Голоса Океана

– Тот, кто жаждет власти и устал находиться под гнетом бессмертных правителей! – задумчиво ответила она. – Представь себе, что Совет Мастеров не только бессмертен, но еще и не стареет с течением времени, а только набирается опыта. А подрастающее поколение тоже хочет управлять и жаждет перемен. И если Магистр, павший в Поединке, через пару месяцев вернется назад, то у него достаточно шансов, в следующий раз победить более молодого противника. И тогда мог возникнуть заговор, который вылился в бунт, подобный тому, который пережили мы с вами совсем недавно. Только в тот раз восставшие победили.

– А потом изменили Кодекс, разрушили саркофаги и уничтожили все сведения о бессмертии! – добавила Райя, возбужденно переводя взгляд с брата на мать.

– Ты сделала правильный вывод, Ласточка! – довольно заметил Мастер-Хранитель, называя девочку тем именем, которое дал ей Орден. – Я, в свое время, пришел к тем же выводам.

– Но всё это только догадки! – воспротивилась Ханна, все ее привычные представления переворачивались с ног на голову.

– Не только догадки! – покачал головой Хранитель, поднимаясь с колен.

Он подошел к стене и поманил к себе Райю.

– Волею судеб я провел много времени в этих подземельях, у меня было время изучить остатки настенных надписей. Я не просто так заставлял Райю изучать старый стиль письма. Сейчас она сможет прочесть эту надпись.

Хранитель взял у девочки фонарь и поднес к стене:

– Попробуй прочесть центральную надпись!

Та нахмурилась, водя пальцами по остаткам каменных букв, а затем сказала:

– Начало фразы почти стерто, но в середине написано: «И обновленные восстанут с каменного ложа»!

Хранитель улыбнулся ей и разъяснил:

– Эти каменные саркофаги были не местом упокоения, а устройством для регенерации! Я полагаю, что в них помещали людей для полного слияния с симбионтом. Я сам прошел преобразование, случайно оказавшись в этой пещере.

– Но почему ты скрывал свои знания столько лет? – воскликнул Морской Змей.

– У меня были к тому веские основания, – нахмурился Хранитель. – Это длинная и не очень приятная история, поэтому, я бы предложил перенести Кондора в лазарет, проверить состояние Барса, а потом продолжить наш разговор.

Когда они перекладывали Кондора на носилки, Кошка обратила внимание на то, что его старая мантия напоминает высохший кокон бабочки и легко отделяется от тела, которое она очень плотно облепляла. Лишь вокруг обруча, на плечах, остался влажный валик новорожденной мантии, совсем как у Учеников после воссоединения с симбионтом.

Обратный путь опять прошел в молчании, друзья переваривали полученную информацию и пытались предугадать последствия. Только Райя временами теребила Хранителя, указывая на наиболее сохранившиеся участки настенных надписей и изображений и задавая вопросы. Магистр задумчиво поглядывала на дочь, понимая, что старый Мастер в ее лице приобрел себе верного сторонника, подстегиваемого юношеским любопытством. Сама же, она не могла так однозначно радоваться видимым преимуществам открывшихся древних знаний. Лицо ее сына, который нес тяжелые носилки вместе с Хранителем, отражало всплески самых противоречивых эмоций. Кошка понимала, что тот взвешивает на весах морали жизни брата и своего Наставника, и последствия для жизни всего Ордена.

Ханна же пребывала в самом мрачном расположении духа, для нее признание правоты Хранителя означало крушение всех основ предыдущей жизни и врачебной деятельности. Она должна была содрогаться от ужаса, вспоминая всех тех, кого понапрасну отправила в Огненную Печь.

– Успокойся! – прошептала Кошка, подойдя поближе к своей подруге и взяв ее за руку. – Ты виновата не больше чем я, когда отправила погибших друзей в печь вместе с врагами. Хорошо, хоть Кондора сберегли!

– А я, все равно, не уверена в чистоте помыслов этого старого интригана! – пробормотала она в ответ.

– Я тоже! – прошептала Кошка. – Но надо найти в себе силы и мужество, чтобы сохранить трезвость оценок. От того, что мы решим, зависит, будущее Ордена. И наших близких, в том числе. А, может быть, и всего населения планеты!

– Это-то меня и пугает! – содрогнувшись всем телом, ответила Ханна.

– Кому-то приходится принимать непростые решения! – пожала плечами Магистр. – Нам уже пришлось столкнуться с этим совсем недавно, и мы справились. Попробуем, и в этот раз, не подкачать.

– Только сначала выслушаем его историю! – сварливо заметила Ханна.

– Всенепременно! – кивнула головой Магистр. – Хранитель взывал к моему правосудию, и я приму решение, только после того, как получу все возможные сведения. А до того момента будем держать его под неусыпным наблюдением.

Ханна кивнула, соглашаясь с ней, и вновь погрузилась в молчание.

Путешествие по скрытым коридорам позволяло миновать общественные помещения и привело друзей в лазарет гораздо быстрее, чем они предполагали. Кошка решила, что эта система тоннелей и создавалась для быстрого перемещения больных и раненых в помещение для регенерации, а после смутного времени оказалась заброшенной и постепенно забылась. Повернув массивную плиту, Хранитель вывел их прямо в приемный покой.

Пока Ханна размещала Кондора на одной из коек в свободной палате, Кошка кинулась в палату Барса. Там, вовсю, мигала красными огоньками аппаратура, указывая на остановку сердца. Женщина сдавленно вскрикнула и кинулась к мужу. Тело его было холодным, и пульс не прощупывался.

– Все идет как нужно, верь мне! – сказал Хранитель, входя вслед за ней. – Я предупреждал об этом. Им с симбионтом необходимы несколько дней покоя.

– Ты требуешь от меня слишком многого! – сквозь слезы пробормотала Кошка.

Хранитель тяжело вздохнул:

– Тебя убедит в моей правоте, если я немедленно разбужу Кондора? Правда, он потом меня за это не похвалит!

– Сделай это, пока у меня не сдали нервы! – прошептала Магистр. – Или у кого-нибудь еще!

Старый Мастер кивнул и потянул ее за руку на выход.

В соседней палате они обнаружили Ханну, осматривавшую тело Кондора, освобожденное от остатков мантии. Морской Змей придерживал за плечи дрожащую Райю и переводил встревоженный взгляд со своего Наставника на Кошку.

– Отцу стало хуже? – взволнованно спросила девочка.

– Все идет так, как должно! – уверенно заявил Мастер-Хранитель. – Но чтобы вы мне поверили, я сейчас разбужу Кондора.

– И что для этого нужно? – недоверчиво спросила врач.

– Мощная ультрафиолетовая лампа для стерилизации помещений. И свежая кровь близкого родственника, – заявил Мастер.

Ханна покачала головой:

– Ты специально требуешь невозможного! Лампу-то я принесу, а вот, с кровью родственника ничего не выйдет, и ты это знаешь!

– Опять ошиблась! – усмехнулся Хранитель, беря со столика шприц. – Кондору вполне подойдет кровь его дочери!

– И кто же она… – начала Ханна и осеклась, увидев, что он протягивает шприц ей.

– Ты лжешь! – воскликнула женщина, отшатываясь от него. – Мне всегда говорили, что я – найденыш!

– У тебя есть удобный случай проверить это утверждение, а затем и расспросить своего отца, почему они с матерью приняли такое решение, – пожал плечами Хранитель. – Если ты, конечно, не струсишь!

– Еще скажи, что ты и имя моей матери знаешь! – вскричала Ханна, теряя последние остатки самообладания.

Хранитель склонил набок голову, насмешливо улыбнулся и сказал:

– У Кондора появится еще один повод переломать мне кости, но я выдам его секрет. Твоя мать та, кого вы привыкли называть Сенатором.

Ханна издала сдавленный стон и недоверчиво покрутила головой. Затем она посмотрела на Хранителя и решительно заявила:

– Этого не может быть! Иначе мое тело не отторгало бы симбионта!

Женщина поднесла руку к горлу, показывая на отсутствие у себя обруча. Именно это досадное обстоятельство не позволяло ей обзавестись мантией, летать и войти в Совет Мастеров. Кошка тоже с сомнением взглянула на Хранителя.

– А тебе не приходило в голову, что именно это обстоятельство и заставило тщеславную Сенаторшу отказаться от дочери? – язвительно спросил тот.– И только заступничество твоего отца и меня позволило тебе остаться в Ордене. Кондор очень любил твою мать, но не смог вышвырнуть тебя во внешний мир, как она того хотела. И даже принял на себя вину за твой порок. Хотя, в тебе, таким образом, сыграла именно ее наследственность, ведь, и тело Сенатора отторгает симбионта, правда, не так активно как твое.

– Откуда ты это знаешь? – пораженно спросила Ханна.

– Потому что именно я регулярно наполняю ее обруч новым содержимым, – признался Хранитель.

– Но почему ты это делаешь? – удивленно спросила Кошка.

Седовласый мужчина печально посмотрел на нее:

– Ты-то, как раз, сможешь понять мои побуждения. Айша, которую вы зовете Сенатором, моя дочь. И дочь той женщины, которую я по-настоящему любил. Но эту историю стоит рассказывать по порядку. Поэтому, давайте, все же, разбудим Кондора, и я изложу вам всю историю, чтобы лишний раз не повторяться.

Хранитель вновь протянул шприц Ханне. Та взяла его и, с помощью Кошки, набрала из своей вены кровь. После чего Хранитель ввел ее в отверстие в шейном обруче Кондора, предназначенное для питательного раствора. Ханна сбегала в операционную и принесла мощную лампу для стерилизации.

– Поставь лампу так, чтобы она осветила большую часть тела, но не попала в глаза, иначе Кондор надолго ослепнет! – предупредил Хранитель, отходя в дальний конец комнаты и прикрывая лицо и тело простыней.

Врач выполнила его рекомендации, и все присутствующие замерли в напряженном ожидании. Не прошло и нескольких минут, как по телу Кондора пробежала судорога, он застонал и открыл глаза.

– Какого черта, вы решили меня поджаривать! – воскликнул мужчина, открывая глаза и подскакивая на кровати.

Ответом ему был удивленный возглас, вырвавшийся у всех присутствующих. Кошка первой бросилась к старому другу и увидела, что половина его тела, обращенная к лампе, начинает покрываться пузырями.

– Выключите лампу! – воскликнула она, набрасывая на Кондора простыню.

Морской Змей одним ударом сбил лампу на пол, а затем кинулся к Кондору и обнял его.

– С возвращением, Наставник! – срывающимся голосом сказал он, заглядывая тому в глаза, отливающие ртутным блеском.

– Кто-нибудь объяснит мне, что со мной стряслось? – пробормотал Кондор, разглядывая свою серую руку, кожа которой покрылась пузырями ожогов.

– Хранитель обещал все объяснить! – язвительно ответила Ханна.– Только сначала я смажу тебя мазью от ожогов… отец.

Кондор грозно нахмурился и перевел взгляд на Хранителя, который тоже подошел к его постели:

– Я же обещал, что переломаю тебе все ребра, если ты проболтаешься!

– Ну, как я и предупреждал! – криво усмехнулся тот, бросив взгляд на Кошку. – Хотя, тебе стоило бы сказать спасибо за то, что я спас твою жизнь.

– Последнее, что я помню, это то, как писал в своей келье, ко мне постучалась Сенатор, а дальше – темнота, – медленно проговорил Кондор, продолжая недоуменно разглядывать свое тело, которое его дочь покрывала какой-то мазью.

– Твоя бывшая жена убила тебя! – прямо сообщил Хранитель. – Но благодари Кошку, что она не бросила тебя в печь, а отнесла в нижний зал и положила в саркофаг. Там произошла регенерация, ты стал единым целым с симбионтом и вернулся к нам в новом качестве. Но я обещал вам, что расскажу все по порядку.

– У меня, просто, голова идет кругом! – пожаловался Кондор, принимая стакан воды из рук Ханны.

– Это – совершенно нормальное состояние после пробуждения, – ответил Хранитель, придвигая к себе табурет. – Присаживайтесь, разговор предстоит долгий!

Глава 14. История Хранителя Кракена

– Все, это началось приблизительно через три столетия после смутных времен, – неторопливо начал Хранитель, обведя взглядом внимательные лица всех собравшихся в комнате.

Морской Змей примостился на кровати Кондора, поддерживая за плечи своего Наставника. Райя притулилась на кушетке, рядом со своей матерью. И только Ханна упрямо осталась стоять, скрестив на груди руки и подпирая плечами стену.

– Я был немногим старше Барса, входил в Совет Мастеров, и братья по Ордену звали меня Кракен, – сообщил он, слегка улыбнувшись и посмотрев в сторону сына Магистра. – Как и тебе, Змей, мне была ближе водная стихия, хотя, летуном и воином я тоже был не из последних. И тоже хотел перемен.

Хранитель тяжело вздохнул, погружаясь в атмосферу тех далеких дней.

– В те времена отношение к Кодексу Чести было гораздо строже, чем в наши дни, никаких изменений и отступлений от него не позволялось. Меня же начинала очень беспокоить закрытость Ордена и отрицание каких-либо достижений внешнего мира. Я, в тот период, был одним из немногих разведчиков Ордена, видел, какими темпами идет там развитие техники, и понимал, что без участия в жизни внешнего мира нам не отстоять свое место на планете. Население стремительно росло, и ранее пустынные места, вокруг наших скал, должны были начать заселяться. Кучка летунов, со всем их искусством, не могла противостоять такому напору, мы должны были начать изменять свою жизнь, пока нас не уничтожили. Я пытался донести эту истину до Магистра и старших Мастеров, но мне пригрозили Огненной Печью, как еретику.

Кракен криво улыбнулся, бросив взгляд на Ханну:

– Да-да! В то время такое вполне было возможным! Мне бы набраться терпения и начать тайно готовить сторонников среди подрастающего поколения, но молодости свойственна торопливость. Потому-то я и бросил Вызов Магистру. И победил. Но это было только начало.

Тут Хранитель посмотрел на Кошку:

– Я попал в ту же ситуацию, что и ты. А до тебя – Грифон. Мне пришлось биться со всеми Мастерами, по очереди. И они не собирались давать мне времени для передышки. После пятого Поединка я понял, что мне не выстоять против всех. Я воспользовался правом Магистра на выбор места Поединка и перенес его на внешние скалы Цитадели. Вы, все, знаете тот плоский утес, сильнее всего выдающийся в океан. Мы называем его Прыжковой Скалой, там легче всего поймать крыльями ветер. Во время Поединка я приблизился к краю, а затем сделал вид, что сорвался вниз. Мне удалось не разбиться о скалы, но прибой швырнул меня на основание утеса, я сломал ногу и несколько ребер. Но, не зря же, я был Кракеном, одним из лучших пловцов Ордена. Я сумел добраться до подводного входа в нижние пещеры, которые несколько столетий стояли заброшенными, и проползти до того самого зала, где находились разбитые саркофаги. Я истекал кровью, но не мог обратиться за помощью, меня бы сожгли, как злостного нарушителя Кодекса. Я, как мог, перевязал рану кусками мантии, завернулся в ее же обрывки, съежился на одном из постаментов, надеясь, что те, кому я доверял, догадаются, где меня можно найти. А потом не то уснул, не то потерял сознание.

Хранитель немного помолчал, а затем перевел взгляд на Кондора:

– В моем случае, как и в твоем, основную роль в спасении жизни сыграла любовь ближних и удача. Удача помогла добраться до того места, в котором воссоединение с симбионтом и регенерация протекали наилучшим образом, а те, кто меня нашли, не отправили меня в печь. Ни в состоянии кокона, ни после пробуждения.

– И кто же это были? – нетерпеливо спросила Райя.

– Одной была моя мать, которая в тот момент была Воспитателем и Начальником Госпиталя, – сообщил Кракен. – А другой – ее воспитанница, маленькая девочка по имени Чайка. Произошло это далеко не сразу, потому, что за матерью следили, предполагая, что если я выжил, то именно она придет мне на помощь. Поэтому мать послала на поиски в нижние пещеры Чайку. Ребенку понадобилась неделя, чтобы отыскать пещеру. И немалая сообразительность, чтобы догадаться поковырять сверток, очень похожий на человеческую фигуру. Мне повезло, что она наткнулась на браслет. А потом привела мою мать.

Тут Хранитель перевел свой взгляд на Ханну:

– Моя мать была талантливым врачом и отважным исследователем, она долгие годы копалась в архивах, разыскивая забытые методы лечения, доставшиеся нам от первых поселенцев. И проводила собственные исследования свойств симбионтов, не взирая на запреты и угрозу сожжения. Поэтому, когда она не заметила следов разложения, а позднее нащупала слабый пульс, то решила оставить меня там, где нашла, и положиться на силы симбионта. Большего сделать она, все равно, не могла. Они с девочкой периодически навещали пещеру, оставляя рядом со мной немного еды и воду. Попутно же, мать изучала пещеру, настенные изображения и надписи. Именно она прочла надпись о возрождении и начала усиленно рыться в архивах. Вероятно, потому-то и не испугалась, когда я проснулся и выбрался из кокона таким, какой я есть сейчас!

Кракен потер свою серую руку и усмехнулся, глядя на насупленную Ханну:

– Хотя, моя мать тоже могла бы испугаться, увидев вместо сына серое чудище, которое прекрасно видит в абсолютной темноте и передвигается быстрее любого человека! Однако ей хватило мудрости не только понять, что если я даже и справлюсь с Советом Мастеров, то меня не примут остальные члены Ордена, но и убедить в этом меня. Следующие три года я провел в подземельях, изучая их и архивы. За это время моя мать сумела подобрать для меня состав, который окрашивал симбионта в цвет, близкий к цвету человеческой кожи, и не смывался под действием воды. Одновременно выяснилось, что я плохо переношу ультрафиолет, он вызывал на моей новой коже сильные ожоги. Но одним из бонусов было то, что я получил возможность долгое время проводить под водой. Прочитав остатки надписей на стенах и в коридорах, я осознал, что, используя регенеративные способности мантии, человек становился практически бессмертным. Главное, предоставить симбионту время покоя для полного слияния с носителем и регенерации тканей. Правда, жить в сухом климате равнин для него было проблематичным.

Хранитель взглянул на Магистра и добавил:

– Так что ты можешь не беспокоиться за все человечество! Судьба одной рукой делает подарки, а другой их забирает. Те, кто вступил в полное слияние с мантией, могут жить только в узкой полосе прибрежных скал. Вероятно, поэтому-то очень немногие из первых поселенцев, каким-то образом установивших контакт с симбионтом, остались жить в Цитадели, а остальные отказались от слияния и перебрались вглубь континента. Прошло немало времени, прежде чем члены Ордена выработали технологию частичного слияния, позволявшего жить на свету и перемещаться в глубине материка. И не захотели делиться ею с теми, кто покинул их в начале пути.

Кошка задумчиво кивнула головой:

– Такое предположение вполне похоже на истину! Но я бы хотела услышать продолжение твоей собственной истории.

Кракен прикрыл глаза, и на лице его проступило страдальческое выражение:

– А дальше произошло то, что я хотел бы забыть! Мать уговорила меня покинуть на некоторое время Орден, чтобы обо мне подзабыли, и пожить во внешнем мире, выжидая подходящего случая для возвращения. Я проплыл вдоль берега почти до экватора и поселился недалеко от деревни ловцов жемчужниц. Моя феноменальная способность к погружению на глубину перевешивала все остальные странности. Так прошло около двадцати лет. Временами, я наведывался в Цитадель, навещая мать и Чайку. Но однажды вернувшись, узнал, что мою мать сожгли, обнаружив ее записи по исследованиям симбионта. Чайка выжила каким-то чудом и скрывалась в старых тоннелях. Встретив меня, она рассказала, что перед тем, как ее схватили, моя мать передала девушке рецепт преобразования пахучей плесени, живущей в нижних тоннелях, в отравляющий газ.

– Так это она была творцом «черной орхидеи»! – пораженно воскликнула Ханна.

– Моя мать создала оружие, но хранила секрет в тайне. А я выпустил джина на свободу! – сурово ответил Кракен. – Мы с Чайкой изрядно рисковали, когда создавали первые капсулы-гранаты в маленькой подземной лаборатории. И тогда, когда распылили газ во время заседания Совета Мастеров. После этого мы покинули Цитадель, позволив претендентам на пост Магистра истреблять друг друга. Я помог Чайке добраться до тех мест, где жил ранее, и мы поселились в теплом море, на маленьком островке. А через пять лет вернулись обратно. За это время ряды Ордена изрядно поредели. Я назвался именем одного из погибших разведчиков и попросился на место Хранителя Архива. Новый Магистр был совсем молод, он не знал меня в лицо и с радостью принял мою помощь. Чайка заняла место моей матери в Госпитале и главное место в моей душе.

– А почему ты, сам, не встал на место Магистра? – с юношеской непосредственностью спросила Райя.

– Чайка считала, что это будет неверным! – печально промолвил Кракен. – Я был бы сильнее и быстрее любого члена Ордена, мог бы стать бессмертным диктатором, что привело бы к повторению истории, в худшем ее варианте. Моя жена считала правильным, влиять на Орден Крылатых исподволь. Я постепенно восстанавливал архивы, изменял мировоззрение внутри Ордена. Чайка же работала над тем, чтобы максимально адаптировать симбионта к жизни на суше, создавала те самые, большие, обручи и контейнеры для хранения мантии. Все шло довольно хорошо, пока моя жена не забеременела.

Голос Хранителя прервался, он некоторое время собирался с силами, чтобы продолжить:

– Чайке было уже довольно много лет, она долгие годы не решалась завести от меня ребенка, не зная, каким он родится. Очень велика была вероятность рождения малыша, такого же серого, как и я, сам. И это поставило бы под угрозу не только его жизнь, но и жизнь его матери. Однако, другой возможности могло и не представиться, поэтому мы решили, что рожать она будет вне Цитадели. Я должен был подобрать место, где наш ребенок мог бы скрытно появиться на свет и оборудовать что-то вроде лазарета. А уже потом мы бы решили, как быть дальше. Я оборудовал убежище на одном из островов, не очень далеко от Цитадели, но опоздал. Когда я вернулся в Цитадель, то оказалось, что роды начались раньше срока. Чайка умерла во время родов, и ее тело сожгли, согласно обычаю. От того, чтобы разбить свою голову о скалы, меня удержала лишь дочь, которая, к слову, оказалась обычным ребенком. Поначалу. Я пытался продолжать исследования Чайки и воспитывал дочь. Потому довольно рано и заметил, что у нее плохое сопряжение с симбионтом. Именно я отправил Айшу учиться в университет во внешнем мире, чтобы это не бросалось в глаза. А затем предложил сделать политическую карьеру. По возвращении в Цитадель я снабжал ее своим собственным симбионтом, так что все оставалось в тайне. Пока не родилась Ханна.

– Таким образом ты – моя внучка! – грустно улыбнулся он врачу.

– Но не только она! – решительно вставила Магистр. – Если считать, что твой симбионт, так легко, подошел и Барсу, выходит, что и он – твой кровный родственник!

– Ты все верно поняла, – согласился Хранитель. – Аномалия моей дочери вызвала у меня сильное беспокойство, я решил проверить, что будет с другим моим потомством. Проплыть большое расстояние, никогда не было для меня проблемой, я начал наведываться в ту самую деревню ныряльщиков, где жил в прежние годы, проводя ночи с разными женщинами. Там я считался чем-то вроде местного морского божества, которое в обмен на близость с женщиной приносит в подарок невероятно красивые жемчужницы. Долгое время не было никакого результата, женщины оставались бесплодны, но однажды родился мальчик.

– И это был Грифон! – догадалась Райя.

– Так вот каким образом он узнал об Ордене! – подал голос Кондор.

– Да, я рассказал ему о братстве, после того, как проверил его на совместимость с мантией, – подтвердил Кракен. – И помог добраться до Цитадели.

– А он знал твой секрет? – опять встряла Райя.

– Нет, я не имел права разглашать его, так как был связан словом с Магистром, – покачал головой Хранитель.

– Так значит, Сфинкс знал твою тайну? – поразился Кондор.

– Это вышло случайно, – с грустью подтвердил Кракен. – Я был не в себе, после смерти Чайки, и много чего наговорил ему, сгоряча. Сфинкс, со временем, выспросил все подробности, но счел мой путь неприемлемым для себя. Он предложил мне покровительство Магистра, если я сохраню все в тайне ото всех людей, включая родных. У меня была на руках новорожденная дочь, и я вынужден был согласиться.

– Значит, это ты стоял за переворотом, который устроил Грифон? – сурово спросил Кондор.

– Ордену нужны были перемены, – смущенно развел руками Хранитель. – И мне показалось, что Грифон наилучшим образом подходит для этого.

– И ты пошел на убийство своего старого друга! – Кондор прямо-таки выплюнул это обвинение.

– Не совсем так! – поежился Хранитель. – Я собирался вернуть Сфинкса к жизни, проведя слияние с мантией, мне удалось похитить тело, подменив его до сожжения, во время подготовки торжественной церемонии. Я полагал, что пройдя преобразование, Сфинкс осознает мою правоту, станет моим союзником. Но что-то пошло не так. Может быть, Магистр был слишком стар, или я упустил время, но регенерации не произошло. Его мумия так и лежит в одном из дальних коридоров. Больше я не пытался экспериментировать, пока это не стало единственной альтернативой смерти для Барса.