Спи

Интересно то, что домашний книжный шкаф стал небольшим локальным алтарем, книги, которые раньше на дух не переносились, не читались, да и вообще стояли все в пыли, забытые и брошенные, теперь то и дело оказывались в руках, а пальцы быстро искали нужную страницу.

И ты понял одно, что мир не так уж и сложен, как про него говорили в школе и университете. Все сложное понятно и предельно просто. Нет, не эти чудовищно большие уравнения, размером со старые девятиэтажки, в которых ты раньше жил, не сложные доказательства существования других разумных галактик, а элементарное устройство мира, его прошлое и будущее. Ты давно разобрался с колесом Сансары, понял, что вряд ли после смерти родишься комаром за не оставленные чаевые официанту на прошлой неделе. Перечитал и оспорил Гегеля, наизусть выучил всего Бродского. Изредка ходишь по комнате и разбрасываешь скомканные листы бумаги, исписанные мелким неровным почерком, слова то и дело прыгают с строчки на строчку, идут под углом, а иногда вообще обрываются и оказываются на обратной стороне листа, будто так и надо.

Со временем решаешь объяснить людям, как все устроено и что их ждет. Исписываешь увесистую пачку бумаги, создав при этом тонну смятых листков.

Полный решимости выходишь в свет, сначала появляешься в небольших кругах писателей, потом под сигаретный дым читаешь отрывки своих мыслей на квартирниках, получаешь приглашения на несколько светских вечеров, на которых соберутся лучшие из лучших.

Проходит время, ты не можешь решить, в каком пиджаке появится на вечере, в черном или синем, скрупулезно выбираешь бабочку под оба костюма, в итоге идешь в старом, но горячо любимом зеленом свитере с воротом.

Момент истины: люди с открытыми ртами слушают твою речь, многие хватаются за голову и медленно садятся на свои стулья, кто-то не стесняется расположиться на полу. Сегодня ты полностью изменил этих людей, но сможешь ли ты повторить это со всеми, кто захочет? А будут ли ещё такие люди? Ты наверняка не знаешь, но очень надеешься, что все твои знания не улетят в трубу.

В голову проникает странная мысль – податься в отшельники и набраться знаний, которые сам и создашь в своей же голове. Уходишь в отшельники. Лес далеко не подарок, но он дает какое-то внутреннее спокойствие, да и воздух чистый. Медитируешь, не знаешь, зачем это нужно, но вроде бы что-то чувствуешь. Хорошо, что взял ручки и бумагу. Постоянно пишешь, постоянно что то шепчешь себе под нос. Выводишь ответы на многие вопросы человечества, над которыми бились тысячи философов.

Наконец выходишь из леса весь заросший и давно не мытый. В квартире, которая покрыта сантиметром пыли, понимаешь, что стал тем человеком, которого знает практически каждая собака. Не определил любит тебя толпа или же нет.

Молча боишься людей, которые точно пойдут против тебя.

Ночью слышишь топот за дверью, потом на следующую ночь и так далее. Чувствуешь, как развивается паранойя, которая раздражительно скребет твою дверь, царапает диваны и нечаянно роняет вещи со стола. Все написанное тобой начинает настораживать. Ты знаешь, что это все правда, ибо ошибаться не можешь, но все-таки чувствуешь угрозу от своего же текста.

Информация о человеке, который ставит под откос всю идею сегодняшнего государства, доходит до верхушки. Выпущенные книги и брошюры изымаются, цензурируются, иногда полностью переделываются до неузнаваемости. Представляешь себя Ницше на исходе лет, но в более или менее трезвом уме. Решаешь, что правда не должна ускользать от людей из-за твердолобых глупцов, они потом поймут. Ночи напролет переписываешь свои же труды на бумагу, просто от руки на огромной скорости. Днем раскидываешь рукописные страницы по улицам, люди не понимают как нужно реагировать и считают тебя поехавшим идиотом. Денежные мешки злятся и еще сильнее сжимают свои золотые шиллинги. Теперь все просто. Появятся люди, которые защищают «правду», покажут тебе, что бывает за такую бесовщину и пару раз ударят дубинкой, а потом еще пару и еще. Дело остается за малым, бумажная канитель, несколько телепередач и репортажей, статьи в газете, коронация настоящей «правды». Но не жди, что твои портреты появятся на каждом киоске, ты вообще нигде не появишься, тебя нет, не было и не будет, ты был шутом в глупой монополии с реальными деньгами.

Тебя распнут, а потом ты воскреснешь. Ранним утром где-то в далекой деревне расправишь крылья и улетишь.

Атласная лента

Шум воды резал уши. Бегущие волны на скорости разбивались о каменные стенки водостока, которые были ужасно склизкими и неровными, местами, из трещин, торчали водоросли и темная плесень. Под ногами все жутко хлюпало и прилипало к подошвам. Тонкие кеды уже давно напитались холодной водой и, наверное, были ужасно грязными, но Он не мог их рассмотреть из-за постоянно проплывающих кусков водорослей и мелкого мусора, незнамо как попавшего в эту ливневую канализацию.

– Черт бы побрал эту дыру.

Хлюпающие звуки шагов немного участились, заглушая шум "горной реки". Мысли грел скорый подъем на поверхность, где все еще ждало теплое солнце и запах озона после продолжительного ливня. Где-то вдали, в темноте туннеля, появилось едва заметное пятно красного цвета.

– Ну наконец-то, я уж подумал, что дойду до озера, так ничего и не найдя.

Это был ключ, ключ на широкой атласной ленте в роли брелка. Его по чистой случайности выронила из своей сумочки хрупкая молодая девушка. Она разговаривала по телефону и, роясь свободной рукой в своей сумочке, вытеснила из нее тяжелый ключ прямо в решетку канализации.

Он, видев произошедшее, в тот же миг бросился откидывать чугунную крышку и, под удивленный, сначала от неожиданной неудачи, а после и от решимости парня, взгляд, прыгнул вниз.

– Да, кажется я спустился именно здесь. – Заключил Он, заметив все еще открытое отверстие. Ключ звякнул, ударившись о мокрый кирпич тоннеля.

Но, поднимаясь вверх, Он обнаружил, что улица сверху совершенно пуста.

3497

Раз, два, три, большая лужа закончилась, и снова пошел захлебывающийся от излишней воды асфальт. Четыре, пять, шесть, и снова размокший ботинок шлепнул в неглубокую лужу.

– Черт, снова не заметил! – выругался мужчина, тряся ногой, вытряхивая из ботинка холодную воду.

Не сказать, конечно, что он особо смотрел под ноги или вообще уделял внимание ландшафту, по которому передвигался, ведь его голова была забита совершенно не этим. Мимо проплывали статуи вице-мэров и идеально подстриженные зеленые кусты. Мужчина шагал вдоль заросшего плесенью канала, но не замечал ни его, ни запаха, царившего здесь осенью. Несколько минут назад ему позвонила жена и велела немедленно бежать домой. Ее голос был встревоженно дрожащим, некоторые слова обрывались под конец, внезапно заменяясь совершенно другими. Пока мужчина бежал, раздалось еще четыре звонка подряд, это она просила его поторопиться, но звук разрывающегося телефона уже не долетал до ушей бегущего.

Домофон поддался не сразу, и с первым писком открытого электромагнитного замка ноги рванули вверх по лестнице. Лифт давно не работал, хоть его и обещали починить уже несколько раз подряд, ремонтная бригада так и не появлялась, вынуждая всех жителей ходить по темной лестницей с обсыпавшимися местами краями ступеней.

Девять этажей пролетели, как один, на одном вздохе, и вот рука уже судорожно стучит по страшно холодной дверной стали с давно разбитым глазком. Слышится глухое: "Открыто", и мужчина одним махом влетает в квартиру и видит свою жену, сидящую на диване, обнимая небольшую подушку с вышивкой.

– Что случилось? – С испугом спрашивает мужчина. Пот градом катится с его лица, капает на ковер, на брюки, которые и без того целиком усыпаны влажными точками от брызг из луж.

Громко тикали часы, в образовавшейся тишине они будто были огромным механизмом в башне, который отсчитывал секунды до конца света. Только что перевалило за семь вечера.

– Дорогой, я беременна. – Растягивая губы в улыбке радостно сказала женщина.

Маяк из белого камня

Люблю море, хоть и видел его всего однажды в своей жизни, давно настолько, что это кажется ни то сном, ни то плодом воображения, которое последнее время начинает подводить раз за разом. Иногда даже что-то для письма придумать невозможно. Говорят, что это называется отсутствием музы, как будто она может сидеть в твоей голове, как консьерж и пропускать мысли, но иногда отлучаться от своего места, чтобы покурить или сходить на обед. Нет, дело совсем не в этой неуловимой женщине, дело в голове, давно уже просто сидеть и час к ряду думать, становится проблемно, мысленный фон занимает какой-то лишний шум, не особо то понятной природы. Все походило на треск колонок с включенным рядом телефоном, если бы этот звук можно было передать визуальной составляющей. С другой стороны, временное отключение от возможности серьезно размышлять очень помогает в писательской деятельности. Долгое время мысли не приходят, закупоренные по ту сторону сознания, которую никакому человеку никогда не достать и не увидеть, а после вываливаются все разом, только успевай их ловить и записывать. Я слышал, что были такие творцы, способные, буквально за ночь написать достойный роман. Но это уже совершенно другая история.

О чем я до этого говорил? Ах да, о море, море – это прекрасно, необъятная гладь убийственной красоты, удерживающей взгляд смотрящего настолько сильно, что некоторые, ввиду своей финансовой состоятельности, конечно, не могут более оторваться и остаются жить где-то на берегу, строят дом, высаживают лужайки и вешают качели, но главное, каждый вечер задумчиво смотрят в закат, не понимая, как они жили без него до этого. А кто бы отказался жить рядом с тем, что никогда и никуда не торопится, не переживает, да еще и распространяет своё спокойствие на тех, кто проникается его философией?

Время шло, я так больше и не видел объект своей внутренней любви, любви, которая проявляется только тихим ликованием каждого твоего синапса, когда видишь что-то, что очень давно мечтаешь и оно каждый раз проносит тебе подобный эмоциональный подъем, несравнимый с обычной любовью, это чувство никогда не угасает и остается с тобой на всю жизнь в неизменном виде. Мне кажется, все, кто живет у моря, ощущает подобное. Но я был немного не таким, я питал глубокую эмоциональную любовь к волнующимся просторам огромного водяного массива, просто представляя себе смертельно опасные волны, поднимающиеся над берегом на фоне настолько синего неба, что оно кажется черным, просто не оставляли мне шансов спокойно это представлять. Это было одной из причин в первых рядах прийти в офис компании "Atlantic". Дело вот в чем: компания, занимающаяся исследованием морских и океанических просторов, в основном дна, на предмет обнаружения новых видов моллюсков, но это углубление в детали, решила провести большой эксперимент, совместно с каким-то популярным психологом, длинной ровно триста шестьдесят пять дней. Одному желающему нужно было провести целый год на одиноком маяке, фактически, конечно, на острове с несколькими хозяйственными постройками, с условием отказа от пользования всеми современными технологиями, даже одежду обещали выдать свою.

И вообще я сижу в длинном коридоре, стены похожи на слой размешанного и засохшего на них кофе со сливками, на пол же налили чистейший американо. Над моей головой вывеска "Atlantic", рядом дверь в приемную комиссию, где люди, с умными лицами, изучают твое дело, делают запрос в банк по вопросу долгов и так далее, обычная рутина сотрудника, отвечающего за набор персонала, разве что критериев было не настолько много, как я думал, хоть и из десяти человек передо мной все ушли с не очень то довольными лицами. Видимо было что-то особенное, недоступное всем подряд, что и не позволяло получить столь желанное место далеко, в пучинах моря. Очередной парень, лет двадцати пяти выходит ни с чем, кулаки сжаты от ненависти, очевидно еще один провал, еще одно не пройденное собеседование. Я думаю, все они рвутся только за деньгами, насколько я помню, за месяц в море выплачивают пять тысяч, в зеленых бумажках, конечно.

За стеной слышится легкое жужжание какого-то офисного аппарата, возьмусь предположить, что это принтер, звук то появляется, то исчезает, как раз подходит под моё определение. Видимо печатают отказные письма, для отправки по почте, не удивлен, если сто-двести человек решили пройти подобный отбор по онлайну, не принимая при этом никакого участия, а после жить себе припеваючи, да откладывать деньги на новую квартиру в своем городе.

За стеной слышится странный грохот, мягкий удар, будто на стену наклонилось нечто объемное и тяжелое, после кто-то произносит ругательство, не понятное через толщу гипсокартона и еще невесть чего, просто я готов точно сказать, что это было ругательство, а не простое выражение удивленности, такие уж у нас люди.

Вызывают следующего претендента, мужчина, лет сорока, встает и пропадает за коричневой дверью. Если он точно, как и все, ничего не сможет дать потенциальным работодателям, думаю можно назвать их таковыми, то следующим туда попаду я. Молча скрещиваю пальцы и про себя прошу высшие силы помочь отсеять последнего, стоящего на моем пути единения с морем. В такие моменты полезно верить в богов, я слышал про них в детстве, когда бабушка рассказывала про одного, вроде бы он носил длинные волосы, бороду и потом люди, как обычно, все испортили и прибили его к чему-то гвоздями. Полная идиотия, думал я, поэтому твердо решил держаться от всего этого подальше и просто забыть все эти истории, как страшный сон. Уже во взрослой жизни, многие удивлялись моей неосведомленности в религиозном плане, но меня это вполне устраивало.

И да, либо мои слова были услышаны, либо просто мне достаточно сильно везет. Из кабинета вышел мужчина, ворча себе под нос, какие все глупые и не ценящие его профессионализм.

Когда меня вызывают, я уже стою у дверей и практически держусь за отполированную ручку, по форме напоминающую спелую грушу.

– Добрый день, мистер Пи, – говорят мне с порога, я даже не успеваю понять, кто был источником этого приветствия.

– Здравствуйте, – киваю головой я.

За столом сидят трое: женщина, лет сорока в зеленом, будто маскировочном пиджаке и с весьма сложной прической, и двое мужчин, одетых в абсолютно идентичные, на мой взгляд, серые костюмы с галстуками из красной ткани, лицо одного было украшено волевым подбородком с жёсткой щетиной, с которой он, видимо, совсем недавно боролся, потому что было видно остатки пены для бритья, второй же был больше похож на потерявшегося в том здании школьника, на вид ему было лет пятнадцать, короткие черные волосы и белый пушок, в место усов, который он явно пытался вырастить во что то стоящее.

Стол из лакированного дерева слегка изгибался, будто хотел окружить собой стул в центре комнаты, а теперь и меня, вместе с ним. Слева от входа, как я заметил, за узким, но длинным столом сидел обычный работник в белой рубашке и что-то печатал на компьютере, а с самого края, как я и предполагал, стоял огромный принтер, удивительно не перевешивающий весь стол в свою сторону.

– Еще раз здравствуйте, – сказал мужчина по середине, судя по голосу он меня и приветствовал в самом начале, – дайте нам пару аргументов, почему мы должны взять именно вас?

– И не думайте слишком долго, – добавила женщина, по ней было заметно, что все, побывавшие тут кандидаты, серьезно ей надоели.

Я поднял руку к подбородку и задумался. Пальцы слегка колола двухдневная щетина, да, я не сильно готовился к этому собеседованию, не побрился и не погладил свою любимую рубаху.

– Я очень люблю море, готов часами на него смотреть и совершенно не уставать. Помните слова про три вещи, способные удержать человеческое внимание навечно? Так это неправда, только вода и не бегущая, а состоящая в покое или бегающая волнами способна на это. Я маленький Архимед в огромной ванне с водой, если нахожусь рядом с морем. Был там, правда, всего единожды и мне совершенно не хватило времени насладиться всем этим великолепием. Две недели показались коротким просветом через окно тюремной камеры, когда в нее попадает луч от постоянно перемещающегося прожектора снаружи. Раз и все, так и у меня, понимаете? – все трое молча кивнули, – Маяк вообще прекрасная идея, никого вокруг, тишина, есть время для подумать, словно Заратустра в горах. Знаете Заратустру? Конечно должны, тогда вот вам краткое представление о моих эмоциях и желаниях, если меня туда отправят.

– А что же по вопросам оплаты? – спросил крайний правый ни то мужчина, ни то паренек-аспирант.

– Мне плевать, вот совершенно, хотите верьте, хотите нет. Для меня главное место и обстоятельства. Вы ведь будете завозить продовольствие или это будет моей проблемой?

– Уверяю, что без еды мы вас не оставим, – заключила женщина, – теперь позволите нам немного посовещаться, чтобы принять более осознанное решение?

– Да, конечно, – отвечаю я и направляюсь к выходу, снова чувствую прохладу металлической ручки и оказываюсь снаружи.

Странное ощущение, мне казалось, что я вышел точно, как и другие, отпущенный ни с чем, но после меня, в кабинет не звали других кандидатов и в коридоре нарастало небольшое напряжение, созданное просидевшими тут не один час мужчинами.

В воздухе висело настолько натянутое молчание, что казалось, можно было нащупать рукой струну, натянутую в пространстве. Никто ничего и не собирался говорить, все присутствующие прекрасно понимали свое положение, ждали, когда их всех отправят домой.

Я не торопясь, короткими шагами, направился к выходу, пронзаемый десятком ядовитых взглядов, так и желающих мне оступиться. Дверь спасительно скрипит, выпуская меня на улицу, где я уже могу вдохнуть полной грудью.

– Получилось, – все, что я могу сказать вслух, находясь под большим впечатлением от произошедшего.

Теперь моя мечта исполнится, я увижу море. Как там говорили? На небесах только и говорят, что о море. Я их прекрасно понимаю, сбежать от всех мыслей и проблем, от болезненных триггеров, пробуждающих не самые приятные ассоциации и эмоции.

Это я о чем? Совсем не рассказал. Я одинок. Не в том смысле, что мне не довелось встретить свою единственную на жизнь любовь или зацепиться душами с лучшим другом, который всегда готов приехать, как только у меня появятся проблемы или банальный упадок настроения. Совсем нет, не угадали. Внесем немного ясности: мне уже скоро сорок, у меня была семья и ребенок, были друзья, но это все в прошлом. История длинная и не самая красивая, я бы даже сказал – неприятная. Хоть я для себя и не могу сказать, что в то время было гораздо лучше, было так же, только вокруг меня были люди. Сейчас я один, как уже упоминалось, уже год, как вышел из психиатрической клиники с бумагой, на которой черным по белому было написано, что я здоров. Конечно, если не было никаких отклонений, то и вылечить не составит труда. Чертовы идиоты.

Да, меня упекли в дурку не просто так. Я был совершенно здоров и адекватен, как все исправно платил налог и продлевал страховку на автомобиль. Изредка писал короткие статьи в немодный журнал, где у меня была собственная колонка авторского письма. Денег со статей хватало и никто не жаловался. О чем же я писал, уже практически и не помню, все эти таблетки совершенно испортили мою память, затуманив прошлое, как взлетную полосу, и теперь с нее не разрешают взлет чартеров.

Точно! Последний мой текст тесно касался чего-то серьезного, чего-то такого, о чем не каждый решится написать, тем более уж в юмористическом ключе, чтобы сбавить градус накала от серьезных дядек в пиджаках, переживающих только за собственные миллионы и имидж. От них часто слышалась фраза: "Извинись", будто бы их кто-то обижал в песочнице, а кинуть песок в лицо обидчика не получалось.

Опустим детали наших умственных перестрелок, хоть и будем помнить тот факт, что мои куличики оказались прочнее разваливающегося каркаса песочницы, покрытого свежей краской, и рядом стоящей таблички с датой начала и окончания ремонта. Фактом остается только то, что я попал под программу запрета слишком крепких куличиков, о чем свидетельствовала бумага, оставленная в моем почтовом ящике спустя неделю после начала событий. Бежать смысла не было, бросать семью я не хотел, но они ушли сами, даже не предупредив меня заранее. Просто исчезли с поля зрения, пропали, вместе с вещами, в квартире лежали только мои скромные пожитки, без единого следа пребывания кого-то еще. Стоит ли говорить, что искать я их не стал, потому что точно так же мог испариться из собственного жилища, без надежды на возвращение.

Сегодня я сажусь на корабль, который увезет меня на мой маленький личный остров с маяком и запасом еды. Ржавая шхуна покачивается на прибрежных волнах, ударяя маленьким якорем о собственный борт. На палубе стоял капитан, следивший за правильностью укладки рыболовных сетей в трюме. Это был мужчина примерно пятидесяти лет, в темно синей форме капитана, которую он использовал как рабочую одежду, так как она была вся в больших пятнах от рыбы и морской тины. Он приветливо помахал мне рукой и указал на узкий деревянный трап, мол: "Поднимайся, скоро отплытие." Я не заставил долго себя ждать и даже успел помочь матросам закатить пару бочек с пресной водой, которые к этому времени подвез пыхтящий грузовик.

Капитан сильно интересовался программой, устроенной Atlantis'ом, но я не мог многого ему рассказать, потому что сам не стал уточнять особых подробностей. Мне хватало только факта уединения вдали от цивилизации, моря и армейского сух пайка в количестве семисот штук. Да, я мог есть шоколад два раза в день и не заботиться о своей фигуре, ибо на нее некому было бы смотреть и, упирая руки в боки, возмущаться по поводу моей телесной запущенности.

Немаловажный факт: связь с сушей не предусматривалась, но всегда оставалась возможность заявить о себе с помощью сигнальной ракеты, которую заметила бы береговая охрана и сразу же отправила ко мне спасательный катер. Это не заняло бы много времени потому что сам маяк находился всего в двадцати пяти километрах от города, то есть катер поспел бы к тому моменту, как сигнальная ракета в небе упала бы в воду, окончательно погаснув.

– Море сегодня прекрасно, – говорит капитан и облокачивается на бортик.

– Идеальное, чтобы остаться на одиноком острове и взобраться на верхотуру, – отвечаю я.

Капитан громко вздыхает и плюет за борт.

– Я когда-то тоже хотел так, – говорит он, – осесть в круглой комнате, включить постоянно шипящее радио и наслаждаться одиночеством и пустотой в окружающем мире.

– От чего так?

– Не хотелось видеть и слышать людей вокруг, – капитан разворачивается и опирается на бортик спиной. – Молодой был, шел бунтовать, бежал от родителей, проблем и обязанностей. Чем же маяк не идеальное место для такого человека?

Я молча киваю, соглашаясь. Море за бортом шепчет мне, что мой выбор сделан правильно, и стихия всегда будет со мной рядом, как я и хотел. Волны мягко бьются о борт, отскакивают и рассыпаются белой пеной. Их жизнь настолько коротка, что сложно сравнить ее с человеческой, но я уверен, что она не менее яркая и захватывающая.

– Я раньше не хотел так закрыться от всех, – говорю я.

– Только сейчас прижало?

Я киваю и продолжаю наблюдать за волнами.

Раздается корабельный гудок, и кто-то кричит с капитанской рубки, что капитану нужно срочно вернуться на свое место. Мужчина громко крякает, отряхивает свою форму, смявшуюся на животе, а после бьет меня по плечу.

– Если что-то понадобится – дай мне знать, – говорит он и удаляется.

Мне нужно только попасть на маяк и не больше.

Вот она белая башня с большим застекленным куполом, где постоянно светит прожектор, отсюда он не выглядит таким большим, какой есть на самом деле, но я уверен, что в диаметре он точно больше моего роста.

Следить за механикой нет необходимости, все работает автоматически, а на профилактику раз в месяц приезжает специалист, который не должен меня тревожить. Даже не думаю, что мы встретимся, я не горю желанием выходить на промозглый холодный ветер, что гуляет по всему пространству.

Остров достаточно маленький. С одной стороны пологое место, позволяющее подойти к нему на лодке и спокойно выйти на берег, с обратной же стороны я видел отвесные скалы, высотой метров пять. В середине стоит маяк, слева от него деревянный склад с провизией, слева другой склад, в котором должна находиться цистерна с питьевой водой и водяные фильтры. Если я не ошибаюсь, то насос, запитанный от генератора рядом с маяком, должен закачивать некоторое количество воды прямо в мою жилую комнату. Сомневаюсь, что буду часто им пользоваться, хочу жить так, как жили наши родители в деревнях и поселках, чтобы все носить на себе и сполна почувствовать жизнь. Да, все-таки придется выходить на улицу, значит, постараюсь делать это в солнечную погоду.