Суженый смерти

– Я тоже этого хочу, – голос Марьи отдавал теплом и спокойствием.

– Я и забыл, что ты можешь читать мысли, – он улыбнулся.

– Тебе есть, что скрывать?

– Нет. Потому и улыбаюсь, а не напряженно опасаюсь расправы. Думаю, ты б могла меня в секунду убить.

– Не могла бы уже, наверно … – она как-то странно посмотрела на него.

– Я рад, что все так, как есть. Но удивлен. До этого вечера я думал, что мы больше никогда не увидимся с тобой. Думал, что все потеряно, – его голос стал глухим. – Я осознал всего за секунду как ты мне дорога, я ведь тогда достал медальон, прощаясь с тобой. Я жалел, что не увижу тебя напоследок. Только об этом.

– Да ты влюбился, Саша, – она грустно улыбнулась.

– Да. И понял это лишь недавно. Сам себе возражал, отрицал. А когда возник вопрос жизни и смерти все лишнее отсеялось.

– А ведь ты прав, мы вряд ли снова увиделись. Но вмешалась судьба. Не думала, что Лют отважится напасть, когда у тебя был мой медальон.

– Лют? Это чудовище так зовут?

– Да. Это его имя.

– Кто он?

– Не сейчас. Я расскажу, когда посчитаю нужным.

– Хорошо, – Александр чувствовал, что спорить бесполезно. – Он не знал о нем. Не почувствовал, наверное.

– Не знал. Только это объясняет то, что ты рассказал о вашей встрече. Скорее всего, он почувствовал нашу связь, и хотел тебя убить. Но понял, что может не успеть, потому как я уже знала об опасности, когда ты показал медальон, и решил пока не поздно уйти.

– Когда-то ты не успела. Я рад, что со мной так не произошло…

– Что ты сказал? – она оскалилась. – Что ты знаешь?

– Молодой казак с мельницы. Я о нем.

– Откуда?

– Один дух рассказал.

– Ты колдун?

– Нет, просто… – он уже жалел, что сказал не подумав. Теперь придется рассказать о Леле, так как врать кому-то, читающему твои мысли, бессмысленно.

– Я не святой. Я был в связи с женщиной, она ведьма и сделала так, что я теперь вижу всю нежить.

– Как ее зовут?

– Обещай, что не тронешь ее.

– Имя.

– Обещай, – он был жесток. – Иначе можешь меня растерзать, я не скажу. Я не хочу ее смерти. Она спасла меня.

– Обещаю, – глаза горели как неоновая вывеска. Зло горели. Очень зло.

Он колебался.

– Мое слово железно, – она прочитала его сомнения.

– Леля.

И тут Марья засмеялась. Он никогда еще не слышал ее смех. Смех был чистым, искренним и звонким как колокольчик. Он ей несказанно шел.

– Как красиво ты смеешься, – Свечкин зачарованно смотрел на девушку.

– Да и ты бы смеялся, – она переводила дыхание. – Если бы знал все.

– Так расскажи.

– Наш пострел везде поспел…

– Ты не ревнуешь, – он удивленно констатировал факт.

– К кому? К родной сестре? – Марья снова залилась смехом.

Александр пребывал в шоке. Такой ступор не случался с ним еще никогда в жизни.

– Она тоже жрица культа Мораны? – хлопая глазами, он напоминал растерянного первоклашку, за которым не пришли родители, чтобы забрать его домой.

Марья уже кашляла от смеха, со слезами на глазах.

– Нет, ну ты посмотри. Захомутать смерть и любовь… Никакие мы не жрицы. Дорогой, ты вне конкуренции… – она смеялась, а Свечкин прозревал.

– Ты сама Морана. А она твоя сестра Леля.

– Ну да. Ты думал простой колдунье под силу делать то, что делаю я? Или она?

– Но как? – ступор не рассеивался, а лишь сильнее завладевал его мыслями. В голове никогда еще не было столько вопросов. Он переосмысливал все, что знал.

– Да просто, – она сузила глаза. – Разлюбишь теперь?

– Никогда. Я не переставал тебя любить, даже когда думал, что ты чудовище, убивающее людей, перегрызая им горло.

– А почему ты так думал? – она заинтересовано покосилась на Александра.

– В этом городе происходят убийства, – начал Свечкин, и рассказал о жертвах. И о мужике из троллейбуса, и о цепочке фактов, и как связал убийства с ней. – Когда ты была с тем казаком, в округе тоже происходили страшные смерти, рвали на части людей. Народ тогда решил, что он причастен к этому и устроил самосуд.

– Ефим не был к этому причастен. Равно как и я.

– Но после твоего ухода смерти прекратились.

– А ты не думал, что в тот день убийца мог погибнуть со всеми? И еще размысли об одном: тогда людей разрывали на части, а сейчас выпивают кровь.

– Хорошо, – он ненадолго задумался. – А ты знаешь, кто мог тогда, и может сейчас все это делать?

– Я не буду говорить тебе ответ. Я не хочу, чтобы ты рисковал понапрасну, – девушка отрицательно мотнула головой.

– Но…

– Саша, – голос был мягок, но тон не терпел возражений. – Давай договоримся, если я приняла решение, не стоит меня пытаться переубедить. Ты сэкономишь время и себе и мне. И нервы.

Он кивнул, промолчал недолго, а потом спросил то, что давно вертелось на языке:

– Я верующий, крещеный. Я ошибался?

– Нет. Ты не ошибался. Он есть. И всегда был. И всегда будет.

– А кто вы?

– Ты понимаешь, что с таким знанием ты мертв, если даже просто помыслишь рассказать кому-то о том, что знаешь? – она была как никогда серьезна. – Я тебя убью, как бы не любила…

– Значит, ты меня любишь? Остальное не важно, – мужчина блаженно улыбнулся. А потом посерьезнел. – Но я никогда никому ничего не скажу, потому как, сказав, предам тебя. А я тебя не предам.

– Это образное выражение… – она отвела взгляд, поняв, что выдала свои чувства. Видимо, не только людям было свойственно говорить, не подумав. – Я скажу лишь то, что Он создал и нас тоже. А зачем и почему – тебе знать не обязательно. Сам думай.

– Вы богини…

– Мы не богини. Нас так люди назвали. Мы сущности. И демоны сущности. И бесы. И ангелы. И все есть. И все для чего-то нужны. Это великое знание, которое просто не поместится у тебя в голове. Ты видишь лишь кусочек мироздания, увиденный с одной точки и за безумно короткое время. Тебе сколько лет?

– Тридцать.

– А я живу уже веками. И сама не все знаю. Понял?

– Понял.

– Ничего ты не понял, – она погладила его волосы. – Давай не будем об этом. Это просьба.

– Как скажешь, – Свечкину было безумно любопытно, но он понимал: по-хорошему это знание в частности для него ничего не изменит. Он правильно верил, в течение всей жизни, и правильно все знал. Это было главным, потому как истинного православного ничто и никогда не сможет сбить с его пути. Вся основа жизни – это вера в Спасителя, и без этой веры смысла в такой жизни нет.

– Ты знал про Ефима, когда говорил, что я не способна любить? – тон девушки был бесцветным, как осенний дождь.

– Нет. Я не знал, потому и говорил. Я был не прав.

– На самом деле ты даже не представляешь, как твои слова подействовали. Ты разбудил меня ими. Никто из людей никогда не смел мне перечить. Тем более так. Я удивлена, что ты цел…

– И я удивлен. Зная, кто ты… Очень удивлен.

– Ты меня ни о чем не спрашиваешь? Мужчины любопытны. Кто был, когда, сколько раз, и тому подобное? – она издевательски подмигнула.

– А зачем? Долгие века в одиночестве – это самое страшное, что может быть. Я рад, что ты хоть иногда была счастлива. Да и что толку ревновать к мертвым?

– Ты прав, – девушка взмахнула рукой. Перед ними появился кувшин с пенистым напитком и две больших чарки.

– Квас?

– Пиво. Не пьешь?

– Пью, – Александр засмеялся, и, повинуясь ее вопросительному взгляду, пояснил. – Не пил много лет, в завязке был. Твоя сестра меня развязала.

– Она может, – Марья грустно улыбнулась. – Шампанское?

– Да. Ты знаешь ее вкусы?

– Конечно, знаю. В те времена, когда шампанского еще не было, она любила молодые вина.

– Не общаетесь с ней?

– Нет. Семейное, – она отрезала дальнейшие вопросы.

– Слышал, у тебя есть муж? – он скосил глаза. Этот вопрос уже давно был у него в голове.

– Я ждала, когда ты спросишь, – взгляд Марьи выражал крайнюю иронию. – Был да всплыл. Лют, о котором мы говорили, влюбился в меня. Это было очень, очень давно. Слуга полюбил королеву, которая его сделала чудовищем…

– Он творение твоих рук?

– Да. Он был человеком, но предки отдали мне его в откуп за свое спокойствие. Не в том суть… Лют прошел все стадии безответной любви. Сначала привыкание, потом обожание, потом отрицание, потом ненависть. И когда он дошел до ненависти, я его отпустила. Мне не нужен был такой слуга. А он решил отомстить, перешел на службу к моему мужу, и рассорил нас наветами на меня… Кощей всегда относился ко мне подозрительно, а тут такой повод. Была страшная война, и он проиграл. Мы поделили сферы влияния, и больше никогда не виделись.

– Почему ты не уничтожила эту мерзость?

– Он служит моему мужу, собирает самые черные и мерзкие души, лично приходя за ними, когда умирает тело. Уничтожение будет поводом к новой войне. Еще он ненавидит оборотней, убивает их, и только благодаря этой ненависти популяция так и не выросла. Он полезен, есть вещи, которые важнее личной неприязни. Он боится только меня. Даже Кощей не смог подчинить его до конца.

– Я понял.

– А ты был женат?

– Нет, никогда.

– Расскажи о том, как ты жил. Мне интересно. И особенно о том, что произошло за последние несколько недель твоей жизни.

– С чего начать? Со счастливого детства?

– С первой любви.

И он рассказал. Легко, коротко, иногда с юмором, иногда с грустью. Она была первой, кому он вообще рассказывал о себе все. Ему самому хотелось, чтобы она знала как он жил. Чтобы хоть кто-то знал, как ему было.

Она долго молчала, когда он закончил, а потом сказала:

– Ты устал?

– От чего?

– От жизни.

– Не знаю. У меня никого нет. Семеныч, тренер. И все. Ни друзей, ни врагов. Семьи и детей нет. Родители… А что с ними? Они у тебя?

– С ними все хорошо. Поверь мне на слово.

Он молча кивнул.

– Но дети-то могут быть, семья. Женишься на смертной девушке, она родит. Хочешь?

– Хотел, – сказал он честно. – А теперь есть ты. И с тобой ни одна не сравнится, я уже не смогу быть со смертной, сама знаешь.

– Полюбить не сможешь, это точно. Но всегда ли люди по любви женятся? – она хитро прищурилась. – Много кто по расчету, или из удобства. Или ты идеалист?

– Смейся, тебе можно, – он нахмурился. – Я не женюсь из удобства. Только по любви. И никакие это не идеалы, обычная практичность. Если не буду любить – сяду на шею и съем. Когда такое произойдет, потеряю уважение к жене, а когда потеряю уважение, начну гулять. Я себя очень хорошо знаю. А что за семья, где муж гуляет? Я себя перестану уважать после этого… Долгая тема. А почему про усталость спросила?

– Интересно, как ты видишь бытие со мной? Подруга, пропадающая каждый день от рассвета до заката? Ты постареешь в короткие для меня сроки, и перейдешь в мой мир. Только тогда ты будешь просто одним из многих… Есть правила, которые нарушать даже я не имею права! – она тяжко вздохнула. – И все, что тебе останется – это глазеть на меня издали и вздыхать.

– Выход есть?

– Да. Останься здесь. Навечно. И ты будешь только моим и только со мной.

– Я тебе не наскучу? За вечность? – он поглядел на нее с прищуром.

– Не наскучишь, – она упрямо замотала головой. – Во всяком случае, ты не будешь разочарован при любом раскладе. И никогда не станешь в ряд со всеми остальными, будешь выше их.

– Мне нужно подумать, Мара, – он впервые назвал ее так. – Этот мир привычен для тебя. Но для меня он темен и мрачен. Ты понимаешь, что значит для меня отказаться от Яви, моего мира? Для меня, кто может быть счастлив от хорошей погоды, от солнечного тепла и от того, что просто жив. Если я соглашусь, я никогда не увижу солнца. Представь, какая красота, когда зимнее солнце серебрит иней на ветвях, с которых шапками сыпется снег, и длинные-длинные тени деревьев, кажется, ползут за тобой, когда ты проторяешь лыжню по нетронутой целине! Как ярко от этого первозданно-белого цвета, когда сама природа, будто в первый день создания, и рядом нет ни души. Как свеж и чист морозный воздух, и голубое бездонное небо с блеклой луной в высоте, режет своей яркостью глаза. А потом лыжи выносят тебя на поле, и вдалеке ты видишь белую от инея, деревянную, старую часовенку, которая трещит от мороза, зябко прижавшись к вершине холма, открытая всем ветрам. Я видел такое в детстве, когда мы с отцом ездили к знакомым в Архангельск. Вот где красиво, первозданно. Вот где зимняя сказка…

А горы? Неужели я больше никогда не поднимусь на скалистую вершину в поднебесье? Представь себе каменную площадку, на которой ты стоишь, закрыв глаза и расправив руки, как крылья. Воздух прохладен, чист и свеж. Под тобой на несколько десятков километров простирается долина, поросшая черно-зелеными елями, и видны ленты дорог, и серебрятся ленты ручьев. А ты сам как существо иного порядка, и чувствуешь, что все это твое, и создавалось лишь для тебя. И нет никаких бед, никаких волнений. Только ты и вечность перед тобой.

Это получается, что я никогда не увижу рассвет на берегу моря, когда мир пуст, а соленый бриз приятно обжигает кожу холодом. Когда ты только что вылез на берег, вдоволь наплескавшись в теплой воде. И не будет закатов у костра в случайной компании туристов. И не важно, где – в лесу, в степи или на берегу. В компании, где пьют, поют и хохочут над всей своей жизнью; и над удачами, и над неудачами тем более.

И больше не смогу ощутить пьянящую свободу скорости, когда под хорошую музыку едешь по трассе в машине с раскрытыми окнами, а майский воздух сладок от цвета садов. И даже не важно, куда ты едешь, сам или нет. Важно, что в дороге ты чувствуешь себя всесильным, способным изменить весь мир и прожить свою жизнь заново, родившись тысячу раз и никогда не умирая, искренне веря, что ты вечен! Мне будет очень тяжело отказаться от всего этого ради тебя одной… У тебя слеза на щеке.

– Я никогда не испытывала, и не видела того, что ты описывал. Неужели все это так красиво? Неужели человеческая жизнь настолько яркая? – ее глаза были расширены от нахлынувших эмоций.

– Да, именно настолько яркая. Но только у единиц, у тех, кто понимает, зачем он живет и использует время, отпущенное ему, на все сто. Я бы очень хотел увидеть весь мир, побывать в каждом уголке земного шара…

– Я поняла тебя, Саша. И пусть я не видела всего этого, и не могу представить, но я вижу, какие эмоции вызывает у тебя даже просто воспоминание обо всем, что ты видел и что ты чувствовал. До этого момента я пыталась понять, за что вы цепляетесь в этом мире, почему так не хотите его покинуть. И последние годы я часто бывала в Яви как человек, ставила эксперимент. Даже обзавелась некоторыми привычками – пила кофе, гуляла под дождем. Но не находила ничего, равноценного вечному покою. Я никогда не видела Солнце. Оно красивое?

– Оно красивее всего, что есть на Земле. Я не опишу тебе его… Хотя нет, – глаза Свечкина загорелись счастьем. – Я смогу дать тебе почувствовать себя человеком. Хотя бы короткий срок…

– Что ты задумал?

– Собирайся, – он улыбался во все тридцать два. – И не спорь.

С первым лучом заходящего солнца они отправились в путь, и первым делом навестили один из многочисленных торговых центров, где Марья приоделась по последней моде. Казус произошел лишь на кассе первого магазина, где они покупали довольно открытое шикарное платье. Продавец молча пробил товары и отпустил их с миром, так и не спросив о деньгах. Они вышли из магазина, и Александр поинтересовался:

– Что это было?

– Ты о чем? – она недоуменно хлопнула глазами.

– Он не взял деньги.

– Мы их и не предлагали, чтоб он взял. Тем более, зачем мне нужны деньги? – Марья пожала плечами. – Люди всегда добровольно давали мне то, чего мне хотелось.

– Давай сегодня обойдемся без этого? – он усмехнулся. – Я угощаю.

– Такой богатый? – девушка усмехнулась в ответ.

– Достаточно. Тем более с собой этого не заберу, если решусь переехать к тебе, – он шутливо пихнул ее в бок.

– Хорошо, – она пихнула его так же шутливо, но Александр чуть не влетел в стену.

– Извини, – сказала Марья ехидно. – Я не нарочно.

– Ага. В основном. Дома я тебя покусаю… – он окинул взглядом точеную фигуру. – Везде покусаю.

– Хорошо, – она смеялась. Им обоим было легко.

Первый для Марьи поход в кино вызвал у нее бурю положительных эмоций. Потом они перенеслись в центр Барселоны, где долго гуляли, и пили мадеру в одном из многих, никогда не закрывающихся ресторанчиков этого города. Дальше был Кельн, много пива и ночная дискотека, а уже под утро, на добровольно отданном владельцем Порше, они клали стрелку спидометра на автобане.

Из-за начинающегося рассвета, им пришлось перенестись из Европы в Буэнос-Айрес, где только начинался вечер. Они бродили по улицам, пили кофе, и наконец, осели в интернет-кафе, где очень долго Александр знакомил Марью с земной жизнью и ее красотами, показывая фотографии и видеоролики красивейших мест мира.

Сутки, проведенные вместе, пролетели словно час. Александр оказался в своей квартире, а Марья отправилась по своим делам. И ему, и ей, нужно было подумать. Она поняла, что собой представляет полноценная человеческая жизнь, и узнала, отчего предлагала отказаться Свечкину. А он грустил, понимая, что всего этого может больше не быть. И еще, дико уставший, хотел спать.

8. День неожиданностей

Игорь Борисович только лег. Он очень устал в этот день. Суббота вышла напряженная, потому что в пятницу вечером исходя из донесений слежки, нанятого им Александра засекли в торговом центре с той самой девушкой, которую поручали найти. Пока последовал приказ о взятии их обоих и привозе домой к заказчику, парочка неизвестным образом исчезла. Слежку организовали после странного и путаного звонка Александра с просьбой узнать данные некоей Лели. Как оказалось, все прошлое этой девушки лишь легенда, наподобие той, что разработали для самого Александра, и при проверке компетентных органов, стало понятно – никто не знал, кто такая Леля и откуда она появилась. Игорь Борисович не любил загадки, и доверял интуиции, которая сигнализацией верещала об опасности. До вечера четверга ничего странного не происходило, наоборот, было видно, что Александр копает землю в поисках Марьи. Поход в архив, в университет, вечер у историка – было тому подтверждением, но организатору слежки казалось, что объект что-то раскопал, и утаивает. Необычное случилось, когда объект вошел в арку и не вышел. Группа слежки не верила своим глазам, боясь доложить об этом начальству, но все же пришлось. Игорь Борисович поверил в сверхъестественное исчезновение, хотя и дал нагоняя работникам, обвиняя их в некомпетентности. И в пятницу новый звонок – один из людей, отдыхая с девушкой в развлекательном центре, ловит исчезнувший объект, да еще и в компании. И завертелась круговерть мыслей, которые подстегнуло новое исчезновение Александра.

Вот и сейчас он лежал, понуро глядя в потолок, и разрабатывая версию за версией, докапываясь до истины. Движение слева заставило вздрогнуть, а увиденный силуэт в белом платье ужаснул. Он хотел закричать, но холодная рука сдавила горло, не давая даже захрипеть.

– Здравствуй. Закричишь – умрешь. Мгновенно. Понял?

Он кивнул. Она отпустила.

– Что же ты не радуешься нашей встрече? Ты же так меня искал… – девушка улыбалась.

– Что ты есть? – Игорь Борисович покрылся холодным потом, в горле першило.

– Твоя возлюбленная. Разве нет? – она склонилась над кроватью, у изголовья.

– Что ты хочешь? – голос дрожал.

– Какие вы люди скучные. Всю жизнь искал со мной встречи, и так невежлив. Нельзя же так, – она сжала край деревянной спинки и раскрошила его в щепы. Глаза загорелись зеленым.

– Прости… – он перешел на шепот, дрожавшая челюсть мешала говорить.

– Я дала тебе все. Ты ел в три горла, пил в три горла, спал беззаботно. Теперь настала пора платить. Умирать не хочется, наверно?

Он замотал головой. Кричать не пытался, понимая, что охрана не успеет. А даже если и успеет, что из того? Перед ним не киллер. Перед ним демон.

– Ну что ты, дорогой. Разве ж я похожа на демона? Зачем оскорбляешь невинную девушку, негодник? – она провела по его щеке пальцем, на котором неожиданно вырос черный кривой коготь. – Что за запах? У тебя энурез?

Он даже не мог подтвердить ее правоту, лишь мелко трясся.

– Ладно, я не злопамятная. Сколько тебе сейчас лет? Говори, говори. Хватит булькать.

– Шестьдесят пять, – кое-как просипел он.

– Если ты забудешь обо мне и о нанятом тобой человеке, проживешь еще… – она задумалась. – Лет тридцать. Тебе хватит?

– Да, госпожа, – мужчина был белым как мел.

– Я потом приду за тобой, но только от тебя зависит, будешь ли ты долго страдать, или умрешь быстро. Если ты нарушишь мой приказ, ты тоже проживешь тридцать лет. Но парализованным, немым и слепым. Твоя жена будет вытирать слюни с подбородка, а охранники менять подгузники; когда же им это надоест – тебя закинут в дом престарелых. И будет бесполезно что-то пытаться сделать с собой. Даже если тебя не будут кормить и поить, ты все равно проживешь этот срок. Ты этого хочешь?

– Нет.

– Я могу рассчитывать на твое понимание?

– Да, госпожа, – он часто кивал, наполовину обезумевший от страха.

Она исчезла. А он плакал, до самого рассвета, переосмысливая свою жизнь. Утром, умывшись, Игорь Борисович вышел в гостиную осунувшимся, седым стариком.

– Коля, – обратился он к охраннику. – Позови начальника охраны.

Коля испарился в мгновение ока. Хозяина слушались беспрекословно, хотя и не любили за жестокость и черствость. Игорь Борисович взял в руки телефон и набрал номер одного из своих экономистов.

– Лева, здравствуй. Да, тебя тоже с праздником. Воистину Воскрес, – он невольно перекрестился, вспомнив ночь. – Лева, я что звоню. Ты можешь запросить список всех домов престарелых в нашем регионе? Да, всех. Будь добр. Да что хочу? Помогать хочу. Я и сам-то не молод, а сегодня проснулся и понял… Тяжело это старость в одиночестве встречать…

Александр проснулся от стука в дверь. Было солнечное Пасхальное утро, за окном весело щебетали птички, но у него на душе царил контрастирующий с воодушевлением природы мрак, стоило лишь вспомнить о возможности вечной жизни во тьме Нави. На пороге стояла Леля.

– Подбери челюсть. Я и так знаю, что ты рад меня видеть, – с порога заявила она.

– Проходи. Кофе будешь? – он последовал ее рекомендации.

– Буду.

Они сидели уже довольно долго, молчание затягивалось. Он смотрел на нее, она на него. И оба обдумывали начало беседы. Не выдержал мужчина.

– Долго еще будем в гляделки играть? Ты меня отпустила, так ничего толком и не рассказав, а теперь вот появляешься у меня на пороге как снег посреди лета. И я должен гадать, почему ты пришла.

– Ты какой-то напряженный, я погляжу, – Леля положила голову на кулак, присматриваясь к Александру.

– Есть немого.

– И голос грустный…

Он молчал.

– Будь моим, Саша, – это была просьба. Леля крутила на столе чашку, внимательно к ней присматриваясь, словно только та могла дать ответ.

Свечкин не верил своим ушам. Так прямолинейно, резко и без хитрых забросов крючка… он меньше всего ожидал именно такого положения вещей.

– Мне не послышалось?

– Нет, не послышалось.

– Так неожиданно… я … в ступоре.

– Выходи из него. И ты, и я заслуживаем честности по отношению друг к другу. Смысл хитрить целый час, подготавливая почву, чтобы сказать это, когда все равно ответ будет либо да, либо нет? Лучше сразу покончить с этим вопросом, а не мучить себя пол дня, увиливая и боясь услышать ответ, которого слышать не хочешь.

– Я восхищен твоей прямотой, – он чувствовал уважение к этой девушке, на секунду забыв, кто она есть на самом деле, меряя ее чисто человеческими мерками.

– Я рада. Ты слышал, что я сказала тебе. Мне нужен ответ.

– Леля, что во мне такого, чего нет в других? Почему я? Ты и сестра…

– Ты узнал, – она встрепенулась. – Откуда?

– Марья рассказала, – ответил Александр, не желая играть с Лелей в догадки.

– Что она рассказала?

– Достаточно, – мужчина сделал глоток. – Я знаю, кто вы. И ума не приложу, что вы обе во мне нашли. Или у вас такая забава – играть со смертными, потому что вечность скучна?

– Саша, я с тобой не играю, – девушка была грустна. – Ты нужен мне.

– Я…

– Замолчи, Саша. Ты первый за пятьсот лет, кого я подпустила к себе. Тебе это о чем-то скажет, быть может? Я не такая ветреная, как сестра. Если я сделала выбор, это навечно.

– А пятьсот лет назад что произошло? Почему вы не вместе? – Свечкин с любопытством смотрел на Лелю. Ему не верилось, что у нее на самом деле столь долгий срок никого не было. Ну, никак не производила она впечатления, что способна на такую воздержанность. Мы все привыкли относиться к любви как к чему-то ветреному, потому как вечная любовь встречается лишь в сказках.