невероятная привлекательность подавляла. Поэтому я взяла с собой Машу, симпатичную и добрую, но обычную девушку.