Стаи. Книга 3. Столкновение миров

– Я не погружаюсь в меланхолию в их присутствии, – негромко возразил Элан, хоть это и было не совсем правдой, даже не зная, радоваться или расстраиваться тому, что его печальное одиночество оказалось столь внезапно прерванным. – К ним стремительно возвращается жизнелюбие, ты же сама видела.

Он, наконец, оставил несчастную стену в покое и подсел к своей давнишней подруге. Они с минуту посидели, глядя на весёлый танец языков пламени. У огня своя жизнь, короткая, но бурная, и он не может тратить время на философские размышления, радуется каждой минуте, что дарит скупая судьба. А вот человек так не может.

– Да, – чуть склонив подбородок, согласилась Амидел. – Отработанная система даёт прекрасный результат. Как всегда.

Как всегда? Нет, с той самой роковой, столь же необычайно тёплой, как и нынешняя, зимы всё иначе. Лис часто говорил со своей электронной подругой даже более откровенно, чем с Ольгой, и сейчас, в тишине пустого зала, не стал ни юлить перед ней, ни лгать самому себе:

– Я в последнее время часто замечаю странные поступки за собой.

Амидел, не отрывая глаз от волшебного танца красного зверя, тихо спросила:

– Какие?

Элан закинул ноги на подлокотник, пристроив голову ей на колени:

– Я словно мысленно прохожу путь, который предшествовал Кровавой Субботе. Не очень большой отрезок, но и не маленький. – Кицунэ сморщился, нервно дёрнулся свесившийся с дивана хвост. – Примерно год до трагедии.

– Как ты это ощущаешь? – Она склонила своё лицо, пальчики огладили коротко стриженные, скорее пепельные, чем рыжие волосы.

– Я просто оказываюсь в разных местах, где происходили те или иные события, предшествующие кровавой развязке, – продолжил Элан каким-то отсутствующим голосом. – Причём моё появление, неважно где, в «Повороте», Белограде, на аллеях ИБиСа, везде, происходит точно в той же последовательности, как и тогда.

Богиня электронного мира не могла и не умела принимать никакие вещи, не имеющие логического объяснения, но развитие сознания зашло очень далеко от стандартов языка машинных кодов.

– Думаю, ты подсознательно проделываешь этот путь. Тебя просто тянет туда по какой-то причине, а если есть желание, то способ оказаться в нужном месте и в нужное время найдётся.

Лис не пошевелился, только губы едва заметно дрогнули:

– Возможно…

Его взгляд остановился на люстре с батальоном оплывших свечей и медленно, словно считая звенья, заскользи по цепи, удерживающей тяжёлые кольца метрах в трёх от пола. Где-то под лепниной потолка и стены спрятана мудрёная система блоков и противовесов: можно покрутить за небольшой штурвал у входной двери, и люстра опустится чуть ли не к самому полу. Зажечь свечи, и покрутить штурвал, выполненный на морской манер, но уже против часовой стрелки, и цепь снова уберёт гирлянду трепещущих огоньков к белоснежному куполу.

– Это немного странно, – нарушила молчание Амидел, – ведь в этот год – не годовщина трагедии. Ты даже на десятилетие не был так…

Она немного запнулась, но продолжила:

– Подавлен. Я даже так готова выразиться.

Кицунэ не стал бы возражать, ведь каждая дата, разорвавшая его жизнь на «до» и «после», отдавалась болью не заживающих ран, но в этот раз всё было иначе:

– Нет, тут что-то другое. Это не просто осознание утраты или невозможности повернуть время вспять. Меня что-то тревожит.

– Что? – Голубоглазая куколка едва касалась кончиками пальцев острых ушей.

По мере развития разговора Элан оживал. Вот и сейчас, он уже расслабился и непринуждённо пожал плечами:

– Не знаю, но лёгкая тревога преследует меня постоянно. Да и Лесавесима какая-то беспокойная стала.

Полуночница прикрыла глаза, но через миг распахнула их вновь:

– Она на крыше северной башни, прямо над нами, и тоже не спит.

Кицунэ задумчиво повёл ушами:

– Если бы не «Блокада», может, сумел бы сказать более определённо?

Красивое личико молодой женщины расплылось в тёплой улыбке:

– Даже не думай об этом. Тебе в молодые годы и так хватило общения с Океанесом. Не зря ставится барьер для контактёра, и по возрасту, и по числу погружений, сам знаешь всё прекрасно без моих подсказок.

Элан уже отчаянно зевал, сон, наконец, начал брать верх над всеми тревогами и сомнениями:

– Ладно, завтра спрошу Диолею, она посильнее в этих делах.

Он сделал попытку подняться, но тёплая рука богини прижала к своей груди, предлагая не будоражить тело подъёмом по винтовой лестнице, и он послушно опустился на её колени, только перевернулся на бок.

Глаза уже слипались, но прозрачная стена, открывающая вид на скрытые мраком горы, не давала уйти в мир грёз. Прекрасно приспособленные к темноте глаза кицунэ уводили сознание всё дальше и дальше, словно душа летела змейкой между скованными стужей пологими склонами, высматривая с высоты нечто, притаившееся в ущельях, в притихших в страхе лесах. Она касалась рек, но вода, такая же робкая, старалась не шуметь, и не бежала больше весёлыми потоками, а медленно перетекала, густая, как кисель. Словно испугавшись чего-то, реки и ручьи жались к земле, стремились спрятаться в толще камня. Душа лиса воздушной стихии звала живые огоньки своих сородичей, что облюбовали склоны и долины, но не находила ответа. Мертвая, могильная тишина лесов странного сна затягивала, словно трясина, и уже сам дух кицунэ стал жаться к макушкам деревьев, не поднимался высоко в небеса, а призраком скользил вдоль русла безымянной речушки, и с каждым новым поворотом едва подсвеченной лунами бесконечной ленты, нарастала тревога и уверенность: что-то приближается.

Северный ветер гнал с просторов бескрайних лесов, уже засыпанных снегом, смрад пролитой крови, и этот легко узнаваемый запах смерти лишил его покоя. Каждую ночь он поднимался в этот беззвучный полёт на границе миров, и каждый раз душа испуганно съёживалась, чувствуя на себе пристальный взгляд чьих-то голодных глаз…

Папочка, что это?

Едва различимый в спокойном, но мощном течении эфира голос Лесавесимы, скользнул по краю сознания, словно где-то в колыбельке шевельнулся напуганный шорохом за окном ребёнок.

Не знаю…

* * *

На мостике «Хоукинса» было не протолкнуться: помимо штатного экипажа корабля на борту присутствовали сразу два высших офицера Флота Федерации, оба в адмиральских званиях, о чём говорили их знаки различия. А какой адмирал без помощников, без своей команды? Тем более что дело было чрезвычайной важности.

Джозеф Бёрнет не сразу сумел перебороть привычку коситься на коллегу из Славянской Секции, и дело было не в неприязни, наоборот. Когда они впервые, ещё безусыми лейтенантами, столкнулись на мостике захудалого учебного звездолёта «Тренто», то немало удивились внешнему сходству.

Если бы не типично русские фамилия и имя, и абсолютная уверенность в отсутствии родства, Евгения Октябрьского вполне можно было бы принять чуть ли не за родного брата. Такой же высокий и плечистый шатен, серые глаза, довольно большой нос с едва видимой горбинкой, высокий лоб. Но на внешности сходство не заканчивалось.

Оба молодых офицера были целеустремлённые, амбициозны, очень любили охоту, изысканное спиртное и красивых женщин. И хотя служба часто разбрасывала их по разным концам освоенной части Вселенной, но дружбу, окрепшую в «собачьих вахтах», то есть с поздней ночи до раннего утра, не могли разрушить ни годы, ни расстояние. По мере возможности они встречались, обязательно оставляли друг другу письма на всех орбитальных станциях и планетах, где только доводилось бывать, что порой выливалось в забавные казусы: после очередного прыжка в гиперпространстве, на новом месте службы получали от коллеги послания многолетней давности.

Джозеф снова скосился на русского адмирала. Они оба уже поседели, не столько от прожитых лет, сколько от неспокойной работы, причём, Евгений заметно сильнее, но всё ещё сохраняли довольно приличную физическую форму. Не сказать, что поджарые, но и брюшком не обзавелись, не висели двойные подбородки, сильные пальцы спокойно лежали на сенсорных кнопках, время от времени переключая каналы связи.

Очень похожи. Особенно сейчас, когда закуток для почётных гостей погружён в полумрак, и яркий свет от экранов терминала бросает резкие тени на лица, собранные и внешне спокойные.

Не нравилась им обоим эта идея – протаскивать через какую-то аномалию два «Форса». Ставить в зависимость от восьми юнцов будущий становой хребет Фолькленд? Пусть их кто угодно называет закостеневшими солдафонами, но они себя таковыми не считали: лучшие фокусы – старые фокусы, а они просто консерваторы. И хотя это уже не первый конвой, которому предстоит пройти через таинственный перекрёсток между мирами, и пока всё обходилось без потерь грузов и кораблей, оба офицера чувствовали себя неспокойно. Оба прекрасно знали, что произошло с одной из магнитных ловушек для Еноселизы.

Огромный одуванчик вроде бы и проскочил Аномалию в самый последний момент, но один сегмент его «паучьей сети» просто исчез, задетый щупальцем уже распадающегося туннеля. Обследование показало поразительную вещь: повреждённый участок не имел ни срезов, ни разрывов конструкций, ни оплавленного металла, ничего, что обычно сопровождает техногенную аварию. Часть ловушки именно исчезла, исчезла так, словно никогда её и не было, и никакие исследования самыми мудрёными приборами не показывали её существования – кристаллическая решётка не имела никаких следов былого присутствия сложнейшей вязи проводников и магнитов. Так что, адмиралам было от чего нервничать!

Но волнение не отпускало не только потому, что на карту было поставлено благополучие целой планеты и две платформы «Форс», в астрономическую сумму каждая…

У шлюза Октябрьского и Бёрнета встретила Хельга. Невероятной красоты женщина-киборг, прославившаяся на всю Федерацию, пожалуй, не меньше, чем эволэки, отдавшая собственную жизнь ради спасения ИБиСа. История её борьбы и самоотверженности настолько потрясла людей, что глава корпорации «FN», махнув на рациональность и деньги, восстановил её электронный мозг и, поместив в обновлённое тело, вернул к жизни, вернул удивительным детям не просто куратора или наставника, а настоящего друга.

Вообще-то, так обычно не поступали, и умерший насильственной смертью искусственный разум отправлялся на вечный покой. Слишком рискованное это дело – воскрешать ИР, в полной мере познавший все «прелести» тёмной стороны человеческого бытия! Хоть и ставятся жёсткие программные блоки, но, как знать, что за алгоритмы поведения вызовет в неживом, но, несомненно, разумном, постоянно саморазвивающемся интеллекте, такой молниеносный, шоковый процесс, как собственная смерть? А если он, ИР, то есть, при этом ещё и сам убивал живых людей, не важно, какими обстоятельствами было подиктовано применение силы и оружия…

Но Хельга не производила ни малейшего негативного впечатления: жизнерадостная (если такой термин вообще применим к киборгу!), общительная, но не болтливая, тактичная.

– Я понимаю ваши сомнения, господа, – негромко говорила она, ведя офицеров по коридору к операторскому залу, – «Перекрёсток» ещё слишком молод! Что такое дюжина созданных туннелей по сравнению с бесчисленными сотнями прыжков в гиперпространство традиционным способом?! Это ноль!

Она мило улыбнулась, рука грациозно коснулась панели управления, и та, вмиг распознав в посетителе главу кураторов, открыла дверь.

Новые Ф-корабли уже не были тесной кустарной переделкой крошечных пассажирских судёнышек. Раз главный груз – эволэки, значит, их команде отводится максимум места и объёма. Стараниями инженеров и техников утилитарный грузовой отсек превращён в трёхэтажный дом.

Третий этаж – жилой, где обитают Кураторы и Навигаторы до и после погружения. Небольшие, но уютные комнатки вмещают в себя всё, кроме душевых, ибо на космическом корабле вода – самая большая ценность, и приходиться её всячески экономить. Так что, помыться разрешается только раз в три дня, а в остальное время остаётся довольствоваться иными способами избавления от грязи.

Второй этаж – реанимация и медицина. Царство снега и льда, хоть зима в нём и искусственная, а замёрзшие кристаллы жидкости заменяют белоснежные ткани и стекло, но всё равно зябко, неуютно чувствует себя живой человек в мире боли и страданий.

На самом нижнем этаже расположился операторский зал, где можно увидеть…

Адмиралы считали, что готовы увидеть собственными глазами девушек и юношей, отдавших души неведомому миру из невесомых тканей, но всё равно, первая минута вызвала почти что шок.

Бёрнет и Октябрьский, словно загипнотизированные, шли вдоль ряда боксов, едва переставляя ватные от нервного напряжения ноги. За стеклянными стенами творилось невероятное действо: в Эфирном мире лисицы бодрствовали, и моторика тел через чистый канал ОЧК рвалась в тела семи девушек и одного юноши. Их тела то совершали странные, дёрганые движения, то вдруг гнулись, кувыркались на мягком полу с невероятной пластикой, но самое жуткое и завораживающее, одновременно, было даже не в этом.

Пока Океанес оставался где-то там, за чертой, человек ещё мог как-то мириться со всеми метаморфозами человеческого «Я», но отныне Великая Река не отпускала своих детей ни на шаг. За стеклом боксов были не люди, как бы и кто бы не утверждал обратное – под этими совами оба офицера подписались бы, не раздумывая ни секунды!

Звериные морды скалились стенам, словно в мягкой обивке видели собственные отражения. Нет, даже не так. Никаких стен для них не существовало вовсе: всё лисье семейство сейчас собралось в едином помещении «эфирной «Альфы», а у рыжих разбойников язык телодвижений не менее важен, чем голоса. Голоса…

Вторя махам хвостов, отнюдь не призрачных, из глоток рвались странные звуки, не то лай, не то негромкий вой.

В самом дальнем боксе, затянутый в смоляной костюм, стоял на четвереньках бурый кицунэ. Прижавшись боком к прозрачной преграде, странный зверь скалился на собственное едва видимое отражение. И хотя оскал можно было скорее назвать улыбкой, не человеческой, но улыбкой, от него веяло жаром иной Вселенной, огнём, что сверкал в широко распахнутых, но не видящих ничего глазах. Немного всклокоченная шерсть, мерное покачивание хвоста, уши настороженно и заинтересованно ловят не слышные в этом мире звуки Океанеса…

Адмиралы от такого зрелища аж немного попятились. Казалось, ещё миг, и придатки, в виде частей человеческого тела, отпадут сами собой, и демон-лис обретёт долгожданную свободу, прояснится взгляд, и сквозь стекло пришелец подарит свою жуткую улыбку этой Вселенной…

– Не надо их бояться! – Голос Хельги хоть и вырвал Октябрьского и Бёрнета из оцепенения, но заставил явственно вздрогнуть.

Адмиралы не без труда оторвали взгляд от Александра, повернувшись к киборгу. Женщина, в который по счёту раз, лучезарно улыбнулась и с весёлым огоньком в глазах заверила:

– Сейчас их облик вас пугает, и это понятно. Но когда всё закончится, вы сможете пообщаться с нашими кицунэ в более привычной обстановке. Поверьте, они очень непосредственны и очаровательны!

Октябрьский натянул на лицо улыбку, хотя не надо было быть дипломированным психологом, чтобы понять – это просто привычка, способ не пускать истинные чувства наружу. Бёрнет со своим коллегой был абсолютно согласен: в эволэках-лисах не чувствовалось принадлежности к роду человеческому, а последними мазками к общей картине чуждости происходящего таинства были именно кураторы. И если Хельга вела себя невероятно естественно, прекрасно копируя поведение живого человека, то её коллеги, отделавшись коротким дежурным приветствием, с каменными лицами, как заведённые, выполняли положенные функции, и только. Придёт время, и перед взором вышедших из погружения Навигаторов эти замёрзшие маски электронного мира оттают, девушки и юноша увидят теплые улыбки, ощутят в полной мере столь необходимую уставшей душе заботу и внимание, а пока…

Пока искусственный разум трёх кураторов, разделённый на четыре тела, но решающий единую задачу, не видит никакой необходимости тратить ресурсы и время на пустые расшаркивания и откровенно абстрактные для рационального сознания заверения двух ошеломлённых офицеров в том, что всё увиденное – неотъемлемая часть работы эволэков. Они не будут лезть к людям с просьбами, не принимать происходящее близко к сердцу, для этой задачи есть самостоятельная единица – Хельга. У неё командный приоритет, и она будет соотносить реакцию офицеров с собственными индивидуально-коллективными мыслями, и озвучивать их, стремясь как можно скорее увести хрупкую человеческую психику с опасной дорожки…

Короткое знакомство с Навигаторами произвело на командиров конвоя неизгладимое впечатление: пить в космосе, да ещё и на борту флагмана – занятие не самое нужное, но нервная встряска требовала выхода, и в салон «Хоукинса» стюард, такой же белый и накрахмаленный, как скатерть, подал редкий коньяк из секретных закромов. Джозеф скупердяем никогда не был, а уж тем более для лучшего друга лучшего горячительного и подавно было не жалко.

По адмиральскому салону разлился удивительный запах изысканного лакомства. По мере того, как офицеры опрокидывали одну порцию за другой, их нервы немного успокаивались. Лимон с сахаром уносил из памяти неприятную стерильность операторского зала, который хоть и блистал безукоризненной чистотой, но обоим постоянно чудился запах мокрой звериной шерсти, хорошо знакомый по былым временам, в которых хватило места не только службе, но и увлечениям для души, например, охоте.

– Как ты думаешь, Женя, почему они такое проделывают со своими телами?

Хозяин корабля откинулся на мягкую спинку бежевого дивана, кутаясь в дым сигары (ещё одно отступление от правил жизни на борту), окинул взглядом отделанное дорогими породами дерева помещение. Новичкам от убранства было не по себе – разум никак не мог соотнести роскошь с привычным аскетизмом корабельной архитектуры, – но сам он давно перестал обращать внимание на это несоответствие.

Октябрьский, привыкший к общению на короткой ноге с коллегой-англичанином, для которого следовать традициям русского флота и называть офицера по имени и отчеству, было непривычно, только саркастично улыбнулся:

– Они ещё дети, а нам с тобой вообще во внуки годятся. – Он пару секунд помолчал, раскуривая свою сигару от огня, который вежливо преподнёс чуть ли к его усам Джозеф. – Вот и тянутся ко всему новому.

– У меня внуков уже пятеро, – заметил, недобро сощурившись, собеседник, – и я не припомню среди них хвостатых уродцев.

– А у меня трое, четвёртый уже должен был родиться, примерно месяц назад, – словно не заметив грубости, продолжил Евгений Дмитриевич. – Никак не дождусь окончания этого рейса, очень хочу увидеть его. Надеюсь, что его назовут Максимом, а не Олегом, а то буду на старости лет путать со вторым!

Оба негромко рассмеялись, хотя адмиралу Славянской Секции и было понятно, что коллега неспроста заострил внимание на анатомических особенностях Навигаторов, да ещё и сделал это подчёркнуто ледяным тоном. Бёрнет явно хотел прощупать почву под ногами, а раз он не хочет озвучивать напрямую потаённые мысли даже одному из своих самых лучших друзей, то причина для осторожности есть. Октябрьский всё это уловил острым умом и сделал шаг навстречу:

– Навигаторы помогают нам строить будущее для наших детей и внуков. Пока положение вещей такое, мне всё равно, сколько у них там хвостов и ушей.

Они дружно затянулись и выпустили клубы дыма, тут же подхваченные системой вентиляции. Пока сизые невесомые дорожки исчезали в резных решётках коробов, каждый с дотошностью опытного гроссмейстера обдумывал следующий шаг, словно игра шла на титул чемпиона Вселенной.

– Вот именно, – нарушил молчание Джозеф, едва заметно кивнув. – Наших детей.

Русскому адмиралу не надо было рассказывать, что далёкая планета Фолькленд – родной дом коллеги, и предстоящая работа была для него не просто работой, а делом чести, ведь старался он и для своей семьи тоже.

– Джо, – Октябрьский сильно подался вперёд и широко улыбнулся, – я знаю, что у тебя за сложность, но немного не понимаю, чем тут могут помочь эволэки. Они сейчас в погружении, и понадобится самый минимум полгода, прежде чем их допустят до нового.

Но непонимание свидетельствовало только о его не понимании, не более того, а англичанин не зря слыл очень проницательным и расчётливым человеком. Как только стало известно о предстоящем конвое с Новой Британии на Рочестер, как только перед глазами Бёрнета оказался список участников проекта, в том числе и кураторов кицунэ, в голове сама собой родилась очень неординарная мысль.

– У нас на орбите сейчас целых шесть отслуживших термоядерных реакторов, – хоть и знал «Женя» о головной боли своего товарища, но начал тот издалека. – Четыре сняты со звездолётов, два с орбитальных станций. От меня требуют как можно скорее убрать их, но единственная возможность утилизации – это отправка их в фотосферу светила.

– Остаточная радиоактивность этих колоссов нешуточная, тем более что защитную рубашку из металлов и керамики с них сняли и использовали на новых реакторах. А сухопутные крысы постоянно прессингуют флот, ничего не желая слышать о занятости буксиров, невозможности отвлечь бесценные единицы на многомесячный полёт к звезде, – Октябрьский всё это прекрасно знал и понимал, но они с товарищем оба были рассудительными людьми и любили обстоятельные беседы.

– Именно, Женя, – кивнул, соглашаясь, коллега, не замечая, как пепел сигары падает на белоснежную ткань форменного кителя. – А раз эти, хм, лисицы взялись помогать нам, людям, то пусть и помогают.

В ухмылке Джозефа явственно читалось не то презрение, не то омерзение к чуждым существам, но русский адмирал тоже не испытывал особых симпатий к Навигаторам, уж больно необычно они выглядели, а всё увиденное в операторском зале отнюдь не прибавило положительных эмоций!

– Я вполне готов тебе помочь, но мне нужно знать план целиком, прежде чем сказать «да», – осторожно выставил условие Евгений Дмитриевич. – Эволэки очень опасны, ты же сам видел, как они расправились с Сухомлиновым. Поговаривают, что старик до сих пор немного не в себе, а не убили они его только потому, что это навредило бы им самим.

Оба прекрасно знали немало подробностей знаменательных событий, потрясших всю обитаемую часть галактического рукава, и сознавали, что произошедшее – неприкрытая демонстрация собственных возможностей, устроенная загадочными эволэками. Всем, кто только мог просто вынашивать нехорошие мысли, недвусмысленно дали понять, что разговор будет короткий и предельно жёсткий. Но, опытные офицеры флота тоже не простачки, и Бёрнет продемонстрировал творческий подход к делу:

– Мы всё можем провернуть так, что никто ни о чём не догадается, – время было, и начал офицер издалека. – Кураторы этих мутантов – киборги, и их можно заставить сделать то, что нам выгодно. Это чисто технический вопрос, и возможности у нас с тобой самые широкие. Что касается самих Навигаторов, то в истории эволэков была уникальная пара…

Он на миг прервался и полез в карман за блокнотом – русские имена и фамилии иногда вызывали затруднение в произношении.

–… сёстры Долгачёвы. Они могли в одном погружении работать над одними существами, а потом, без выхода из Океанеса, тут же принимать в своё сознание новую Матрицу, и работать уже над другими существами.

Октябрьский тоже не страдал отсутствием ума и проницательности и схватил мысль на лету:

– Хитёр ты братец! – Он рассмеялся, громко, не таясь, да и таиться было не от кого. – Ты хочешь подгрузить Навигаторам вторую Матрицу, а там будь, что будет!

– Именно, Женя, – ответил хозяин апартаментов, наливая и себе, и гостю. – Как и любой ИР кураторов можно перепрограммировать. Мы не просто удалим часть информации, а запишем поверх неё ложные воспоминания. Легенда такова. Эти кицунэ, воодушевлённые примером старших эволэков, в особенности Шакко и Куко, решили тоже испытать новинку, а точнее воспроизвести то, что умели делать Долгачёвы.

– Но ведь у них же не было этого в задании, – напомнил Октябрьский, но смутить англичанина не получилось.

– В этом и вся соль, мой друг! Их наставники славятся независимостью, они даже не поставили в известность своих кураторов, когда задумали изменять собственные тела, – осведомлённость Джозефа не была чем-то из ряда вон, ибо перипетии, приведшие к созданию «Перекрёстка», были общеизвестны. – А, как у вас, у русских, говорят: каков поп, таков и приход. Раз наставники оказались смелыми экспериментаторами, то никто не удивится тому, что их воспитанники пошли той же дорожкой.

– Логично, – согласился русский адмирал и, наконец, догадался положить в пепельницу уже потухшую сигару, так увлёк его разговор. – Никто нас не заподозрит, никто не удивится, что «лисицы» не поставили никого в известность! Раз такие вольности у эволэков в порядке вещей, то почему нет!