Брачный сезон. Не позвать ли нам Дживса? (сборник)

Пелам Вудхаус

Брачный сезон. Не позвать ли нам Дживса?

Pelham Grenville Wodehouse

The mating season. Ring for Jeeves

© The Trustees of the Wodehouse Estate, 1946, 1953

© Перевод. И. Бернштейн, 2015

© Издание на русском языке AST Publishers, 2015

Брачный сезон

Глава 1

Должен признаться, что накануне того дня, когда предстояло ехать отбывать срок в «Деверил-Холле», у меня на душе было если и не так чтобы уж совсем тяжело, то все же определенно невесело. Страшновато очутиться в доме, где обитают закадычные дружки такого кровожадного чудовища, как моя тетя Агата, тем более я уже и так ослаб духом после трех суток бдения над ее сыном Томасом, одним из наших самых выдающихся извергов в человеческом образе.

Я поделился с Дживсом, и он не отрицал, что перспектива могла бы быть и заманчивее.

– Но с другой стороны, – сказал я, как всегда стараясь не упускать из виду светлую изнанку, – приглашение это лестное.

– Вот как, сэр?

– Я вроде как избранник народа, Дживс. Люди ходили с плакатами и скандировали: «Вустер! Вустер! Мы – за Вустера!»

– А-а, ну да, сэр. Именно так. Это приятно.

Но минуточку. Вы ведь не знаете, о чем речь. Очень часто так бывает, когда приступаешь к повествованию. Срываешься со старта, полный огня и боевого задора, точно ретивая лошадь, глядь, а все трибуны повскакали на задние лапы и орут, требуя сноску.

Так что я сейчас дам задний ход и введу вас в курс дела.

Понимаете, вдруг приезжает в Лондон из своего деревенского логова тетя Агата – та самая, что жует битые бутылки и раздирает клыками крыс, – со своим сынком Томасом и заявляет тоном, не допускающим возражений, что я должен поместить названного Томаса у себя в квартире на трое суток, пока он будет посещать зубных врачей, и театры, и все такое прочее, что требуется перед отправлением в закрытую школу в Брамли-он-Си, а после его отъезда мне следует отправиться в «Деверил-Холл» близ деревни Кингс-Деверил, графство Гемпшир, где проживают какие-то ее дружбаны, и принять участие в деревенском концерте. Им там хочется обогатить программу столичными талантами, и меня им рекомендовала племянница местного священника.

Ну, и тут уж ничего не поделаешь. Не говорить же тете Агате, что по своей воле не дотронулся бы до юного Тоса десятифутовым шестом и что заочно с незнакомыми людьми я вообще никаких дел не затеваю. Нет, если тетя Агата издает приказ, его остается только выполнить. Но на душе у меня, как я уже отметил выше, скребли кошки, и от известия, что одновременно со мной в «Деверил-Холле» будет гостить Гасси Финк-Ноттл, веселее не стало. Если уж угодил в пещеру к Сорока разбойникам, тут для поддержания бодрости понадобится напарник получше Гасси.

Я задумался.

– Хотелось бы побольше узнать об этих людях, Дживс, – сказал я. – В таких случаях желательно иметь некоторое представление о том, что тебе угрожает. Пока известно только, что я буду гостем землевладельца по фамилии Харри, а может быть, Хаккер или Хассок.

– Хаддок, сэр.

– Ах, Хаддок?

– Да, сэр. Джентльмена, чьим гостеприимством вы будете пользоваться, зовут мистер Эсмонд Хаддок.

– Странно, но мне в этом слышится что-то знакомое. Словно я уже где-то встречал эту фамилию.

– Мистер Хаддок – сын владельца широко рекламируемого патентованного средства от головной боли «Похмельный холодок Хаддока», сэр. Возможно, вам приходилось иметь дело с этим снадобьем.

– Ну конечно! Он мне близко знаком. Не то что ваш чудодейственный эликсир, разумеется, но все-таки неплохое утреннее подспорье. Значит, он из тех Хаддоков?

– Да, сэр. Покойный отец мистера Хаддока женился на покойной мисс Флоре Деверил.

– Когда они оба еще не были покойными, надеюсь?

– Брак этот невестины сестры считали отчасти мезальянсом. Деверилы – старинный местный род, как и многие другие старинные роды, в настоящее время обедневший.

– А-а, понятно. Хаддок, хоть и не такой денежный мешок, каким мог бы быть по отцовской линии, оплачивает счета.

– Совершенно верно, сэр.

– Ну, я думаю, все же средства ему позволяют. Этот «Холодок», должно быть, настоящая золотая жила, а, Дживс?

– Я тоже склонен так думать, сэр.

Тут мне пришло в голову, как уже не раз приходило за разговорами с этим достойным человеком, что ему, видимо, многое известно по данному вопросу. Я изложил ему свое наблюдение, и выяснилось, что благодаря игре случая Дживс имеет доступ к сведениям о домашней жизни этого семейства.

– Мой дядя Чарли занимает пост дворецкого в «Деверил-Холле», сэр. От него ко мне и поступает информация.

– Я даже не знал, что у вас есть дядя Чарли. Чарли Дживс?

– Нет, сэр. Чарли Силверсмит.

Удовлетворенный, я закурил сигарету. Все более или менее разъяснилось.

– Что ж, неплохо. Вы будете снабжать меня этими… как их?.. агентурными данными, если можно так сказать. Что за дом этот «Деверил-Холл»? Хорошо там? Какая местность? Живописная? Почва какая, песчаная? Обзор широкий?

– Да, сэр.

– Кормежка ничего?

– Вполне, сэр.

– Перейдем к персоналу. Имеется миссис Хаддок?

– Нет, сэр. Молодой джентльмен холост. Вместе с ним проживают пять теток.

– Пять?

– Да, сэр. Девицы Шарлотта, Эммелина, Гарриет и Мертл Деверил и вдова леди Дафна Винкворт, оставшаяся от покойного историка лорда П. Б. Винкворта. И еще с ними, насколько мне известно, живет дочь леди Дафны, мисс Гертруда Винкворт.

Услышав слова «пять теток», я ощутил некоторую дрожь в коленках. Шутка ли – очутиться в стае теть, пусть и не твоих лично. Но я напомнил себе, что в жизни важны не тети, а бесстрашие, с каким против них выходишь, и присутствие духа ко мне вернулось.

– М-да, – говорю. – Недостатка в дамском обществе не будет.

– Не будет, сэр.

– Тут, пожалуй, и Гасси Финк-Ноттлу обрадуешься.

– Вполне возможно, сэр.

– Какой уж он ни на есть.

– Да, сэр.

Кстати, вы, надеюсь, не забыли этого Огастуса, о котором я уже раз или два имел случай упомянуть прежде? Вернемся немного назад. Припомните: остолоп, каких мало, физиономия рыбья, очки в роговой оправе, пьет апельсиновый сок, ловит тритонов и помолвлен с первой занудой Британии, некоей Мадлен Бассет… Представили себе? Ну вот…

– Скажите мне, Дживс, – говорю я. – А Гасси-то какое отношение имеет к этим злокачественным инфузориям? Он ведь тоже едет в «Деверил-Холл», и, по-моему, тут какая-то неразрешимая загадка.

– Вовсе нет, сэр. Этому имеется вполне простое объяснение. Леди Дафна Винкворт – крестная мать мисс Бассет. И мисс Бассет желает показать ей своего жениха, с которым та до сих пор еще не знакома.

– Это вы тоже знаете от дяди Чарли?

– Нет, сэр, меня уведомил сам мистер Финк-Ноттл.

– Вы что, с ним виделись?

– Да, сэр, он заходил в ваше отсутствие.

– Ну, и как он вам показался?

– Подавленным, сэр.

– Тоже, должно быть, вроде меня трусит ехать в этот злодейский притон.

– Да, сэр. Он полагал, что его будет сопровождать мисс Бассет, но она в последнюю минуту переменила свои планы и отправилась погостить в «Лиственницы», в Уимблдон-Коммон, к школьной подруге, недавно пережившей неудачу в любви. По мнению мисс Бассет, ей надо поднять настроение.

Положим, я не представлял себе, каким образом присутствие Мадлен Бассет, личности, от макушки до подошв совершенно обойденной милостью Божией, способно у кого-нибудь поднять настроение, однако ничего такого я не сказал. А только высказал предположение, что Гасси из-за этого, наверно, слегка взбеленился.

– Да, сэр. Он был раздосадован такой переменой планов. И как я понял из его собственных слов, поскольку он со мной поделился, отсюда проистекло даже некоторое охлаждение между ним и мисс Бассет.

– А, черт! – воскликнул я. А почему я так выразился, сейчас объясню. Если вы помните Гасси Финк-Ноттла, то, наверно, восстановили в памяти и всю ту цепь обстоятельств, которая привела – если цепь может привести – к тому, что кошмарная Бассет прочно забрала в свою неизвестно чем набитую голову, что якобы Бертрам Вустер умирает от любви к ней. Не буду сейчас вдаваться в подробности, скажу только, что она была твердо убеждена, будто достаточно ей разорвать отношения с Гасси, и я по первому ее свистку тут же примчусь со всех ног, в полной готовности выправлять брачную лицензию и заказывать свадебный торт.

Зная мое отношение к этой самой М. Бассет, вы легко поймете, почему всякие разговоры об охлаждении не могли не вырвать у меня испуганного возгласа. Сознание опасности никогда меня не покидало, и вздохнуть с облегчением я смогу только тогда, когда эта парочка благополучно прошествует к алтарю. До тех пор пока священник не произнесет окончательный приговор, гора не скатится у Бертрама с плеч.

– Ну да ладно, – проговорил я, надеясь на лучшее, – милые бранятся, только и всего. Обычная размолвка. Случается сплошь и рядом. Небось теперь они уже благополучно помирились и улыбчивый бог любви снова трудится до седьмого пота на своем посту. Ха! – оборвал я свою речь, так как у двери затренькал звонок. – Кто-то к нам. Если это юный Тос, передайте ему от меня, что в семь сорок пять вечера он, умытый и причесанный, должен быть в полной готовности сопровождать меня в театр «Олд Вик» на «Короля Лира». И пусть не пытается улизнуть. Сказано тебе матерью, чтобы побывал на «Короле Лире», значит, побываешь, и никаких разговоров.

– Я полагаю, что, вероятнее, это мистер Перебрайт, сэр.

– Старина Китекэт? Почему вы решили?

– Он тоже заходил, пока вас не было, и дал понять, что снова заглянет позже. С ним была его сестра мисс Перебрайт.

– Вот так так! Коротышка! Я думал, она в Голливуде.

– Насколько я понял, она приехала в Англию на отдых, сэр.

– Вы хоть чаем ее напоили?

– Да, сэр. Мастер Томас был за хозяина. А потом мисс Перебрайт увезла молодого джентльмена смотреть кинокартину.

– Жаль, я с ней разминулся. Я не видел Кору Коротышку тысячу лет. Как она, ничего?

– Ничего, сэр.

– А Китекэт? Он как?

– Подавлен, сэр.

– Вы путаете его с Гасси, Дживс. Это он, если помните, был подавлен.

– И мистер Перебрайт тоже.

– Что-то угнетает людей, куда ни посмотришь.

– Мы живем в трудные времена, сэр.

– Ваша правда. Давайте его сюда.

Дживс просочился прочь, а через несколько мгновений просочился обратно.

– Мистер Перебрайт, – объявил он.

Он не ошибся в оценке: с первого взгляда было заметно, что вошедший действительно находится в подавленном состоянии.

Глава 2

А надо вам заметить, что вообще-то этого человека наблюдать в таком состоянии доводится нечасто. Обычно он чирикает как огурчик. В общем и целом, можно сказать, что изо всех весельчаков-затейников в нашем клубе «Трутни» Клод Кэттермол Перебрайт, пожалуй, самый веселый и затейливый, как перед публикой, так и в частной жизни.

Я сказал «перед публикой», потому что свое еженедельное жалованье Китекэт зарабатывает на сценических подмостках. Он происходит из знаменитой театральной семьи. Отец его известен тем, что сочинил музыку к «Даме в голубом» и еще некоторым популярным постановкам, которые я, к сожалению, не видел, так как был в ту пору грудным младенцем. А мать – прославленная Элси Кэттермол, многие годы блиставшая на сценах Нью-Йорка. У него и сестра, Кора Коротышка, тоже лет с шестнадцати покоряет публику прытью и… как это говорится?.. творческим задором.

Естественно поэтому, что после Оксфорда, подыскивая себе занятие, которое обеспечивало бы трехразовое питание и оставляло время для загородного крикета, он избрал актерские котурны. Сегодня, если хотят поставить комедию из светской жизни и нужен человек на роль «Фредди», легкомысленного приятеля, входящего во вторую любовную пару, взгляд режиссера первым делом падает на Китекэта. Обратите внимание, такой стройный молодой человек с ракеткой в руке, всегда появляется на сцене с воплем: «Привет, девчонки!» – и можете не заглядывать в программку, это и будет Китекэт.

Он выходит в первой сцене эдаким бодрячком и держится бодрячком до самого падения занавеса. И в жизни он точно такой же. Его неисчерпаемая энергия вошла в пословицы. Понго Твистлтон и Барми Фипс, каждый год выступающие в клубной курилке в клоунаде «Пат и Майк», где постановщиком и автором диалога всегда бывает Китекэт, рассказывают, что он их натаскивает до посинения, а сам хоть бы хны. Не человек, а Граучо Маркс.

И вот теперь, как я уже сказал, он пришел подавленный. Это было видно за версту. Горькая забота затенила чело, и вообще вид персонажа, который если и произносит: «Привет, девчонки!» – то таким тоном, как в русской драме объявляют присутствующим, что дедушка повесился в сарае.

Я радушно поздоровался с ним и выразил сожаление, что не был дома, когда он приходил предыдущий раз, тем более что он был с Коротышкой.

– Я не знал, что она в Англии, – говорю. – Так хотелось бы перекинуться с ней парой слов. А теперь, боюсь, я ее уже не увижу.

– Увидишь, не бойся.

– Да нет же. Завтра утром я уезжаю в «Деверил-Холл», в Гемпшире, подсобить им там с деревенским концертом. Племянница тамошнего священника настояла на том, чтобы включить меня в труппу, хотя я совершенно не понимаю, откуда она обо мне прослышала. Никогда не знаешь, как далеко распространилась твоя слава.

– Дурень ты. Это же Коротышка.

– Коротышка?

Я был потрясен. На свете мало таких славных ребят, как Кора (Коротышка) Перебрайт, я с ней поддерживаю самые приятельские отношения еще с тех давних пор, когда в младые лета мы посещали один танцкласс, но ничто в ее поведении не говорило до сих пор о том, что она близкая родственница духовного лица.

– Дядя Сидней состоит там викарием[1]. Тетка уехала отдыхать в Борнмут, и в ее отсутствие Коротышка у него за домоправительницу.

– Господи! Бедный старина Сид! Она ведь небось и у него в кабинете наводит порядок.

– Возможно.

– И галстук на нем поправляет.

– Не удивлюсь, если так.

– И бранит его за то, что много курит, и, чуть только он устроится в кресле поудобнее, сразу же сгоняет его, чтобы взбить подушечки. Ему, наверно, кажется, что он живет в Апокалипсисе. Но ей-то как после Голливуда, не скучно жить в доме деревенского священника?

– Ничуть. Ей там очень нравится. Коротышка ведь не то что я. Я бы истосковался без театра, а она никогда в это дело не вкладывала душу, хотя и имела шумный успех. Я думаю, она вообще не пошла бы в актрисы, если бы не воля матери. Коротышка мечтает выйти замуж за деревенского жителя и провести остаток дней в окружении всяких там коров, собак и прочей скотины. Не иначе как сказываются гены старого фермера Джайлса, это наш дед с отцовской стороны. Я его смутно помню. Борода до полу, и постоянно стонал насчет погоды. Вот и она тоже, хлопотать по делам прихода и устраивать деревенские концерты – это занятие для нее.

– А ты имеешь понятие, с чем она хочет выпустить меня перед простым народом? Не со «Свадебной песнью пахаря»?

– Нет. Тебе поручается роль Пата в моем комическом скетче.

Это известие меня скорее обрадовало. Слишком часто в мероприятиях подобного рода организаторы выставляют тебя на сцену со «Свадебной песнью пахаря», и будь здоров. А «Свадебная песнь пахаря» почему-то всегда возбуждает самые низменные страсти в местных хулиганах, которые скапливаются, стоя позади скамеек. Между тем как комические скетчи с колотушками и с диалогом невпопад у стоячих зрителей идут на ура. По-видимому, зрелище того, как персонаж А лупит персонажа Б зонтиком по голове, а персонаж Б тычет тем же тупым оружием персонажа А под ребра, находит в их душах некий отклик. В зеленой бороде и при поддержке толкового напарника я вполне мог рассчитывать, что заставлю клиентов кататься от смеха в центральном проходе между скамьями.

– Ну и отлично. Прекрасно. Теперь я могу смотреть навстречу будущему с легким сердцем. Но если Коротышке нужен был кто-нибудь на роль Пата, почему она не пригласила тебя? Профессионал, можно сказать, закален в трудах. Хотя могу себе представить: она, наверно, предложила тебе эту роль, а ты задрал нос и гордо фыркнул, мол, такое жалкое любительство не для тебя.

Но Китекэт мрачно помотал башкой:

– Вовсе нет. Я бы с радостью выступил в кингс-деверильском концерте, но это исключено. Дамы в «Деверил-Холле» меня на дух не выносят.

– Так ты с ними знаком? Что они собой представляют? Эдакий хоровод чопорных граций?

– Да не знаком я с ними, просто я помолвился с их племянницей Гертрудой Винкворт, а у них от мысли, что она выйдет за меня, начинается родимчик. Если я появлюсь в окрестностях «Деверил-Холла» хоть за версту, на меня собак спустят. Кстати, о собаках. Коротышка купила сегодня утром кобеля в питомнике Баттерси.

– Ну и дай Бог ей здоровья, – рассеянно отозвался я, поскольку мысли мои были заняты упомянутой им любовной коллизией, которой я никак не мог найти место в клубке теток и прочей родни, перечисленной в общих чертах Дживсом. Наконец все-таки разобрался: Гертруда Винкворт – это дочь леди Дафны Винкворт, оставшейся от покойного П. Г. Винкворта, историка.

– Насчет этого я и приехал с тобой переговорить.

– Насчет кобеля?

– Нет, насчет моих дел с Гертрудой. Мне нужна твоя помощь. Я сейчас тебе все расскажу.

Когда Китекэт у меня появился, я в порядке приветствия вручил ему стаканчик виски с разбавкой, и до сих пор он успел сделать из него всего один порядочный глоток да пару раз еще слегка пригубил. И вот теперь он единым махом опрокинул остаток в пасть, и похоже, что удачно, потому что после этого он взбодрился и заговорил с живостью и без запинок:

– Для начала должен тебе сказать, Берти, что с тех пор, как первый человек выполз на брюхе из первобытной слизи и началась жизнь на этой планете, никто никого так не любил, как я люблю Гертруду Винкворт. Упоминаю об этом для того, чтобы ты осознал: перед тобой не какой-то там легкий загородный флирт, а настоящая серьезная драма. Я люблю Гертруду!

– Замечательно. Где ты с ней познакомился?

– В одном доме в Норфолке. Друзья затеяли там любительский спектакль и пригласили меня постановщиком. Бог мой! Эти сумерки в старом саду, когда вокруг в кустах сонно щебечут пташки и на небесах зажигаются первые звез…

– Хорошо, хорошо. Дальше.

– Она удивительная, Берти. Как она меня полюбила, просто не представляю себе.

– Но все же полюбила?

– О да! Она меня любит. Мы обручились, и она возвратилась в «Деверил-Холл» сообщить матери радостную весть. Но когда она сообщила, знаешь, что произошло?

– Мамаша взбрыкнула?

– Испустила такой вопль, что слышно было до самого Бейсингстока.

– До которого в милях?..

– Около двадцати четырех, если по прямой.

– Ну конечно! Я же знаю Бейсингсток!

– Она…

– Я там в детстве гостил. Моя старая няня жила там в полусобственной вилле «Балморал». Няня по фамилии Хогг, представляешь? Няня Хогг. Страдала от частой икоты.

Китекэт как-то странно насупился и стал похож на стоячего деревенского зрителя, которому исполнили «Свадебную песнь пахаря».

– Слушай, Берти, – сказал он, – давай не будем сейчас говорить о Бейсингстоке и о твоей няне, ладно? Пропади пропадом Бейсингсток, и пропади пропадом твоя няня. На чем я остановился?

– Мы отвлеклись, когда леди Дафна Винкворт испустила вопль.

– Верно. Ее сестры, узнав, что Гертруда собирается замуж за брата мисс Перебрайт, которая проживает в доме викария, и что сам этот брат – по профессии актер, тоже испустили вопли.

Меня подмывало спросить насчет их воплей, было ли и их тоже слышно до самого Бейсингстока, но по здравом размышлении я воздержался.

– Им не нравится Коротышка и не нравятся актрисы. Во времена их молодости, при старой королеве Елизавете, на актеров смотрели как на повес и бродяг, и они до сих пор не могут взять в толк, что современный актер – это солидный член общества, получающий свои шестьдесят фунтов в неделю и бо́льшую из них часть помещающий в надежные государственные бумаги. Да черт возьми, научили бы меня, как обвести налоговую инспекцию, я бы стал богатым человеком! Ты не знаешь способа, как их перехитрить, Берти?

– Нет, к сожалению. Боюсь, что этого даже Дживс не знает. Так тебя, значит, спустили с лестницы?

– Примерно так. Гертруда прислала мне письмо, что ничего не выходит. Ты можешь задать вопрос: почему мы не поженимся без согласия родительницы?

– Я как раз собирался спросить.

– Не могу уговорить Гертруду. Она боится маменькиного гнева.

– Страшная женщина, должно быть, эта маменька.

– Кошмарная. Была директрисой школы для девочек старшего возраста. Гертруда тоже отбывала у нее там каторгу и до сих пор не изжила боязни. Так что о женитьбе вне лона семьи не может быть и речи. А тут еще вот какая загвоздка, Берти. Коротышка выхлопотала для меня контракт на своей студии в Голливуде, и я теперь с минуты на минуту могу уехать. Ужас какой-то.

Я помолчал. У меня в памяти брезжила вычитанная где-то фраза насчет того, что что-то там такое чему-то там такому не помеха, но точной формулировке никак не поддавалась. В смысле – что если девушка тебя любит, а ты вынужден временно оставить ее на хранение, то она может и подождать, что я Китекэту и высказал. А он ответил, что так-то оно так, да только мне еще не все известно. Там, по его словам, строится мощная интрига.

– Теперь мы подходим, – сказал он, – к этому исчадию ада, Хаддоку, и вот где, Берти, мне нужна твоя братская помощь.

Я ответил, что не совсем понял, а он сказал, что еще бы мне совсем понять, черт подери, может быть, я все-таки секунду помолчу и дам ему договорить, и я сказал: «Да ради Бога».

– Хаддок! – произнес Китекэт с зубовным скрежетом и прочими проявлениями чувств. – Хаддок, разрушитель семейных очагов! Известно тебе что-нибудь об этом первостатейном гнусе, Берти?

– Только, что его папаша был владельцем того самого «Похмельного холодка».

– Да, и оставил ему столько монет, что потопят целую галеру. Я не хочу сказать, что Гертруда может выйти за него из-за денег. Такой грубый расчет она с презрением отвергнет. Но вдобавок к груде наличности он еще красив, как греческий бог, и очень обаятелен. Гертруда сама так написала. И мало того, я еще понял из ее писем, что вся их семейка оказывает на нее давление в его пользу. Сообрази, какое давление способны развить одновременно мать и четыре тетки.

Я начал понемногу представлять себе положение вещей.

– То есть Хаддок хочет занять твое место?

– Гертруда пишет, что он ее обрабатывает и так и этак. Нет, ты только посмотри, что за птица этот тип. Порхает с цветка на цветок, лакомится, еще совсем недавно он точно так же обхаживал Коротышку. Спроси у нее при встрече, но только тактично, ее вся эта история жутко травмировала. Говорю тебе, он – угроза обществу. Его надо посадить на цепь ради безопасности чистых девичьих сердец. Но мы с ним еще расправимся, точно, а?

– Что – точно, а?

– Расправимся, увидишь. Слушай, что мне от тебя надо. Согласись, даже такой нахал, как Эсмонд Хаддок, настоящий южноамериканский сердцеед, не станет осуществлять свои гнусные ухаживания прямо у тебя на глазах.

– То есть ему для этого нужен тет-а-тет?

– Вот именно. Так что ты, как только очутишься в «Деверил-Холле», сразу же принимайся портить ему его подлую игру. Постоянно будь рядом с Гертрудой, не отходи ни на шаг, будто приклеенный. Главное, чтобы он не мог остаться с нею наедине среди роз. Если планируется посещение розария, присоединяйся. Ты меня понимаешь, Берти?

– О да, я тебя понимаю, – ответил я не совсем уверенно. – Что-то вроде Мэри и ее барашка, который везде за ней ходил, может, тебе знакомо такое стихотворение? Я его часто декламировал в детском возрасте – ну, там, в общем, рассказывается, как у Мэри был барашек, весь беленький, как снег, и куда она ни пойдет, и он идет за ней. Словом, ты хочешь, чтобы я действовал в его духе?

– Правильно. Будь все время начеку, ибо проморгаешь – беда. Знаешь, какое последнее коварство он задумал? Чтобы как-нибудь на днях, с утра пораньше, он и Гертруда захватили сандвичей и поехали на пикник за пятнадцать миль от дома в одно живописное место, где есть обрывы, скалы и прочее. И знаешь, что он задумал там сделать? Показать ей утес под названием Обрыв влюбленных!

– Да?

– Не говори, пожалуйста, «Да?» таким равнодушным тоном. Лучше постарайся себе представить: пятнадцать миль езды туда, потом Обрыв влюбленных и пятнадцать миль обратно. Страшно подумать, до каких крайностей может дойти человек вроде Эсмонда Хаддока во время тридцатимильной поездки с Обрывом влюбленных ровно посредине! Не знаю точно, на какой день назначена поездка, но, когда бы они ни собрались, ты поезжай с ними и не отставай ни на шаг. Садись, если представится возможность, между ними. И особенно не спускай с него глаз, когда подъедете к Обрыву влюбленных, это самое опасное место. Чуть только заметишь с его стороны поползновение склониться к ней и зашептать на ухо, сразу же, как молния, бросайся наперерез. Я на тебя полагаюсь, Берти. От тебя зависит все счастье моей жизни.