Китайский дневник

Во втором городе люди страдали от недостатка песен и красивых историй. Поэты были изгнаны в пустыню за вольнодумие, и людей оставила радость слова. Наш путник был хоть и никудышный, а всё-таки немного поэт. Оттого и обрадовался он случаю стать первым поэтом в городе, знаменитым и всеми почитаемым. В обмен на имя его отца седой лукавый библиотекарь открыл ему тайну стиля и звука, так что можно было писать витиевато и без всякого вдохновения. И путник начал писать. Да что там, он слагал стихи на ходу – и не вольнодумные, а славящие город и его мудрого короля. Народ обожал нового поэта, сам король склонял перед ним голову, и даже малые дети распевали его песни, ещё не выучившись грамоте. И хотя новый поэт славил власть короля, но народ взбунтовался, сверг правителя (кому нужен король, не умеющий писать стихи?) и потребовал, чтобы знаменитый поэт сам стал королём. И тут поэт понял, что слава и власть не дадут ему ответа на его главный вопрос. Под покровом ночи он бежал. Но имя отца вспомнить уже не мог.

Как вы понимаете, в следующем городе он встретил свою любовь. Изящная девушка возле городских стен пела про своё одиночество и про то, что красота её вянет понапрасну и никому не приносит счастья. Сердце путника растаяло. Он отдал девушке свой вопрос в обмен на её любовь и уют домашнего очага. В том городе он прожил дольше всего. Ибо не осталось у него ни своего имени, ни имени отца, ни вопроса. Не к чему было стремиться и не о чем сожалеть. Так и жил бы он в иллюзии счастья под пение его жены под окнами – жены, зазывающей к себе других путников, пока глупый муж верит в то, что обрёл земной рай. Ибо сердце девушки легче пера, а мысли её – как горный ручей, вертлявы и неглубоки. Она сама забыла главный вопрос путника в тот самый момент, как получила его.

Что ж, Аллах милостив к людям и знает о постыдной мечте людей обрести прижизненное счастье. И вот дева с крыльями из железа, мать угнетённых и сестра всех путников в мире, так не похожая на своенравных девушек поднебесья, спустилась к нашему герою. Её очи были сделаны из песка, расплавленного в стекло ударами молний, и торчали из глазниц, как кинжалы. В темноте ночи, когда все спали, а неверная жена ушла во тьму с новым поклонником (в прошлом – большим мечтателем), небесная дева рассказала незадачливому мужу о том, что не для того он был брошен в мир, чтобы оставаться в этом городке. Она была добра к нему, но слова её были остры, как стеклянные ножи её глаз. Она поведала ему и про измены жены, и про то, как неосторожно растерял он память о сокровенном, а потом – само воспоминание о забытом.

И в тот же миг человек вскочил на ноги и, не собирая вещей, вышел из дома и побежал. Ему не было ни тоскливо, ни печально… как можно печалиться, когда дух небес посетил тебя? Он бежал оттого, что боялся не успеть, оттого, что жизнь человеческая коротка, а до чудесного города путь далёк.

Он снова стал странником, и тут мы возвращаемся к тому, с чего я начал рассказ: человек без имени и памяти идёт навстречу своему предназначению. Он знает, что должен найти город. Он одержим такой страстью воплотить свою неведомую мечту, что даже если бы смерть настигла его в пути, он бы не заметил её и продолжил свой путь. Для любимцев Аллаха нет преград, и чудесный город был обретён.

Странника встретили высокие, усеянные копьями, крепостные стены из чёрного, как сердце ночи, обсидиана. Неприступная твердыня, самая величественная из всех, какие знала Земля, предстала перед ним. И вот маленький ничтожный странник ‒ уставший, поседевший, в лохмотьях ‒ встал перед циклопическими вратами, вознёсшимися к самому небу. У него не было надежды попасть внутрь. И каково же было его удивление, когда врата твердыни распахнулись, вой труб и грохот барабанов приветствовали его, и, окружённый колонной лучших воинов города, доблестных и гордых своей миссией, он прошёл через врата и широкие праздничные улицы, где люди, завидев его, громко и радостно кричали и готовились к пиру. Прекрасные воины сопроводили путника прямиком к дворцу халифа.

Дворец был весь вырезан из слоновой кости и украшен жемчугами четырёх цветов, он слепил белизной и неземным великолепием. Путник поднялся по ступеням дворца, он вошёл в приёмную халифа и склонился перед троном величайшего аятоллы и лучшего среди людей и духов. «Встань», – пророкотал голос, добрый и странно-знакомый. Путник встал и робко поднял взгляд. Перед ним на троне, в одеяниях из пурпура, золота и шёлка, в сиянии солнца, бьющего через окно – солнца, не знающего заката, – сидел он сам, величественный, юный и прекрасный.

«Ты терял, а я находил, ‒ сказал халиф. ‒ Пора нам поделить найденное поровну». И в этот миг путник стал халифом, а халиф стал путником; старец стал молодым, а молодой – старцем, и их было уже не различить. И не было нужды ни в вопросах, ни в ответах, ни в памяти, ни в именах. Халиф вернулся в свой город.

3

Хуршид закончил так внезапно, что в комнате на какое-то время повисла тишина. Все ждали, что вот сейчас он изречёт мораль рассказа, станет поучать… Но ничего этого не было. Иранец молча пил чай, даже аромат его духов как будто ослаб. Наконец Манфу не выдержал:

‒ Надо полагать, ты завершил историю. Интересная сказка, вдруг напомнило мне странствующие сюжеты о героях-двойниках, которые дополняют друг друга, так что их, пользуясь английским словом, квест немыслим в одиночку.

‒ Это не двойники, – возразил Хуршид. – Халиф и путник – одно целое, один человек на разных ступенях духовного совершенства. Наш образ в памяти Аллаха вечен и совершенен, при жизни мы лишь изредка можем прикоснуться к этому идеалу. В момент творчества, например, человек преображается в нечто иное, родственное Самому Творцу. А потом опять падает в телесность. Небесный двойник может снизойти к избранным и приоткрыть для них завесу тайны…

‒ Мысль относительно ясна, – промолвил Чуань Дзон, расправляя складки на своей хань-фу, – хотя меня, скажем так, не оставляет ощущение, что между твоим философским введением и рассказанной историей есть пропущенное звено, знаешь ли. Связь, безусловно, прослеживается… но она не очевидна.

‒ Пропущенное звено – это дверь для творчества, – заметил Хуршид. – Я ничего не опустил, всё, что нужно было сказать, сказано.

‒ Насколько я знаю, суфии славились мастерством создавать загадки, – слегка улыбнулась Син Чен. – Но вот лично мне идея чёрного солнца нравится. Очень поэтично. Что-то подобное я ощущаю во время творчества, да и всем людям искусства, думаю, знакомо такое чувство. Это как попытка выразить невыразимое, нарисовать свет, который не имеет цвета, или описать мир, который не существовал. Все мы – собирающие линзы для света чёрного солнца, которое и есть силовой поток. И завтра мы приступим к новому заплыву в неизвестность. Не забывайте, что в свободное время мы должны фиксировать всё, что с нами происходило в течение дня, в журнале. Журнал будет здесь, на столе. Спускаемся – записываем. Не доверяем ничего электронным носителям, мы уже знаем, что из этого может выйти… Так что только бумага и ручка.

Все закивали. Я не знал, что дурного может случиться с информационными носителями, но почему-то так и не спросил. Всё вертелась в голове притча Хуршида, я упорно пытался извлечь из неё исчерпывающий смысл.

Мы посидели ещё около часа. Время от времени разговор возвращался к рассказанной иранцем истории, а порой касался совсем других тем. В конце все пожелали друг другу спокойной ночи, а я получил указание в течение следующего дня просто наблюдать за происходящим, фиксировать свои наблюдения в журнале и не мешать тем, кто занят творчеством. В случае возникновения непредвиденных обстоятельств действовать по обстановке, но беспрекословно подчиняться требованиям «старших». Если соберусь покинуть дом – обязательно предупредить об уходе. И да, я должен продолжать пить чай с линьчжи… если хочу. Это на моё усмотрение. Если сам вдруг надумаю поэкспериментировать, то могу и перестать, но об этом также надо предупредить.

Приложение 5

Между страницами дневника вставлен, как закладка, билет в Сад Мастера Сетей (город Сучжоу). Плотная бумага. В одном месте на стёртой краске виден отпечаток пальца. На билете изображены китайские павильоны, окружающие пруд. Покатые крыши отражаются в воде. Рядом с изображением ‒ двенадцатизначный номер билета, стоимость и надпись традиционными иероглифами: 古典夜園 – 網師園. На обратной стороне, поверх схемы сада, рукой Александра написано: 我的红楼梦 (фразу можно перевести как «Мой сон в Красном тереме»).

Приложение 6

Тетрадный лист формата А5, спрятанный между склеенных страниц дневника. Почерк очень неровный, принадлежит не Александру, буквы местами написаны с таким нажимом, что бумага надорвана. Текст хорошо виден на просвет. На обратной стороне листа – карандашный рисунок кита на белом фоне.

Господи, Сашка, как здорово ты придумал письма друг другу писать. Ты потом их сожги, не надо меня помнить. А я твои перечитываю, я их с собой заберу. Особенно первое, в котором ты опровергаешь мою схему, в которой я показала, как в моей жизни все события ведут к неудачам и тупикам. Даже в стажировку ту европейскую меня не взяли, когда я в меде училась. А многие тогда поехали. Тебя же вот повсюду зовут… А ты мне нарисовал график, по которому выходит, что я самый счастливый человек на свете. Мне так смешно. Ты дурак, ничего у нас не выйдет, потому что я умру.

И чего они нам видеться не разрешают? Боятся, что я подхвачу заразу и помру раньше времени? Заразу? От тебя, от мамы? Я даже в палате вынуждена сидеть в маске. У меня уже привычка появилась – облизывать маску изнутри, представляешь… Она на вкус как процедурный кабинет. Мне кажется, я вся пропиталась хлоркой, спиртом и лекарствами.

Скучаю по тебе, скучаю по маме, скучаю по Луньке. Даже по Евлампии Гупёховне скучаю. Ты-то по ним не соскучился, наверное, у тебя же аллергия на кошек и рыбий корм. Мне вчера снилось, будто я снова иду по парку и нахожу Луньку – грязную, несчастную, брошенную… Мама тогда была в шоке, такие круглые глаза сделала, как у твоих китайских драконов. А потом сама помогала Луньку выхаживать. После того как мы её отмыли шампунем, она (Лунька, а не мама ☺) распушилась так, что стала похожа на шерстяной овал. Шерсть белая, с желтоватым отливом. Тогда-то мы и поняли, что эта кошка – настоящая Луна, и нарекли её Лунькой. А она вместо благодарности залезла в аквариум и поймала Евлампию Гупёховну. Я успела рыбоньку спасти, но Лунька ей хвост уже отгрызла.

Так вот, я вчера во сне как бы вспоминаю всё это и одновременно думаю (когда высокая температура, очень хорошо получается думать во сне): Лунька – белая, Евлампия – красный вуалехвост (теперь, можно сказать, красный бесхвост). Это же знак мне был! Белое побеждает красное. Это гражданская война в моей крови, Сажа-сан. Белокровие – это победа белогвардейцев. Без хвоста меня оставили они. Так-то.

Плохи дела, Сажа-сан. Больно. Мне кажется, я слышу, как у меня расслаиваются кости. Я так зубами скрипела ночью, что теперь они шатаются.

Я волосы потеряла. Последнюю прядь из тех, что до начала химии у меня мама состригла. Я хранила в коробочке всего одну прядь, я тебе её передать хотела. Мне казалось, надо мной кто-то всю ночь стоял и шуршали когти под подушкой. Сил не было повернуться и посмотреть. Наутро пряди нет.

Утро творения

1

Проснулся поздно, с чётким ощущением, что что-то изменилось. За окном по-прежнему светило утреннее солнце: погода все эти дни стояла ясная. Казалось бы, обычное утро ‒ такое же сонное и умиротворённое, как и все предыдущие. Я лежал и прислушивался. Снизу доносились голоса. Вот оно что. Мои друзья сегодня не пошли медитировать. Я встал, быстро умылся, привёл себя в порядок. Уже собирался покинуть комнату, как вдруг мой взгляд привлёк небольшой цветной прямоугольник, лежавший на полу возле стола.

Это был старый билет в Сад мастера сетей, который я сохранил с прошлой поездки в Китай. Я был тогда в городах Ханчжоу и Сучжоу, которые китайцы считают красивейшими образцами своей архитектуры. «На Небе – рай, на земле ‒ Сучжоу и Ханчжоу», ‒ гласит известная пословица. Помнится, сами города меня не сильно впечатлили, но сучжоуский Сад мастера сетей оставил странное чувство. Кто-то – не помню уже, кто ‒ расспрашивал меня потом, по возвращении в Россию, что мне запомнилось во время прогулки по саду, и я признался тогда, что сам сад типично-китайский, но был я там поздно вечером, и жутко хотелось спать. Настолько, что я не запомнил, как вышел из сада. Было множество людей, выставка фарфоровой посуды в одном из павильонов; помню блеск фонариков в воде круглого пруда, цветастую утку-мандаринку на большом лотосовом листе, дерево в золотой листве, тускло светящееся в сумерках, помню дымный гнилостный запах жареного тофу… Не помню, как вышел из сада. Кажется, кто-то ответил мне на это: твоя душа, наверное, осталась там. Я видел десятки этих китайских садов, и в Сучжоу, и в Пекине, и в других городах… Не думаю, по правде, что Сад мастера сетей стоит того, чтобы оставлять там душу.

Внезапное воспоминание было так ярко, что я словно бы заново почувствовал запах зловонного тофу, который ветерок задувал в Сад с улицы. И странно: в моей памяти этот запах сменился вдруг запахом хлорки и каких-то лекарств – так, как пахнет процедурный кабинет в больнице. А ведь я так и не вспомнил, как вышел из Сада. Неприятная мысль кольнула где-то в позвоночнике и мурашками разошлась по пояснице: а может быть, я вовсе не выходил оттуда, может быть, я остался там? Сел и уснул в беседке под гомон туристических групп, и всё, что со мною происходит теперь, мне только кажется…

Я мотнул головой, стряхивая воспоминание, подобрал билет с пола и вложил между страницами моего дневника (прошлым вечером я усердно трудился над ним), потом покинул комнату и спустился на первый этаж.

За столом сидели Манфу и Хуршид, они о чём-то оживлённо спорили. На мой вопрос, куда ушли китайцы, оба неопределённо махнули руками. Я так понял, спор у них шёл о том, кто будет готовить обед, так что поспешил вклиниться в разговор и сказал, что могу приготовить и обед, и ужин. Мне пришлось повторить дважды, прежде чем они замолчали, обернулись ко мне и практически синхронно кивнули головами, быстро встали из-за стола и разошлись. Хуршид вышел во двор, а Манфу направился наверх, бросив мне напоследок:

‒ Обедать будем позже обычного, в два пополудни. Постарайся нас не отравить. Хах! Если что, я в своей комнате. Развлекайся как можешь, дом в твоём распоряжении. И да, спасибо!

Я в лёгком замешательстве пронаблюдал, как Манфу, мягко потопывая своими домашними мохнатыми тапочками, резвым молодым бычком взбежал на второй этаж и скрылся за изгибом лестницы. Будто и не было у него одышки. Переведя взгляд на стол, я обнаружил на нём, помимо немытых мисок, одну порцию китайских пельменей – очевидно, мою. Пельмени давно остыли, и на поверхности образовалась плотная плёночка жира, потому что никто не потрудился прикрыть их. Я пожал плечами и, смирившись с тем, что сегодня буду завтракать в одиночестве, заварил чай с линьчжи и принялся за пельмени.

После завтрака, оставившего в желудке лёгкий холодок, я вышел во двор, побродил там без цели, подмёл у порога нападавшие за ночь листья. Хуршид давно куда-то упорхнул. Посмотрев на часы, я решил пойти на кухню и посвятить этот день приготовлению пищи.

2

На кухне, которая была расположена на застеклённой веранде, пристроенной к первому этажу, копаться пришлось долго. Хотя я знал её устройство, но поиск необходимых продуктов обернулся детективной историей. Овощи, например, были запрятаны в самых разных местах: в углублении под половыми досками, глубоко в шкафу с тарелками и кружками, в деревянной коробке, подвешенной к потолку в дальнем углу. Так хозяева пытались сохранить их от переохлаждения и от гниения, потому что холодильник морозил как сумасшедший и моментально превращал продукты, даже находящиеся на нижней полке, в куски льда.

Мой взгляд упал на огромный свёрток старого тряпья. Свёрток лежал у стены возле шкафа, будто затаившийся лохматый зверь. Внутри, под толщей поношенного и заплесневелого хлама, обнаружилась картошка – проросшая, но, на мой неискушённый взгляд, вполне съедобная. Постепенно нашёлся и перец, размякший и очень грустный на вид, а также чеснок, лук и даже несколько деревянных помидоров. В холодильнике были яйца, колбаса, а морозилка была забита дзяо-дзы

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.