Escape. Выход

Женя Онегина

Escape. Выход

Эскапизм

(от англ. escape – бегство, выход) – это побег от реальности.

Пролог

Дождь закончился. На набережной Обводного канала было тихо. Ни людей, ни машин. Далеко внизу плескалась вода. Какая-то неживая, бездушная, закованная в камень. Ночь, несмотря на густую облачность, казалась светлой, влажной и гулко пустой. В ушах звенело, а зрение стало неимоверно четким. Сейчас Антон ощущал окружающую его действительность словно в замедленной съёмке. Он шел вдоль чугунной ограды канала, все больше погружаясь в странное состояние сонного оцепенения. Ему было все равно. Здесь и сейчас он сдался. Не справился с безумной гонкой и оказался один на один с самим собой. Все эти годы мир вокруг него рушился, катился в тартарары, но он упрямо шел… К чему? Чего он добился? Ничего. Или никого. Хватит ли у него силы воли остаться на плаву только ради самого себя?

И хочет ли он этого?

Чего он вообще хочет?

Глава первая

Антон Игнатов расставался с дочерью на парковке у входа в здание аэропорта. Варька, его маленькая Варька, улетала в Канаду. На год или два. Быть может даже на пять. Они не говорили об этом вслух, но…

Варя повисла у него на шее, заливаясь слезами.

– Пааап, прости меня, пап!

– Маленькая моя, глупости не говори! – голос предательски дрогнул, и Антон прикрыл глаза, крепко прижимая дочь к груди. – Тебе пора. Мама уже ждет.

– Подождёт, – огрызнулась Варя. – Она не одна. А ты? Пап, как же ты…

Дочь снова разревелась. Антон вздохнул, слегка тряхнул ее за плечи и предложил:

– Тогда оставайся!

Варвара моргнула, громко всхлипнула и вытерла нос рукавом светлой джинсовой куртки.

– Ну пап!

– Тогда не оставайся, – он постарался улыбнуться, но вышло кисло. – Главное, помни, что тебе всегда есть, куда вернуться. Беги уже, дочь. Марк ждет. И твоя мать тоже.

– Точно не пойдешь? – спросила Варя и сложила руки в умоляющем жесте.

– Нет, Вареник! Долгие проводы – лишние слезы. Тебе и мамы хватит.

– Я люблю тебя, пап!

– А я тебя! Беги!

Варька всхлипнула и подхватила с земли рюкзак. Все остальные вещи были у Марка.

– Пока? – прошептала его дочь.

– До свидания, Вареник! – твердо проговорил Антон и поспешил скрыться в машине.

Она все поняла. Резко развернулась и торопливо зашагала ко входу в терминал, где ее уже ждал Марк, Варькин муж. Тот самый, ради которого его двадцатидвухлетняя дочь летела за океан.

– Пока, Вареник! – пробормотал Антон и повернул ключ зажигания.

Как только черный Гранд Витара выбрался на М11, Антон врубил на полную "Come As You Are" Nirvana и утопил в пол педаль газа.

День подходил к концу.

День его рождения.

Сорок один год – это не шутки. Это уже не безмятежная юность, но и до старости далеко. Антон хотел бы назвать этот возраст зрелостью, но….

За плечами остались бурная молодость и ранний брак, учеба в педагогическом университете и плач новорожденной Варьки по ночам. Диплом, детский сад и вечные простуды. Школа. Тетради. Слезы. Жена Ольга, бросившая из-за дочери учебу. Ссоры. И снова слезы. Они развелись, когда Варе исполнилось десять.

Он многое успел. Но так ничего и не понял. А потому сегодня, побросав в багажник минимум необходимых вещей, он бежал из шумной, суетливой Москвы туда, где прошло его детство. На озеро Селигер.

Тетя Шура позвонила вовремя. Тогда, когда Антон уже был готов остановиться в любом придорожном мотеле и залить свое сорокаоднолетие чем-нибудь покрепче кофе. Она всегда звонила вовремя.

– Антошка, ты где? – прокричала тетушка в трубку, и Антон поспешил уменьшить в машине звук. – Антоша, Вареньку проводил?

Его двоюродной бабушке Александре Дмитриевне весной исполнилось девяносто два. В меру общительная вдова к тому же обладала отменным инстинктом самосохранения. Чтобы не сидеть летом с очередными правнуками, тетя Шура рванула в пустующий последние несколько лет дом под Осташковым, позвав в компаньоны Антона. И он согласился.

– Торжок проехал, теть Шур!

– Торжок?

– Торжок, да! – Антон повысил голос. – Связь здесь плохая. Часа через два буду!

– Успеешь?

– А куда торопиться, теть Шур?

– Вот и не торопись! – отрезала тетушка и отключила вызов.

Антон засмеялся и врубил Metallica на всю.

Дом в деревеньке Заузье когда-то принадлежал его прабабке Анне Павловне Игнатовой, и в детстве Антон проводил на озере каждое лето в компании трех троюродных братьев и сестры. Они купались, рыбачили, кормили комаров. Дрались, влюблялись и ввязывались во всякие неприятности. А потом детство кончилось, а прабабушка умерла. Дом перешел к ее старшему сыну и его жене – Александре Дмитриевне. Это было лет двадцать назад, кажется. С тех пор Антон был на Селигере раза два от силы.

То, что в их семье было принято называть "под Осташковым", на самом деле представляло собой почти семьдесят километров практически по бездорожью. И Антон не мог осуждать братьев или сестру за то, что те не желали отпускать бабушку в Заузье одну. За двадцать лет здесь ничего не изменилось, а дороги стали только хуже. Когда-то родители сажали их вечером в поезд "Москва – Осташков", который останавливался на каждом полустанке, не успев толком и разогнаться. Целых двенадцать часов они тряслись в плацкарте под гитарные песни походников и бряцание ложек в стаканах с высокими ажурными подстаканниками. Тот чай был самым вкусным на свете. А потом, на рассвете, скорый поезд прибывал в Осташков. Там их встречал сосед дядя Коля, они забирались в УАЗик Буханку, под самую крышу набитый всякой всячиной, и ехали в Загузье. Так Максим, самый старший брат, звал место их ежегодной ссылки.

Осташков остался позади, избитый асфальт сменился пыльным гравием. Заузье приближалось. Слева от дороги, между деревьями мелькнуло озеро, и Антон не выдержал. Остановился у обочины и выбрался из автомобиля. Солнце уже спряталось за лесом, но до ночи было еще далеко. Вечера в июне светлые. И особенные – юные и как будто невесомые. Антон вдохнул полной грудью, наслаждаясь вечерней сыростью и прохладой. Комары не заставили себя ждать. С противным писком они атаковали свежую московскую кровь, и Антон срочно ретировался в машину. Подумать только, а он и забыл какие злющие в июне комары!

Он хотел предупредить тетю Шуру, что будет уже скоро, но связи не было. Стоял тихий безлюдный вечер.

В Заузье Антон въехал ближе к полуночи. К его удивлению, деревню было не узнать. На главной улице, на месте покосившихся домишек довоенной, если не дореволюционной, постройки высились современные резные терема и каменные дворцы, по самые крыши надежно спрятанные за глухими заборами. Именно из-за этих заборов он только чудом не пропустил поворот в проулок, а точнее – маленький, всего на три дома, тупик.

Прабабкину избу он не узнал. За темным евроштакетником скрывался кукольный домик, обитый сайдингом цвета молодой листвы. Перед домом, там, где когда-то были густые заросли шиповника и золотых шаров, теперь виднелись аккуратные пихты. Антон не успел еще осознать всю глубину перемен, произошедших с его Загузьем, когда глухие ворота бесшумно отъехали в сторону, открывая вид на просторную асфальтированную парковку, на которой, опираясь на палку, стояла тетка Шура и усердно махала ему свободной рукой.

Он выскочил из Витары, забыв заглушить двигатель, и заключил Александру Дмитриевну в объятия. Почему-то именно сейчас, в полтысячи километрах от Москвы, Антон почувствовал себя ужасно одиноким.

– Антошка! Доехал все-таки! – засмеялась тетя Шура, нетерпеливо освобождаясь. – Идем в дом. Я блинчиков к твоему приезду напекла.

Блинчики Антон любил. Особенно с мясом. Особенно после долгой дороги. К блинчикам прилагался запотевший графин с брусничной настойкой и любопытный тетушкин взгляд. Но Антон не поддался. Ел неторопливо, растягивая удовольствие и наслаждаясь давно забытым вкусом. От настойки и вовсе попытался отказаться. Правда, неубедительно.

Осознав, что внучатый племянник и дальше собирается молчать, пожилая женщина притворно вздохнула и пошла с козырей:

– Севка и Славка обещали в субботу приехать. Как услышали, что ты будешь.

От неожиданности Антон поперхнулся.

Близнецы Вячеслав и Всеволод Игнатовы приходились Антону троюродными братьями, а тете Шуре – внуками, старшими детьми ее младшего сына. Холостые и не обремененные какими-либо отношениями, зато построившие с нуля неплохой бизнес, братья последние лет семь жили в Питере и вели, по мнению многочисленных родственников, разгульный образ жизни. В глубине души Антон им завидовал, глупо и как-то даже по-детски. Словно им досталась та самая машинка на пульте управления, которая на самом деле предназначалась ему самому.

– Врут, – проговорил Антон, делая вид, что полностью сосредоточен на блинчике. – Всегда так. Наобещают и забудут. Вам ли не знать, теть Шур?

– Давно их видел? – спросила тетушка.

– Давно, – подтвердил Антон. – Года четыре назад, когда ездили с Варварой в Питер. К вам-то хоть приезжают?

– Приезжали… – проговорила Александра Дмитриевна и замолчала.

Антон все-таки опрокинул рюмку настойки и поморщился от приторной горечи, растекшейся по горлу. Часы в избе – его прадед привез их в качестве трофея из Берлина, – пробили дважды. Антон зевнул. Тетя Шура всплеснула руками и воскликнула:

– Устал же!

– Устал, – согласился Антон и зевнул еще раз.

– Идем, я тебе внизу сегодня постелила, в избе. Завтра выберешь себе комнату сам. Подальше от меня, старухи.

Антон смущенно улыбнулся.

Засыпая на узком кресле-кровати, спрятанном за печкой, он думал о том, что изба, так они с детства привыкли называть горницу, практически не претерпела никаких изменений за последние двадцать лет. Белоснежные занавески на окнах, мягкая, немного пыльная мебель, диван и пара кресел, ковер во всю стену, телевизор. Беленая печь, в которой теперь не было необходимости – Антон заметил под окнами современные батареи. Часы с маятником на стене… Все как в детстве. Не хватало только сетки-кровати под лоскутным одеялом с горой подушек, украшенных вышитыми наволочками в углу да старого платяного шкафа. За дверью раздались осторожные шаги, и Антону показалось, что это бабушка Нюта вышла во двор. Он стремительно проваливался в сон, перед глазами мелькали суровое лицо прабабки и зареванное – Варьки.

– С днем рождения меня! – пробормотал Антон и уткнулся носом в подушку.

Глава вторая

Часы пробили полдень, и Антон неохотно поднялся с кровати. За окном жужжала газонокосилка, вдалеке, скорее всего по шоссе, проехала машина. Где-то залаяла собака. Антон потянулся, надел штаны и футболку и вышел на просторную терраску, где накануне тетя Шура кормила его блинчиками с мясом. Кухню он нашел без труда. От темного угла с коптящей газовой плитой и угрожающе дребезжащим холодильником "ЗИЛ" не осталось и следа. Большие окна, светлая мебель и современная бытовая техника. Холодильник от пола до потолка с огромной морозильной камерой.

Пока он возился с кофеваркой, на пороге появилась тетушка. Как всегда бодрая и энергичная.

– Доброе утро, Антон!

– Доброе! Кофе?

– Кофе, – согласилась Александра Дмитриевна. – И идем на улицу, там сегодня чудо как хорошо!

С тетей Шурой он ладил всегда. Последние лет двадцать точно. До самого выхода на пенсию она занимала руководящую должность на одном из заводов, на который пришла сразу после Бауманки. В детстве Антон виделся с ней нечасто. А потом они с троюродной сестрой Сашкой, внучкой Александры Дмитриевны, поступили в педагогический университет. В один год и на одну и ту же специальность – учитель истории и иностранного языка. Так Антон стал регулярно бывать в гостях у тетки Шуры и ее мужа, которые жили неподалеку от универа. Виктор Николаевич Игнатов приходился родным братом Антонову деду. Суровый мужчина в годах, он вежливо приветствовал молодежь и удалялся в свой кабинет работать. Бывало, что они с Сашкой забегали на чай, а оставались на ночь. Тетя Шура накрывала на стол, кормила их мясными пирогами и вареньем. И расспрашивала о студенческой жизни. Тетя Шура была первой, с кем Антон познакомил Ольгу. Тетя Шура была первая, кто узнал об их скоропалительном браке. Тетя Шура была единственная, кто поддержал тогда их с Ольгой. Когда родилась Варька, родители Антона уже третий год жили за границей. Бабушки давно не было в живых, а деда он и вовсе не помнил. Именно сюда, в просторную квартиру с видом на церковь из "Иронии судьбы" Эльдара Рязанова, он и ушел после первой серьезной ссоры с Ольгой. А потом прабабушка Нюта в Заузье умерла. И старшие Игнатовы переехали в дом на озере, оставив квартиру Сашке.

– Как там Сашка, теть Шур? Звонит?

– Звонит… – вздохнула Александра Дмитриевна и сделала большой глоток кофе. Они устроились на широкой лавке перед крыльцом. День стоял чудесный. Солнечный, но не жаркий. Отличный день для того, чтобы открыть купальный сезон.

– Нервная? – уточнил Антон.

– Это ты очень мягко выразился, Антош, – тетушка засмеялась. – Искры через трубку летят. Что-то у них там не выходит так, как было задумано.

Старший сын Сашки Егор только что закончил школу, и теперь все семейство с нетерпением ждало: поступит на бюджет или нет?

Сашка, ушедшая однажды в декретный отпуск, на работу в школу так и не вернулась. Детей у нее было трое, собаки две, а муж один. Именно его Антону было особенно жаль.

– Поступят, – уверенно произнес он.

– Куда денутся, – усмехнулась тетя Шура. – Ты купаться собираешься? Тропинку еще не прокосили. Так что либо сам, либо иди на причал. Лодку Максим вытащил, когда меня привез.

Максим из них всех был самым старшим. Родной брат Сашки впервые женился три года назад и сейчас только постигал самые азы отцовства. Антон, выдавший зимой замуж дочь, смотрел на брата с некоторым снисхождением и тоской одновременно.

– Как его сюда только отпустили? – удивился он.

– Вытянул короткую соломинку, когда тянули жребий, кто меня повезет, – усмехнулась тетушка. – Не без моей помощи, конечно. Зато отдохнул мальчик…

Мальчику Максиму в мае исполнилось сорок три.

– А что молодая супруга?

– В ярости! – сказала Александра Дмитриевна и довольно улыбнулась.

Антон решил, что для своих девяносто двух лет она выглядит просто прекрасно. Короткие темные волосы были лишь слегка тронуты сединой, и то только на висках. Некогда ярко-зеленые глаза выцвели, но все еще горели знакомым с детства огнем. Ее супруг ушел из жизни три года назад, и тогда им казалось, что она не оправится. Но тетушка держалась молодцом.

– Спасибо тебе, Антош! – проговорила тетя Шура.

– За что? – спросил он.

– За то, что решил потратить лето на общение со старухой. Одну меня сюда бы не выпустили.

– И правильно сделали бы! – заметил Антон.

Солнце припекало, желудок жалобно заурчал, требуя еды. Отличный повод избежать неприятного разговора. Антон помнил, сколько пришлось выслушать ему от матери и дядьев. С отцом он и так не разговаривал больше года. С тех пор, как ушел из школы сначала в творческий отпуск, а теперь насовсем.

Он поднялся и направился к дому.

– Со всеми поругался? – спросила тетя Шура.

– С дядей Юрой. И с дядей Эдиком. И с мамой.

– Сварить тебе пельменей?

– Я сам!

– Сам так сам… – донеслось ему в спину.

Антон резко остановился, развернулся и, глядя на тетушку, произнес:

– Я так устал, теть Шур. И я ничего уже не понимаю!

– Пожалуй, стоит испечь оладьи, – ответила Александра Дмитриевна, поднимаясь.

– На ужин! Сейчас пельмени и купаться! А с завтрашнего дня можете нагружать меня работой.

– У тебя правда отпуск до конца лета?

– И даже больше, – он улыбнулся. – Я не вернусь в школу. Не в этом году.

Озеро было ледяным. Абсолютно новенькая на вид плоскодонка с номером дома на носу покачивалась посреди небольшого залива. Антон отошел подальше от причала, но к деревенскому пляжу на противоположном берегу приближаться не стал. Поднял весла, скинул футболку и сиганул в воду с кормы. Три длинных гребка, и ноги коснулись песчаного дна. Антон вышел на берег и оглянулся. Вокруг ни души. Еще день, может два, и к выходным Заузье наполнится детскими голосами, ревом моторок и запахом шашлыка. Сонное царство придет в движение, люди потянутся на пляж. На Селигере лето вступит в свои права. От осознания того, что в ближайшие дни, и даже месяцы, нет необходимости возвращаться в Москву, на сердце потеплело. Антон напомнил себе, что в первую очередь нужно разобраться с интернетом, чтобы иметь возможность связаться с Варькой. А еще выбрать себе комнату и обустроиться. И обязательно прокосить тропу через поле к пляжу из их тупичка. Он собирался задержаться здесь на все лето, а с соседями нужно дружить.

Антон снова зашел в воду. Нырнул и поплыл на пределе дыхания к лодке. Крякнув, подтянулся и с трудом перевалился через борт. Вспомнил, как в детстве они легко запрыгивали в ялик, и усмехнулся. Сорок один год – это не шутка. Это больные колени и плечо, как минимум. Нужно снова начать бегать по утрам… Или вечерам?

Привязав к причалу лодку, Антон занес весла в их баньку, проверил замок и отправился вверх по улице к дому. В Заузье на первой линии от воды ставили бани. Традиции этой было много лет, и никто из дачников так и не рискнул ее нарушить. В банях хранили моторы, весла, спасжилеты и снасти. А зимой и лодки. Антон обратил внимание, что сейчас большинство причалов, скорее даже мостков, были в отличном состоянии. А сколько заноз они нахватали здесь в детстве! Однажды кто-то из близнецов налетел пяткой на огромную щепу. Занозу размером со стопу удаляла баба Нюта. Севка, кажется это был он, орал белугой. Бледный Макс изо всех сил старался сдержать тошноту, а Сашка помогала бабушке, не обращая никакого внимания на крики. Сам же Антон, вместе со вторым близнецом, сидел на улице, стараясь игнорировать вопли потерпевшего. Спустя всего пару часов самой большой трагедией стало то, что Севке на целую неделю запретили лезть в воду, угрожая отправкой в Москву.

Антон пришел вовремя. Александра Дмитриевна только что сняла с плиты суп – густые, наваристые щи на мясном бульоне. Такие всегда готовила баба Нюта.

– Теть Шур, помочь?

– Чем это? Руки мой, и за стол. Голодный?

– Как Севка и Славка вместе взятые! – ответил Антон, а тетушка засмеялась.

– Как вода? Искупался? – спросила она, как только сели обедать.

– Отличная. Взбодрился и сразу скинул лет так тридцать, – Антон сладко потянулся. – Вздремну часок и пойду покошу.

– Всеволод звонил. Завтра к обеду будут. Велят тебе найти и растопить мангал.

– И больше ничего?

– И баню. Но баню пусть сами греют. Сами делали, сами пусть и возятся.

– Они часто сюда приезжают? – спросил Антон, заметив, что тетя Шура недовольно поджала губы.

– Они только и приезжают, дом в порядок привели. Отопление вот. Баню заново отстроили. Погуляют да уедут. Молодость… Все бы им развлекаться!

Антон фыркнул. Севка и Славка были моложе его на год.

После смерти супруга и до этого лета Александра Дмитриевна была в Заузье только раз. Вместе со старшим сыном Юрой и внучкой Сашкой они разобрали вещи, вывезли все ненужное и отдали старый дом на растерзание близнецам.

Антон позвонил ей в конце мая. Сказать, что Варя улетает. Насовсем. Он был расстроен. А еще немного пьян. И тогда Александра Дмитриевна предложила вместе бежать из Москвы. В сообщники, по старой памяти, они взяли Сашку, которая план одобрила и общественное мнение подготовила. Правда, от шквала звонков разъяренных родственников Антона это не уберегло. По их мнению, он был слишком юн и безрассуден.

После обеда он самоотверженно вызвался помыть посуду, но тетя Шура заявила, что с парой тарелок она еще в состоянии справиться самостоятельно. Настаивать Антон не стал. Из трех небольших, но уютных спален, расположенных на мансарде, он выбрал ту, что окнами выходила в яблоневый сад. Сразу за деревьями начиналось поле, а за ним озеро. Антон решил прилечь всего на полчаса, не больше. Но то ли сказалась усталость последних дней, то ли свежий воздух творил чудеса – уснул он мгновенно. А проснулся от разговоров под окном. К тете Шуре пожаловали гости. Вставать не хотелось, но рука сама потянулась к телефону. Шел пятый час. Короткое сообщение от Ольги, что Варя еще в пути. От самой Варвары новостей не было. Мобильный интернет практически не ловил. Антон решил заняться связью немедленно, но вспомнил, что обещал покосить тропинку к пляжу.

Спустился вниз, порылся в поисках триммера в сарае. К его удивлению, техника была в полном порядке, и даже канистра с бензином и пластиковая бутылка с моторным маслом стояли рядом. Когда он вышел на улицу, гостя уже и след простыл.

– Проснулся? – спросила тетя Шура и, бросив на косилку скептический взгляд, добавила: – Комары сожрут. И гнус.

– Не успеют, – отмахнулся Антон.

– Как знаешь, – не стала спорить тетушка. – К ужину-то возвращайся, косарь!

– А оладушки будут?

– Будут!

– Тогда точно вернусь!

Александра Дмитриевна ушла в дом, а Антон отправился в сторону выходившей в поле калитки. Того, кто косил здесь последний раз, силы покинули мгновенно. В саду была проложена тропка в два шага шириной и все. Видимо, у Максима действительно был замученный вид, раз тетушка не стала настаивать на большем.

Мотор завелся с первого раза, Антон опустил защитные очки и принялся за работу. По полю от их дома до песчаного пляжа было минут пять ходьбы. Молодая сочная трава поддавалась легко, но несмотря на это, футболка мгновенно стала мокрой от пота, а гнус и комары атаковали непрерывно. Но Антон держался до конца. Наконец, оставив триммер в зарослях, он стянул через голову футболку и с разбегу нырнул в озеро. Солнце клонилось к закату. Антон лежал на воде, раскинув в стороны руки и ноги, и смотрел на высокое небо, на котором не было ни облачка. Сколько раз они лежали так с Сашкой, Максом и близнецами? Почему Варя, его собственная дочь, приезжала сюда всего пару раз, да и то – в раннем детстве? Почему он забыл, каким счастливым был здесь? Они все забыли…

– Мам, а дядя утонул? – вопрос был задан громким шёпотом, и Антон решил пока никак не обозначать свой статус, а послушать, что будет дальше.

Кажется, мама любопытного ребёнка была другого мнения и оттого медлила с ответом.

– Кхм… – раздалось с берега.

Антон не шевельнулся.

– Дядя очень устал, Сеня, – в мелодичном женском голосе Антону послышался еле заметный сарказм. – Смотри, какую тропинку он нам прокосил. Не забудь сказать ему спасибо.

– А если он утонул?

– Он не утонул, – с нажимом произнесла Сенина мама, и Антону ничего не оставалось, как "очнуться" и плыть к берегу.

– Добрый вечер! – произнес он, выходя из воды.

На песке сидели двое. Молодая женщина лет тридцати, показавшаяся Антону смутно знакомой, и мальчишка дошкольного возраста.

– Добрый вечер! – воскликнул ребенок и затараторил: – А вы кто? Спасибо за тропинку! А я Сеня. А вы? А вы надолго? Мама сказала, что вода холодная. А почему вы не утонули?

Антон поднял растерянный взгляд на мать мальчика, а та почему-то залилась ярким румянцем. Знакомая незнакомка была рыжей. В закатном солнце россыпь веснушек на ее светлой коже блестела словно капельки янтаря, и Антону нестерпимо захотелось провести по ним рукой. От одной только мысли об этом его кинуло в жар, и он поспешил перевести внимание на мальчика.

– Сеня, говоришь? А я Антон. Будем знакомы? – он протянул ребенку руку, но тот замолчал и прижался к матери.

– Вы тети Шурин внук! – воскликнула та. – Точно! Папа сказал, что она на днях приехала. С внуком.

– Внучатый племянник, если быть точным, – поправил Антон. – А вы…

– Вы меня не помните? – вдруг произнесла незнакомка. – Я – Катя, дочь Михаила Владимировича.

Михаила Владимировича из дома напротив, крепкого мужчину лет на десять старше его родителей, Антон помнил. А вот рыжую – нет.

– Катя? – переспросил он, и когда та кивнула, повторил: – Антон.

У Катерины были карие глаза, курносый нос, сплошь покрытый веснушками, и чуть вздернутая верхняя губа. Узкие ладони с аккуратно подстриженными ногтями и маленькие, покрытые песком ступни. Черный спортивный топ и джинсовые шорты чуть выше колена, рыжие волосы, собранные в небрежный высокий хвост на затылке.

– Вы правда меня не помните, Антон? – спросила его новая знакомая и лукаво улыбнулась. – Я часто бывала у бабы Нюты.

И он вспомнил. Маленькую рыжую приставучую девчонку, которая ходила за ними по пятам.

– Сколько вам тогда было, Катя? – спросил Антон. – Четыре? Пять?

– Шесть. Как Сене сейчас.

– И он явно пошел в мать, – проговорил Антон, а Катя рассмеялась.