Книга скорпиона

Предисловие.

История обретения этой книги настолько удивительна, что может считаться чудом. Я купил её в 1992 году в Восточной Сибири на железнодорожной станции с труднопроизносимым названием, которое я не запомнил, о чём сейчас очень сожалею. Во время стоянки поезда я прогуливался по перрону. Ко мне подошёл плохо одетый человек и протянул мне нечто в грязном целлофановом пакете. Мне, как иностранцу в России, часто приходилось и приходится сталкиваться с навязчивыми людьми, пытающимися что-то тебе продать. Особенно это сильно было в начале девяностых. Как называют мои русские друзья в «глубинке» тогда нельзя было и шагу ступить, чтобы не оказаться окружённым людьми, желающими выудить из тебя хоть сколько-нибудь денег. За полтора года, проведенных в русской миссии первое чему я научился, было говорить «нет». Тогда я тоже поначалу принялся отказываться, но тот человек не отступал. Он развернул пакет. В нём оказалась старая книга без переплёта. Книга была в ужасном состоянии. В ней не хватало множества страниц, а уцелевшие были испачканы грязью и вздулись от влаги. Я ещё раз повторил свою просьбу оставить меня в покое, но тот человек был настойчив. Странно, сейчас, когда я пишу эти строки, я никак не могу вспомнить его лица. Какое оно было? Помню только его заискивающую улыбку, убогую одежду и дурной запах изо рта. Только чтобы он отстал, я купил у него книгу, даже не вспомню за сколько – русская валюта рубль из-за инфляции постоянно обесценивалась и цены на все товары были неустойчивы. В поезде я забросил книгу в дальний угол своей дорожной сумки и забыл про неё. Только в Хабаровске, в деревянном одноэтажном доме (по-русски он назывался «изба»), который снимала наша миссия, вынимая вещи, я наткнулся на неё. Надо сказать, что мои познания в русском языке и сейчас не отличаются глубиной. Тогда они были ещё более скромны. Я попытался прочесть хотя бы страницу, но моего словарного запаса не хватило даже на это. Кроме того, что текст был сильно испорчен, книга была издана до большевистского переворота 1917 года и набрана ещё старым царским алфавитом с использованием не использующихся теперь букв. Через несколько дней я попросил моего русского друга, по совместительству гида и переводчика, Андрея почитать мне её. Я ясно помню тот вечер. Мы сидели в жарко натопленной комнате. За окном шёл снег. Андрей наугад открыл книгу и стал читать. Это был фрагмент казни Христа. Я был настолько поражён, что попросил его читать ещё. Мы тогда просидели всю ночь, перелистывая истрёпанные страницы. Наутро я ушёл спать с ощущением встречи с чудом. Последующие мои годы были посвящены работе по прочтению и записи уцелевших фрагментов книги, составлению примечаний и комментариев. После того как меня перевели в кейптаунский филиал нашей миссии, я познакомился с замечательным человеком и моей будущей женой Мэри, женщиной с редким талантом любить и прощать. Вместе мы подготовили к изданию эту книгу. Мы не претендуем на полную историческую достоверность. Мы не знаем автора данного произведения. Я обращался к экспертам и они, исследовав ту книгу, определили её дату издания, как начало 20 века. Многие фрагменты книги не сохранились. Просим прощения у наших читателей за отрывочность некоторых глав. От себя мы добавили лишь несколько комментариев исторического и религиоведческого содержания. Надеюсь, что ваша вера в Христа только укрепится от прочтения этой книги, как укрепилась она в нас.

Майкл и Мэри Уэнски.

Действительные члены религиозно-благотворительной миссии «Возрождение»

Бостон 1999.

Слово сектоведа.

Ситуацию, сложившуюся в нашей стране на рубеже 80-90-х годов XX века можно охарактеризовать как духовное возрождение нации, возвращение её на свою исконную православную стезю, освобождение от коросты безбожия и нигилизма. И как нельзя кстати звучат здесь слова Пушкина:

Но краски чуждые, с летами,

Спадают ветхой чешуей;

Созданье гения пред нами

Выходит с прежней красотой.

Но, кроме радости пробуждения и осознания своего истинного пути в это же время на нашу страну начинается нашествие, сравнимое, разве что с монголо-татарским. Орды сект, лжерелигий и суеверий, подняв знамёна ханжества, клеветы и прямого беззакония устремились на новое поле, которым явилась Россия. Не буду перечислять здесь длинный список всех этих сомнительных вероучений и псевдорелигиозных культов – он известен (слава Богу, пока в большинстве своём только опосредовано) практически всем. Однако, данная книга, изданная с предисловием неких Майкла и Мэри Уэнски (Michael & Mary Wansky), действительных членов религиозно-благотворительной миссии «Возрождение», заставляет обратить более пристальное внимание к данной организации.

Религиозно-благотворительная миссия «Возрождение истинной евангельской церкви» (а именно так полностью звучит название этой организации, целомудренно сокращённое до «Возрождения» господами Уэнски) есть неопротестантская псевдоевангельская тоталитарная секта, известная также как «Бостонское братство» или «Братство истинной веры». Основана она была в Филадельфии (впоследствии штаб секты переехал в Бостон) в 1955 году пастором Маккинли. Пастором он стал лишь незадолго до открытия собственной секты, а так сменил с десяток профессий, последняя из которых была коммивояжёр. Сам Маккинли в своих вероучительных наставлениях акцентирует внимание, с понятной целью, на другой своей «допасторской» профессии – какое-то время он работал плотником. Своей главной целью Маккинли провозгласил евангелизацию населения Земли (ни больше не меньше!) и объединение всех людей в новой «истинной» церкви. Идеал такой церкви Маккинли видел в раннехристианских общинах, главную же беду – в огосударствлении христианства, от чего, по его мнению, и католичество, и православие, и протестантство исказились, поэтому не могут претендовать на роль объединяющей силы. Таким «объединителем» (unifier), по убеждению Маккинли и станет его новая «Истинная евангельская церковь». Надо отметить, что эта «церковь» являет собой жёсткую иерархическую структуру с Генеральным советом во главе. Председателем или Первоговорящим (Prime speaker) этого совета естественно является сам Маккинли. В секте существует детально прописанная «модель восхождения», или иными словами система внутрицерковных рангов. На сегодняшний день, по заявлениям самого Маккинли, членами его «церкви» являются 175 тысяч человек в более чем 50 странах мира. Как и в прочих тоталитарных сектах основным источником финансирования являются пожертвования членов секты, так называемая десятина. Особое внимание при вербовке новых членов секты отводится студентам и молодёжи в целом. Искренне ищущие Бога молодые люди являются излюбленной целью для всех сект, в том числе и для «церкви» Маккинли.

Что же касается данной книги, то она представляет собой некую смесь из идей о раннехристианской церкви, пропагандируемых Маккинли, оккультно-эзотерических теорий и общей мистики движения «Нью-эйдж». Никакой художественной и, тем более, научной ценности данное сочинение не представляет. Более чем странной и слабо правдоподобной представляется история о «чудесном» обретении книги господином Уэнски «в Восточной Сибири на железнодорожной станции с труднопроизносимым названием», которое (вот жалость!) он не запомнил. Кощунственной и ни на чём не основанной является версия о распятии Христа и природе нашего Спасителя. Общий настрой и лезущая в каждом слове сектантская искажённость позволяют говорить об «узкоспециальном» её назначении, как средство пропаганды и поиска новых последователей для «церкви» Маккинли.

Государство в нынешнем его состоянии, к сожалению, не в состоянии обеспечить защиту своих граждан от так называемых новых религиозных доктрин и культов. А сам русский народ, долгие годы фактически лишённый духовного окормления церкви, оказался лёгкой жертвой многочисленных сект. И пусть читателя не вводит в заблуждение названия многих из них, звучащие как «общества», «клубы», «миссии» и даже «товарищества». Это только маски, под которыми скрывается всё то же махровое сектантство и тоталитарные оковы. Кроме вреда материального: изымания денег, квартир и прочего имущества, эти сектантские образования наносят гораздо более обширный и страшный удар по самой сущности человека, по его душе. Все мы помним слова Христа: «По плодам их познаете их» (Мф. 7:16). Так давайте же будем бдительными и прозорливыми, и не позволим обмануть себя всем спекулирующим на имени Христа и событиях Святого Писания.

И. Венчянинов.

Сектовед, преподаватель Информационно-реабилитационного центра по противодействию деятельности деструктивных сект «Спасение».

КНИГА СКОРПИОНА

Начало

Южная Сирья1

Из траурно-чёрных глубин космоса в поле земли влетел золотохвостый метеор и рассыпался на мелкие сияющие пылинки, которые стали медленно оседать на холодную ночную землю и таять, бессмысленно отдавая густому тёмному воздуху остатки тепла.

В одной из глинобитных хижин проснулась женщина, закуталась в расшитое шерстяное одеяло и, повинуясь странному чувству, вышла из дома. Взглянула наверх и застыла, завороженная увиденным. Ночное небо стремительно теряло свою глубину и загадочность, светлело, словно улыбаясь своим мыслям, причём мрак отступал только в центре прохладного небесного ковра, где образовалась круглая, голубоватая дыра, и женщине показалось, что в ней на мгновенье промелькнул чей-то скорбный взгляд.

– Масалья, ты здесь? – раздался за спиной хриплый мужской голос.

– Да, Ингиб. – Женщина обернулась к вышедшему из дома мужу.

– Что ты здесь делаешь?

– Смотрю на небо. – Она погладила тьму над головой, как шкуру зверя. – Смотри, на нём пятно! Оно голубое и сияющее. – Женщина внезапно рассмеялась. – Иди же сюда, Ингиб!

Она подбежала к нему, взяла его руки в свои, окатив, словно тёплым ветерком, взглядом восторженных карих глаз.

– Ингиб, это добрый знак. Боги даруют нам детей. Правда хорошо, Ингиб?

Он печально посмотрел на жену:

– Правда, Ма. Правда…

Притянул к себе, обнял, стал успокаивающе гладить грубыми шершавыми плотницкими пальцами её черные волосы.

– Правда, Ма. Правда…

Мужчина был уже довольно стар и, взяв себе в жёны молодую Масалью, третью дочь погонщика Фанхира, надеялся спокойно умереть, оставив своё небольшое имущество ей, так как детей у него не было. Первая жена Ингиба умерла, когда ей было 15 лет от какой-то хвори. Он не любил её: долговязую, смуглую, с гнусавым голосом, повенчанную с ним ещё в раннем детстве. Вторая жена была тихая и покорная Радви: с огрубевшими от тяжёлой работы руками и некрасивым лицом. С ней он прожил много лет. Её тоже унесла болезнь. С тех пор Ингиб спокойно доживал свои дни, и появление в своей жизни Масальи расценивал как великую милость богов. Её солнечный взгляд на мир дарил ему столько радости. Но Масалья хотела иметь детей, и он знал, что никогда не сможет дать ей этого.

В последнее время жену стали посещать видения. По ночам она разговаривала с кем-то невидимым. Ингиба это пугало. А теперь ещё это странное небо. Действительно похоже на знак богов…

– Ингиб, у нас будут дети. – Она никак не могла успокоиться.

Масалья резко отстранилась от мужа, вскинула худые руки и отрывисто засмеялась:

– Будь благословен, Дарующий радость! – голос её стал неестественно звонок. – И ты тоже! – Она бросила взгляд на Ингиба. Тот испуганно смотрел на жену, ставшую вмиг чужой и словно наполненной требовательной и властной силой. Потом Масалья прикрыла глаза, и он услышал, как улыбающиеся губы шепчут звуки, и звуки слагаются в слова: «Я рожу бога и назову его Иешуа».

Время здесь мерили караванами. С той памятной ночи их прошло ровно дюжина. Масалья действительно носила в себе дитя. Ингиб не знал, радоваться ему или нет. С одной стороны, наследник был его давней мечтой. С другой, его сильно тревожило поведение жены. Та стала замкнутой, не общалась с другими женщинами деревни. В глазах появилась прозрачная отрешённость. Для неё перестал существовать окружающий мир, вернее, он сузился до размеров её живота. Ингиб начал чувствовать себя чужим рядом с ней. Наверное, просто теперь это чувство стало ощущаться острее. Он старался объяснить её поведение телесной слабостью, но смутное чувство беспокойства не покидало его. Ингиб пытался поговорить с нею, но на его вопросы она либо молчала, либо отвечала очень коротко и снова погружалась в свои мысли. А однажды ночью ему приснился сон. Что-то громадное, тяжёлое давило на грудь, мешало дышать, по-змеиному шипело на ухо. Он проснулся в страхе, один, на жёсткой, пахнущей прелым потом циновке. Масальи не было дома. Он выбежал во двор. Южная ночь окутала его прохладным плащом и впервые поразила пустотой. Ингиб понял, что потерял их. Позднее он будет убеждать себя, что боги, наверное, правильно сделали, что разлучили его с женой. Ему, простому починщику караванных повозок, Масалья приносила слишком много хлопот.

Но это будет потом…

Он опустился на землю и зарыдал.

Рождение скорпиона

Верхний Эгипт

…и ещё пели арфы. Да, точно, арфы. Непонятно было, откуда брались звуки, но музыка заполняла собой всё пространство пещеры.

Маркус стоял на коленях и смотрел на узкую полоску воды, стекавшую сверху, из отверстия в скале. Священный ручей. Тот, кто омылся в нём, приобщался к братству Орфея, великого мага2. Стекавшая вода была прозрачно-голубой. «Совсем как ровная полоска стекла», – подумал Маркус. Потом его кто-то позвал. Не словом. Но Маркус почувствовал зов так, словно коснулись его плеча. Повернулся и увидел приближающуюся процессию жрецов: бритоголовых, смуглокожих, в белых одеждах, молчащих и серьёзных.

«Сейчас будет принесена жертва. Сейчас кровь убитого животного смешают с водой из источника и дадут выпить мне. И я стану одним из них…»

…Чаша с мутноватой жидкостью… Глоток… Вкус терпкий, немного солёный и холодный…

Маркус поднялся с колен. На его обнажённое юношеское тело надели белый хитон с изображением Великого Змея, вышитого золотом по краю.

Сосредоточенная тишина и слова клятвы:

«Прощай, старая жизнь. Здравствуй, Свет. Я готов идти туда, где не видно звёзд, чтобы взять то, что нужно мне. Моя клятва верна, мои помыслы объяты светом, мои руки способны держать знания. Я – сын Света, идущего вперёд и имя мне Собиратель».

«Ступай и ищи».

Масалья

Халялейя

Она умирала.

Во всяком случае, ей так казалось. И было в этой иллюзии смерти бесконечное блаженство, наслаждение мигом свободы в мире полноты, изнанки привычной жизни. Ей казалось, что она лежит в тёплой-тёплой воде и смотрит сквозь неё на солнце. Всё существо её стремилось к его свету: необжигающему, благодатному и вечному, но тот ускользал, словно говоря: «Всё это твоё, глупая, но не сейчас – после». Она плыла в мировом потоке, как рыба. Нет, она была ей. Водоросли-мысли касались её боков, соскальзывали по чешуе, и оставались позади. Ровное и спокойное течение убаюкивало, растворяло. Поток вымывал всё лишнее и ненужное, лишнее и ненужное, лишнее… всё…

В тот момент окончательно порвались нити, связывающие Масалью с окружающим миром. Она ощутила себя пылинкой, которую ветер возносит, рвёт на части, вновь складывает в одно, поднимает всё выше, выше, через небесную скорлупу – дальше, в чёрную бездну Последнего Океана, раскалываемую пополам долгожданным звуком – младенческим криком. И этот крик вырвал Масалью из потока. Она рухнула в темноту и та упруго вытолкнула её обратно в телесный мир.

Она рожала на свет дитя – воплощение её смысла жизни. В тот момент она почувствовала весь его жизненный путь, каждую слезу радости и крик падения. Разноцветные ленты смыслов слились в сверкающий клубок: нестерпимо яркий, переливающийся. Она кричала и билась, свет обжигал и пульсировал болью. Было жарко и холодно, и больно, очень больно, как никогда до того. И тихо, только горячее дыхание, и больно, опять больно…

Темнота сжалилась и поглотила женщину.

– Благодарю тебя, милосердный Менглу, – улыбнулась Масалья.

Тот, кого назвали Менглу, высокий, тощий старик в пыльном балахоне, подошёл к ложу и склонился над ребёнком.

– Когда-нибудь ты проклянёшь меня, – медленно проговорил он.

– Ты странный человек, Менглу.

– Я старый человек, Масалья, очень старый, – усмехнулся он и тихо вышел из лачуги.

Масалья задумалась.

Она пришла сюда несколько лун назад. Ей было видение: путь лежащий на юг, в страну, где живёт старик с глазами змеи. Бежавшую из дома Масалью подобрал в степи пастух, ехавший на юг для записи на службу в романские вспомогательный когорты3. Приняв, и не без оснований, Масалью за умалишённую, он помог добраться ей до Халялейи. Масалья знала куда идти. Каждый раз во сне она видела полуразваленный глинобитный дом и старика. Тот сидел в тени у стены, скатывал из хлебных мякишей и варёного гороха шарики, отправлял их в свой беззубый рот, молча смотрел на неё и ждал.

Из жизни сирийца-пастуха Масалья исчезла так же внезапно, как и появилась. Просто однажды утром он не обнаружил её, как обычно спящей у костра. Пастух не особенно расстроился. Он выполнил свой долг перед богами и не прогнал бродяжку-сумасшедшую там в степи, а теперь боги решили избавить его от этого груза. Масалья, ведомая своим фаросом4 добралась до жилища Менглу. Здесь, в бывшем хлеву, на подстилке из травы и обрывков овечьих шкур она родила.

От мальчишки, который приносил из ближайшей деревни еду, Масалья узнала, что старик пришёл сюда откуда-то с Востока уже много лет назад. Местные прозвали его Видящим. Почитали, как прорицателя и колдуна, а чаще просто боялись. И, кажется, было за что…

Масалья осторожно поднялась на ноги и вышла из лачуги. Старик сидел на земле и что-то невнятно бормотал, кажется пел.

– Менглу, почему ты так сказал?

Старик замолчал, разглядывая холмистую равнину перед собой, потом поднялся и ушёл.

Путь скорпиона. Начало

Понтиус Метатель5 стоял среди колонн дворца Эродеса6 и оттуда, сверху, смотрел на лежащий перед ним город. Была ночь. Кажется, и небо и земля были слеплены из одной чёрной глины. Слабые огоньки улиц. Далёкие голоса – как рукой по шёлку и снова тьма и тишина. «А вдруг ничего этого нет? – подумал мужчина. – Ни города, ни мира – есть только это вечное безмолвие. Дома, башни, храм, люпанары7, площади – всё это баловство богов и нет числа их обманам». Он вздрогнул. Изысканная туника и лёгкий плащ плохо согревали тело. «Что я здесь делаю?» – этот вопрос он задавал уже не раз. Причина его отъезда из Эгипта оставалась загадкой и для него самого. Сколько бы не уверял его посвящённый в Собиратели, но Метатель не верил в пришествие Чужеземца. В эгиптских книгах рассказывалось о визитах Неспящих, но Великий Орфей, это было так давно. К тому же книги тоже писались людьми…

Метатель шагал по дворцу и в который раз отмечал про себя безвкусие убранства: роскошно и бездарно – истинно в восточном стиле. Для него, воспитанного учителем греком – представителем народа, обожествлявшего гармонию8, было неприятно видеть это месиво ярких красок, золота и разноцветья камней. Пустой ветер!

Мужчина вошёл в небольшую светлую залу, уселся на богато застланное ложе и стал ждать. Начинала болеть голова, и он с усилием потёр кулаками виски. «Он будет, будет здесь, – обречённо подумал Метатель. – Я скажу ему, что всё бред. Уеду – в Рому на бои слонов, или в Грэкию, но только весной, когда нет жары, и Флора9 улыбается в каждом цветке…»

– Ave10, Хранитель.

Голос Маркуса разбил тишину на сотни осколков и те обрушились на Понтиуса Метателя жестоким дождём.

– Ave, Посвящённый.

Маркус вразвалку прошёл к ложу и демонстративно развалился на нём.

– Зачем ты пришёл? – сдержанно, на правах старшего, начал Метатель.

Маркус выждал театральную паузу и сообщил:

– Я нашёл его. Он здесь, где-то близко. Мальчик из варваров. Ему лет десять…

– Бред, – оборвал его Метатель.

– Я видел его… другим зрением.

– Ты говорил со вторым Хранителем? – спросил Метатель и, не дожидаясь ответа, обрубил: – Он всё врёт. Неспящие больше не посылают своих братьев к нам, так сказано в книгах.

Он приставил взгляд как гладиус11 к горлу Маркуса и жёстко произнёс:

– Нельзя найти ключ к тайне, которой нет.

Маркус по-собачьи ожесточённо воззрился на собеседника. Тот покусился на его Цель, на то, что давало ему жить, творить, оправдывало перед собой всю его внутреннюю грязь и поступки.

– Это ты врёшь, причём сам себе! А я буду искать его! – проорал Маркус и рывком поднялся с ложа.

Метатель устало покосился на него и тихо сказал, чтоб тот ушёл. Маркус старательно изобразил презрение и зашагал прочь.

– Менглу, что это? Это свет?

Малыш, щуря странные большие глаза, указывал ручонкой на солнце.

– Да, Иешуа, это свет.

– А что там, в свете?

– В свете Бог.

– А почему Бог не спустится сюда, чтобы все были в свете?

– Потому что он спит.

– А зачем Богу спать?

– Он ждёт Великой Весны, которая наступит на земле. Тогда он проснётся.

– А когда наступит Великая Весна?

– Когда погибнет последний человек.

– Но мы ведь тоже люди, значит, мы погибнем?

– Нет, Иешуа, мы переродимся и уйдём на небо, чтобы тоже спать…

– Просыпайся, Маркус. Не спи.

Мужчина открыл глаза. Над ним склонилась обнажённая смуглая девушка и лёгкими движениями пальцев разглаживала две наметившиеся морщины у него на лбу. Маркус сонно улыбнулся и почти ласково процедил:

– Пошла вон, Арьйи.

Девушка улыбнулась как от похвалы, поднялась с ложа и, прикрыв наготу гиацинтовым покрывалом, вышла. Маркус проследил за ней взглядом – хороша… Интересно, сколько брала за ночь? Ему она никогда не говорила, а на его расспросы твердила одно: «Маркус, я твоя». «Святая шлюха та, что умеет искренне врать», – как говорит Понтиус Метатель.

Маркус перекатился на другой край ложа, встал, натянул на себя выстиранную, приятно пахнувшую розовым маслом тунику. Домишко, что он снимал для себя и для Арьйи находился в южной части Верхнего города12. Рядом стоял двухэтажный особняк работорговца Йуду. Ещё тут был небольшой сад. На одном из деревьев сидел медный змей. Местные чтили его как святыню, излечивающую от змеиных укусов. По преданию когда-то давно эгиптский колдун, приведший сюда йудеев, однажды сотворил такого же13. И потемневший от времени змей, и старое дерево были неказисты и убоги, и Маркус часто повторял, что велит срубить уродину, вместе с сидящим на ней червяком, когда Метатель получит должность прокуратора или префекта провинции. Сам Маркус с недавних пор ходил в префектах городской стражи и уже успел прославиться, круто расправившись с пойманными кинжальщиками14. Их заставили драться на арене, на виду у нескольких тысяч согнанных на трибуны зрителей деревянными мечами против железа сотни романских солдат. Тогда погибло много людей. Маркус лично участвовал в резне. Город запомнил нового префекта стражи и дал ему кличку Кровник. Нынешний прокуратор Гратус был стар и почти не выходил из своих покоев – боялся заговора, а его помощники были заняты воровством да сведением счётов, так что Маркусу никто не мешал. Но где-то там, на севере жил мальчик, обречённый быть богом и Маркус должен был найти его, чтобы познать себя…

Арьйи вошла, как всегда, почти бесшумно. В руках – большой поднос: хлеб и кувшин с молоком.

– Кровник, я принесла поесть.

Лицо Маркуса дёрнулось.

– Не называй меня так.

– Как хочешь.

Она поставила поднос на круглый тёмный столик рядом с ложем.

– Ешь.

– Я не хочу.

Она встревожено посмотрела на него:

– Ты обиделся? Забудь.

Её прохладная рука легла на его плечо:

– Маркус…

– Свидимся, Арьйи. Мне пора.

Он застегнул пряжку тяжёлого легионерского пояса с гладиусом, взял в руки плащ и ушёл.

Арьйи села на ложе и задумалась. Маркус в последнее время был сам не свой, твердил что-то непонятное. И эти слова, брошенные как игральные кости: «Боль, поделённая на двоих становится любовью»; даже не сами слова, а то выражение лица, с которым Маркус их произнёс. Тогда он был похож на мертвеца.

– Менглу, а если воин вынет меч из ножен, он не может вложить его обратно, не обагрив его кровью?

– Нет, Иешуа, не может.

– А если крови нет.

– Тогда он должен обагрить его своей кровью.

– Но это же больно.

– Боль – это способ забыть то, чего нельзя помнить.

– Я забыл, Менглу

– Значит, ты вспомнишь снова.

Они встретились в пустыне, днём, на перекрёстке у камня с полустёртой процарапанной кем-то надписью VITA15. Четыре тёмные точки на жёлтом полотне. Начиналась песчаная буря. В воздухе носились миллионы песчинок. Они забивались в складки одежды, в уши и больно секли по глазам. За мальчиком стояли двое. Одного Маркус знал – это был второй Хранитель. Во время своих видений романец представлял себе его иначе, старше, с более резкими чертами лица. Впрочем, и сейчас определить возраст Менглу было сложно. Рядом с ним стояла молодая женщина. «Кажется из местных», – подумал Кровник. Её глаза бессмысленно и блаженно блуждали по земле. Лицо было наполнено трагической красотой.